Geum.ru

Культурный  ресурс  конструирования национальной  идентичности  и трансляции  гендерного  порядка

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3   4

На примерах феноменов внешнего мира можно обнаружить зависимость мифотворчества  и от среды социального обитания человека.

Вслед за начальным периодом первобытного стада на известном этапе истории человечества, как считает Марк Осипович Косвен, возникает матриархат, в виде материнского родового строя.  Почитание высшего женского божества выросло из культа земледельческих богинь. Рождающая земля, вероятно, ассоциировалась с детородной функцией женщины.  Таким образом, мы можем говорить о том, что основой образа Великой Матери Мира было функциональное значение.

Главной же питательной средой, по мнению Б.А.Рыбакова, рассматривающего античную мифологию, для выдвижения на первый план мужского божества, была греческая рабовладельческая знать. Исследователь указывает, что постановка в истоки теогонии мужского начала вместо женского была искусственной. На наш взгляд определение перестановки, как «искусственной» неверно. Искусственность можно усмотреть в способе установки. Если ранее  плодородие верховной богини связывалось с детородной женской функцией и это была естественная связь, то, например, рождение  Афины из головы Зевса есть попытка искусственная, имеющая своей целью связать подобные факты со всемогуществом божества мужского пола.

  С утверждением патрилокальных поселений и развитием производительных сил женщина, что вполне объяснимо, утрачивает возможности реализации своего потенциала, так как преобладающая хозяйственная и общественная роль переходит к мужчине. В связи с этой перестановкой поло-ролевых функций в обществе и происходит перестановка в божественной системе.

В труде Ф.Энгельса «Происхождение семьи,  частной собственности  и государства» указывается, что именно появление частной собственности способствовало чёткому разделению на публичную, то есть  общественную и приватную (частную) жизни. Стремление передачи несомненному наследнику провоцирует утверждение моногамного брака для женщины. Детородная функция женщина становится в восприятии социума  единственной целью существования женщины.  Арена общественного предполагала допуск к экономическим и политическим ресурсам, приватная же сфера  ограничивала деятельность женщины, сводя её к внутреннему домохозяйству.

Патриархатная матрица, установившаяся со сменой экономической формации предполагала иную, предположительно, нежели при родовом строе, жизненную модель для мужчин и женщин. Как уже указывалось, появление частной собственности требовало передачу наследства несомненному преемнику. Зороастрийское учение подводит под эту необходимость представление о загробном мире. Согласно этого представления душу умершего через мифический мост Чинват может перевести только лишь ребёнок мужского пола.  Поэтому самым главным в жизни любого зороастрийца было рождение сына.  Если глава семьи после себя оставлял только лишь дочерей, то на одну из них возлагалась обязанность обеспечить преемство своему отцу. Её выдавали замуж, но она считалась стуром семьи (преемствообязанной) и рождённый ею сын считался законным сыном и преемником своего деда.

Женщина, как известно, в патриархатном обществе выступает в качестве канала родственной связи.  На это указывают многие исследователи. Однако, на наш взгляд, необходимо добавить уточнение, с точки зрения перспективных планов у этого общества.

На наш взгляд объяснением может служить следующее. В зороастрийском обществе не было запрета на инцест, тогда как в монотеистической религии коей является ислам, запрет существовал. Гипотеза: зороастрийское общество достаточно замкнутое, не претендующее на распространение.  Исламу же необходимо было как можно большее вовлечение в свою орбиту людей. Демократичность при принятии религии (в частности ислама и христианства) характеризует её претензии на господство на большом пространстве. «Консервативность» при принятии зороастризма подтверждает, по нашему мнению, гипотезу о причинах запрета на инцест в исламе.

   Как было отмечено,  в нашем исследовании используется метод структурно-генетического анализа Л.Гольдмана. В рамках тематики данного параграфа  это даёт возможность на примере русских и таджикских народных сказок выявить представления социума о гендерных ролях и их взаимоотношениях, о том, что собой должна представлять «правильная женщина» и «правильный мужчина». Для анализа гендерных стереотипов в сказках нами выбран жанр волшебных сказок. Волшебные сказки, впитавшие в себя элементы мифа, отражают феномен внешнего мира, как географического характера (например, в русских сказках действие происходит в лесу, в чистом поле, у самого синего моря; в таджикских – в горах, в пустынях, в степях), так и ментального (религиозные воззрения и традиционные установки данного общества (также мы можем говорить о коллективном бессознательном)).

Используя терминологию В.Я.Проппа, мы можем сказать, что нас интересует не количественный материал, а качественное рассмотрение функций героев, т.е. их распределение по шкале «активность-пассивность» и  по масштабу «дом - дальняя дорога» (дальняя дорога в данном контексте представляет собой публичное пространство, ассоциируемое, по мнению гендерных исследователей, с мужской ролью). По замечанию В.Я.Проппа, «…сказки сохранили настолько точные следы родового быта,… ранних форм семейных отношений и брака…»30, что их привлечение позволит выявить социальные представления о гендерных ролях и взаимоотношениях, о том, что есть норма в поступках и поведении для мужчины и женщины.

Чёткое разделение публичного, общественного и частного, приватного определяли мужскую сферу деятельности, связанную с внешним миром (война, политика, работа вне дома).  Уделом женщины становятся только дом и семья, она начинает ассоциироваться с приватной, ставшей подчинённой сферой. Переакцентировка произошла и в сказочных сюжетах.

В волшебных сказках, обязанных «своим рождением» древним мифам, отражавшим воззрения первобытных людей, мы можем отметить черты устойчивых древних представлений о первичном положительном женском божестве.  Пропп В.Я., анализируя образ Бабы-Яги, выявил его двойственность. Наряду с привычным для нас образом злобной сказочной колдуньи (эта смысловая нагрузка предположительно возникла в период патриархата), существовал в сказках и образ благожелательной Бабы-Яги, помогающей основному герою словом и делом.

Таким образом, мы можем говорить о том, что в сказочных произведениях, являющихся отражением менталитета социума, существует очень чёткий половой дисбаланс. Он выражается в том, что для представителей одного пола нормой является самореализация в общественной сфере, а для другой половины – реализация заключается в ожидании своей «судьбы» (последующие события выносится за скобки). Это ожидание становится максимой деятельности героини.

Известная исследовательница Гейл Рубин, которая вслед за социологом Клодом Леви-Строссом, изучавшим примитивные племена, рассматривает систему родства в «догосударственных» обществах, отмечает, что для установления социальных (родственных) связей в этих обществах была развита система «дара», «обмена подарками». Брак в этой системе являлся наиглавнейшей первобытной формой обмена подарками, а женщина – наиболее ценным даром, ибо любой другой дар мог закончиться, а брак имел продолжение (дети-наследники, связующие два рода), которые словно продлевали этот дар. Следует отметить, что в случае если главный герой стоит на низкой ступени социальной лестницы, то изменение статуса происходит через женитьбу главного героя на девушке, стоящей на более высокой ступени социальной лестницы, то есть женщина, как было отмечено выше,  выступает в качестве канала родственной связи.

В ситуации, когда девушка происходит из экономически неблагополучной семьи попадает в состоятельную, оказываясь на самой высокой ступени социальной лестницы, подчёркиваются другие, нежели для мужчины, необходимые для этого черты – послушание, скромность, хозяйственность, расторопность и смекалка.

Сопоставительный анализ русских и таджикских сказочных произведений позволяет сделать вывод о ментальной универсальности полового дисбаланса. В сказках, что вполне логично, заложены социальные ожидания и нормативные представления социума о гендерных ролях. В соответствии с ожиданиями и представлениями, а также учитывая тот факт, что сказки демонстрируют типическое, характерное, мы можем говорить о том, что по шкале «активность-пассивность», «реализация (общественная сфера)-реализация (приватная сфера)» возможность действия и выхода в публичное пространство предоставляется мужчине. Также мы можем отметить зафиксированные принципы двойного патриархата: мужчин над женщинами, старших над младшими, что ярко выражено в сказочных произведениях.

 Параграф 2 «Памятники таджикской и русской средневековой культуры как средство становления и трансляции патриархального гендерного порядка»

К рассмотренным пунктам о причинах, спровоцировавших принятие христианства, обозначенных О.М.Раповым и рассмотренным нами в 1-й главе исследования,  мы хотели бы добавить ещё один.  Смена родовой собственности частной собственностью предполагает накопление наследства, которое необходимо передать несомненному наследнику.  Не контролируя поведение женщин невозможно контролировать воспроизводство. Христианство и ислам (мы говорим о моногамии в исламе, подразумевая однобрачие для женщины, ибо именно она по определению Ниры Юваль-Девис «рожает в нацию»), устанавливающее моногамный брак,  предоставляло возможность необходимого контроля над женским поведением (сексуальностью).

Каким образом это положение отражено в произведениях? И могло ли оно вообще быть артикулировано?  Выявление в феминистских исследованиях проблемы симптоматичности патриархального умолчания определило уместность и надобность этих вопросов. Ответы на эти вопросы  с неизбежностью подводят к необходимости перечитывания уже знакомых текстов, что  «позволит увидеть амбивалентности, разрывы, противоречия, полисемичность   репрезентации,  как в  классическом произведении, так и в современном»31.  Прочитывание между строк, обращение к лакунам, которые «смогут заговорить» возможно, если задаться вопросом: почему есть эта пустота? Что это -  зияющая дыра или нечто незамечаемое ранее, скрытое за покрывалом?

Рассмотрение этого аспекта требует возвращения автора.  Его возвращение необходимо для того, чтобы задать риторический вопрос: к какому полу принадлежали те, кто формируют «и легитимизируют свои версии мира» контролируя «производство реальности», те, кто  обладают «правом речи и, соответственно, инструментами символического господства»?32.  Ответ на этот вопрос явен и с очевидностью указывает на тех, чьи интересы выражались и защищались.

Феминистские исследования проблематизировали понятие «приватная сфера», «дополнив критику общества концептуализацией понятия патриархата»33, который стал «рассматриваться как целостная, структурированная система»34. В традиционном (патриархальном) обществе отчётливо разделённые между собой публичная и вторичная по отношению к ней приватная сферы являлись основными территориями бытия мужчин и женщин.

Патриархальная нормативность предполагала мужскую активность в социально/политико/экономическом, то есть публичном пространстве. И то обстоятельство, что авторами литературных (и не только) произведений являлись только представители мужского пола, вполне логично.  Образование (для того, чтобы создать произведение необходимо как минимум владеть навыками письма и чтения) являлось маркером социальной  и половой принадлежности.

Право речи предоставляет возможность контролировать производство «реальности». Актуальные проблемы реальности, нашедшие выход в произведениях определялись  хронотопом (термин, предложенный М.Бахтиным). Время появления этих произведений - эпоха средневековья, характеризуется неустойчивостью государственных границ,  обусловленных постоянными завоевательными или оборонительными войнами, в ходе которых образовывались новые государства, стирались старые с лица земли.  И потому «Шах-наме» и «Повесть временных лет», подобно многим другим произведениям средневекового периода, посвящённым повествованиям о войнах, рыцарских турнирах, и сражениях, представляют собой описание череды бесконечных походов или же упоминаний о них.

Правление переходило из одних рук в другие,  от одного рода к другому в результате междоусобных и межгосударственных войн. Следует указать, что передача власти предполагала мужскую линию родства. Лишь военные события, как реально происшедшие, были достойны изображения. Военные действа исконно предполагали участие представителей мужского пола.  «А если ничего подобного не совершалось, то считалось, что вообще событий не было»35 (курсив мой) и тогда в погодных произведениях, например  в летописях Древней Руси, рядом с годом ставилось многоточие.

Эти описания  выявляют характер произведения, как «заказного». Деление противоборствующих сторон на «своих» и «чужих», - врагов служит примером субъективности (социальная группа как субъект). Изображение в этом случае отражает позицию «победителя», «правой стороны», позицию тех, кто интерпретирует, «своих» по определению П.Бурдье.  «Чужой» (терминология П.Бурдье), лишённый голоса, всегда оказывался неправ и его точка зрения, следовательно, не представлялась.

«Те, кто обладает правом речи и, соответственно, инструментами символического господства, а потому контролируют «производство реальности» - летописцы, историки… сформировали и легитимизировали свои версии мира…» (Гапова Е.И., с.108). События излагаются только в таком ракурсе, то есть в необходимом для власти. И, надо отметить, что подобная практика изложения-интерпретации характерна для всех историй (история в самом широком смысле от «устной» до письменно зафиксированной или транслируемой через СМИ). Отображение должно обосновывать законность действия того, кто может «говорить».

Эти описания  выявляют характер произведения, как «заказного». Деление противоборствующих сторон на «своих» и «чужих», врагов служит примером субъективности (социальная группа как субъект). Изображение в этом случае отражает позицию «победителя», «правой стороны», позицию тех, кто интерпретирует, «своих» по определению П.Бурдье.  «Чужой» (терминология П.Бурдье), лишённый голоса, всегда оказывался неправ и его точка зрения, следовательно, не представлялась.

Что касается Древней Руси, то в связи с тем, что на её территории можно отметить  лишь начавшуюся утверждаться феодальную общественно-экономическую формацию, сакрального мифа не было. Летописный характер «Повестей временных лет» не позволял вводить в событийную канву «лишних» людей и потому в подобных произведений могли быть только «нелишние», а «нужные» герои – культивирующиеся статусные лица: правители, князья. В противовес родовому строю с его коллегиальностью власти, нашедшим отражение в многобожие, политика феодального строя предполагала одного правителя (см. гл.2, 2-й параграф), то есть князя, что нашло отражение в системе религиозных представлений средневекового человека.

Сюзеренство или концентрация власти в одних руках предполагало, в первую очередь, силу, охраняющую  и защищающую интересы своего сюзерена. Следовательно,  герой произведения – это, в первую очередь,  воин.  В «Повести временных лет» функции воина выполняются  князем, стоящим во главе своего войска. Как уже отмечалось,  в этот период на Руси не сформировалась традиционная монархическая государственная структура во главе с одним правителем. Каждый из князей должен был защищать свои интересы и потому каждый князь – это воин: Рюрик, Игорь, Святослав, Святополк и так далее. Слабые,  те, кто по праву наследования имели право на престол, но не смогли удержаться у власти, из произведения «Повесть временных лет» просто исчезают. Не все князья княжат, а только лишь сумевшие использовать силу, сесть на престол любым путём. Это весьма важный момент, ибо он свидетельствует о том, что статусная позиция, переданная по наследству, не становится автоматически «гарантией» наследования престола.

Отлаженный  механизм монархического правления в Иране предполагал наличие армии, защищающей интересы сюзерена. Следовательно, в «Шах-наме» правителю не обязательно быть воином. Его власть защищают  подданные-воины. Такие воины персонифицируют собой войско, примером может служить вассал Кайкавуса – Рустам.

Каким же образом женщина репрезентируется в произведении, если она появляется вообще? Женщина практически была исключена из повествования. Одним из исключений является княгиня Ольга («Повесть временных лет»).  В произведении она герой (лит.термин), т.е. она не просто упоминается (если учесть жанр летописи, то значимость её присутствия в тексте увеличивается), а  представлена в качестве правителя, обладающего правом карать и миловать, то есть проявлять свои полномочия сюзерена.

Невольно возникает вопрос, какими качествами должна была обладать женщина, чтобы попасть в летописные источники? Только лишь на анализе небольшого отрывка свидетельствующего о том, что княгиня Ольга была не «невольной правительницей», принявшей на себя роль регента из-за несовершеннолетия сына, мы можем увидеть практику исключения тех (или вернее того пола), кто не должен присутствовать.

Концепция власти, предложенная М.Фуко «безразлична» к полу. Власть не может быть принадлежностью, она есть стратегия, пронизывающая взаимоотношения и эти взаимоотношения раба-господина, власть – это коммуникация36 и если в этих отношениях одна сторона смогла встать на позицию господина, став тем самым пульсирующей точкой власти, то другая сторона  автоматически становится на позицию раба.

«Затворничество» или «свобода» женщин средневековой эпохи зависела от степени приближённости её к власти. Это следует подчеркнуть, ибо этот момент ярко иллюстрирует пересечение пола и статуса, статуса экономического и политического. Существующие социальные ожидания не предъявлялись женщинам, обладавшим властью и сумевшим её воспользоваться. Однако, они (ожидания) не предъявлялись до тех пор, пока эта власть принадлежала женщине (или она принадлежала ей). Применение регрессионного анализа к тексту «Повести временных лет» позволило установить, что из 13 женщин, упомянутых в тексте, только лишь одна занимала властную позицию.  Но  она присутствовала в тексте до тех пор, пока занимала властную позицию в качестве правительницы - княгиня Ольга. Как только Ольга начинает выполнять функции матери и бабушки, то из событийной канвы произведения она исчезает.

Безусловно, патриархальная установка мужского доминирования полагает нивелирование женской, отсутствие указания имён женщин в произведении, которые могли упоминаться лишь как матери или жёны. Автономное появление в произведениях  для женщин не  предполагается. В «Повести временных лет» женщина могла упоминаться только один-два раза:  «в год… женился князь… сын… на…» или же  «в год… умерла жена князя…» (в этом случае можно и не знать имени жены).

Женщина, упоминавшаяся в произведениях (как мы увидим далее подобный подход используется и в художественных фильмах), могла выступать только лишь в двух ипостасях традиционно предлагаемых искусством: «образ положительных и/или недостойных женщин»37. «Недостойная»  женщина – зла, коварна и похотлива (неконтролируемая сексуальность). Она является источником всех неприятностей (примером, который мы рассмотрим ниже, может служить образ Судабы, чьи притязания на любовь пасынка привели последнего ко многим бедам). Положительный женский образ асексуален – это образы жён и матерей (княгиня Ольга выступает в первую очередь как мать).  Максима деятельности положительных героинь – это плач, являющийся признаком «навязанной» и «одобряемой» слабости. «Плач» при трагических обстоятельствах – показатель «добродетельности» героини. Женщина должна быть слабой. Норма «долженствований» предписывает женщине необходимые черты: неспособность принимать решения (бездеятельность, как антоним мужской активности), эмоциональная несдержанность («плач» - возможно, именно в этих источниках письменности мы можем увидеть истоки пресловутой женской истерии). Эти нормы предписывают определённые правила поведения, которые «устанавливают основополагающие отношения между физической свободой и психологическим развитием, возможностями интеллекта и созидательным потенциалом»38.

Попытаемся переформулировать вопрос: почему погиб Сиявуш и до какой степени виновна в его гибели Судаба? Для ответа на эти взаимодополняющие вопросы, необходимо, во-первых, на наш взгляд, обратить внимание на статус обоих героев: Судаба царица, жена правящего царя, Сиявуш – сын царя. Статусное положение Судабы выше статуса Сиявуша, то есть гипотетически она имела возможность повлиять на ход событий в его жизни, а он – нет.  А во-вторых, сопоставить образ главного героя с духом самой эпохи. На наш взгляд, пацифизм главного героя не соответствующий духу самой эпохи войн, в принципе и явился причиной его смерти.

Виновность женщины словно отодвигает на второй план диссонанс между идейной позицией Сиявуша и воинственным духом самой эпохи.   Как же это происходит? Почему  мы не принимаем в расчёт идейную позицию Сиявуша, а лишь «видим» виновную женщину? И как мы «видим», почему мы все «прочитываем» тексты 11 в.39 одинаково, т.е. даём одну и ту же моральную оценку?

Известные феминистские теоретики40 подчёркивают факт зрительской несвободы, невозможности видеть иначе, чем как с определенной позиции и через ту оптику, которая установлена.  Фокализация, т.е. установка зрителя/читателя на определённое место, с которого он будет «видеть» в нужном ракурсе, рассматривается через связку видение-власть. Зритель не может «разделять» точку зрения автора, мы можем говорить лишь о неосознанном «приятии» точки зрения доминирующей идеологии, о «бессознательно впитанных конвенциях нашей культуры»41, которые транслируются из поколения в поколение.

Конструирование женщины как другого в традиционных обществах основано на существовании чёткого разделения мужской и женской сфер, «друговость» женщины настолько тотальна, что их символическая функция для нации выражена гораздо сильнее. Женщина конструируется как культурный символ,  носительница коллективной чести и как воспроизводительница культуры. Символическая фигура женщины – женщины-матери – представляет собой дух нации.