Скульптура башкортостана второй половины ХХ века проблемы становления и развития

Вид материалаДиссертация
В заключение главы
Основные положения диссертации отражены в публикациях
Подобный материал:
1   2   3
четвёртой главе «Скульптура Башкортостана в постсоветский период» обосновывается выдвижение гипотезы об идущем процессе формирования уфимской скульптурной школы, отличающейся синтезом восточных и западных традиций, стилевым разнообразием и широким диапазоном творческих идей.

В параграфе первом «Монументальная скульптура: проблемы и перспективы развития» отмечается, что в Башкирии, обретшей в 1990 г. статус суверенитета (с 1992 – Республика Башкортостан), исторически сложившееся восприятие скульптуры как «ненужной роскоши» до сих пор подпитывает сильную инерцию в осуществлении монументальных проектов. Это, с одной стороны, ограждает от появления скороспелых памятников нового времени, с другой, не способствует восполнению скудного скульптурного убранства городской среды. Подчёркивается пагубное влияние непрофессиональной оценки эскизов и всех последующих стадий создания памятников, зависимости от общекультурного уровня региональных властей, принимающих проекты чисто административным решением, в связи с чем усугубилась проблема художественного уровня произведений. Анализируется уфимский памятник «Жертвам политических репрессий» Ю.Ф. Солдатова (1999), в котором была допущена грубая пластическая деформация.

Подчёркивается значимость некоторых новых произведений для дальнейшего развития монументальной и мемориальной скульптуры, в частности, памятника павшим в локальных войнах ХХ века скульптора Н.А. Калинушкина, который замкнул линию, протянувшуюся с юга, от памятника Салавату Юлаеву С.Д. Тавасиева, на север города. В противовес конной статуе, демонстративно «игнорирующей» подходящих к нему людей, художественное решение мемориального памятника обращено непосредственно к зрителю.

В индивидуальных надгробиях, создание которых возобновилось во второй половине 1980-х – 1990-е гг., поиски авторов сосредоточились преимущественно в области портретных композиций. В параграфе рассматриваются наиболее интересные произведения, отличающиеся активным архитектурным началом в сочетании с рельефным изображением. Так, в работе В.Г. Лобанова доминантой памятника является вертикальная конструктивистская архитектурная форма (надгробие доктору технических наук Р.Р. Мавлютову, 2001), воспринимаемая своеобразным символом науки, в которой вёл исследования учёный. В памятнике Загиру Исмагилову работы Ф.С. Нуриахметова (2005) сочетанием элементов исламской и античной архитектуры с изображением летящей Музы выражается суть творческого наследия композитора, работавшего в классических жанрах оперы и симфонии, музыкально-стилистической основой которых был национальный фольклор.

В параграфе отмечается доминирующий официозный подход (памятники-бюсты) к увековечиванию выдающихся личностей, деятелей культуры и искусства. Выделяется работа Ю.Ф. Солдатова, посвящённая Марине Цветаевой (1999) и отличающаяся лирической трактовкой образа, ранее не встречавшейся в монументальной скульптуре республики. Рассматривается уфимский памятник Фёдору Шаляпину работы Р.А. Хасанова и архитектора К.А. Донгузова (2007), в котором большую роль в создании образа глубокого волнения молодого, неизвестного артиста, готовящегося за кулисами к первому выходу на сцену, играет аккорд торжественных колонн и пилястров неоклассического портика.

Появление в городах республики бронзовой скульптуры, устанавливаемой на низком подиуме или непосредственно на тротуаре («Дворник фирмы “Мир”» Х.Х. Галиуллина, 2007, Уфа; «Иван Черников-Анучин» Д.В. Юсупова, 2007, Бирск), стало важной альтернативой официозному монументализму. Наряду с декоративной скульптурой архитектуры и фонтанов, острый дефицит которой в башкирских городах остаётся одной из важных проблем, а также произведениями, создаваемыми на симпозиумах «Скульптура в камне», подобные произведения приобщают людей к восприятию статуй в городе не только как способа увековечивания событий и людей или же метода пропаганды тех или иных политических и исторических амбиций, но и как искусства, способного жить рядом с ними, в их повседневных заботах и радостях.

В заключение параграфа подчёркивается, что монументальная скульптура башкирских авторов, имеющая всего 50-летнюю историю развития, является вполне «классической» скульптурой городских пространств российской провинции. Для формирования национальных особенностей в сфере пластических решений не было повода, ибо в годы соцреализма авторы могли использовать один из немногих способов придать героям, общим для всей страны (кроме личностей, имевших к истории и культуре республики самое прямое отношение), некое «башкирское» своеобразие, – это выполнить характерные этнические черты внешности. Единственным героем из отдалённой от современности исторической эпохи, получившим монументальное воплощение (соответственно, со всеми историческими и потому национальными атрибутами), был Салават Юлаев. Лишь спустя полвека в республике установлены три новых памятника историческим лицам: выполненные в академических формах памятник Кинзе Арсланову (чугун, 2007) скульптора У.М. Кубагушева, памятник воеводе Михаилу Нагому (бетон, 2007) автора В.А. Дворника, ставший поводом для исторических и политических споров тенденциозного характера, и его же памятник просветителю Мифтахетдину Акмулле, установленный у здания Башкирского педагогического университета (бронза, 2008).

Обращается внимание на преобладание архитектурных элементов в новых мемориальных памятниках республики. Делается предположение о связи данного явления с возрождением традиций исламского искусства, что, наряду с поисками региональной специфики в станковой скульптуре, и практикой проведения пленэров на фольклорную тему, может стать основой для появления новых и, возможно, подлинно национальных произведений монументальной пластики.

Во втором параграфе «Скульптурные симпозиумы» впервые анализируется опыт работы восьми симпозиумов «Скульптура в камне», имевших российский, международный и республиканский статус, условия их проведения, созданные произведения и их установка в городской среде, обосновывается их значимость для дальнейшего развития башкирского искусства скульптуры.

Первый симпозиум состоялся в Уфе в 1988 г. Кроме острой нужды города в пластических произведениях, ставилась задача выстроить перспективы развития молодого башкирского искусства скульптуры. Инициатор и организатор уфимских симпозиумов 1988-1992 гг. Н.А. Калинушкин знал, что для дальнейшего совершенствования профессиональных навыков и творческого роста выпускникам худграфа (и не только им) необходимо тесное общение с коллегами и глубокое усвоение того нового, что происходит в современном российском и мировом искусстве. Симпозиумы могли стать для них большой школой мастерства, о чём говорили и сами молодые художники. Здесь приводится цитата из выступления скульптора Е.Л. Кудриной на обсуждении молодёжной выставки 1987 г., в котором прозвучала критика атмосферы, царящей в союзе художников республики, отсутствия «информации о том, что происходит в скульптуре» и предложение «организовать симпозиум по камню», что «могло бы возродить скульптуру»14.

При изложении фактологического материала о симпозиумах особое внимание уделяется работе на них молодых авторов. Отмечается интенсивный поиск своей образно-пластической системы в творчестве Фирданта Нуриахметова, в приоритетах которой немалую роль сыграли работа и общение на симпозиумах, в частности, влияние московского скульптора Т.Ю. Субханкулова. Характерно, что некоторые пластические идеи воплощались у Ф.С. Нуриахметова сначала в пленэрной вещи, и только затем в станковой, тогда как у скульпторов обычно происходит обратный процесс.

Проблема интерпретации башкирского фольклора в садово-парковой скульптуре была поставлена на международном симпозиуме в Уфе в 1999 г. («Обычаи, традиции, быт, эпос башкирского народа»). Материалом симпозиума стал уральский мрамор, в то время как для воплощения данной темы более органичным был бы камень прошлых пленэров, – известняк. Предположение обосновывается ассоциацией известняка со скалами и дикими камнями, приближением общего вида известняковой скульптуры к древнему изваянию или к деревянной скульптуре. Вторым «фольклорным» симпозиумом, посвящённым башкирской тамге (геометрический знак, которым метили имущество и скот), стал пленэр в Малоязе (2004). Участники пошли по пути изображения «сопутствующих» тамге родоплеменных атрибутов (дерево, птица или зверь), а знак тамги наносили на поверхность фигуры. В результате были созданы в основном «таврированные» анималистические скульптуры. Делается предположение, что для решения задачи более уместным был бы отказ от реалистичной трактовки форм и создание нефигуративной пластики. Успешная работа симпозиума на столь узкую тему и с участием только башкирских авторов могла быть обеспечена единой эстетической программой, что облегчило бы подготовку к работе и эффективно «срежиссировало» создание специального комплекса скульптур для установки на территории музея.

В заключение параграфа подчёркиваются не до конца реализованные задачи симпозиумов, касающиеся обогащения архитектурной среды городов и районного центра ввиду не всегда удачного размещения скульптур и их сохранности в последующее время, и осуществление главной цели, связанной с воспитанием нового поколения интересно работающих скульпторов и началом формирования уфимской школы ваяния.

«Новации и традиции в творчестве современных авторов» являются предметом анализа третьего параграфа. Отмечается заметная активизация художественной жизни в 1990-е – начале 2000-х гг., ознаменовавшаяся проведением выставки современной российской скульптуры «Пространство и форма» (2006).

В параграфе подчёркивается, что активный поиск собственного стиля, работа в кругу широких пластических изысканий в самых не скульптурных материалах (но привычных для различных направлений постмодернизма), на стыке скульптуры, приёмов дизайна и инсталляции, результаты которого были экспонированы, в частности, на групповых выставках «Объекты» (2005) и «Trash» (2008), не свидетельствует об отказе художников от академической формы и традиционных жанров, выполненных в камне и бронзе. Сочетание новаций и традиций в творчестве одного и того же автора, которое прослеживается в башкирской скульптуре со второй половины 1980-х гг., является сегодня основной её особенностью, проявляющейся преимущественно у тех художников, и об этом говорилось выше, кто получил образование в вузах республики и считает своим учителем Н.А. Калинушкина, а также преподающих сегодня в УГАИ В.Г. Лобанова и Р.А. Хасанова. Что касается чисто классического направления, то оно связано с именами мастеров, учившихся за пределами республики (Ю.Ф. Солдатов, В.А. Дворник, Х.Х. Галлиулин, И.Н. Павлов). Однако, поскольку в станковом искусстве эти авторы (кроме И.Н. Павлова) работают реже, чем в монументальном, оно не играет столь важную роль в общей картине башкирской скульптуры.

В творчестве самого Н.А. Калинушкина 1990-е гг. стали временем поисков пластической формы для выражения тончайших душевных переживаний. В параграфе рассматриваются произведения мастера, пополнившие серию «Художники», первые формальные вещи, в которых скульптор, будучи убеждённым в непреходящей актуальности человеческой фигуры, всегда «имел в виду» конкретное содержание и эмоциональное состояние человека. Любимым материалом «концепций» было дерево, в этом же материале создано большинство произведений циклов «Ева», «Адам и Ева», «Материнство» и «Торсы». При этом в каждой из скульптурных серий есть как классически решённые композиции в традициях «вечных» тем искусства, так и обобщённо-стилизованные объёмы, – вертикально вытянутые, заострённые и уплощённые до силуэта.

На современном этапе художники предпринимают попытку нового прочтения фольклорных традиций, в то время как классическое и примитивистское направления также получают своё дальнейшее развитие: первое – в ориентированных на салон работах И.Н. Павлова и в эскизах памятников В.А. Дворника; второе – в стилизованных под древние «балбалы» произведениях М.Р. Халилова. Новый художественный язык, построенный на взаимопроникновении стилей, просматривается в совмещающих в себе формы степных изваяний и классического торса произведениях Х.М. Хабибрахманова «Степнячка», Ф.С. Нуриахметова «Торс Туркан-Хатун», М.Р. Халилова «Женский торс». Данное явление представляется следствием возросшего интереса авторов к переходности одной культуры в другую, к возможностям интегрирования западного и восточного искусств. Наиболее полное выражение тенденция получила в творчестве Ф.С. Нуриахметова, создающего и чисто классические формы, и стилизованные, построенные, в частности, на переосмыслении примитивных скульптур Южного Урала, решаемых им в духе пластических находок западной скульптуры ХХ века (кубизм).

В творчестве В.Г. Лобанова прослеживается эволюция от конкретики до её символического обобщения в образе-знаке. В период работы над памятной доской, посвящённой Рудольфу Нурееву, когда гордое одиночество Артиста в служении искусству ассоциировались у скульптора с колючей и несгибаемой травой татарника, условная форма растения стала основой для разработки пластического принципа «преодоления пространства», отражающего нюансы в духовно-эмоциональном состоянии творческого человека (серия «Татарник»).

Использование традиций и новаций восточного и западного искусств, в том числе нефигуративного, в момент интерпретации собственной культуры или традиционного фольклора народа, среди которого живёт художник иной национальности, сопоставление ценностей этой культуры с общечеловеческими, представляется одним из перспективных направлений в развитии башкирской скульптуры. Материал параграфа свидетельствует о возможности объединения двух глобальных тенденций в современном социокультурном пространстве – процессы интеграции с образованием универсальной и наднациональной культуры и процессы регионализации с возрождением национально-этнических культур.

В заключение главы выдвигается гипотеза о процессе формирования уфимской скульптурной школы, основанной Н.А. Калинушкиным и своеобразной базой которой, лабораторией по воспитанию кадров стали две находящиеся рядом творческие мастерские, одна из которых была личной мастерской учителя. Отличительной чертой воспитанников школы сегодня является проявление глубоко индивидуального понимания языка скульптуры и личных склонностей к тем или иным экспериментам в форме и материале. В связи с этим выражение «уфимская скульптурная школа» не предполагает академического понимания термина «школа в искусстве», когда группа учеников и последователей близки своему учителю по творческим принципам и художественной манере, или же, когда искусство обретает, благодаря школе, ярко выраженные, национально-самобытные черты, – говорить об этом по отношению к скульптуре республики сегодня нет оснований (согласно этому утверждению используется термин «уфимская», а не «башкирская» школа). С понятием «уфимская скульптурная школа» связано, на наш взгляд, тесное содружество и сотворчество группы художников разных национальностей, открытых всему новому, что происходит в мировом искусстве, и тяготеющих к трансформации этих находок в своих произведениях сообразно региональной культурной специфике и личным творческим амбициям. Аналогичные тенденции прослеживаются и в искусстве тех авторов, кто работает вне двух мастерских (Х.М. Хабибрахманов, М.Р. Халилов, И.Ф. Гилязов, А.Р. Маглиев и др.), что является основанием говорить именно об «уфимской скульптурной школе» в отличие от более узко понимаемого термина «школа Калинушкина».

Плюрализм художественной культуры и стилевое разнообразие, наблюдаемые в Башкортостане, характерны для всего современного российского провинциального искусства, когда «…слишком многое находится в движении, в изменении, в переходных стадиях и формах», и в творчестве каждого художника возможно как возвращение «к тому, что он делал вчера», так и решительный разрыв с прошлым (С.М. Червонная). Последнее обстоятельство неоднократно подчёркивалось в диссертации как наиболее типичное для башкирских скульпторов, учившихся у Н.А. Калинушкина.

Во всех главах рассматривается процесс комплектования музейного собрания башкирской скульптуры, приобретший с середины 1980-х гг. и особенно с начала 1990-х гг., активный и более целенаправленный характер.

В Заключении подводятся итоги исследования и даются некоторые выводы автора.

Башкирская скульптура, зародившаяся и развивавшаяся под прямым влиянием русской реалистической школы, за сравнительно короткий промежуток времени подошла к началу становления собственного художественного языка. Сегодня с понятием «уфимская скульптурная школа» связывается интенсивный поиск и разработка основ будущей национальной школы ваяния.

Первые произведения башкирских скульпторов-самоучек вполне вписывались в официальную пластическую программу советского искусства. В работах «сурового стиля» Б.Д. Фузеева был дан мощный профессиональный импульс развития, усиленный творчеством Л.В. Кузнецова, З.Р. Басырова, Е.М. Цибульского, Б.И. Замараева. В ведущем жанре портрета обозначились два основных и полярных направления – создание обобщённых образов-знаков социалистической эпохи и внимание к психологическому состоянию и переживаниям человека.

В малой пластике фарфора и керамики Т.П. Нечаевой началось постепенное освобождение от канонов и пропагандистских установок. Однако процесс этот, активизированный в творчестве М.К. Якубова и А.П. Шутова, был искусственно приостановлен на рубеже 1960-1970-х гг. внутри союза башкирских художников, предположительно, под давлением властных структур. Между тем, перемены были неизбежны. Некоторые композиции З.Р. Басырова стали первыми опытами станковой скульптуры в освоении разрабатываемой тогда в советском искусстве концепции пространственно-ритмической организации произведения.

В 1980-е гг. в скульптуре появляются предпосылки для формирования непрерывной исторической канвы развития, появления новых имён и творческих манер, чем было до сих пор, в период преобладания единичных фактов открытий и достижений. Наиболее значимые из предпосылок – начало самостоятельной подготовки кадров и проведение симпозиумов. В творчестве уфимских выпускников развернулся поиск новых средств художественной выразительности. «Вырастая» из мастерской Н.А. Калинушкина, они продолжали тесно общаться с учителем. Очевидна роль пленэрной практики в совершенствовании мастерства молодых авторов, глубоком усвоении классики, овладении различными принципами формообразования западного искусства и восточных традиций, и, как результат, ускоренном формировании собственных стилистических пристрастий и творческой манеры. Сочетание новаций и традиций в творчестве одного и того же художника, заложенное в тот период, является сегодня одной из основных особенностей башкирской скульптуры.

Надфольклорный, поли-национальный характер некоторых современных произведений, основанный на глубоком восприятии и переосмыслении художественного наследия неоднородного культурного пространства региона, находящегося на стыке Европы и Азии, на взаимодействии и взаимопроникновении форм из разных стилей и направлений, является, на наш взгляд, далеко не эклектичным явлением. Скорее, происходит самоидентификация авторов и их искусства в едином культурном пространстве страны, в результате которой башкирская скульптура, утратив статус «догоняющего» искусства, обретёт действительно самобытный характер, свойственный зрелому художественному явлению. В таком понимании современной ситуации в искусстве республики видится перспектива его дальнейшего изучения.

Основные положения диссертации отражены в публикациях


В ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, определенных ВАК:

  1. Ф.М. Миннигулова. Скульптурные симпозиумы в Башкортостане (1998-2004) // Вестник Башкирского университета. – 2008. – Том 13. – № 2. – С. 353-356 (0,4 а.л.).
  2. Ф.М. Миннигулова. Монументальная скульптура Башкортостана в 1950-1970-е гг.: к проблеме регионального своеобразия // Вестник Башкирского университета. – 2009. – Том 14. – № 1 (в печати. 0,6 а.л.).


Другие публикации:
  1. Ф.М. Миннигулова. К вопросу об истории становления скульптуры малых форм в Башкортостане // Ядкяр. Вестник гуманитарных наук АН РБ. – Уфа, 2005. – № 2 (29). – С. 40-46 (0,5 а.л.).
  2. Ф.М. Миннигулова. Скульптура малых форм в Башкортостане (1975-1985гг.) // Ядкяр. Вестник гуманитарных наук АН РБ. – Уфа, 2005. – № 4 (32). – С. 11-18 (0,6 а.л.).
  3. Ф.М. Миннигулова. Башкирское искусство скульптуры малых форм в 1985-1990 гг. // Ядкяр. Вестник гуманитарных наук АН РБ. – Уфа, 2006. – № 1 (33). – С. 25-34 (0,8 а.л.).
  4. Ф.М. Миннигулова. Творчество скульпторов в Башкирии в 1941-1945 гг. (по архивным материалам) ; Санкт-Петербург. гос. акад. ин-т живописи, скульптуры и архитектуры. – СПб, 2006. – 26 с. – Рус. – Деп. в НИЦ Информкультура Рос. гос. б-ки 15.06.2006, № 3415 (1,6 а.л.).
  5. Ф.М. Миннигулова. Коллекция башкирской скульптуры в БГХМ им. М.В. Нестерова. Характер и особенности // Скульптура Урала и Поволжья в контексте российского искусства : материалы конференции. – Уфа : Демиург, 2006. – С. 31-42 (0,7 а.л.).
  6. Ф.М. Миннигулова. Медальерное искусство Башкортостана // Ядкяр. Вестник гуманитарных наук АН РБ. – Уфа, 2008. – 1(41). – С. 4-11 (0,6 а.л.).
  7. Ф.М. Миннигулова. Башкирская скульптура и фольклор: к проблеме интерпретации // Истоки и эволюция художественной культуры тюркских народов : материалы Международной научно-практической конференции, посвящённой 150-летию со дня рождения педагога-просветителя, художника Ш.А. Тагирова (Казань, 17-18 апреля 2008). – Казань : Заман, 2009. – С. 275-282 (0,5 а.л.).
  8. Ф.М. Миннигулова. Башкирская скульптура на зональных и региональных выставках: исторический аспект // Тенденции развития современного отечественного искусства (на примере  выставки «Большая Волга») : материалы семинара (Самара, 5-8 августа 2008). – Самара : Издательский дом «Агни», 2009. – С. 10-19 (0,7 а.л.).


Общий объём представленных публикаций составляет 7,0 а.л.


1 Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ, Москва). Ф. 2980, оп. 1, д. 1100, л. 8-12, 18-23; Архив БГХМ им. М.В. Нестерова (Уфа). Оп. 1, д. 12, л. 6-9, 11-13, 16-18 (фотокопии).

2 Центральный государственный архив общественных организаций Республики Башкортостан (ЦГАОО РБ, Уфа). Ф. 10293, оп. 1, д. 6, л. 46; д. 8, л. 23.

3 РГАЛИ. Ф. 2943, оп. 1, д. 2116, л. 54, 54а; Центральный государственный исторический архив РБ (ЦГИА РБ, Уфа). Ф. 4689, оп. 2, д. 2, л. 3, 19; ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 93, л. 55, 58.

4 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 8, л. 36.

5 РГАЛИ. Ф. 2943, оп. 1, д. 2109, л. 31.

6 РГАЛИ. Ф. 2486, оп. 1, д. 569, л. 7; Ф. 2943, оп. 1, д. 2149, л. 22; Ф. 2075, оп. 7, д. 314, л. 37; ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 6, л. 149, 186; ЦГИА РБ. Ф. 4689, оп. 1, д. 7, л. 23.

7 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 38, л. 31-38.

8 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 21, л. 16.

9 Там же. Д. 38, л. 41-42.

10 ЦГИА РБ. Ф. Р-1910, оп. 3, д. 54, л. 21-23.

11 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 48а, л. 78-79.

12 Станковая скульптура сегодня // Художник. – 1974. – № 3. – С. 4-24.

13 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 150, л. 43, 47.

14 ЦГАОО РБ. Ф. 10293, оп. 1, д. 282, л. 10.