Geum.ru

На все эти и многие другие вопросы дает ответы в своем прекрасном биографическом романе "Греческое сокровище" классик жанра Ирвинг Стоун

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   40
3


Экипаж, заказанный накануне, подкатил к гостинице ровно в шесть утра, только-только встало солнце. Генри уже успел выкупаться в заливе. Ехали не спеша, поначалу их путь лежал через зеленые луга, заболоченные после зимних дождей. Эта плодородная земля славилась в Греции самыми тучными травами, недаром Гомер в «Илиаде» называет Аргос «конеславным» и «конями обильным». В миле от Нафплиона миновали циклопические стены Тиринфской крепости. Расположенная на стратегически важном холме, она господствовала над Арголидским заливом, предупреждая нападение с моря. Царем Тиринфа был Диомед, славный герой, раненный под стенами Трои. Близкое соседство столь грозных крепостей-ровесниц приводило в недоумение и древних и новых историков, пока не установилось мнение, что Микены и Тиринф—союзные государства; причем меньший по размеру город-крепость Тиринф был вассалом Агамемнона.

Мерно цокали по камню копыта, мимо тянулись стены, сложенные из гигантских глыб. Софья вслух удивлялась, как могли древние греки двигать и поднимать их без современных лебедок и кранов.

— Хотя как-то строили и древние египтяне свои пирамиды. Но как они умудрялись, не могу понять.

Обернувшись и еще раз взглянув на одетый тысячелетними наслоениями холм, поразительно похожий на их Гиссарлык, Софья спросила:

— Кто-нибудь пробовал раскопать Тиринф?

— Только наш переводчик на французский, греческий посланник в Берлине. Покопал один день и бросил. Я сам мечтаю о Тиринфе, но всему свое время.

Въехали в богатый Аргос, административный и торговый центр провинции. Представились префекту, принявшему их с обычной официальной любезностью.

— Мы хотели бы известить власти о нашем намерении провести неделю в Микенах.

— Вы не будете производить там раскопки, господин Шлиман?

— Нет. Я хочу только заложить несколько разведывательных шурфов, чтобы промерить в разных местах глубину наслоений.

— Если вы ограничитесь только шурфами, никто вам препятствий чинить не станет. Тем более что о своих планах вы поставили меня в известность.

Теперь их путь лежал к северной окраине Арголиды. Ландшафт разительно изменился — земля здесь была голая и сухая, дожди задерживал горный хребет, выше облаков взметнувший свои вершины. Экипаж свернул в сторону и покатился медленнее—дорога шла по каменистому склону вверх, и с высотой вид опять изменился: у подножия Микенской крепости приютилась небольшая деревушка Харвати, окруженная зелеными полями, садами, виноградниками—радующий глаз цветущий оазис. Восемь домиков стояли тесно сгрудившись, точно соседи сошлись посплетничать у забора.

Возница остановился перед самым красивым двухэтажным домом с пологой черепичной крышей, двумя большими окнами на первом этаже, неизменными двустворчатыми дверями и зарешеченным балконом. По обе стороны дома росли высокие перечные деревья, мужское — справа, женское — слева. В пруду за домом плавали гуси, по двору бродили куры, индюки, торчала голубятня.

Постучав в парадную дверь, Генри вошел в дом и буквально через несколько секунд вышел обратно. Лицо его сияло.

— Наша слава обогнала нас. Хозяева знают о наших раскопках в Трое и очень радовались, узнав, что, возможно, мы будем раскапывать и Микены. Они уже освобождают наверху две комнаты. Мы там будем одни. Фамилия хозяев—Дасисы.

Устроились они у Дасисов не хуже, чем в гостинице. Им отвели две солнечные с большими окнами комнаты, полные света и воздуха. Земля здесь щедро родила виноград, инжир, миндаль, апельсины, дыни, помидоры, лук, бобы, салат; тучные луга давали душистое сено; в просторном доме под одной крышей в мире и согласии жило четыре поколения. Домом и землей владели еще прадеды. Хозяйство большое: козы, овцы, ослы, лошади, собаки…

Первым делом Софью и Генри представили старикам. Заправляло всем среднее поколение — сорокапятилетние Деметриос и Иоанна Дасисы. У них было трое сыновей с именами гомеровских героев: Аякс, Диомед, Агамемнон; две дочери уже сами были матерями. В Харвати взрослые сыновья редко покидают отчий дом: приводят в семью жену, растят детей; когда родители состарятся, берут бразды правления в свои руки.

Наверх принес — и тазы с теплой водой, чтобы гости могли умыться с дороги. Софья оглядела комнаты: большая кровать кипарисового дерева, матрас набит овечьей и козьей шерстью; во второй комнате стояли две узкие кушетки, стулья, стол — есть где держать книги и писать дневник, отметил Генри.

Кухня служила общей комнатой—единственное, не считая большой веранды, место в доме, где могло собраться все семейство. В приготовлении обеда участвовали все женщины, но было ясно, что главенствует Иоанна. Софья словно перенеслась в детство, в их квартиру над мануфактурной лавкой на площади Ромвис, вспомнила, как мадам Виктория вот так же учила своих троих дочерей кулинарной премудрости. Иоанна позвала Софью на кухню, одна из дочерей повязала ей поверх широкой шерстяной юбки фартук. И вот уже Софья смеется со всеми, помогает фаршировать помидоры и перец. На женщинах белые кофты и длинные по щиколотку домотканые сарафаны.

Мужчины сели на плетеные стулья, расставленные вдоль стен, закурили и начали беседу.

— Доктор Шлиман, — спросил Деметриос, — вы и у нас будете копать, как в Трое?

— У меня пока нет разрешения правительства.

Хозяин презрительно махнул рукой, как будто хотел сказать: «Правительство! Зачем обращать на него внимание?»

— Я должен с ним ладить. Все, что я здесь найду, я обещал передать Греции.

— А когда вы получите свою бумагу — что вы думаете здесь найти?

— Дворец Агамемнона.

— Правильно. Он здесь. Где-то наверху, на самой горе.

— И царские гробницы.

От неожиданности Деметриос чуть не свалился со стула.

— Чьи гробницы?

— Тех, кто вернулся из павшей Трои и был убит Клитемнестрой и Эгистом: Агамемнона, его возницы Эвримедона, Кассандры, ее близнецов…

— Кто их только не искал! — воскликнул Деметриос. — Даже последний турецкий губернатор Пелопоннеса Вели-паша. Уже под конец турецкого владычества он вскрыл гробницу, что у Львиных ворот. Много веков люди искали их, даже мой прадед! Эти могилы Агамемнона и его спутников должны быть набиты золотом, только никто не верит, что они существуют.

— И все-таки они существуют. О них упоминал Павсаний в «Описании Эллады».

Дасис пожал плечами.

— Доктор Шлиман, вы умеете искать. Одна газета писала, что вы, видно, владеете «волшебной палочкой», которая чует воду под слоем песка. Все, что можно найти в Микенах, вы найдете, но только не царские гробницы.

Шлиман попросил оседлать коней для себя и Софьи. Они проехали через деревню по каменистой дороге и скоро выбрались на узкий проселок. Впереди смутно рисовались три горы, протянувшиеся с юга на север. Самая высокая, Эвбея, с острыми отрогами и скалами, являла собой горную гряду в миниатюре. На фоне загромождающей небо Эвбеи микенская цитадель казалась скромным холмом, не больше Гиссарлыка. Но если подъехать к самому подножию, Микены представали грозной крепостью.

Дорога круто свернула влево и пошла в гору.

— Что это? — воскликнула Софья.

— Сокровищница, или, вернее сказать, гробница Атрея. Софья с изумлением рассматривала постройку. Дромос, открытый коридор, ведущий к двери, был завален когда-то землей, щебнем, обломками; но Вели-паша, соблазнившись древними сокровищами, расчистил проход, и Софья увидела красивые речные двери из камня с двойной притолокой четырнадцати футов в длину; над ней треугольное отверстие, некогда заполненное, по-видимому, скульптурой: эта ниша должна была облегчить неимоверную тяжесть циклопической кладки, давившей на балку. Стены коридора, сложенные из каменных глыб, и каменная кладка по бокам треугольника хорошо сохранились и поражали своими размерами.

— Эта гробница уходит в глубину холма? — спросила Софья.

— Точнее, выходит из глубины холма. В полости горы строители закладывали из тесаных каменных брусьев гробницу и выводили наверх ее коническую вершину, отчего такие гробницы называют «ульями». В сокровищнице Атрея видят достойную соперницу египетских пирамид.

Ярдов через сто Генри остановил лошадей. И Софье первый раз открылась вся Микенская крепость. Они стояли над узким ущельем, в котором бесновался поток, напоенный зимними дождями и талым снегом. За ущельем уходил вниз скалистый склон. Над ним высилась западная циклопическая стена Микенского акрополя.

— Матерь божья! — У Софьи перехватило дыхание. — Эти камни даже больше тех, что мы видели сегодня утром в Тиринфе.

— Да, в этих краях это самые крупные обработанные камни. Их называют циклопическими в честь циклопов — одноглазых великанов, которые ковали Зевсу молнии в кузнице Гефеста.

— На светлом Олимпе. Я очень хорошо представляю себе, как они помогают Гефесту раздувать мехи.

— А попробуй представить себе еще кое-что—тогда ты поможешь мне найти царские гробницы. Во времена Агамемнона через это ущелье был мост. Сейчас же за ущельем начинался посад, поднимавшийся к самому основанию оборонительной стены. Не знаю, сколько здесь стояло домов, но, как видно, поселение было большое. Оно тянулось до того гребня, что позади нас, — поэтому тут и был мост. Застроена была и долина, по которой мы ехали, правда, не вся, потому что поселение окружалось обводной стеной. Не циклопической, конечно, в этом не было необходимости, а гораздо меньших размеров: в случае опасности жители устремлялись через ворота в крепость. За ее стенами им ничто не угрожало: питьевую воду брали из источника Персеи, за акрополем лежала недоступная для врагов плодородная долина, которая их кормила.

— Как это похоже на Трою.

Генри ласково похлопал ее по плечу.

— Да, очень, но Микены более неприступны. Главный вход в крепость сразу за этим поворотом.

Пока они поднимались, Софья внимательно разглядывала крепость. Тысячелетия почти всю ее погребли под землей, и все-таки за высокой внешней оборонительной стеной угадывались террасы, колеи, которые могли быть дорогами, ведущими на вершину, где, по словам Генри, находились когда-то храм и великолепный дворец Атрея и его сына Агамемнона. Когда сын Агамемнона Орест уже взрослым вернулся сюда, убил мать и ее любовника, отомстив за смерть отца, и стал царем Микен, он тоже поселился в этом дворце; в нем жил и его сын. Но могущественное царство ахейцев было истощено троянской войной, и в XII веке до нашей эры его завоевали дорийцы, пришедшие с севера из Эпира и Македонии; они покорили весь Пелопоннес и почти всю территорию Греции на Балканском полуострове. Династия Атрея, Агамемнона и Ореста правила Микенами несколько столетий. Фукидид сообщает, что Микены пали спустя восемьдесят лет после гибели Трои. Это был конец микенской цивилизации.

Узкая колея повернула. Перед ними были Львиные ворота. Прекрасный, волнующий миг! Два исполинских каменных столба, отступив один от другого на десять футов, держали массивную перекладину с выступающими концами, также высеченную из одной глыбы камня; сверху ее прижимали колоссальные каменные блоки, вроде тех, из которых сложены циклопические стены. Над перекладиной, изваянные из цельного монолита, стояли два безглавых льва, опустив передние лапы на цоколь алтаря, на котором некогда был утвержден священный либо геральдический столп, символ царской власти Атридов.

— Генри, львы как живые. А головы, надо думать, украли?

— Только после того, как упали надвратные камни. Видимо, землетрясение постаралось. Падая, они увлекли за собой и головы.

Дорога, ведущая к воротам, была скрыта под трехтысяче-летними наслоениями. Притолока ворот поднималась над поверхностью земли всего на три-четыре фута.

— Интересно, какой была первоначальная высота ворот? — спросила Софья.

— Можно прикинуть. Футов двенадцать, может больше. Они строились в расчете на царскую колесницу.

Софья и Генри на четвереньках подлезли под ворота и оказались внутри крепости. На ее широком дворе теперь пасли скотину. Вперед и направо простиралась каменистая терраса, кончавшаяся у крепостной стены. Слева круто взметнулась гора, обращенная в неприступное укрепление.

— Подниматься будем отсюда, — решил Генри. — Здесь кустарник и камни—как-нибудь доберемся.

Подъем был долгий и трудный, но открывшийся с вершины вид вознаградил их с лихвой. День был ясный, аргосская долина была видна как на ладони, милях в девяти у Нафшшона поблескивало на горизонте бирюзовое море. Генри подвел Софью к краю утеса, нависшего над темным глубоким ущельем, отделявшим Микенский холм от соседней горы. На утесе сохранились остатки оборонительных стен. Прочертив рукой микенский посад и ущелье, Генри уткнул палец в дорогу, по которой они приехали.

— Смотри точно, куда я показываю, — на тот гребень за дорогой. Видишь «сокровищницу Атрея»? Атрей построил ее так, чтобы видеть ее из внешнего дворика своего дворца.

— Ты хочешь сказать, что мы сейчас стоим во внешнем дворике дворца Атрея?

Генри усмехнулся.

— Это было бы слишком! Но дворик где-то здесь, на этом утесе. И купальня, где, по словам одного древнего автора, Клитемнестра и Эгист убили Агамемнона, опутав его огромной рыболовной сетью, которую Клитемнестра десять лет вязала для этой цели. Правда, Павсаний пишет, что Агамемнон был убит на пиру.

Петляя, стали спускаться вниз. Генри шел впереди, подстраховывая Софью. У Львиных ворот она спросила:

— Где ты начнешь закладывать шурфы?

— Ярдах в ста отсюда, строго к югу.

Он вынул из бокового кармана потрепанный томик Павсания и прочел:


До сих пор еще сохранились часть городской стены и ворота, на которых стоят львы. Говорят, их построили циклопы… В развалинах Микен есть водоем, называемый Персеей. Тут были и подземные сооружения Атрея и его сыновей, где хранились их сокровища и богатства… Тут могила Агамемнона и его возницы Эвримедона, а также Электры. Теледам и Пелопс похоронены в одной гробнице: по преданию, эти близнецы были детьми Кассандры, и Эгист убил младенцев вместе с родителями. Клитемнестра и Эгист были похоронены поодаль от стены, ибо были сочтены недостойными покоиться внутри города, где были преданы земле Агамемнон и убитые вместе с ним.


— По-моему, все понятно. Почему же до сих пор никто не нашел могилы?

— Да потому, что читатели Павсания много веков думали, что он толкует о стене, опоясывающей нижний город. А она ко второму веку, когда здесь был Павсаний, давно разрушилась, от нее следа не осталось, и Павсаний, конечно, имел в виду не ее, а циклопическую стену, окружавшую крепость. Мы будем искать внутри крепостных стен, где до нас никто не копал.

Напасти и огорчения, ждавшие их в Афинах, отступили, забылись; даже бесчестье перед всем светом более не страшило. Точно они начинали новую жизнь, воспрянув навстречу высокому призванию, которое привело их на вершину Гиссар-лыка в самом начале их семейной жизни.

Их глаза горели, лица раскраснелись от быстрого спуска.

«Люди единой страсти умеют остановить время, как остановил солнце Иисус Навин», — подумала Софья, а вслух сказала:

— Ты верно понял Гомера. Должно быть, и Павсания ты толкуешь правильно.

Домой вернулись засветло, прямо к ужину. Генри выпил с мужчинами узо. За круглым столом сидело человек пятнадцать—все семейство. Софью и Генри усадили на почетное место рядом со стариками. Завязалась живая, теплая беседа.

— Можно здесь найти двух мужчин, которые помогут мне копать несколько дней? — спросил Генри Деметриоса.

— Конечно. Я помогу, и кто-нибудь из сыновей.

— Тогда завтра чуть свет и начнем.

— Все-таки решили начать раскопки?

— Нет, сделаю несколько пробных шурфов.

Оказалось, что сотня жителей Харвати все сплошь родственники, и чуть не все явились поприветствовать доктора Шлимана и его жену, оставив дома малышей под надзором детей постарше. Порог переступали со словами: «Калос орисате! Приветствуем вас!»

Как и в Авлиде, они пришли чисто вымытые, празднично одетые, оказывая уважение гостям.

В восемь часов Генри подошел к хозяевам.

— С вашего позволения, госпожа Шлиман и я поднимемся к себе. Мы намаялись за день, а я хочу почитать Софье «Агамемнона» Эсхила.

— Доктор Шлиман, а вы не почитаете для всех? — попросила его Иоанна Даси. — Женщины у нас не умеют читать. Конечно, мы знаем эту историю, она передается от отца к сыну. Но как об этом написано в пьесе, никто из нас не слышал.

Генри читал Эсхила, подсев к очагу. Слушатели уселись вдоль стен на скамейках, принесенных с веранды. Софья обвела взглядом внимательные лица, и на память ей пришел тот вечер в Авлиде, когда вот так же у очага Генри читал Еврипида.

Генри, должно быть, тоже вспомнил тот вечер и, как тогда, разложил на коленях книгу обложкой вверх.

— Сначала я напомню вам, что у Клитемнестры были причины желать смерти Агамемнона. В одном из походов Агамемнон убил мужа Клитемнестры и, оторвав от ее груди младенца, продал его как раба. Победитель женился на Клитемнестре. Под предлогом сватовства Ахилла Агамемнон призвал жену и свою любимую дочь Ифигению в Авлиду. На самом же деле он решил принести дочь в жертву богине Артемиде, чтобы та послала попутный ветер его огромному флоту, снаряженному от всех ахейских царств, который давно томился в гавани и не мог плыть в Трою. Несмотря на мольбы и слезы Клитемнестры и Ифигении, он перерезал своей дочери горло. В глазах слушательниц стояли слезы.

— Тогда-то Клитемнестра и задумала отомстить мужу, — продолжал Генри. — Вскоре после отплытия Агамемнона она взяла в любовники Эгиста, двоюродного брата Агамемнона, и стала с ним править страной. У того был свой счет к Агамемнону: в прошлом отец Агамемнона убил старших братьев Эгиста. Чтобы знать заранее о возвращении мужа, Клитемнестра послала рабов зажечь на вершинах гор вестовые огни. И вот на горе Иде вспыхнул огонь, достиг Лемноса, загорелся на Афоне, пробежал над рекой Асоп и через Саронический залив пришел в Микены. Получив эту весть, Клитемнестра с Эгистом поняли, что Троя пала, и подготовились к приезду Агамемнона.

Генри читал негромко. В переполненной кухне было слышно, как муха пролетит. Он возвысил голос только в самом драматическом месте:


Не стыдно мне сказать совсем обратное

Тому, что прежде говорить должна была.

Иначе и нельзя, когда, прикинувшись

Врагу первейшим другом, сеть плетешь ему

Такую, чтобы никакой прыжок не спас.

Давно уж поединок этот выношен

В душе моей. Вот наконец и день пришел.

Вот я стою, гордясь, что дело сделано.

Убила. Отпираться я не стану, нет.

Накидкою огромной, как рыбачья сеть.—

О, злой наряд! — Атрида спеленала я.

Не мог он защититься, убежать не мог.

Ударила я дважды. Дважды вскрикнул он

И рухнул наземь. И уже лежавшему —

В честь Зевса Подземельного, спасителя

Душ мертвецов. — я третий нанесла удар. 27


Один за другим вставали со скамеек гости и хозяева, подходили к Генри, благодарили. Шлиманы поднялись к себе и закрыли дверь.

Зимнее солнце, с трудом вскарабкавшись по восточному склону горы Эвбеи, видимо, обессилело, потому что было по-ночному холодно, когда фургон, круто свернув, подъехал к Львиным воротам. Их было четверо — Генри, Софья, Деметриос и его сын Аякс. Деметриос остановил лошадей у исполинской восточной стены, тянувшейся к Львиным воротам. Прежде чем выгрузить инструменты, Аякс сунул под колеса булыжники. Тачку они с собой не взяли, надобности в ней пока не было.

— Я ведь не буду копать, — объяснил Генри. — Значит, и отвозить будет нечего. Заложим несколько пробных шурфов. Неглубоких и нешироких, только чтобы взять в разных местах образцы наносной почвы.

Снова ползком проникли в легендарный акрополь, откуда Атриды управляли ахейским царством. Генри вынул компас.

— Будем двигаться от Львиных ворот к югу. Выроем сначала пять-шесть шурфов на ближних — западной и юго-западной — террасах.

Деметриос и Аякс начали копать на расстоянии двадцати футов друг от друга, памятуя о наставлении рыть неглубоко. Сам Шлиман ходил от одного к другому, просеивал землю, записывал ее структуру. Иногда ему было достаточно глубины в четыре-пять футов, в другой раз он просил рыть до десяти.

За утро вырыли и засыпали несколько ям. Нашли всякую мелочь. В одиннадцать часов приехал на ослике младший сын Деметриоса, привез в корзине хлеб, сыр, маслины, сваренные вкрутую яйца и вино. Ближе к вечеру ярдах в ста от Львиных ворот наткнулись на стену циклопической кладки. Шлиман остался доволен.

— Это вселяет надежду, — сказал он. — Ну, на сегодня хватит. Пожалуйста, засыпьте все шурфы.

На обратном пути, когда фургон спускался с горы, Софья оглянулась на крепость, алеющую в косых закатных лучах, и воскликнула:

— Какое величественное и прекрасное зрелище, должно быть, являли собой Микены во времена Атрея и Агамемнона! Серебряные колесницы, могучие кони, взращенные на арголидских лугах, воины в медных и бронзовых доспехах с развевающимися султанами на шлемах — за поясом мечи, в руках длинные пики, на запястьях золотые браслеты.

— Все в прошлом, — тихо проговорил Деметриос, — ничего не осталось, только камни, голые террасы да овцы.

На другой день вырыли еще с десяток шурфов дальше к юго-западу и опять ничего не нашли, кроме гладко обтесанной плиты, по мнению Шлимана бывшей могильным камнем. За третий и четвертый день вырыли тридцать четыре ямы; теперь Шлиман имел представление о структуре здешнего грунта. Это был в основном почвенный слой, в котором изредка попадались обломки ритуальных женских фигурок, керамические коровы и гладкие круглые камешки.

Их петый день в Микенах начался с того, что в кромешной тьме их разбудили грохот экипажа, поднимавшегося в гору, сильный стук в дверь и громкие возбужденные голоса.

— Давай одевайся, — сказал Генри. — Видимо, что-то случилось.

И точно—случилось. Спустившись вниз, они увидели молодого человека с воспаленными глазами, что-то кричавшего обступившим его Дасисам.

— В чем дело, Деметриос? — спросил Генри.

— Это Иоаннис, мой племянник. Он живет в Аргосе, работает в префектуре. Вчера префект получил из Афин телеграмму от министра просвещения, где сказано, что доктор Шлиман начал в Микенах раскопки и что префект должен немедленно вмешаться. Иоаннис подумал, что лучше предупредить вас, пока никто не нагрянул…

Генри крепко пожал юноше руку.

— Вы очень хорошо сделали, что предупредили меня и приехали сюда в экипаже. Мы сейчас же вернемся в Нафплион.

Шлиман щедро расплатился с хозяевами. Иоаннис отнес их чемоданы в экипаж.

— Когда вернетесь с разрешением на более долгий срок, — сказал на прощание Деметриос, — мой дом в вашем распоряжении.

— Спасибо. А вас приглашу к себе десятником.

— Согласен. Счастливого пути. Если наведаются из префектуры, то мы ничего не знаем.

Иоаннис довез их до самой гостиницы «Олимп», успокоил, что на обратном пути его никто не увидит. Пожали друг другу руки, Иоаннис ощутил в ладони монеты. Шлиманы вернулись к себе в номер, отдохнули с дороги. Потом прогулялись к морю, поужинали у себя. Они уже совсем собрались спать, когда в дверь постучали. Генри открыл. На пороге стоял полицейский, одетый по всей форме.

— Доктор Шлиман?

— Да.

— Я полицмейстер Нафплиона Леонидас Леонардос. Но я пришел к вам как частное лицо. Я знаю, что вы американский гражданин, и не хотел бы международных осложнений.

— Милости просим.

В комнату вошла Софья. Взглянув на нее, полицмейстер воскликнул:

— Софья Энгастроменос! Так это вы госпожа Шлиман?

— Да, и я тоже вас помню. Вы бывали у нас на площади Ромвис.

— И не один раз! Я знал вашего батюшку.

— Присаживайтесь. Приятно снова встретиться. Выпейте с нами кофе, возьмите глико.

Полицмейстер взял розетку с засахаренными вишнями. Вид у него был явно смущенный.

— Вы хотели бы взглянуть на наши микенские находки?

— Да, я получил телеграмму, предписывающую осмотреть ваш багаж.

Софья принесла корзину, открыла ее и показала гостю черепки ритуальных фигурок, коров, круглые каменные бляшки.

Полицмейстер не знал, куда деваться от смущения.

— Эти черепки не стоят доброго слова. Я составлю протокол, и мы оба его подпишем.

«Такие черепки, — писал он, — можно найти на месте любого древнего города. Поскольку это не мрамор, а простой камень, то они не имеют никакой ценности, и я все их вернул господину Шлиману, в чем он расписывается».

Начальник полиции скрепил бумагу подписью и передал ее Шлиману, чтобы и тот расписался. На прощанье он сказал Софье, что был рад повидать ее.