Проблема культурного развития в рамках понятия культурного цикла

Вид материала

Документы

Содержание Конфигуратор развития. 5. Культурные практики второго рождения И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку

Подобный материал:

• Л. С. Выготский Проблема культурного развития ребенка Л. С. Выготский. Проблема культурного, 263.11kb.
• Учебно-методический комплекс pr в сфере культурного наследия Факультет социологии,, 467.57kb.
• Концепция сохранения и развития нематериального культурного наследия новосибирской, 197.57kb.
• Стратегия социально-экономического развития Воронежской области на долгосрочную перспективу, 238.56kb.
• Процесс формирования компетентностей дошкольников в рамках культурного многообразия, 178.45kb.
• Техническое задание на научно-исследовательскую работу по теме: «Концепция Историко-культурного, 101.89kb.
• Приказ от 17 декабря 2008 г. N 267 об утверждении концепции сохранения и развития нематериального, 152.9kb.
• Название доклада, 43.66kb.
• Методические рекомендации по отнесению документов Национального архивного фонда Республики, 148.76kb.
• Культурного наследия региона самарская лука, 167.46kb.

4. Соотношение большого и малого циклов культурного развития.

Конфигуратор развития.

Выше в разделах 1 и 2 мы описали большой и малый циклы культурного развития. Результатом описания стали карты-таблицы этих циклов (см. таблицы 2 и 3). Теперь мы попробуем совместить оба этих цикла в некий конфигуратор развития, то есть такую понятийную конструкцию, в которой соотнесены оба цикла.

Под конфигуратором мы имеем в виду такое представление о целом, такой конструкт, в котором синтезируются и соотносятся различные представления. Понятие конфигуратора в свое время ввел в науку В.А. Лефевр в своем исследовании «Конфликтующие структуры» в 1967 году [137, c. 7 - 134]. Понятие конфигуратора затем развил и стал активно применять в методологии Г.П.Щедровицкий [368, c. 634 - 666].

Названные авторы применяли понятие конфигуратора для синтеза различных знаний и представлений, существующих в науке, с целью преодоления натурализма и объективизма в научных исследованиях. Во-первых, конфигуратор был необходим для формирования системных представлений о сложных объектах. Во-вторых, само понятие конфигуратора есть понятие модельное. То есть объект, выстраиваемый посредством конфигурирования, становится особым объектом, то есть моделью, которой приписывают свойства объекта. В этом плане конфигуратор строится, изображается в знаковой форме как особый объект. Его в так называемой натуральной реальности нет. Он выступает как модель, на которой отрабатываются базовые процессы и изучаются свойства исследуемого объекта.

Но в данном случае конфигуратор нам нужен не просто для увязки представлений и знаний об объекте, а для составления некоей плана-карты, планшета, на котором можно было бы показать движение субъекта развития по мирам, действительностям культурного развития. К слову сказать, Г.П.Щедровицкий, вводивший системомыследеятельностные представления в научные исследования, понимал, что модель-конфигуратор является не только и не столько изображением сложного объекта в знаковой форме, не только его системным представлением, но и программой или схемой, определяющей, регулирующей дальнейшую деятельность исследователя [368, с. 663 – 666]. То есть в конфигураторе должно быть зафиксировано, что есть саморазворачивание самого объекта, который суть не некий натуральный готовый объект, а сам субъект развития. Модель-конфигуратор поэтому представляет собой его, субъекта развития, представление о своем собственном движении по мирам культурных циклов.

И здесь есть ряд сложностей.

Это занятие по совмещению культурных циклов сначала кажется излишне умозрительным, работой в плане чистой мысли. Возникает ощущение, что попытка как-то сконфигурировать все культурные формы - это дело безнадежное, по той простой причине, что Путь в культуре - это лабиринтообразная траектория. Она уникальна у каждого субъекта. Мы можем только положить некую действительность культуры (в данном случае – действительность культурного развития, действительность большого и малого циклов). Сверхзадача субъекта состоит в складывании полноты культурных форм. Но воплощение у каждого свое. А задавать же некий идеальный вариант Пути - значит строить новую умозрительную систему развития мирового духа. Это уже было.

Тем не менее, с другой стороны, мы должны признать, что хотя Путь у субъекта развития, Человека Пути, и выглядит как лабиринтообразная траектория, несмотря на это сам лабиринт Пути предполагает быть, поскольку пространство культуры уже предъявлено. Свой Путь субъект развития проделывает не в пустом пространстве, а в пространстве культурных форм, созданных до него и предъявленных ему ранее уже ставшими поколениями, культурными взрослыми-посредниками.

В этом смысле необходимо избегать двух крайностей. С одной стороны, необходимо учитывать неготовость траектории развития, ее незаданность, ее событийность, с другой стороны, необходимо учитывать то, что свой путь человек проделывает во вполне определенном, топически организованном пространстве, идя как бы по пустым, но предъявленным топам (см., например, разворачивание топологии пути у М.К. Мамардашвили на материале романа М.Пруста [152]).

Тем самым, как и всякому путнику, субъекту развития имеет смысл иметь некую карту, чтобы не сбиться, не заблудиться в пути. Поэтому попытка составить такую карту пути и есть попытка построить модель-конфигуратор в виде плана-карты, планшета.

Итак, что означает соотнесение в единой карте двух циклов развития? Это означает соотнесение прежде всего базовых культурных практик и культурных форм, на которых как бы «сидит» та или иная действительность, описанная нами в главе 3.1.

Отметим также, что соотнесение большого и малого циклов развития – это не соотношение филогенеза и онтогенеза. Это ясно из всего того, что было сказано выше. Поскольку речь идет не об индивидуальном психическом развитии (онтогенез) и не о развитии человеческого рода (филогенез), а речь идет о принципиальной карте развития культурного субъекта, в качестве которого может быть рассмотрен и индивид, и группа, и этнос, и цивилизация, и какая-либо локальная культура. В этом смысле речь идет об универсуме культурного развития. Если угодно, это некий «кубик Рубика», грани которого можно вертеть по-всякому, собирая целостный куб. Эти грани не расторжимы. Равно как не расторжимы два цикла культурного развития, поскольку они – про одного принципиального субъекта развития.

В основание конфигуратора мы кладем идею, согласно которой каждая действительность большого цикла проходит в своем развертывании становление тех культурных форм, которые составляют субстрат малого цикла. Иначе говоря, действительность мифа не просто воспроизводится посредством механизма подражания образцу (базовой практикой), но в качестве образца субъект развития на данном этапе, то есть человек мифа подражает всем культурным формам малого цикла – вещи, имени, образу, понятию, символу. И также развертываются все остальные действительности большого цикла.

В целом конфигуратор развития можно представить в виде матрешки. В центре ее помещена самая центральная малая матрешка, зерно, сердцевина (в гетевском смысле «проторастение», прафеномен, как мы писали выше в главе 3, п. 3), означающая феномен личности. Это своеобразное «яйцо Кащея», в котором заключена его игла жизни (см. рис. 39).

Далее содержание развертывается из этого «яйца», выстраиваясь в первую действительность – мир мифа, образуя вторую матрешку.

В основании развертки кладется, как было описано выше в главе 3, п. 1, базовая практика мифа – подражание образцу. В качестве культурных форм берутся все формы малого цикла. В таком случае матрешка мифа разворачивается как процесс подражания сначала вещи как первой культурной форме. Затем происходит подражание имени-образцу, далее – подражание образу-образцу, подражание понятию-образцу, подражание символу-образцу. На этом первый круг большого цикла заканчивается.

Для удобства изобразим этот круг в виде ленты, помня, что ядро матрешки, феномен личности, находится в центре большой матрешки развития. Получается такая лента развертывания.

Феномен личности

Подражание вещи

Подражание имени

Подражание образу

Подражание понятию

Подражание символу

Ритуалы перехода


Алфавит

культурных форм


Рис. 40

Согласно выше приведенному изображению на рис. 31 (в главе 3, раздел 1), субъект развития подражает каждый раз очередному культурному образцу, который он снимает с взрослого культурного посредника.

Проходя весь круг мифа, субъект-подражатель тем самым проходит весь мир мифа в его саморазвертывании, через все культурные формы. Стрелки на рис. 40 означают ритуалы перехода, которые проходит подражатель, человек мифа. Результатом прохождения мира мифа является алфавит культурных форм, который собрал человек мифа в процессе прохождения в ритуалах перехода.

Почему алфавит?

Под алфавитом мы имеем в виду устойчивый культурный концепт, сформировавшийся в культуре как особая культурная константа (см. об этом в исследовании С.Г.Проскурина и Ю.С.Степанова [296]).

В данном исследовании вслед за немецким автором А. Дитерихом показано, что алфавит – это не просто некая последовательность букв в языке, знакомая каждому человеку с начальной школы. Алфавит есть форма, в которой запечатлен первый прецедент рождения и собирания мира.

Известно, что по-древнегречески буква означает стойхейон , одновременно означающая и первоэлемент, и стихию, из которой складывается и мир бытия, и мир языка. Алфавит выступает такой формой мира, который складывается, собирается, и про это ведется рассказ. Алфавит одновременно есть рассказ про складывание и рождение мира. Собирание (от древнегреческого , собирать и говорить) мира в космос, в порядок, собирание языка из букв-стихий и собирание конструктор из кубиков ЛЕГО – это действия одного образца.

Так вот, человек мифа собирает действительность мифа, подражая образцам, культурным формам, и собирает в единое целое по принципу алфавита, поскольку эта логика алфавита ему единственно подвластна. Не логика целевого действия, не логика рационально обоснованного действия, а логика шагов рождения по принципу алфавита.

Первые алфавиты – это рассказ о рождении мира.

Таким образом, алфавит – это исторически первый способ упорядочивания мира и одновременно его рождения в действии подражания божественным образцам.

Алфавит рассматривается человеком мифа как целое, как упорядоченная форма и как модель мира и одновременно как запись о рождении мира. Буква-стойхейон суть знак, элемент этой записи. Алфавит в целом – это имя мира.

Таким образом, алфавит – это не просто организация букв языка, это определенный конструкт, оформляющий мыследействие человека мифа, собирающий культурны формы в результате процесса подражания в некое упорядоченное целое.

Далее по кругу наслаивается новая матрешка, действительность деятельности, в основании которой, как мы писали выше, лежит практика трансцендирования, то есть выхода за пределы натуральных форм, осуществление сдвига и затем рефлексии по результатом этого деятельностного сдвига. Практически это означает целеполагающее действие с культурными формами малого цикла – действие с вещью, именем, образом и т.д. Что это означает? Это означает именно предметное освоение этих культурных форм, а не просто подражание как образцам в мире мифа.

Действие с вещью

Действие с именем

Действие с образом

Действие с понятием

Действие с символом

Рис. 41

Стрела означает осуществление трансцендентального сдвига, проделывая который субъект как бы формует свое деятельностное тело, предметно обрастает культурно-предметной плотью.

Чем отличается действие по подражанию культурной форме от целеполагающего действия?

Исходя из содержания главы 3.1., в которой мы описали механизм подражания, в действительности мифа для человека мифа важна фигура посредника, живого носителя образца, с которого человек мифа снимает образец действия. В мифе образец сидит на живом носителе. С него ученик калькирует образец действия с культурной формой.

В действительности деятельности культурная форма не калькируется, поскольку не сидит на живом носителе. Она всякий раз ставится как цель и строится субъектом развития в проектном залоге. В этом плане человек деятельности заново строит и осваивает культурные формы.

Далее, на третьем шаге цикла, накладывается новая матрешка, матрешка природы, состоящая из ряда идеальных объектов, поскольку базовой практикой в этом мире является практика построения и исследования идеальных объектов. Субъект развития здесь выступает в качестве составителя карт идеальных объектов. Он строит и исследует идеальные объекты. В качестве последних для него выступают культурные формы – вещь, имя, образ и т.д. То есть, он строит идеальную вещь, идеальное имя, идеальный образ и т.д.

Идеальная вещь

Идеальное имя

Идеальный образ

Идеальное понятие

Идеальный символ

Рис. 42

Что это значит еще раз – построение идеального объекта? Чем это отличается от целеполагающего действия?

В случае с проектированием, то есть при действии с целью, человек деятельности, на свой страх и риск лишившись ресурса мифа, то есть, лишившись ресурса подражанию образцу, начинает проектировать культурные формы на самом себе, начинает творить эти культурные формы. И в этом смысле он их заново осваивает, но уже в целевом, проектном залоге, а не подражательном.

В процессе же идеализации, в мире природы, субъект развития строит идеальные объекты этих культурных форм, то есть строит полные, идеальные конструкты этих форм. Он строит модели, аналоги, заменяющие мир. Он строит карту мира, на которой нанесены эти культурные формы как полные целостные, идеальные объекты.

Но в отличие от привычных в гносеологии и эпистемологии представлений об идеальных объектах, здесь под ними имеются в виду не абстракции, не чистые понятия (типа идеального газа, идеальной прямой), а полные, целостные образования, то есть культурные формы в их ставшем зрелом виде. То есть вещь в ее полноте, вещь по понятию, или имя в его ставшем виде.

В этом плане идеальная вещь или идеальный образ здесь понимаются скорее в духе идеальных типов М. Вебера, который строил идеальные типы в социологии как мыслительные конструкты (например, идеальный феодализм или идеальная бюрократия) [44].

Для М. Вебера «идеально-типический конструкт» представляет собой при этом инструмент для проведения исторических исследований и для построения идеальной действительности истории. М. Вебер поступал в данном случае сугубо методологически.

Полагая всю действительность культурного развития не как натуральную, эмпирическую реальность, а как действительность мышления и действия субъекта развития, мы полагаем и данные идеальные образования как таковые идеально-типические конструкты.

Замыкает круг цикла последний – круг техники, в котором субъект развития строит идеальные формы организации, сам выступая неким божественным механиком, собирающим и отлаживающим божественные коллекции. Весь круг техники будет представлять собой некие собрания этих коллекций.

Здесь субъекту развития важно, чтобы культурные формы были организованы, то есть сочленены в едином механизме как части целого, как единые организованности. Таковые организованности для каждой культурной формы – свои. Вещи организуются в гербарий, имена – в ономастикон, образы – в галерею, понятия – в словарь, символы – в энциклопедию, в единый Simbolarium.

Коллекция вещей, гербарий

Собрание имен, ономастикон

Галерея образов, картинная галерея

Словарь понятий

Энциклопедия символов, Simbolarium

Рис. 43

Последней инстанцией становится энциклопедия символов, показывающая полный круг прохождения (то есть буквально показывает путь прохождения «по кругу», ύ), прохождение всех четырех кругов развития. Кстати, древнегреческий ύ означает также и небесный свод, и круг людей, собрание, и круговорот. Тем самым мы действительно как бы завершаем круговорот развития, пройдя полный цикл. Энциклопедия означает прохождение «круга образования», от и. То есть, субъект развития проходит круг своего образования, складывания, собирания своего органона и завершает его энциклопедией символов.

Пройдя все круги ада и рая, феномен личности обрастает культурной плотью, нарастив на себе культурное тело личности, свой органон.

Совместив тем самым обе карты обоих циклов, мы можем их перерисовать в единую ленту лабиринта, в которой запечатлевается траектория хода культурного развития.

Путь-лабиринт по карте двух циклов.

Таблица 4

Подражание вещи	Действие с вещью	Идеальная вещь	Гербарий
Подражание имени	Действие с именем	Идеальное имя	Ономастикон
Подражание образу	Действие с образом	Идеальный образ	Галерея
Подражание понятию	Действие с понятием	Идеальное понятие	Словарь
Подражание символу	Действие с символом	Идеальный символ	Simbolarium

Далее, чтобы не быть умозрительным, мы не будем выстраивать придуманные конструкции. Перейдем теперь к следующему разделу, в котором остановимся на специфике таких культурных практик, как философия, религия и искусство. И на этом завершим описание культурных циклов развития.


5. Культурные практики второго рождения:

религия, философия, искусство.

Отдельного разговора заслуживает тема о месте философии, религии и искусства в действительностях культурного развития.

В каждой действительности культурного развития осуществляется пошаговая практика ее строительства посредством культурных практик религиозного откровения, философского мышления и выделывания художественной формы. Последние не являются доминирующими формами в какой-то одной действительности. Если положить описанный выше онтологический крест, то данные культурные практики в каждой действительности будут представлены как надстраивающиеся друг над другом акты и структурирующие тем самым ту или иную действительность.

Каждая практика, в свою очередь, воплощается в своих актах. Религиозная практика воплощается в актах откровения. Философия воплощается в актах автономного, авторского мышления. Искусство воплощается в актах творения или оформления мира.

Представим для примера эти акты в одном секторов культурного цикла, помня, что все акты представлены во всех действительностях (рис. 44).


Становление формы

Акт мышления

Опыт откровения




Рис. 44

Философия, как и религия, и искусство, в качестве культурных практик присутствует во всех действительностях, в том числе и в мифе. До сих пор доминирует такой стереотип, согласно которому философия есть эмансипация от мифа, освобождение от него. Основанием такого суждения, естественно, является понимание природы мифа и философии вполне определенным образом. В нашей версии, например, философия Платона есть рациональная реконструкция мифа (мы это утверждаем вслед за А.Ф. Лосевым). Весь неоплатонизм вплоть до его современных представителей есть воспроизводство мифологической модели действительности. Именно философская рефлексия мифа, ориентация на него и предполагает воспроизводство действительности мифа.

Итак, все три культурных практики есть во всех действительностях. Просто у них разный культурный материал, задачи же всегда одни  строительство действительности культуры.

Начинается строительство с религиозного опыта - через акты откровения. Продолжает строительство философия - через акты мышления и рефлексии. Завершает искусство - в актах оформления, фиксации предыдущей работы в художественных формах.

Если посмотреть на всю эту проблематику с высоты птичьего полета, т. е., как на карту, на которую нанесен некий лабиринт траекторий, по которому человеку предстоит пройти и выткать свой рисунок Пути, то сверхзадание, сверхмысль человека заключается в том, чтобы держать форму мира. Об этом в свое время хорошо говорил М.М. Бахтин в своих лекциях 20-х годов [182].

Это удержание формы мира начинается с религиозного опыта, ставящего рамку-предел, делающего этот опыт предельным. Понять форму мира, в котором обретают значимость молитва, образ, надежда, говорит М.М. Бахтин, - вот задача философии религии [182, с. 234].

Я переживаю событие выстраивания и удержания формы мира. Это удержание начинается с переживания причастности. Я нахожусь в бытии как в событии, я причастен в единственной точке свершения. Сознание этого события и есть совесть [`182, с. 235]. Никто, кроме меня во всем мире не может совершить то, что должен совершить я, т. е., обрамить формой религиозный опыт, состояться в нем. А без этого невозможно понять религию. Истинное бытие духа начинается тогда, когда начинается покаяние, то есть тотальное несовпадение с самим собой. Все ставится под вопрос, выносится за скобки, вне меня. Вся жизнь моя проблематизируется. Я хочу найти себя, «я бесконечно плох, но кому-то надо, чтобы я был хорош» [182, с. 236].

Каясь, я именно устанавливаю Того, в ком я устанавливаю свой грех. Это и есть покой. Через беспокойство (заботу! - С.С.), через покаяние начинается обретение покоя как необходимого качества совершенства. Я ставлю себя в точку Адама, рискуя пасть и не спастись.

Через эту практику заботы человек переживает опыт Откровения и Богоявления. Это опыт Благой Вести, радостной встречи и выхода из темноты и пустоты (Адамовой!). Этот опыт откровения характеризуется не помощью, а личностью, говорит М.М. Бахтин, которая хочет открыть себя [182, с. 245]. Важнейший момент откровения есть персональность. Человек не гарантии получает в религиозной практике, а себя находит, себя исцеляет и строит.

Персональность Бога и персональность всех верующих есть конститутивный признак действительной религии. Персональное отношение к персональному Богу - вот признак религии. Бог - всегда личный. Последнее как раз задает ситуацию обретения и откровения, личного выбора и ответственности  и тем самым спасения, когда необходимо отвечать от себя лично [182, с. 246].

Итак, религиозный опыт как бы расчищает территорию для проделывания следующего опыта – опыта философского мышления. Именно религиозный опыт переживания Откровения снимает с меня все одежды, проблематизируя меня всего вчерашнего, ставя под вопрос весь мой вчерашний день жизни. Молитва и покаяние обращают меня к личной встрече с Богом, с Тем, Кто не дает гарантий, но помогает мне собраться в точку и выдержать невыносимость пустоты и абсурда, вынести весь ужас нулевой ситуации, пережить синдром Адама. С этого переживания и изживания я начинаю свое рискованное развитие, т. е. поиск формы личности, на которой держатся все формы мира.

Вот в этом очищенном состоянии я и могу делать второй шаг - совершение опыта мысли о пределах, то есть собственно о бытии. И тем самым я проделываю опыт философствования. М. Фуко в свое время называл философа «посредником». Посредником в практике той самой заботы о себе, поскольку, как он говорил, «истина не может существовать без обращения и преобразования субъекта» [331, с. 287]. Это первое, что он отметил. И второе. Истина - это то, что озаряет субъект, что дает ему душевный покой. В самой истине в ее познании заключается нечто, что позволяет осуществляться самому субъекту, что реализует само его бытие [331, с. 287].

Но в этом процессе обращения и возвращения к себе и переживания трансформации субъективности, говорит М. Фуко, необходим Другой - культурный посредник (это уже на нашем языке), т. е. философ, который владеет практиками и техниками подобного обращения, то есть он обладает практиками управления человеком собой. «Философия, - пишет М. Фуко, - это совокупность принципов и практических навыков, которые человек имеет в своем распоряжении или предоставляет в распоряжение других, с тем, чтобы иметь возможность должным образом проявлять заботу о себе или о других» [331, с. 296].

Но что это значит по существу - осуществить акт философствования? М. Фуко тоже говорил, что забота о себе не имеет, естественно, ничего общего с эгоизмом и уходом в себя. Наоборот, это движение к себе, пока не существующему. Акт философствования означает мою готовность в этой нулевой ситуации на себе самом заполнять выделыванием культурных форм эту пустоту, заполнять ее смыслом и тем самым делать самого себя предметным, лепить форму своей личности. И только своим мышлением от первого лица я могу выдержать этот абсурд пустоты (то, о чем каждый по-своему говорили ранее и Б. Паскаль, и С.Киркегор, и Ф. Ницше).

Иными словами, у меня нет готовой линейки, чтобы подойти и измерить этот шар бытия (метафора Парменида). Он неизмеряем и неохватен. Да и измерять пока нечего. Но я делаю шаг к этой чрезмерности, сам совершая этот опыт переживания чрезмерности, следуя заповеди Иисуса Христа:


«Но кто ударит тебя в правую щеку твою,

обрати к нему и другую;

И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку,

отдай ему и верхнюю одежду;

И кто принудит тебя идти с ним одно поприще,

иди с ним два» (Мф, 5, 39-41).

Это место очень точно комментировал Иосиф Бродский [33]. В ситуации заведомого, казалось бы, проигрыша, в ситуации «человеконесоразмерности» смертное существо принимает вызов небытия, открываясь ему, одновременно страшась этого и изживая страх как болезнь (болезнь к смерти у С. Киркегора).

И нет лазейки, нет «алиби в бытии», спрятаться некуда, ибо я в мире - один на один с бытием. И только мне предстоит совершить акт собственного исцеления. В этой ситуации, заведомо проигрышной, ибо в моем распоряжении есть только я сам, мои руки и моя голова, и одна рубашка на голом теле, в этой ситуации я могу ответить на вызов только чрезмерностью, как и ответил Иисус Христос: «отдай и верхнюю одежду».

И далее. Опыт исцеления я начинаю затем осознавать и сознательно фиксировать в формах, отпечатках, знаках - как следы своего Пути. Этот опыт осознавания, собственно, и означает поиск формы. Но формы не как костыля (тогда человек изначально - инвалид в бытии), не как подпорки (хотя и это есть), а как необходимого способа движения (как в ходьбе есть техника ходьбы) как формы, отпечатка перстня, лика на материале жизни, с тем чтобы затем новая волна жизни смыла этот след на песке времени, - и снова все начинается сначала.

Этот поиск формы и есть, собственно, искусство, оформление эргонов в Пути спасения и культурного развития. Это практика закругления и оседания в форме личности, следы которой, следы феномена, запечатлеваются в ее текстах, знаках, именах, вещах, образах, символах, понятиях.

Эти три культурные практики составляют ядро опыта культурного развития по большому и малому циклу. Это те практики, посредством которых человек удерживает предельность, метафизичность опыта. С их помощью человек осуществляет техники себя. Поэтому понятно, что все три практики осуществляются во всех четырех действительностях большого цикла и со всеми культурными формами малого цикла. Эти практики фактически суть рамочные усилия, которые проделывает субъект развития, чтобы начинать обустраивать действительность Мифа или Природы. Без этих рамочных усилий он не сможет удержать материал жизни. Последний будет его тащить за собой.

Тогда мы можем говорить, к примеру, о философии мифа, о религии мифа, об искусстве мифа.

Если и дальше продолжать разговор об этих трех практиках, то в зависимости от культурных форм они осуществляются в разных традициях. К примеру, в зависимости от того, какими средствами пользуется философ, он осуществляет разный опыт философствования. Если, грубо говоря, он использует логос, то он работает в рамках логицизма. Если эйдос - в рамках эйдетизма. Если символ - символизма. Если имя - имяславия. Таким образом, можно говорить о разных школах в философии. Впрочем, по такому же варианту можно говорить о школах и в искусстве. Деление это условное, что называется, в рамках «школьной» философии.

Теперь – более предметно о практике философии в контексте выше сказанного.

До сих пор в массовом философском сознании не изжит синдром натурализма и гносеологизма. Он сидит в нас и заставляет в культуре и в ее практиках (в том числе и в философии) видеть некие объективные формы, в которых фиксируется нечто, некая объективная реальность. Жажда «остановить мгновение», зафиксировать некий внешний мир в знаке и стремление на этот знак молиться как на символ чего-то священного порождает разного рода фетишизм, наблюдаемый как у древних шаманов, так и у современных ученых и философов. Эта жажда к превращенным формам-фетишам заставляет допускать, что философия что-то познает, осваивает, постигает некий внешний мир.

Согласно нашей онтологии единственным предметом в философии, используя слова А. Арто, у которого учились многие постструктуралисты, является некая форма душевного атлетизма, то есть строительство органона личности, которое совершается в актах мышления [6].

То, что делает философ, никакого отношения к натуральной реальности, расположенной вокруг него, не имеет. Более того, философ «Декарт» – это не тот реальный Рене Декарт, который путешествовал по Голландии и спорил с Б. Паскалем о свойствах вакуума. Это всякий раз Другой, это некий «концептуальный персонаж» (используем термин Ж. Делеза и Ф. Гваттари [84]). Равно как и поэт «Пушкин» в своих текстах – не тот, кто волочился за «женскими ножками» или спорил с друзьями-декабристами о будущем России. Поэт или Философ – это особо рода автопортреты, которые пишутся специфическими средствами. Но автопортрет никогда не равен оригиналу. Как не равны автопортреты А. Дюрера самому автору – А. Дюреру.

Ж. Делез и Ф. Гваттари не зря сравнивали историю философии с историей автопортрета. Философ силой своего мышления строит с помощью специфических форм, концептов, свой органон, свою личность, не равную ему самому как натуральному физическому существу.

Теперь мы подошли к предметному определению того, что делает философ. Выше мы обозначили исходный, рамочный контекст философии как мышления человека о пределах своего бытия.

На вопрос же – что он делает конкретно, практически – можно ответить словами Ж. Делеза и Ф. Гваттари – он строит концепты (см. подр. [84]).

Версии ответов на этот вопрос могут быть разные. Но их разница располагается всегда в пределах одного метафизического контекста. В этом смысле техники себя М. Фуко, медитации М.К. Мамардашвили, со-общение С. Киркегора, поступок личности и архитектоника ответственности М.М. Бахтина или построение концептов – все они располагаются в рамках неклассической философской онтологии.

Но что означает построение концепта практически?

Концепт – это «чистое событие», чистый мыслительный акт. У него нет референта. Он автореферентен, он ничего не обозначает. Он сам полагает самого себя и сам является собственным объектом. В этом смысле объектом самопознания является сам акт мышления, само событие мысли. Субъект мысли находится в состоянии чистого парящего полета.

Задача философа, в таком случае, состоит в том, чтобы осуществлять и выделять в мире эти события мысли или акты создания концептов.

Из концептов и состоит, собственно, субъект, автор концептов, представляющий собой этакий «концептуальный персонаж». Он лепится, формуется. Как лепит свое тело атлет, занимаясь физическими упражнениями, так и философ лепит из концептов свое тело личности, строит свой «концептуальный персонаж» с помощью концептов, занимаясь своего рода «философским атлетизмом».

А теперь вспомним наши рассуждения о кризисе в культуре и о поисках новой гуманитарной парадигмы (см. во введении и в главе 3, раздел 3).

Что такое – попасть в ситуацию кризиса или постмодерна или что значит философствовать в этой ситуации?

Это значит встать на онтологический предел, на край бытия. Это вставание есть осознанный и личный акт. В этом акте философ-автор своего акта осуществляет срывание с себя своей кожи – своего опыта, который сидит на нем. Он сдирает свой опыт, проблематизируя самого себя и обнажая свое Ничто. И затем проделывает новую работу по выделке своего нового культурного тела, органона личности.

Это такой своеобразный «чувственный атлетизм», по А. Арто, или род философского атлетизма, акробатика личности. Он лепит своего героя, своего концептуального персонажа. Последний означает фактически способ и форму культурной самоидентификации философа.

Собственно, только тогда человек и испытывает суд, то есть полный кризис собственного опыта, свою предельность, а не спекулирует на домыслах. Тогда тезис о суде над человеком становится сугубо личным событием, а кризис культуры переживается и изживается на самом теле философа, а не в абстрактных разговорах про потусторонние миры.

В этом смысле поиски спасения в чужих книжках, в библиотеке – лишь задача для учеников в ситуации школьного философствования, в лучшем случае. В худшем – это блуждание в идеологическом самообмане, в превращенных формах иррационального сознания.

Если хочешь спасти мир, пережить кризис-суд над уставшим бытием – спаси себя сам, то есть поставь себя на пределы бытия, встань перед судом бытия, тем самым полностью подвергнув себя проблематизации и опредéливанию. Тем самым постарайся проделать на себе опыт философского атлетизма, строя форму личности, крича от боли и покрывая матом окрестности космоса.