Geum.ru

Каждая культура находится в глубоко символической связи с материей и пространством, в котором и через которое она стремится реализироваться

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
  1   2   3

Культура и цивилизация


Социальная философия

Культура и цивилизация


Человечество всегда нуждалось в нравственных идеалах, которые помогали бы ему находить верный путь и наилучшим образом использовать свои силы

Швейцер Альбер


Каждая культура находится в глубоко символической связи с материей и пространством, в котором и через которое она стремится реализироваться.


Шпенглер Освальд


В культуре всегда есть два элемента — элемент технический и элемент природно-органический. И окончательная победа элемента технического над элементом природно-органическим означает перерождение культуры во что-то иное, на культуру уже не похожее.

Бердяев Николай Александрович



Амелина Е. Понятие «цивилизация» вчера и сегодня// ОНС. — 1992. — № 2. — С. 94 — 102. — ссылка скрыта

 

Античная полисная цивилизация, выросшая из недр греческого и римского варварских обществ VIII—VI вв. до н. э., не перерастает в феодальную: к V в. н. э. на территории Западной Римской империи она приходит в состояние упадка и гибнет под ударами германских племен из-за неспособности разрешить свои внутренние противоречия. На смену античной цивилизации в Западной Европе приходит германское варварское общество, из недр которого вырастает затем западноевропейская феодальная цивилизация, приспособившая к своим потребностям отдельные элементы погибшей античной цивилизации (по словам Энгельса, первой великой эпохи цивилизации). Западноевропейская феодальная цивилизация (вторая великая эпоха цивилизации) не запуталась в своих противоречиях, как это случилось с античной, а, разрешив их, переросла в западноевропейскую капиталистическую цивилизацию (третью великую эпоху цивилизации).

Начало XX столетия характеризуется поворотом от социального оптимизма к пессимизму в трактовке понятия «цивилизация». На Западе тон задают взгляды историков О. Шпенглера и А. Тойнби. В своей работе «Закат Европы» (1918—1922 гг.) Шпенглер противопоставляет цивилизацию как искусственное образование культуре как естественному развитию социальных систем. Цивилизация, по его мнению, означает гибель культуры, переход от «героических деяний» к «механической работе». Она провоцирует бунт, грядущую революцию, гибель Европы.

Культура в мировоззрении Шпенглера трактуется как «организм», который обладает жестким сквозным единством и обособлен от других подобных ему организмов. Он выделяет их восемь. Это египетская, индийская, вавилонская, китайская, «аполлоновская» (греко-римская), «магическая» (византийско-арабская), «фаустовская» (западноевропейская) и культура майя. Ожидается рождение русско-сибирской культуры. Каждому культурному организму отмерен заранее определенный (около тысячелетия) срок, зависящий от внутреннего жизненного цикла. Видимо, эти представления Шпенглера нашли отзвук в известной теории этногенеза Л. Гумилева.

Многотомное энциклопедическое исследование Тойнби «Исследование истории» (1934—1961 гг.) содержит теорию круговорота сменяющих друг друга локальных цивилизаций, каждая из которых проходит стадии возникновения, роста, надлома и разложения. Движущая сила их развития — творческая элита. Удачно отвечая на «вызовы» истории, творческое меньшинство увлекает за собой большинство. Оригинальность «вызовов» и «ответов» составляет своеобразие данной цивилизации. Прогресс человечества Тойнби усматривал в духовном совершенствовании, в переходе к единой синкретической религии будущего.

В современной западной историографии, политике, философии понятие «цивилизация» утвердилось исключительно широко. Одним из наиболее крупных исследователей данной проблемы является французский историк Ф. Бродель. Критикуя Шпенглера и Тойнби за абстрагирование от социальных и экономических отношений, за однолинейность в трактовке судьбы любой цивилизации, а также за уход от вопроса о диалоге цивилизаций, он выступает за признание Цивилизации с большой буквы, принимающей значение всемирной истории. Характеризуя локальные цивилизации, он связывает их с некоей «культурной площадкой», с набором постоянно воспроизводимых черт, свойственных определенному региону. Для него цивилизации — это стабильные глобальные структуры с медленными, длящимися столетия необратимыми процессами. Революции — лишь ничтожные вспышки в их бытии. В таком понимании термин «цивилизация» утвердился на Западе достаточно широко и употребляется исключительно часто. Проблеме цивилизации на Западе посвящены многочисленные конференции. В школьных учебниках понятие «цивилизация» трактуется как совокупность исторических, географических, социокультурных и прочих особенностей.

Отечественная традиция в толковании понятия «цивилизация» начинается в XIX в. и связана с вопросом об исторических судьбах русского народа. Западники (Т. Грановский, П. Чаадаев и др.) однозначно отождествляли цивилизацию вообще с западноевропейской цивилизацией. Они признавали единство исторического процесса, считали невозможным приписывать России какие-либо особенные законы общественного развития. Рассматривая Россию как страну, которая растет, но не зреет, они выступали за скорейшее слияние России с Европой. «Наша чужеземная цивилизация нас таким образом прислонила к Европе,— писал Чаадаев,— что, хотя у нас нет ее идей, мы не имеем другого языка, кроме ее: мы вынуждены говорить на нем... Таким образом, чем более мы будем стараться слиться с ней, тем больше мы из этого извлечем».

В рамках славянофильства была сформулирована концепция «культурно- исторических типов» Н. Данилевского (1822—1885 гг.), во многом предвосхитившая идеи Шпенглера6. Общечеловеческой культуры и цивилизации, по мнению Данилевского, никогда не было и не может существовать в будущем. Имеется лишь «всечеловеческое», которое есть не что иное, как только совокупность отдельных народов. В своем известном труде «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения Славянского мира к Германо-Романскому» (1871 г.) выдающийся русский социолог выделяет десять «культурно-исторических типов» или, следуя современной терминологии, локальных цивилизаций: египетский, китайский, ассиро-вавилоно-финикийский, индийский, иранский, европейский, греческий, римский, ново-семитский (или аравийский), германо-романский (или европейский). Различие между ними он видит в полноте воплощения культурной деятельности (религиозной, художественно-культурной, политической и общественно-экономической). Так, эллинская и иудейская цивилизации — одноосновны, западноевропейская — двухосновна, но стремится к воплощению всех форм деятельности. Славянорусский тип, по Данилевскому, не обнаружил пока своих задатков, однако, в отличие от насильственного и нигилистического европейского типа, он терпим, отличается гуманностью как особой чертой, главный интерес видит во внутреннем духовном развитии (С. 95 — 97).


Брудный А. А. Природа и культура: великое противостояние// 1996.  — № 4. — С. 113 — 121. — ссылка скрыта .


Конфуция однажды спросили: как следует людям относиться к богам и демонам?

— Никак,— ответил Учитель.— Люди еще не научились относиться друг к другу.

Это очень глубокое замечание, и касается оно культуры самым непосредственным образом. Дело в том, что в современных cultural studies постепенноформируется обоснованное представление о культуре как об определенной форме человеческих отношений, опредмеченной ценностно. Культура в таком понимании — выражение человеческих отношений в предметах, поступках, словах, которым люди придают значение, смысл, ценность. Это не исчерпывающее определение (исчерпывающих и нет), но оно указывает на важную сторону культуры, может быть, самую важную. И связывающую её с экологией. Ведь отношение людей к природе есть превращенная форма их взаимосвязи. Соответственно, культура людей в свернутом виде включает в себя их отношение к природе вообще, и к живой природе в частности.

В методологическом плане важно, что предметом экологии является отношение к природе как к среде обитания живых существ и взаимосвязь их.

Обратим особое внимание на сущность феноменов культуры: связь между ними — это связь между их значениями.

Суть феноменов культуры в том, что они имеют значение для людей, а это, в свою очередь, постепенно обращается в знак. Так, в постсоциалистическом обществе собственный автомобиль — не только средство передвижения, не только роскошь (он может выступать и в этой функции), но и знак общественного положения (тут уже и марка автомобиля может играть роль). Полностью смещаясь в пространство культуры, вещи становятся знаками. В крайнем выражении — это вещь, выставленная в музее; там она знак самой себя. Вот, например, римский меч: он обнажен, но не для салюта, он за стеклом; это знак всех римских мечей — такими они были. Треуголка Суворова за стеклом музейной витрины тоже лишь знак самой себя. Треуголкой Суворова она была, когда её могли пробить пули.

Итак, в культуре овеществляются, опредмечиваются отношения между людьми, и данное овеществление семиотично. Имеет ли это отношение к эко- логии? Прямое. Возьмем в качестве примера национальные парки. Национальный парк — и часть природы, и часть культуры. Он — знак природы, какой она была. Подобное утверждение может показаться пессимистичным или парадоксальным, но, в сущности, справедливо.

Свойство и тенденция бытования культуры — обращать все в знак — начинаются именно с отношения людей к природе, которая, как им (не без основания) кажется, небезразлична к их существованию.

Культура изменяет способ существования природы. Она в состоянии её разрушить, изменить, сохранить, сделать предметом поклонения. Но, видимо, не в её силах стать полностью нейтральной по отношению к природе, никак не влиять на её существование. Земной шар для этого слишком мал. Недаром в США существует выражение «culture — valture» («культура — стервятница»). Как соотносятся человек и человечество? Посредством полового отбора, посредством культуры.

Как соотносятся человек и общество? Посредством цивилизации. Организм обращается в организацию, происходит превращение силы одного в силу многих, в силу надличную, подобную обручам для бочки — скрепляющую и поэтому особенно твёрдую, почти что не живую. Вспомните определение кости; «наименее живое в живом». Именно поэтому кость является опорной конструкцией, а система костей — скелетом. Противопоставление Греции Риму как культуры — цивилизации стало общим местом в популярных работах: обычно при этом возносят Грецию и поносят Рим, упуская из виду, что мы живём в мире, где гораздо больше обломков Рима, чем следов существования Греции.

Оппозиция «культура—цивилизация» имеет, возможно, серьёзный теоретический смысл. Но по существу дела — в экологическом аспекте — культура и цивилизация это две руки человечества. Утверждать, что правая не знает, что творит левая — самообман человечества. Правая не хочет знать, что творит левая. Самообман — типичное состояние человечества, причем настолько типичное, что невольно начинает казаться, что он составляет некоторое необходимое условие человеческого существования, выступающее в различных формах, которые и являются частью культуры.

Следует ли из сказанного, что природа обречена на то, чтобы превратиться в знак своего первозданного существования, как, например, стал знаком полового отбора брак? Или абсолютное невнимание к изменениям в культуре человечества, в биологии и поведении представителей человеческого рода, в среде его существования приведет к решающим, может быть, катастрофическим переменам в биосфере? (С.119 — 120)


Швейцер А. Культура и этика. — М.: Прогресс, 1973. — Ч. 2. — I. Кризис культуры и его духовная причина. —

ссылка скрыта


Наша культура переживает тяжелый кризис.

Обычно считают, что этот кризис порожден войной. Однако такое утверждение ошибочно.

Война и всё, что с нею связано, — лишь проявление состояния бескультурья, в котором мы находимся. В государствах, не участвовавших в войне и не испытавших на себе её непосредственного воздействия, устои культуры также заколебались — хотя и не столь явственно, как в тех странах, которые пострадали от последствий войны, единственной в своем роде по масштабам духовного и материального ущерба.

Можно ли, однако, утверждать, что мы с живым участием относимся к судьбам культуры, что мы задумываемся над её упадком и над перспективами выхода из тупика? Едва ли.

Остроумные люди, сами блуждающие в дебрях истории культуры, стремятся внушить нам, что культура является чем-то данным от природы, чем-то таким, что у определенных народов в определенные эпохи расцветает, а затем с необходимостью увядает, в результате чего все новые культурные народы должны приходить на смену своим предшественникам. Разумеется, когда подобные люди, вооружившись своей теорией, пытаются решить вопрос о наших преемниках, они испытывают некоторое затруднение, ибо им не удается назвать ни одного народа, который можно было бы хоть в какой-то мере считать способным к выполнению такой миссии. Все народы земного шара в сильной степени испытали на себе влияние как нашей культуры, так и нашего бескультурья. Они в той или иной мере разделяют нашу судьбу, и ни у одного из них невозможно встретить идеи, которые могли бы вызвать к жизни сколько-нибудь значительное самобытное культурное движение.

Оставим в стороне остроумие и интересные культурно-исторические экскурсы и по-деловому займемся проблемой своей ущербной культуры. Каков характер вырождения нашей культуры и почему оно наступило?

Прежде всего, здесь напрашивается довольно элементарная констатация. Роковым для нашей культуры является то, что её материальная сторона развилась намного сильнее, чем духовная. Равновесие её нарушено. Под воздействием открытий, которые в невиданной ранее степени ставят нам на службу силы природы, условия жизни индивидов, общественных групп и государств подверглись радикальному преобразованию. Наши познания обогатились, а возможности возросли в масштабах, которые ранее вряд ли могли бы считаться мыслимыми. Благодаря этому перед нами открылись перспективы обеспечить в некоторых отношениях намного лучшие, по сравнению с прежними, условия существования человека. Восторгаясь успехами науки и практики, мы — увы! — пришли к ошибочной концепции культуры. Мы переоцениваем её материальные достижения и не принимаем во внимание значения духовного начала в той мере, в какой следовало бы. Но вот мы сталкиваемся с фактами, и они всё больше заставляют нас задумываться. Беспощадно суровым языком они говорят нам, что культура, развивающая лишь материальную сторону без соответствующего прогресса духовного, подобна кораблю, который, лишившись рулевого управления, теряет маневренность и неудержимо мчится навстречу катастрофе.

Главное в культуре — не материальные достижения, а то, что индивиды постигают идеалы совершенствования человека и улучшения социально-политических условий жизни народов и всего человечества и в своих взглядах постоянно руководствуются этими идеалами. Лишь в том случае, если индивиды в качестве духовных сил будут работать над совершенствованием самих себя и общества, окажется возможным решить порождаемые действительностью проблемы и обеспечить благотворный во всех отношениях всеобщий прогресс. Будут ли материальные достижения несколько большими или несколько меньшими, не является для культуры решающим. Её судьба определяется тем, в какой мере убеждения людей сохранят власть над фактами. Результат плавания зависит не от того, быстрее или медленнее продвигается корабль, идет ли он под парусами или приводится в движение паром, а от того, будет ли правильным его курс и исправным его рулевое управление.

Наши великие материальные достижения привели к коренным изменениям условий жизни индивидов, общества и народов. Для того чтобы действительно стать прогрессом в сторону подлинной культуры, они должны предполагать повышение требований к воззрениям на культуру, подобно тому как увеличение скорости корабля требует большей надежности руля и всего механизма управления. Успехи теоретического познания и практики воздействуют на нас почти наравне с природными явлениями, и не в нашей власти регулировать их так, чтобы они оказывали во всех отношениях благоприятное влияние на условия, в которых мы живем. Они выдвигают перед индивидами, обществом и народами проблемы одна сложнее другой и несут с собой опасности, не поддающиеся заблаговременному измерению. Как ни парадоксально это звучит, успехи теоретического познания и практики не облегчают, а затрудняют развитие подлинной культуры. Более того, открывшаяся нашему взору картина развития культуры за время существования нашего и двух предыдущих поколений заставляет, пожалуй, даже усомниться в том, что культура вообще еще мыслима перед лицом материальных достижений, как они перед нами предстают.

В наиболее общем виде угроза культуре, таящаяся в материальных достижениях, состоит в том, что массы людей в результате коренного преобразования условий их жизни из свободных превращаются в несвободных. Те, кто обрабатывал свою землю, становятся рабочими, обслуживающими машины на крупных предприятиях; ремесленники и люди делового мира превращаются в служащих. Все они утрачивают элементарную свободу человека, живущего в собственном доме и непосредственно связанного с кормилицей-землей. Кроме того, в новых условиях им больше не присуще живое, несокрушимое сознание ответственности людей, занимающихся самостоятельным трудом. Следовательно, условия их существования противоестественны. Теперь они ведут борьбу за существование, будучи лишены более или менее нормальных условий, когда каждый, идет ли речь о борьбе с природой или о конкуренции людей, может пробить себе дорогу благодаря своим способностям. Напротив, они считают, что необходимо объединиться и образовать, таким образом, силу, способную добиться лучших условий существования. В итоге складывается психология несвободных людей, в которой идеалы культуры уже не выступают в необходимой чистоте, а искажаются интересами борьбы.

До известной степени все мы являемся в современных условиях несвободными людьми. К какому бы сословию мы ни принадлежали, нам с каждым десятилетием, если не с каждым годом, приходится вести всё более трудную борьбу за существование. Физическое и психическое перенапряжение или то и другое вместе стало нашим уделом, и мы не в состоянии полностью восстанавливать свои силы. Наша духовная несамостоятельность увеличивается в той же мере, что и материальная. На каждом шагу мы попадаем в самые различные формы зависимости, равных которым по всеобъемлемости и силе люди раньше не знали. Непрерывно совершенствующиеся экономические, социальные и политические организации всё больше подчиняют нас своей власти. Постоянно укрепляющее свою организацию государство всё более решительно и всеобъемлюще повелевает нами. Таким образом, наше личное бытие во всех отношениях принижено. Быть личностью становится для нас всё труднее.

Так успехи нашей внешней культуры приводят к тому, что индивиды, несмотря на все преимущества, которые сулят им эти успехи, во многих отношениях утрачивают способность к постижению подлинной культуры.

Кроме того, именно успехи материальной культуры столь невероятно обостряют социальные и политические проблемы. Стремление разрешить современные социальные проблемы втягивает нас в классовую борьбу, которая подрывает и разрушает наши экономические и государственные устои. Машина и мировая торговля явились, в конечном счёте, именно теми факторами, которые привели к мировой войне. Изобретения же, давшие в наши руки столь огромную разрушительную силу, сделали войну настолько опустошительной, что и побежденный и победитель оказались ввергнутыми ею в состояние разрухи на многие, не поддающиеся точному исчислению годы. Именно технические достижения позволили нам овладеть приемами и способами убийства на расстоянии и осуществлять массовое истребление людей в такой мере, что мы растоптали последние остатки присущего нам человеколюбия и стали воплощением слепой воли, которая, обслуживая совершенные средства уничтожения, утратила способность отличать в своей смертоносной деятельности воевавших от невоевавших.

Следовательно, материальные достижения — это еще не культура, они становятся ею лишь в той мере, в какой их удается поставить на службу идее совершенствования индивида и общества. Мы же, ослепленные успехами теоретического познания и практики, не задумывались над тем, на какой опасный путь вступили, игнорируя духовную сущность культуры, наслаждались чувством наивного удовлетворения нашими грандиозными материальными достижениями и скатились к невероятно выхолощенной концепции культуры.


Иванова Т.В. Ментальность, культура, искусство// ОНС. — 2002.  — № 6. — С. 168 — 177. —  ссылка скрыта


В методологии науки термины «ментальность» и «культура» не нашли чёткого алгоритма взаимоотношения. Кто рассуждает о ментальности как о «новом» знании, которое «стремительно ворвалось» во всё, во что осмелилось ворваться, без упоминания о «культуре» обойтись не могут, ибо это то самое «старое» знание, породившее новомодную дефиницию. А занимающиеся осмыслением культуры как целостного явления обходятся без термина «ментальность», хотя их «новые» мысли неизбежно соотносятся с «новым» знанием, интегрированным в термин «ментальность». Если проанализировать все приведенные выше точки зрения на проблему ментальности, предвзято рассматривая характер взаимоотношения её с культурой, то можно заметить, что практически все авторы включают культуру в состав ментальности, но не напрямую, а используя различные словосочетания: «культурно-традиционный аспект» (А. Редель); «культурно-историческое содержание» (В. Семенов); «социокультурные установки» (Д. Полежаев); «культурные условия проживания» (Л. Лесная); «универсальное культурно-психологическое явление» (И. Грошев); «культурный прогресс» (О. Дейнека); «этнический состав и культура» (В. Колосов и соавт.).

В любом случае ментальность не ограничивается культурой, в неё включают ещё что-то (способ мышления, душевный настрой, национальный характер, установки, ценности, поведение, деятельность, психические процессы), что и делает её новым обобщенным термином. Но раз культура, так или иначе, входит в ментальность, то существует и обратное: ментальность должна найти своё «отражение» в культуре. Предпримем попытку анализа обобщающих материалов по проблеме культуры как целостного явления, подчеркнув, что нам придется искать «следы» ментальности по смыслу, а не по значению терминов.

Авторская концепция А. Маршака и П. Заклинского базируется на понимании культуры как сущностной характеристики внутреннего мира человека и как необходимого условия ценностно-содержательной направленности совместного действия, сосуществования индивидов, их общностей, общества в целом [Маршак, Заклинский, 2000]. Особо подчеркивается фиксация границ, где культура, представляя конкретно-функциональный контекст общественных явлений, сохраняет свою неразмытость для индивидов и их общностей, живущих в данном месте и в данное время. Совокупность базовых ценностей составляет основу культуры, согласование собственных жизненных позиций индивидов с социально-культурной реальностью. Культура – предшествующий значимый опыт и цель развития человека и общества. Существует многообразие теорий культуры, и каждая привносит новые дефиниции. Это многообразие включает универсально-видовые, групповые и индивидуальные её проявления. Сумма элементов культуры складывается в целостность социально-типичных и культурно-разнообразных ценностей, норм, видов деятельности и форм общения. Культура – качественный показатель освоения социального мира, интегрирующий фактор.

Всего этого вполне достаточно, чтобы проследить положение ментальности в терминах культуры. Прежде всего привлекает внимание идея существования «размытых границ», внутри которых — явно культура. А что располагается за границами и в достаточно широкой зоне «размытости»? Предположим, это еще (или уже) нельзя назвать культурой, но существует в ней, около неё, за её пределами и тоже направляет жизнь «индивидов и их общностей, живущих в данном месте и в данное время». По всей видимости, с точки зрения авторов, это и есть ментальность. Заметим, что и здесь используется словосочетание, но составлено оно в обратном порядке: слово «культура» – на втором месте («социально-культурная реальность»). Таким образом, авторы интуитивно чувствуют, что одной культуре без социальной реальности трудно стать интегрированным качественным показателем освоения мира. Чтобы реализоваться как цель развития общества, культура должна «выбрать» самое ценное из культурно-разнообразных ценностей, норм, видов деятельности и форм общения. Далеко не все из них представляют собой значимый для последующих поколений опыт.

Но означает ли это, что культура — всё полезное, хорошее, сложившееся в предшествующем опыте, а ментальность — то, что за её бортом, т.ё. плохое, незначимое? И да, и нет. В узком смысле («да») даже на уровне обыденного сознания ясно, что «культурный» человек — это «хороший, умный» человек. Про «нехорошего», «невоспитанного», «некультурного» (например, русские о самих себе) обычно говорят: «Ментальность такая!». В широком понимании («нет») то, что незначимо, бесполезно и вредно — преходяще. В масштабах истории (по закону эволюции или методу «проб и ошибок») этому «нечто» не суждено сложиться в жизнеспособную систему, его нельзя назвать ни ментальностью, ни культурой. Это так называемые формы «до-субъектной ментальности» или уровень «идентичностей». Без него как этапа развития любого общественного субъекта обойтись нельзя; он (как, например, уровень физиологических потребностей в иерархии потребностей А. Маслоу) является основой, базисом, питающим высшие уровни, на каждом из которых формируется особый тип ментальности. В силу этого он присутствует и в ментальности любого уровня, и в культуре как высшей степени ментальности, то препятствуя, то способствуя её развитию.

А. Флиер рассматривает культуру как смысл истории [Флиер, 1999]. Взгляд ученого со стороны «своей науки», в данном случае исторической культурологи, проливает свет на взаимосвязь истории цивилизации и культуры как совокупности не исключительных, но обыденных событий. По мнению автора, в отличие от клеток ДНК, история имеет разные культурные смыслы для разных обществ и ценна именно этой разностью. Сами люди наделяют историю собственными смыслами и целями. (Деятельность Наполеона, например, имеет разный смысл для французов и русских.) Вывод Флиера: понятия «история» и «культура» тождественны. Смысл истории – быть динамикой культуры, а смысл культуры — быть актуальной историей.

Вспомним определение ментальности с позиции «своей науки» – социальной психологии. Ментальность складывается из составляющих группового сознания, исторического времени и географического пространства. Если принять во внимание точку зрения Флиера, приравнявшего культуру к истории, то за пределами истории (но в рамках ментальности) остается существенная часть: групповое сознание людей, живущих на одной территории. Это то, что «они делают сами» из своей истории – живут по своим общим правилам, общаются, наделяют историю своим смыслом, т.ё. создают свою культуру. Таким образом, ментальность шире культуры, она вбирает в себя культуру как самое ценное, что становится целью существования и развития общества.

Культура — это тоже ментальность, если подходить к ней с позиции определенного субъектного уровня. В ней также есть составляющие: групповое сознание (создающее культурные ценности), историческое время (культура неотделима от истории) и географическое пространство (культурные традиции привязаны к определенной местности). Термин «культура» может быть применен не только к высшему уровню субъектности — народу. Его использование правомерно на любом другом уровне, в том числе и личностном. Можно говорить о культуре группы людей, но чаще это называют «субкультурой». На каждом уровне ментальности можно выделить «самое ценное», что составляет элемент культуры (или ментальности) более высокого уровня обобщения. Поэтому говорят, что культура народа складывается из культурных традиций людей и культуры каждого человека. Понятие «культура» индивидуализировано для каждого уровня субъектности. Если «субъект», по Брушлинскому, — высшая стадия развития человека, то «культура субъекта» — высшая стадия развития субъекта, т.е. всё лучшее, что ему удалось развить в себе на этой стадии.

И. Кондаков, анализируя архитектонику русской культуры, утверждает, что каждой культуре (региональному типу цивилизации) свойственна своя логика исторического развития (не стадийность!) [Кондаков, 1999]. История не сменяется, а наслаивается, как пирамида. Цивилизационный алгоритм образует национальную архитектонику культуры. Это — смысловые конструкции, органически связывающие культурную семантику и социодинамику. Из закономерностей смены культурно-исторических программ складывается общая поступательная логика каждой национальной культуры.

По убеждению Кондакова, для понимания соотношения ментальности и культуры полезна идея наслаивания нового на старое. Как ментальность, так и культура не сменяют друг друга, а зарождаются внутри себя и образуют со временем новый слой. Можно предположить, что пока он «новый», его называют «ментальностью», не осмеливаясь сразу всё новое возводить в ранг «новой культуры». Когда же этот новый слой зарекомендует себя как действительно что-то важное для исторического процесса, он постепенно врастает в «старую культуру», образуя «новую культуру» новой эпохи. Таким образом, ментальность меняется во времени быстрее, чем культура. Культура более инерционна, фундаментальна (С. 170 —172).