Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы (основное собрание)

Вид материалаДокументы
В семейный альбом
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   155

* * *




Не то Вам говорю, не то

твержу с гримасой неуместной.

Рассудок мой что решето,

а не сосуд с водой небесной.

В худую пору взялся я

расписываться в чувстве чистом, --

полна сейчас душа моя

каким-то сором ненавистным.


Простите описанье чувств,

фальшивую и злую ноту,

всю болтовню, но больше -- грусть,

за матушку ее -- длинноту.

Простите, что разверз сей хлев

пред Вами, Господи, простите.

Как будто, ног не отерев,

я в дом влезал... И не грустите:


ведь я-то помню свой оскал,

а также цену рифмованью,

а также все, что здесь искал

в грошовом самобичеваньи.

О не жалейте Ваших слов

о нас. Вы знаете ли сами,

что неубыточно любовь

делить Вам можно с небесами.


1962(?)


--------

* * *




Что ветру говорят кусты,

листом бедны?

Их речи, видимо, просты,

но нам темны.

Перекрывая лязг ведра,

скрипящий стул --

"Сегодня ты сильней. Вчера

ты меньше дул".

А ветер им -- "Грядет зима!"

"О, не губи".

А может быть -- "Схожу с ума!"

"Люби! Люби!"

И в сумерках колотит дрожь

мой мезонин...


Их диалог не разберешь,

пока один.


1962


--------

* * *




Я памятник воздвиг себе иной!


К постыдному столетию -- спиной.

К любви своей потерянной -- лицом.

И грудь -- велосипедным колесом.

А ягодицы -- к морю полуправд.


Какой ни окружай меня ландшафт,

чего бы ни пришлось мне извинять, --

я облик свой не стану изменять.

Мне высота и поза та мила.

Меня туда усталость вознесла.


Ты, Муза, не вини меня за то.

Рассудок мой теперь, как решето,

а не богами налитый сосуд.

Пускай меня низвергнут и снесут,

пускай в самоуправстве обвинят,

пускай меня разрушат, расчленят, --


в стране большой, на радость детворе

из гипсового бюста во дворе

сквозь белые незрячие глаза

струей воды ударю в небеса.


1962


* Стихотворение отсутствует в СИБ. -- С. В.


--------

В семейный альбом




Не мы ли здесь, о посмотри,

вон там, окружены песком --

по обе стороны скамьи,

застыв, на берегу морском.


___


Все чудится, что рядом ты.

Все вижу сквозь ненастный вой

вливающийся в цвет воды

колеблющийся локон твой.


___


Как скрученные кем-то в жгут

полотна простыней ночных,

и тучи и валы бегут,

но разные пути у них.


___


Пуст берег, этот край земной,

где каждый деревянный дом

маячит за твоей спиной,

как лодка, что стоит вверх дном.


___


И вот уже как будто страх:

не верится, что дом прирос!

Но, двери распахнув, рыбак

мешает повторить вопрос.


___


А ветер все свистит, крутя

столь жаждущих простых границ,

в сей бредень (или в сеть) дождя

попавшихся прибрежных птиц,


___


Не видно им со стороны --

как спинкою своей скамья

твердит, что мы равны, равны,

что, может быть, и мы семья.


___


Лишь нам здесь -- ни сейчас, ни впредь,

уставившись в пустой песок,

знак тождества не разглядеть,

сколоченный из двух досок.


зима 1962 -- 1963


--------

* * *




Вдоль темно-желтых квартир

на неизвестный простор

в какой-то сумрачный мир

ведет меня коридор.

И рукав моего пальто

немного в его грязи.

Теперь я вижу лишь то,

что от меня вблизи.


Еще в зеркалах живет

мой неопрятный вид.

Страшное слово "вперед"

губы мои кривит.

Скопище, сонм теней

спускается на тормозах.

Только всего сильней

электрический свет в глазах.


Словно среди тишины

вдруг заглушает крик

власти теней спины

залитый светом лик,

словно в затылке -- лед

и пламень во лбу горящ,

и тела всего -- перЈд

много превосходящ.


Коридор, мой коридор,

закадычный в ранге владык;

залитый светом взор,

залитый тьмой кадык.

Запертый от гостей,

с вечным простясь пером,

в роще своих страстей

я иду с топором.


Так как еще горит

здесь предо мною свет,

взгляд мой еще парит,

минует еще паркет,

по жилам еще бежит

темно-желтая кровь,

и сердце мое дрожит

возле охапки дров.


Так, как в конце весны

звуками полон лес, --

в мире конструкций сны

прежний теряют вес.

Так, впредь былого дыша,

я пред Тобой, Господь,

видимо, весь душа,

да вполовину плоть.


Словно летом в тени

и у любви в конце,

словно в лучшие дни,

пот на моем лице.

Так посреди белья

и у дров на виду

старый и новый я,

Боже, смотри, иду.


Серый на горле шарф,

сзади зеркальный шкаф,

что-то звенит в ушах,

в страшной грязи рукав,

вешалки смотрят вслед,

лампочки светят вдоль.


И если погаснет свет,

зажжет свой фонарик боль.


1962 -- 1963


--------