Geum.ru

Цели и задачи исторического образования

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3


Этимологически слово "традиция" 8 обозначает просто какую-то вещь, которая "передается" тем или иным способом. Вдобавок ко всему в содержание понятия традиции необходимо включать, хотя в качестве вторичных и производных элементов, но тем не менее очень важных для того, чтобы составить об этом понятии окончательное представление, и целый ряд разного рода институтов и организаций, принцип существования которых находится в том или ином традиционном учении.Традицию нельзя смешивать с цивилизацией. Цивилизация может включать в себя Традицию, но может обходиться и без нее 9. В любом случае необходимо принимать во внимание существенный интеллектуальный элемент, который может быть обнаружен во всякой цивилизации. Цивилизация есть продукт определенной ментальности, общей для более или менее широкой группы людей. Отождествление Традиции с цивилизацией в целом является совершенно обоснованным тогда, когда речь идет о Востоке, поскольку любая цивилизация Востока, взятая в целом, может, в сущности, рассматриваться как традиционная по своему характеру. Что же касается цивилизации Запада, то она, наоборот, утратила свою связь с Традицией, можно сказать, полностью, если не считать религиозного элемента, который лишь в самой незначительной степени эту связь еще сохраняет. Общественные институты, рассматриваемые в качестве традиционных, должны быть эффективно связаны самим принципом своего существования с определенными доктринами, которые сами также являются традиционными, вне зависимости от того, имеют ли они религиозный или какой-либо иной характер. Другими словами, те институты оказываются традиционными, которые оправдание своего существования видят в более или менее непосредственной, но всегда осознаваемой зависимости от доктрины, которая в свою очередь в том, что касается ее фундаментальной природы, всегда является доктриной интеллектуального порядка. Однако сама эта интеллектуальность может быть обнаружена как в чистом виде, когда речь идет о метафизических доктринах, так и смешанной с разнородными элементами, как в случае с философией или другими особыми формами, ассимилированными в состав традиционной доктрины.

Доктрина национального образования выступает резко против "синкретизма" или смешения традиций (а следовательно и против "экуменизма"). "Синкретизм" в точном смысле этого слова заключается в соединении элементов различной природы, то есть таких, которые не связаны друг с другом на основе единого фундаментального принципа, а собраны вместе чисто "внешним" способом. Такая смесь не может представлять собой никакой доктрины, подобно тому как куча камней не представляет собой жилища. Однако эта смесь разнородных элементов может ввести в заблуждение тех, кто, будучи неспособным к критическому взгляду на вещи, привык рассматривать их поверхностно. Поскольку этой более или менее хаотической смеси, чтобы представить ее в качестве "доктрины", стремятся сообщить хотя бы видимость единства, то все эти элементы группируют вокруг нескольких главных идей, которые сами не только не имеют в своем содержании ничего традиционного, но, даже наоборот, берут свое начало из чисто современных и профанических по своему характеру концепций. Именно идея эволюции почти всегда в таких случаях играет доминирующую роль. Очевидно, что именно "синкретическим" методом создается так называемая "восточная традиция" теософии, которая на самом деле не имеет в себе почти ничего восточного, кроме плохо понятой и неверно употребляемой терминологии. То же самое справедливо и для французской школы оккультизма и для германской школы антропософии. Существуют также и философские теории, почти полностью построенные на заимствованиях, и здесь мы вновь сталкиваемся с разновидностью "синкретизма", который больше известен под названием "эклектики". Но данный случай представляется нам не столь опасным, так как речь здесь идет только о философии 10, то есть о мышлении профанов, которые, по крайней мере, не стремятся выдать себя за нечто большее, чем на самом деле являются. Но в любом случае синкретизм, несомненно, представляет собой профаническую концепцию уже по причине своего исключительно "внешнего" характера. Он не только не имеет ничего общего с синтезом, но даже является ему полной противоположностью. В то время как синтез всегда основывается на некоторых принципах - иными словами, на том, что представляет собой внутреннее единство существования и что символизируется центром окружности, - то синкретизм в таком случае всегда имеет дело с ее периферией, с областью чистой множественности, образуемой разрозненными и единичными элементами, которые являются замкнутыми в себе "атомами", оторванными от подлинного источника своего существования.

Национальные образовательные учреждения должны вести борьбу с искажением понятий "Традиция" и "традиционализм" 11, что весьма важно и актуально, ведь одной из самых примечательных черт нашего времени является фальсификация многих вещей, которая хотя сама по себе еще и не ведет к разрушению современного мира, но вполне может рассматриваться в качестве подготовительной фазы этого процесса. Возможно, лучше всего это выражается в фальсификации языка, то есть в таком неправильном использовании некоторых слов, при котором искажается их исходный смысл, причем искажается не случайно, а вполне целенаправленно, для того чтобы определенным образом изменить национальный образ мысли. Речь здесь идет о таком "искажении", когда слова применяются к вещам, не имеющим к ним никакого отношения и даже иногда противоположным нормальному значению слова. Это крайне необходимо некоторым силам, скрывающимся за всем процессом деградации этого мира. Такая мысль закономерно возникает, когда замечаешь, как совершенно независимо друг от друга возникают попытки неправомерного употребления понятия "традиция" людьми, стремящимися использовать его в собственных концепциях. Не появляются ли все эти на первый взгляд случайные отклонения благодаря определенного рода внушениям, господствующим в современном мире и направленным как раз на разрушение всего, что так или иначе связано с Традицией в подлинном смысле этого слова. Ментальность современного мира в целом в своих самых существенных характеристиках сформирована именно как результат обширного коллективного внушения, которое не прекращается уже много столетий и которое предопределяет собой весь ансамбль отличительных признаков сознания современного человека. Следует заметить, что, в силу действия неких "скрытых" законов, это совпадает с окончанием чисто негативной фазы деградации современного мира, для которой было характерно безраздельное господство материалистического мировоззрения. Именно здесь находится корень всех попыток фальсификации идеи "Традиции". Любое злоупотребление словом "Традиция" может так или иначе способствовать переходу современного мира в новую фазу деградации, и в первую очередь самое вульгарное искажение, при котором это слово рассматривается как синоним "обычая", или "привычки", или "научной либо философской школы" и смешивается тем самым с вещами, принадлежащими самому низкому уровню человеческого существования и потому лишенными какого-либо глубокого смысла.

Таким образом необходимо предельно уточнить концепцию Традиции, чтобы исключить даже самую незначительную возможность недоразумения в этом важнейшем вопросе. Здесь уже говорилось о том, что этимологически слово "традиция" не обозначает ничего иного, кроме идеи передачи, и такое значение вполне естественно и полностью соответствует пониманию Традиции. Недоразумение может заключаться вот в чем: если передавать можно вообще все, что угодно, и даже вещи совершенно профанические по своему характеру, то почему нельзя говорить о "традиции" по отношению ко всем передаваемым тем или иным образом вещам, какой бы природой они ни обладали, не ограничивая применение этого слова только той областью действительности, которую принято называть "сакральной"?

Если мы обратимся к первоначальным временам человеческой истории, то увидим, что этот вопрос тогда даже и не возникал, поскольку не существовало никакого различия между "профанным" и "сакральным". В действительности нет такой особой области существования, к которой определенные вещи принадлежали бы уже в силу своего происхождения. На самом деле существует лишь точка зрения профанов на эти вещи, которая сама является результатом процесса деградации, выражающего самую общую тенденцию нисхождения человеческого существования в силу его постепенного удаления от первоначального состояния наибольшей близости к Богу. Можно утверждать, что до начала этой деградации - в состоянии, которое было естественным для человечества в начальные стадии его бытия, - все вещи имели традиционный характер, поскольку всегда рассматривались в их непосредственной связи с основными или Божественными Принципами, и поэтому "профанная" деятельность, то есть деятельность, оторванная от этих Принципов или их ингнорирующая, была просто невозможна даже в той области человеческого существования, которую сегодня называют "обыденной" жизнью, или, точнее сказать, в той области, которая тогда соответствовала этому чисто современному понятию. И, конечно же, "профанная" деятельность была невозможна в области наук, искусств и ремесел, традиционный характер которых сохранился до гораздо более позднего времени, а в нормальных 12 цивилизациях встречается и сегодня. Все это ведет к тому, что если не принимать во внимание времена так называемой "классической античности", то можно вполне определенно сказать, что "профаны" появляются только в современной цивилизации, представляющей собой предельную на настоящий момент степень той деградации, о которой здесь идет речь. Из всего сказанного можно прямо сделать вывод, что все, к чему применимо понятие Традиция, в сущности, осталось таким же, каким и было изначально. Имеется в виду то, что было передано от предыдущего состояния человечества до наших дней. Вместе с тем сакральный характер Традиции в современном мире сообщает такой передаче совершенно иной смысл, связывая ее прежде всего с областью фундаментальных Принципов и лишь затем со всеми остальными сферами человеческого существования. Если обратиться к пространственным сравнениям, то можно также сказать, что существует передача "вертикальная", связывающая область сверхчеловеческого или Божественного и собственно человеческого, и передача "горизонтальная", соединяющая между собой различные последовательные состояния человечества. Если "вертикальная" передача имеет сверхвременной характер, то передача горизонтальная естественным образом предполагает хронологическую последовательность. "Вертикальная" передача в свою очередь может быть рассмотрена не только сверху вниз, но и, наоборот, снизу вверх, выражая тем самым идею причастности человечества к реальностям Высшего Порядка, что на самом деле чрезвычайно важно и всегда особо подчеркивается во всехраскола и времен Петра. Они утверждали глубинно национальный характер Революции как смутное, неосознанное, слепое, но отчаянное и радикальное стремление руссов вернуться к временам, предшествующим "романо-германскому игу". Перенос столицы в Москву интерпретировался ими в этом же ключе. Здесь они были согласны с либералами относительно народной, социально-стихийной природы большевизма, но рассматривали этот фактор не отрицательно, а положительно, как наиболее ценный, созидательный и органичный компонент большевизма. С другой стороны, евразийцы были традиционалистами, православными христианами, патриотами, ориентированными на национальную систему культурных ценностей. Поэтому марксистская терминология большевиков и западническая, интеллигентски-безпочвенная закваска их руководителей была им чужда. Здесь они были почти согласны с крайне "правыми" эмигрантскими кругами, считая, что западнический, проевропейский, космополитическо-коммунистический элемент в большевизме является его негативной стороной, препятствует органическому развитию большевицкого движения в полноценную русскую евразийскую реальность. Но в то же время вину за западнический (отрицательный) компонент в революции евразийцы возлагали не на "иудо-масонский" заговор, но на петербургскую модель государственности, которая была западнической во всех своих аспектах, и настолько повлияла в этом смысле на российское общество, что даже протест против "романо-германского ига" смог оформиться лишь в терминах, заимствованных из арсенала европейской мысли - конкретно, из марксистской версии коммунизма. Трубецкой и его последователи, таким образом, отвергли позиции и реакционеров и либералов, утверждая в эмиграции совершенно особое, необычное, уникальное мировоззренческое течение, захватившее в 20-е гг. ХХ в. лучшие умы. Евразийскому пониманию Октябрьской революции симпатизировали и слева и справа. Слева - крайние народники, часть левых эсеров и анархистов, которые в отличие от либерал-демократов весьма положительно оценивали народный, донный элемент большевизма. Справа - консервативные круги, следующие за славянофилами, Данилевским и Леонтьевым, которым романовский строй представлялся, в свою очередь, "либеральным компромиссом". Почти такой же позиции в отношении революции, как Трубецкой, придерживались и русские национал-большевики (Николай Устрялов, Ключников и т.д.).

Конечно, сами большевики выражали свое понимание русской истории несколько иначе. Во всем у них доминировала узкомарксистская догматика, не способная охватить и адекватно осознать многомерные культурно-цивилизационные процессы, чуждая истории религий и геополитике. Но справедливости ради следует сказать, что и в большевизме существовала тенденция сближения марксизма с народными гетеродоксальными верованиями. В частности, ближайший соратник Ленина Бонч-Бруевич с благословения вождей РСДРП издавал специальную газету для русских сектантов и староверов крайних толков ("Новая Заря").

Евразийцы же понимали большевизм гораздо объемнее, в контексте многочисленных факторов русской истории, с учетом геополитики, истории религий, социологии, этнологии, лингвистики и т.д. 13е случайно некоторые недоброжелатели называли евразийцев "православными большевиками". Конечно, это было некоторым преувеличением, против которого возражал и сам Трубецкой, но доля истины в этом все же была, если отказаться от заведомо негативного понимания самого термина "большевизм".

Для реакционных политиков интернационализм, проповедуемый большевиками, был подтверждением антирусской, антинациональной сущности всего этого течения. Евразийцы же видели всю картину совершенно иначе. Они уловили в "пролетарском интернационализме" вождей большевизма не стремление уничтожить нации, но воссоздать в рамках СССР единый евразийский тип, мозаику "общеевразийского национализма", о которой писал Трубецкой. В таком случае большевицкий интернационализм, ограниченный пространством Советского Государства и относящийся в первую очередь к евразийским этносам был в глазах евразийцев лишь эвфемизмом, иным названием для "имперского национализма" - особой модели универсальной континентальной общины народов Востока, для "Человечества", в том смысле, в каком понимал его Трубецкой, противопоставляя Европе. Так как для евразийцев идеалом было не слепое копирование европейских "национализмов", родившихся из общей романо-германской матрицы, но обращение к евразийской модели Московской Руси, общность которой была обезпечена в большей степени единством культурного и религиозного типа, нежели расовым и языковым родством, то они узнавали в практической национальной политике Советов знакомый и близкий им интеграционный принцип. И по этой причине им был также внятен призыв большевиков к глобальной деколонизации, к сбрасыванию всеми униженными народами Востока романо-германского ярма, планетарному национал-освободительному движению. Проведение такой политики точно соответствовало представлению самих евразийцев о планетарной освободительной миссии России.

В религиозной сфере евразийская теория неизбежно приводит к утверждению того, что подлинным Православием, наследующим непрерывную традицию Московской Руси является русское старообрядчество, Древле-Православная Церковь. Ровно в такой степени, в какой антинациональная монархия Романовых привела Россию к катастрофе XX в., "никонианство" - подчиненное, обмирщвленное, послушное, синодальное, казенное "православие" - привело русских к атеизму и сектанству, обезкровив истинную Веру, бросив народ в объятия агностицизма, бытового материализма и ересей. Западническая сущность псевдомонархического14послепетровского государства точно отражалась в синодальном "никонианском православии". Европеизированные верхи Петербургской империи трансформировали официальную Церковь в некий аналог государственного департамента по духовным делам, задачей которого было нравоучительство и воспитание подданных империи в духе полнейшей благонамеренности и лояльности к властям. Отношение императора и дворянства к прав15славной религии и церк16вным институтам было прагматическим. Православие мыслилось не душеспасительным, а сугубо общественно-полезным и государственно-полезным делом, ибо в этико-практическом значении способствовало стабильности империи, спокойствию правления и общества. Церковь должна была следить за поведением населения, следить за тем, как оно исполняет те или иные нормы и правила, принятые и санкционированные абсолютистским режимом. Это не могло не сказаться на самой природе Русской Церкви. Истинный православный дух ушел в старчество, в17глухую монастырскую келью и скит, в религиозное бродяжничество, в юродство, в народ, в низы, в раскол. Мало того, "никонианской" Церковью овладел дух латинской схоластики и юридизма. В ней происходили изменнические процессы отхода от религиозной мистики, метафизики и практики византизма (прежде всего от исихазма-паламизма, от "умной молитвы", от школы "Добротолюбия" и т.п.). В богословии побеждал излишний схематизм18и рационализм, догматическое начетничество.

Именно к старообрядчеству как к подлинному аутентичному русскому Православию логично было обратиться и евразийцам. Так оно и было: Трубецкой (вместе с другими евразийцами и вообще лучшими политическими и религиозными деятелями своей эпохи, такими как епископ Андрей Ухтомский) полностью признавал правоту знаменитого подвижника "старой веры" пр. Аввакума, традиционность двуперстия, незаконность "разбойничего собора 1666 года", "никонианской справы", неоправданность и ошибочность перехода к малороссийской, испорченной иезуитизмом и латинством, редакции Священных и богослужебных текстов от редакции великоросской, московской. Но, возможно, "барское", дворянское происхождение вождей истор19ческого евразийства препятствовало тому, чтобы однозначно и полностью признать не только историческую (это как раз было), но и экклезиологическую, церковную правоту староверов. Староверие воспринималось дворянством как "религия черни", и элитаристы (а евразийцы были именно таковыми) испытывали "классово" предопределенную сдержанность в отношении "простонародной веры". К старообрядчеству испытывали огромный интерес практически все евразийские авторы. Показателен культ Аввакума, которого евразийцы считали основателем всей современной национальной русской литературы.

Важную роль в евразийской философии занимает концепция идеократического государства, идеократии. В ее основе - представление о государстве и обществе как о реальности, призванной осуществить важную духовную и историческую миссию. Эта теория получила название "идеократической", утверждающей "власть идеи", "власть идеала". Такой подход вытекает из более общего представления евразийцев о смысле человеческого существования, о высшем предназначении народа, нации, всякой общности. Вся антропологическая проблема виделась ими как задание, а не как данность. В основных своих чертах такое представление было свойственно всем духовным и религиозным традициям. Православные евразийцы вполне в духе общего для русской философии стремления говорить20не только об отдельном индивидууме, но и о цельном социуме, переносят антропологическую проблематику с индивидуальной личности на соборную личность - род, общину, народ, нацию. Евразийцы вслед за Трубецким выводили из такого подхода императив всеобщего самопреодоления. Воплощением такого соборного самопреодоления, самовозвышения, преображения и очищения для исполнения высшей миссии является, по их мнению, идеократия, возведенная в социальную государственную норму. Трубецкой считает, что проблема идеократии, ее признания или отвержения не является делом частного выбора. Это общеобязательный императив исторического 21оллектива, факт родовой, общинной, народной или национальной воли, целеполагания и целеустремленности. Соборная личность самим фактом своего существования обязана выполнить сложное и ответственное задание, врученное ей предвечным Промыслом. Это и есть Соборная Идея (родовая, общинная, народная, национальная).22Как отдельная личность призвана Высшим Промыслом исполнить свое предназначение-идею, так и личность национальная, личность народная. При этом существует некая системная иерархия предназначений-идей, где индивидуальные идеи должны гармонично, как в певческом хоре, вписываться в идею-предназначение национальную; как отдельная нотка, звук, музыкальная фраза вписываются во всеобщую национально-эпическую симфонию. Самое главное в идеократии - требование основывать общественные и государственные институты на идеальных, духовных принципах, ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности, утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать превосходство героического типа человека над типом торгашеским. Определенные черты идеократического характера евразийцы распознали в таких явлениях, как европейские разновидности фашизма и советский большевизм. Но они ставили под сомнение подлинность такой идеократии. Сакральный, духовный идеал был подменен в этих движениях либо вульгарным экономизмом (материализмом) и социологизмом (классовым подходом), либо безответственными шовинистическими (этноэгоистическими) и тупиковыми расово-языческими теориями гитлеризма (пангерманизм + нацизм + языческий мистицизм, оккультизм, гностицизм, руническая магия нордических германских племен + социализм). Подлинной идеократией для Евр23зии, по мнению Трубецкого, должна была бы быть лишь неовизантийская, неоимперская модель, просветленная спасительными лучами истинного христианства, то есть Православия. Только это могло бы обезпечить идеократическому режиму легитимизирующее оправдание как власти от Бога, таинственное благословение Града Небесного, ибо всякая власть от Бога, а что не от Бога, то не власть - диавольская по24оть. Но эта православная евразийская идеократия не предполагает, по Трубецкому, никакой инквизиции, агрессивного (с огнем и мечом) миссионерства, крестовых походов, сожжения еретиков, насильственной христианизации в иезуитском духе Западной римо-латинской церкви, никакого папоцезаризма в католическом - или цезаропапизма в англиканском значении, в значении Петербургского романовского абсолютизма, лживо именовавшегося православным самодержавием. Православная идеократическая империя мыслилась евразийцами в будущем как ось и полюс общепланетарного восстания разных культур, народов и их традиций против одномерной гегемонии утилитарного буржуазного колонизаторского империалистического Зап25да.

Увы, чаемого преображения большевизма в идеократию евразийского типа не произошло, и сбылись самые тревожные и пессимистические предсказания евразийцев относительно того, что незаконченная и противоречивая сама в себе большевицкая идеократия без обращения к высшим духовным ценностям обречена на деградацию, падение, вырождение до того прагматического, утилитарного, безжизненного буржуазного строя, который давно укрепился на романо-германском Западе. Видимо, в самом большевизме всетаки возобладал архетип западничества, внедренный в психику или, как ныне любят говорить наши интеллектуалы, в менталитет российского "просвещенного" слоя еще Петром - первым немцем на русском престоле.

И все же высокие идеалы идеократии остаются удивительно актуальны и сегодня, придавая смысл и цель борьбе тех, кто отказывается воспринимать человека и человечество как механический конгломерат эгоистических машин потребления и наслаждения и считает, что у каждого из нас и у всех вместе есть высшая задача, духовное содержание, идеальное предназначение.

Итак, евразийство - мировоззрение, которое ставит своей целью объяснить все несуразности, трагические и страстные порывы русской истории в абсолютно парадоксальном ключе, подобрав к уникальной и парадоксальной стихии столь же уникальную и парадоксальную концепцию. Евразийцы отказываются становиться на привычные позиции, признавать банальные клише во всех историко-философских, мировоззренческих, политических, правовых и религиозных вопросах, которые они затрагивают. Им свойственен сугубо диалектический и синтетический (а сейчас бы сказали синергетический) метод. Это запечатлено уже в самоназвании всего движения - евразийцы, сторонники России, понятой как Евразия.

Евразия - концепция парадоксальная. Это не Азия и не Европа. В такой перспективе сама проблема адекватной интерпретации России, ее истории, ее религиозности, ее этно-социальной и экономико-политической реальности может решаться только в рамках новаторского, авангардного подхода, отвергающего обычные общепринятые в этой сфере нормативы. Западническая линия в русской интеллигенции рассматря, как руководство к действию, г) отказаться от конечных человекобожеских целей светской науки, а именно, от утверждения научной картины мира как единственно верной картины, от псевдорелигиозной гуманистической веры в человека и человеческий разум, во всемогущество науки и техники, от абсолютизации научного знания как единственного источника истины, от претензий на руководящую и направляющую роль в обществе, от функции "ученого жречества", от безбожного и своевольного экспериментального биологического, психотронного и психотропного вторжения в духовные и душевные процессы человека, вторжения на его генетические уровни существования, от претензий на безусловную, ведущую роль науки в достижении всеобщего блага, д) признать за наукой лишь ограниченную сферу исследований - сферу эмпирического мира, е) признать ограниченность и относительность научного знания, ограниченность и относительность научных методов и методологий, ж) отказаться от "естественно-научного фундаментализма" и перейти на принципы научного инструментализма, з) провозгласить служебную роль науки в области эмпирического, материального бытия общества и отказаться от ее мировоззренческого статуса, и) объявить конечной целью эмпирических наук - подтверждение эмпирическими научными данными бытия Божия, божественного происхождения Вселенной и человека, промыслительное влияние Бога на человеческую историю и социальные процессы, на развитие человеческой личности, а также - согласование эмпирической картины мира и картины мира религиозной, сведение их к единству (естественное Откровение), к) признать невозможным пресловутое отделение государства, науки и образования от Церкви и религии, от религиозной идеологии.

Это необходимо признать по следующим соображениям: государство невозможно отделить от Церкви, так как, во-первых, члены Церкви являются гражданами государства, работают в государственных структурах, школах и вузах, научных учреждениях, служат в армии и полиции и т.д., во-вторых, без знания истории христианства и христианской Церкви, Священного Писания и Священного предания невозможно понять историю человечества и, в частности, историю Западной цивилизации, Православной цивилизации и России-Евразии, а также литературу и искусство последних, в-третьих, Церковь исторически (традиционно) и социально является государствообразующей структурой общества, одним из столпов государственности русской, чего отменить произвольно нельзя, ибо без Церкви государство нежизнеспособно, а в худшем случае оно превращается в раковую опухоль в народном организме (это же следует и при подчинении Церкви государству), в-четвертых, государственная власть, суд и государственные законы не могут быть подлинно легитимными, если не имеют религиозного оправдания и церковной санкции, ведь государство не есть лишь форма национально-территориальной организации народа, оно выполняет еще функцию установления социального мира и является гарантом социальной справедливости, общественной и национальной безопасности, чего нельзя установить и гарантировать, когда государство не подчиняется религиозной идее Верховного Царя и Судии - Бога, в этом случае государство, не оглядываясь на Бога и не чувствуя страха Божьего, творит произвол в отношении своих подданных и граждан, а сами граждане не могут доверять такому безбожному государству, которое поступает не по справедливости, а по праву сильного, что является со стороны государства актом узурпации или захвата как божественных, так и народных прерогатив власти; мало того, государство, которое находит основания своего законодательства в переменчивой, непостоянной воле единоличных правителей, кучки олигархов или народа, ничего не может добавить к качеству своей "легитимности", ведь светские конституции - не священные коровы, которых нельзя резать; дополним наше рассуждение такой формулой: человек несовершенен, смертен и грешен, поэтому несовершенен, переменчив и грешен человеческий закон, Бог есть абсолютное Совершенство, Вечность и абсолютная Святость, поэтому Закон Божий совершенен, вечен и свят, следовательно, государство не может класть в основание своего законодательства грешное и переменчивое человеческое понятие о справедливости, если не желает войны всех против всех; если государство действительно стремится упрочить социальный мир и восстановить попранную социальную справедливость, то оно просто обязано дать своим законам религиозное оправдание, то есть такое оправдание, которое всякий конституционный акт связывает с религиозным понятием о Высшей Правде и Справедливости; с этой точки зрения ясно, что как государственная власть не имеет права властвовать, не получив прежде религиозной санкции, так и человеческий суд не имеет права судить, не получив того же, ибо судьи такие же грешники, как и все остальные люди, поэтому несправедливо, когда грешники судят грешников; отсюда, чтобы устранить этот этический парадокс, необходимо религиозно санкционировать действия человеческого суда, при этом судья, получив такую санкцию, будет судить преступника не от имени несовершенного и грешного государства и общества, не от имени своего грешного "Я", а от имени Бога, он будет судебным представителем Бога на земле и через Божью благодать получит оправдание своего суда как суда, действующего на началах Высшей Справедливости, в-пятых, если государство отрекается от конкретной религии и конкретной церкви (конфессии), то это совсем не значит, что оно отрекается от религии вообще (религиозности), от какой-либо религиозной идеологии и религиозной организации; например, Советское государство отреклось конкретно от Православной Церкви и православия, от православной идеологии, но оно просто заменило институты Православия на другие - псевдорелигиозные; партия большевиков (КПСС) - это своего рода материалистическая церковь, даже больше - религиозно-политический орден, единство которого построено на вере в материальный Абсолют, в материю, которой приписали божественные свойства и атрибуты: вечность, безконечность, творческую силу, всемогущество, разумность и т.д.; у религиозно-политического ордена советских коммунистов есть свое священное писание (труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина), священное предание (произведения их продолжателей, документы коммунистических "соборов" - съездов), своя история церкви (история КПСС), свои жития святых (героев и мучеников революционного дела), своя догматика и символ веры ("материя первична, сознание вторично", "история есть борьба классов", "экономика - базис; государство, религия, идеология, культура - надстройка", "коллективный труд человекообразных обезьян создал человека и человеческое общество", "коммунизм есть высшая стадия развития человеческого общества, с достижением которой наступит всеобщее благоденствие и счастье - рай на Земле, созданный человеческим разумом, наукой и техникой" и т.д.), свой моральный закон (моральный кодекс коммунизма), своя иерархия (священный синод - Политбюро, первоиерарх - Генеральный секретарь, архипастыри - первые секретари обкомов, горкомов, райкомов, священники - парторги), своя мифология (эволюционная история и теория развития Вселенной, природы и общества от низших форм материи к высшим), свои ритуалы (ритуал вступления в КПСС, в пионеры, в комсомол - "инициация", "комсомольские свадьбы", "революционные праздники", демонстрации - "крестные ходы", свои "иконостасы" - портреты вождей, героев и мучеников революционного дела и т.д.), свои духовные школы и академии (высшие партийные школы); однако не только в России светское государство остается по существу религиозным, точнее псевдорелигиозным, но и на Западе; на Западе светские государства не свободны от религии и религиозной идеологии, как бы они ни тщились доказать, что прочно стоят на принципах секуляризма; на самом деле, современные европейские государства основаны на либерализме - религиозной вере в самостийного, самодостаточного человека, который, якобы, может вполне благополучно устроиться на Земле без Бога; эту веру можно назвать еще гуманизмом или, что еще точнее, титанизмом, поскольку она вся до самых своих корней проникнута прометеевским духом противления Богу - духом Люцифера, манией сатанизма; у либерализма также есть своя догматика, свой символ веры, своя религиозная "метафизика" и диалектика 26, своя церковь (масонство), построенная на принципах эзотеризма, синкретизма (религиозного эклектизма), оккультизма и гностицизма, своя мифология (эволюционная теория и история, теория и история социального прогресса, локомотивом которого, якобы, является Западная цивилизация), свои святцы (герои и мученики либеральных, буржуазных революций) и ритуалы (либеральные праздники, посвящения в масоны и т.д.), своя магия (финансовая магия, с помощью которой банкирская олигархия Запада стремится установить контроль над суверенными национальными экономиками, научно-техническая магия, посредством которой Запад пытается овладеть энергией природы и общества, чтобы достичь полной и безотчетной власти над миром, информационная или виртуальная магия - эта магия пострашней остальных, поскольку ее цель заключается в замене реального мира виртуальным, что крайне необходимо руководителям Запада для того, чтобы успешно манипулировать сознанием людей); наконец, невозможно отделение науки и образования от религии и церкви, и это невозможно по многим причинам, главные из которых здесь следует назвать; во-первых, сама эмпирическая наука, претендующая на статус единственного пути познания истины и на создание единственно верной картины мира, проникается тем самым религиозным духом и пафосом, которые она презрительно третировала и третирует, как явления архаической - религиозной психологии и архаического - религиозного менталитета; во-вторых, религиозным ядром науки является вера в самодовлеющий человеческий разум, возможности которого, якобы, безграничны; идолопоклонствуя перед человеческим разумом, сообщество ученых превратилось в своего рода жрецов нового бога; именно это ученое жречество обратило науку в современный тип магии, а философия науки стала новейшей формой гностицизма; таким образом, очевидно, что секуляризация науки и образования ничего существенного не дала, секуляризация оказалась очередной иллюзией, величайшим обманом, хитроумной подменой; науку и образование освободили от христианской религии и Церкви, но подчинили религии и церкви иной - религии гуманизма, вере во всемогущество человеческого разума и жреческой корпорации ученого сообщества, которое в свою очередь подчинено светскому государству с его буржуазной религией и идеологией либерализма; в-третьих, светская школа и светское общество вообще крайне агрессивно выступают против преподавания в школах и высших учебных заведениях Закона Божьего и богословия под видом того, что детям и студентам нельзя навязывать религиозных убеждений - это, якобы, противоречит принципу "свободы совести"; однако светской школе и светскому обществу мы можем с полным правом предъявить то же самое обвинение - обвинение в нарушении "свободы совести", ибо, рассматривая учебные программы светских школ, мы обнаруживаем, что эти программы всеми правдами и неправдами навязывают учащимся неоязыческую религию гуманизма, идолопоклонство перед человеческим разумом, веру во всемогущество науки и техники, абсолютизацию научного знания, мифы об эволюции и прогрессе, идеологию атеизма, позитивизма, социал-дарвинизма, либерализма и прочая, прочая, прочая; мы останавливаемся здесь перед грандиозной фикцией либеральной идеологии - принципом "свободы совести", который на самом деле не оставляет человеку выбора.