Валерий Демин. Тайны русского народа

Вид материалаДокументы
Топот подков.
Чаще на небо гляди темной безоблачной ночью!
Homo sapiens
Фольклор -- это закодированная
Костры горят горючие
Эдуарда Тайлора
Николай Константинович
Николай Иванович
От чего зачался наш белый свет?
Как и солнушко взошло
Не было не-сущего, и не было сущего тогда.
Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   38
Рокот веков.

Топот подков.


Марина Цветаева


Вся жизнь цивилизованного и нецивилизованного человека

неотделима от окружающей его Вселенной, пронизана связью с ней

от рождения до смерти. Русский народ здесь не исключение. Более

того: необъятные просторы русской земли, распахнутость

звездного неба, постоянная устремленность к открытию новых

земель и вообще всего нового сделали русского человека особенно

восприимчивым и предрасположенным к миру космических явлений.

Именно данная особенность позволила одному из главных русских

космистов Н.Ф.Федорову говорить о том, что ширь русской земли

порождает ширь русской души, а российский простор служит

естественным переходом к простору космического пространства,

нового поприща для великого подвига русского народа. А это

вселенское поле деятельности не имеет границ!

Среди тысяч и тысяч находок, обнаруженных недавно при

раскопках "русской Трои" -- Аркаима, особенно впечатляет одна

-- фигурка нашего древнего предка, устремившего задумчивый взор

в небо (рис. 118), в Космос, туда, где ходят дневное и ночные

светила, где попеременно рождаются день (свет) и ночь (тьма),

где распростерла свои бесконечные крылья сама Вселенная. Не

приходится сомневаться, что наших далеких пращуров обуревали те

же мысли, которые сравнительно недавно были в концентрированном

виде сформулированы в "Завещании" Павла Флоренского: "...Почаще

смотрите на звезды. Когда будет на душе плохо, смотрите на

звезды или на лазурь днем. Когда грустно, когда вас обидят,

когда что не будет удаваться, когда придет на вас душевная буря

-- выйдите на воздух и останьтесь наедине с небом. Тогда душа

успокоится". С этими пронзительными словами вполне созвучно

четверостишие замечательного философа и поэта Арсения Чанышева,

написанное чеканным классическим слогом и перекликающееся с

"Завещанием" Флоренского:

Чаще на небо гляди темной безоблачной ночью!

Звездною пылью тогда густо покрыт небосвод.

В каждой пылинке громадный мир заключен. Бесконечность

Стала наглядной... Как жалок день, что прошел в суете!

Думается, аркаимский звездный мечтатель на 4 тысячи лет

предвосхитил вдохновенные слова русских космистов. Воистину его

образ -- овеществленная "память сорока веков", о которой

когда-то пророчески писал Валерий Брюсов! Но исчерпывается ли

обозначенным сроком возраст космизма вообще и русского космизма

в частности? Ведь человечество по своему происхождению космично

изначально. Оно -- закономерный продукт эволюции Вселенной.

Жизнь на Земле галактик. Homo sapiens -- Человек

разумный -- это всегда Homo cosmicos -- Человек

космический.

Человеческая жизнь, по мнению наших предков, с момента

рождения зависела от того, что написано в "небесно-звездной

книге". Вселенское мироощущение впитывается русскими чуть ли не

с молоком матери. Каждый хотел бы родиться под счастливой

звездой. Всю жизнь в нашей душе звучит древний

оберег-заклинание, ставший впоследствии словами известного

романса: "Гори, гори, моя звезда..." Гаснет она -- обрывается

нить жизни, и человек умирает. Выдающийся мифолог, собиратель и

исследователь русского фольклора А.Н.Афанасьев отмечал: "Каждый

человек получил на небе свою звезду, с падением которой

прекращается его существование; если же, с одной стороны,

смерть означалась падением звезды, то, с другой, -- рождение

младенца должно было означаться появлением или возжением новой

звезды, как это засвидетельствовано преданиями индоевропейских

народов. В пермской губернии поселяне убеждены, что на небе

столько же звезд, сколько на земле людей"44.

Поразительно, но свыше двух тысяч лет до этой записи,

сделанной в пермской глухомани, подобные же взгляды высказывал

Платон: число душ в Космосе равно числу звезд и распределено по

одной на каждой звезде (Тимей, 41е). В свою очередь, мысль,

сформулированная Платоном, вполне соответствует "звездной

философии" египтян, изложенной, к примеру, в так называемых

"Драматических текстах".

Вера в небесно-космическую предопределенность человеческой

жизни на всех ее этапах была присуща всем славянским народам.

По стойкому убеждению русских, украинцев, белорусов, южных и

западных славян Солнце, Луна, Земля, звезды принимали

деятельное участие в судьбе человека, определяя в том числе и

счастье или несчастье в супружеской жизни. Женитьба и

замужество, в представлении славян да и других народов, заранее

предопределена и даже записана в воображенной небесной книге.

Юноша в мужья и девушка в жены предназначаются Судьбой --

неотвратимым небесно-космическим Роком. От имени неотвратимой

Судьбы возникли и понятия "суженый", "суженая", имевшие

магическое значение; само слово заставляло юношу и девушку

покоряться судьбе45.

Представления о жизненносности космических сил,

взаимопроникновении их и жизни человеческой, обусловленность ее

высшими "небесными" законами -- неотъемлемая часть, ядро

народного мировоззрения, передававшегося от поколения к

поколению вместе с языком, вековыми традициями и тем русским

духом, который и составляет отличительную черту всей нации.

После распада единой праиндоевропейской этнической и

языковой общности из нее выделились самостоятельно народы --

носители новых языков и культур (данный процесс занял много

тысячелетий). Но каждый народ (впоследствии -- нация) продолжал

хранить в своем мировоззрении остатки былых представлений и

верований. Арийское наследство, принесенное славянами (а в

дальнейшем -- русскими) на евразийскую почву, сохранялось в

форме стойких мифологических воззрений, игравших, по мнению

И.Е.Забелина, роль первобытного познания природы и даже

первобытной науки. В этом горниле зарождался и оформлялся

изначальный народный космизм. "Язычник, -- отмечал Забелин, --

яснее всего постигал и понимал одну великую истину, что жизнь

-- есть основа всего мира, что она разлита повсюду и

чувствуется на каждом шагу, в каждой былинке... Во всем живом

мире господствует и повсюду является такое же человеческое

существо, как он сам. Он сознавал, что весь видимый мир от

былинки до небесного светила одухотворен тою же человеческой

душою, ее мыслью, ее чувством, ее волею"46. Отсюда: не только

животные и растения, но и самые камни мыслили, чувствовали,

говорили таким же понятным каждому человеческим языком.

Говорящие и чувствующие предметы, стихии, растения,

животные, сохранившиеся по сей день в сказках, песнях, эпосе,

-- это не плод наивного вымысла, а результат глубочайшего

проникновения в таинство окружающего мира и осознания

неразрывного с ним единения. Недосягаемая всеобъемлющая

Вселенная порождала не страх и ужас, а укрепляла чувство

космического родства и, следовательно, обережения и

заступничества от любых враждебных и злокозненных сил.

Пробуждение этих защитных функций природно-космического

Универсума достигалось с помощью разного рода магических

обрядов и действий. Тем самым весь окружающий человека видимый

и невидимый мир -- от Солнца и звезд до листика и травинки --

оказывался одушевленным и одухотворенным, замыкаясь в единое и

неразрывное целое с самим человеком.

Христианство с трудом преодолевало (и никогда до конца не

сумело преодолеть) веками и тысячелетиями формировавшееся

космическое мировоззрение народов, населявших Россию. Несмотря

на драконовские меры и инквизиторскую политику, церкви никак не

удавалось вытравить то, что дается самой природой. Ни инородцы,

ни русское население никогда не расставалось с

вселенско-языческим отношением к окружающему миру, подразумевая

себя его неотъемлемой частичкой. Дьявольской называет анонимный

и первый русский космологический трактат XII века "Слово о

силах небесных" неискоренимо-стойкую веру людей "в Солнце, и в

Месяц, и в Звезды, а иныя в рекы, и в источники, и в древа...,

и в огнь, и в звери, и в иныя вещи многразличныя"47.

Мифологическое сознание не есть нечто нерасчлененное,

аморфное -- таким оно предстает по прошествии веков и

тысячелетий, когда на нет сходит его прежнее идеологическое

значение, влияние на повседневную жизнь утрачивается, а остатки

ранее господствующего мировоззрения оседают в фольклоре.

Безусловно, современному человеку трудно судить, к какому

именно неведомому прошлому принадлежит тот или иной сказочный

или эпический образ (особенно если речь идет об архаичных

пластах). Но положение не безнадежно -- тем более иных путей

для установления истины нет. Фольклор -- это закодированная

в устойчивых художественных образах и символах родовая

коллективная память народа. Задача проницательного читателя

и слушателя -- научиться расшифровывать этот код.

Стоит посмотреть под этим углом зрения на жалкие осколки

некогда величественного и неприступного монолита -- и в

бессвязных или случайных на первый взгляд образах песен,

сказок, былин, загадок, пословиц, заговоров, заклинаний и т.п.

проступают отзвуки данных эпох и верований. Кому не известны,

скажем, хрестоматийные причитания, перекочевавшие в детский

фольклор:


Костры горят горючие,

Котлы кипят кипучие,

Ножи точат булатные,

Хотят меня зарезати.


Для современного человека, оторванного от исконных древних

корней, это -- всего лишь плач братца Иванушки, обернувшегося

козленочком.

В действительности же здесь отголосок древнейшей эпохи,

практиковавшей жертвоприношения -- причем не одних животных, но

и -- увы -- человеческие. Приведенное четверостишие -- дошедший

сквозь тысячелетия вопль объятой ужасом жертвы. Ужас этот был

так велик, что он повергает в трепет и современного читателя

(слушателя) -- особенно ребенка. Представляется, что и

рифмованные строчки причитания сохранились от тех невообразимо

далеких дней (счет может идти на многие тысячелетия)

практически в неизменном виде.

Чтобы понять это, не требуется применения какого-то

особого научного метода или инструментария. Достаточно захотеть

увидеть то, что само по себе самоочевидно. При анализе

фольклорно-мифологического материала не требуется усложнять или

затуманивать самые простые вещи. Так, при анализе древнейшего

космического мировоззрения излишне надуманной и искусственной

выглядит широко распространенная интерпретация известного

английского этнографа и исследователя первобытной культуры

Эдуарда Тайлора (1832 -- 1917). По его утверждению,

популярная французско-немецкая сказка о Красной Шапочке (ее

литературная обработка есть и в сборнике Шарля Перро, и в

сборнике братьев Гримм) относится к солярным мифам о восходе и

закате Солнца, где Красная Шапочка олицетворяет дневное

светило, которое проглатывает чудовище-оборотень, -- принявшее

облик волка. Исчезновению (затмению) Солнца приходит конец,

когда охотники убивают Волка и вспарывают ему брюхо.

Аналогичным образом Тайлор интерпретировал русскую народную

сказку о волке и семерых козлятах, где последние якобы

символизируют лишние Солнца (первоначальная множественность

солнц -- одно из устойчивых мифологических представлений),

которые проглатывает волк, оставляя одно-единственное48.

Подобную космогоническую реконструкцию можно продолжать

как угодно долго и подвести под нее чуть ли не весь фольклор,

наподобие того, как в XIX веке мифологическая

(метеорологическая) школа в фольклористике ухитрялась подвести

под атмосферные и небесные явления любое фольклорное

произведение и весь пантеон индоевропейских Богов. Например,

просто напрашивается на космологическую интерпретацию

европейская сказка о Белоснежке (Снегурочке), изгнанной из дома

злой мачехой и повстречавшей семь гномов. В русской народной

версии Белоснежка становится царевной, а место гномов занимают

богатыри или даже добрые разбойники. Интерес с космологической

точки зрения тут представляет число покровителей преследуемой

злыми силами (мачехой) героини. Традиционно их семь, но во

многих вариантах фигурирует число двенадцать, как, скажем, в

первоначальной записи текста услышанной сказки, которую сделал

Пушкин49 (в стихотворной обработке число богатырей стало семь).

Если при этом Белоснежка (Снегурочка) олицетворяет Луну, то

двенадцать ее братьев-защитников -- это двенадцать лунных

месяцев. В известной словацкой сказке об изгнанной падчерице и

двенадцати братьях-месяцах последние так и названы своими

именами.

Допустимо истолкование семи богатырей (гномов) как семи

небесных светил (больших и малых), доступных наблюдению

невооруженным глазом и известные всем древним народам: Солнце,

Луна, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн, Меркурий. В таком случае

Белоснежка-Снегурочка или замещающая их безымянная царевна --

реминисценция (т.е. смутное воспоминание) о древней Богине

Земле (Мать Сыра Земля, Деметра), над которой восходят и ходят

все семь светил. Подобная интерпретация вполне допустима. Но

она должна быть комплексной и зависеть не только от развитости

воображения, но и от суммарного учета всех имеющихся данных --

истории (включая археологию), языкознания, мифологии и

искусства.

Испокон веков русские люди не просто созерцали окружающую

их Вселенную, скрупулезно вели счет времени по движению Солнца,

Луны и других небесных светил, фиксируя накопленный опыт в

знаниях о календарных циклах, временах года, их особенностях и

последовательности. Русского человека всегда волновали и более

фундаментальные, философские вопросы: о происхождении Вселенной

(Белого света), звездного неба, Солнца, Луны, Земли. Как

правило, они задавались в поэтическо-образной, подчас --

иносказательной форме. Примером может служить знаменитый

русский "духовный стих" о начале всего сущего, именуемый

Голубиной книгой, о котором уже неоднократно упоминалось. В

начале своего творческого пути Николай Константинович

Рерих (1874 -- 1947) создал картину "Голубиная книга" (рис.

119), где в обобщенно-символической форме попытался воссоздать

образ вселенской книги, упавшей с небес (из Космоса) и

включавшей в себя всю мудрость мира.

Опровергая ходячие представления об отсутствии у русского

народа склонности к умозрительному мышлению, один из пионеров

изучения народного мировоззрения и быта -- Николай Иванович

Надеждин (1804 -- 1856) ссылался именно на Голубиную книгу,

как на ярчайший пример космогонической культуры. Голубиная

книга -- своего рода квинтэссенция древнейшей народной

мудрости, содержащая в себе ответы на вопросы, "смело

посягающие на то, что, по нынешнему распределению знания,

относится к высшим умозрительным задачам -- природоведения

вообще, и в частности -- землеведения!"50.

Первая запись "Стиха о голубиной книге" (всего известно

свыше тридцати вариантов) содержится в знаменитом "Сборнике

Кирши Данилова". Здесь, несомненно, сохранились отзвуки самых

глубоких времен, доходящих до источника общего и для индийских

Вед, и для русского фольклора. Недаром заветная книга, о

которой пели сказители, именуется "голубиной", то есть

"глубинной" (что означает одновременно и "древняя" и "мудрая").

О языческом происхождении легенды о Голубиной книге

свидетельствует написанное в XIII веке житие Авраама

Смоленского, который был обвинен в ереси за чтение и почитание

"глубинных книг". Однако Голубиная книга менее всего является

объектом внимания одной лишь ученой книжности. Главными

пропагандистами и распространителями былинно-песенного и

апокрифического знания на Руси были калики перехожие, бродившие

по городам и весям. Через такое подвижное "средство массовой

информации" народ приобщался к древней и высшей мудрости.

Вот широко известный перечень вопросов из Голубиной книги:


От чего зачался наш белый свет?

От чего зачался сол(н)цо праведно?

От чего зачался светел месяц?

От чего зачался заря утрення?

От чего зачалася и вечерняя?

От чего зачалася темная ночь?

От чего зачалися часты звезды?


В белорусском фольклоре также обнаруживаются следы

древнего мировоззрения, родственного русской Голубиной книге. В

песне о Севрюке встречаются практически те же космогонические

вопросы, но только в более мягкой и лирической постановке:


Ой, кто ли того не знал,

Как наш белый свет настал?

Как и солнушко взошло,

Как и яркий месячко,

Как и часты звездочки,

Как и темны хмароньки,

Как и сильны дождички?51


Ответы на эти вопросы давались разные -- в разные времена

и у разных народов. В индоевропейской традиции очерчен

некоторый общий круг вопросов и ответов, который варьируется в

разных мифологиях и культурах, сохраняя при этом общее ядро.

Достаточно обратиться к индоиранским истокам. Так, в Авесте --

священной книге зороастризма -- содержится примерно тот же

перечень вопросов, что и в Голубиной книге.

Древнеиранская Авеста помогает прояснить многие вопросы,

относящиеся к протославянскому мировоззрению и праславянскому

языку. Ко времени формирования Авесты и зороастрийской религии

(X -- XII вв. до н.э.) завершился активный распад

индоевропейских племен и возникновение на общей некогда основе

самостоятельных народов с самостоятельными языками, но эти

новые этнические и языковые образования не столь далеко отстоят

от некогда общего источника знаний и верований. В Авесте

сформулированы следующие вопросы: "Кто (является)

первоначальным творцом Истины? Кто установил путь солнца и

звезд? Кто (тот), благодаря которому луна прибывает и убывает?

...Кто поддерживает снизу землю и облака от падения, кто

(поддерживает) воды и растения? ...Какой умелый (мастер) создал

свет и тьму, какой умелый (мастер) создал сон и бодрствование?"

Эти вопросы из недошедших частей Авесты, известных историкам по

более поздним пехлевийским текстам52.

Как отвечали древние индоарии на занимавшие их вопросы,

видно из их священной книги -- Ригведы.

Не было не-сущего, и не было сущего тогда.

Не было ни воздушного пространства, ни неба над ним.

Что двигалось туда и сюда? Где? Под чьей защитой?

Что за вода была -- глубокая бездна?

Не было ни смерти, ни бессмертия тогда.

Не было ни признака дня (или) ночи.

Дышало не колебля воздуха, по своему закону Нечто Одно,

И не было ничего другого, кроме него.

В мировоззрении древнего человека Вечно-космическое

постоянно сливалось с Бренно-повседневным. Дикие -- с точки

зрения современного понимания -- обычаи переплетались с

возвышенными и вдохновенными знаниями о Вселенной, кодировались

в устойчивых образах и символах для передачи от поколения к

поколению. В данном плане показательна судьба одной совершенно

нетипичной для славянских традиций "людоедской песни",

уцелевшей несмотря ни на какую политическую, идеологическую и

морально-этическую цензуру и какими-то неисповедимыми путями

дошедшей практически до нынешних времен. Записанная и

опубликованная в середине прошлого века в Курской губернии

писательницей Н.С.Кохановской, эта страшная песня повергла в

шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика обнаружила

среди прочего достаточную распространенность каннибалистского

текста в разных областях России. В песне беспристрастно

рассказывается про то, как жена вместе с подружками съела

собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину

сестру, подзадоривая ее загадками: