Луценко виктор Константинович-кандидат биологиче­ских наук, старший научный сотрудник нии общей патоло­гии и патологической физиологии амн СССР. Занимается исследованием молекулярных механизмов патологии синапса

Вид материалаИсследование
Н -Цис-Тир-(Рен-Глн-Нсн-1с-Про-Йрг-Гли -NH
Асимметрия мозга левый моз г, правый мозг
Пептиды «левые» и «правые»
Пептиды и боль концепции боли
Подобный материал:
1   2   3   4   5
ДВП ОКГ

Консолидация______ Воспоминание

12-3456 '~78 9 '

Н -Цис-Тир-(Рен-Глн-Нсн-1с-Про-Йрг-Гли -NH, | . . -

-Илей-

-иПеи-

Рис. 4. Структура аргинин-8-вазопрессина (АВП) и окситоцина (ОКТ).

Окситоцин отличается от вазопрессина двумя аминокислотами. Как показывают эксперименты с обучением, вазопрессин и оксито-цин являются функциональными антагонистами. Изучение эффек­тов фрагментов вазопрессина привело к выводу, что молекула со­держит два участка, оказывающих различное влияние на процес­сы памяти. Ковалентаая кольцевая структура (цис-...цис-) способ­ствует консолидации? тогда как линейный С-концевой участок —' извлечению информации из памяти (воспоминанию)

На рис. 4 представлена структура аргинин-8-вазо-прессина и окситоцина.

Оба гормона синтезируются в гипоталамусе, пере­мещаются по аксонам нейронов в заднюю долю гипо­физа, где и высвобождаются в кровь. Таким образом, эти гормоны, по сути дела, являются пептидами мозга, а не гипофиза.

Широкое внегипоталамическое представительство нейронов, содержащих вазопрессин, согласуется с дан­ными о его участии в процессах памяти. Убедительным доказательством важной роли вазопрессина в процес­сах обучения явились эксперименты на крысах линии Брэтлборо с наследственным дефектом, проявляющим­ся в нарушении синтеза вазопрессина. Такие крысы го­раздо хуже, чем здоровые, обучались в различных экс­периментальных условиях и значительно быстрее за-

36

бывали приобретенное. У обычных крыс процессы обу­чения страдали после внутрижелудочкового введения антисыворотки к вазопрессину.

В последнее время процесс консолидации связыва­ют с так называемой парадоксальной фазой сна. Элек­трофизиологическое исследование показало, что у крыс Брэтлборо эта стадия сна нарушена, но может быть нормализована (электрографически) после введения производного вазопрессина. Благоприятные результаты влияния вазопрессина на обучаемость и память живот­ных побудили проверить его клиническое действие. У престарелых под влиянием вазопрессина происходило некоторое улучшение внимания и памяти. Довольно эф­фективным оказалось использование вазопрессина при лечении алкоголизма, основанном на выработке отрица­тельного рефлекса на потребление алкоголя. Первона­чально предполагали, что из гипофиза вазопрессин по­падает в цереброспинальную жидкость из нее к нейро­нам. Обнаружение вазопрессина в нейронах и слишком низкие для возбуждения нейронов концентрации вазо­прессина в цереброспинальной жидкости поколебали представление о проникноведии вазопрессина в мозг с ликвором. В мозге работает вазопрессин нейронального происхождения.

Введение вазопрессина в отдельные структуры голов­ного мозга позволило выявить мишени его действия, обусловливающие изменения процесса обучения и па­мяти. По-видимому, оно опосредовано норадренергиче-скими нейронами дорзального норадренергического пучка. После химического разрушения этой структуры влияние вазопрессина на консолидацию полностью уст-страняется, тогда как извлечение информации из памя­ти страдает в значительно меньшей степени.

В последнее время предположение об участии вазо­прессина в процессах памяти подвергается критике. Расширение круга задач, которым обучали животное, показало, что благоприятное влияние вазопрессина на обучение выявляется далеко не всегда. Возникли со­мнения и в том, что крысы линии Брэтлборо действи­тельно плохо обучаются. Это более робкие и осторож­ные животные, что сказывается и на обучении, в осо­бенности когда используют схему опыта с болевым раз­дражением. Снова, как и при оценке действия АКТГ, приходят к выводу, что вазопрессин действует не на

37

сами процессы памяти, а на эмоциональное состояние, йнимание или мотивационные процессы.

Предпринимаются попытки объяснить действие ва« зопрессина с более общих позиций, например, предпо­лагая его влияние на возбудимость мозга. Исследуя за­висимость между силой стимула и ответными реакция­ми человека, психологи выявили колоколообразную за­висимость, то есть сначала ответ возрастает до макси­мума, а затем снижается. Понятно, что одно и то же воздействие на лиц с'различным исходным уровнем воз­будимости приведет либо к усилению реакции, либо к ее снижению в зависимости от того, соответствует ли уровень возбудимости субъекта восходящей или нисхо­дящей ветви «колокола».

Если речь идет об изменении уровня возбудимости под влиянием вазопрессина, его воздействие на процес­сы обучения—как положительное, так и отрицатель­ное—становится понятным. У субъектов с низким уров-~ нем возбудимости введение вазопрессина сразу же после процеДУРЬ! обучения в еще большей мере увели­чивает возбудимость, чг0 способствует как восприятию информация, так и консолидации памяти. Когда же Уровень возбудимости исходно оптимален, то результат будет противоположным, как это следует из анализа кривой сила—0- Эти общие рассуждения имеют не только теоретический характер. Для многих пепти-дов выявлена зависимость характера ответа от состоя­ния животного и колоколообразная зависимость их эф­фекта от дозы пептида. Возвращаясь к вазопрессину, отметим, что хотя оценить его влияние на уровень воз­будимости непросто, ряд данных свидетельствует о его наличии. После введения вазопрессина мышам наблю­далось увеличение их активности, в частности, в стрем­лении к энергичной чистке кожных покровов. У челове­ка под влиянием вазопрессина иногда изменялось на­строение, возникали нездоровое возбуждение, тревож­ность,

АСИММЕТРИЯ МОЗГА ЛЕВЫЙ МОЗ Г, ПРАВЫЙ МОЗГ

В начале прошлого века провинциальный француз­ский врач Л4. Д3 задумался над вопросом, где повреж­

дается мозг, когда кровоизлияние приводит к потере ||<речи. Оказалось, что во всех исследованных им случа­ях это было связано с поражением левого полушария. Таковы истоки одной из наиболее интересных и интен­сивно разрабатываемых проблем последней четверти XX века—проблемы асимметрии мозга. Дальнейшее ее изучение привело к обнаружению в левом полушарии двух центров речи: одного—ответственного за правиль­ное построение фразы, независимо от того, правильно или абсурдно сообщение, и второго—контролирующего смысл. В настоящее время представления о связи речи и мышления с функцией левого полушария считаются общепризнанными. Именно по этой причине «левополу-шарные» люди обладают большими способностями к математике и языкам. Правое полушарие лучше оцени­вает пространственные отношения, более способно к музыкальному творчеству. Эмоциональное восприятие мира* у полушарий также неодинаково (левое полуша- рие—«оптимист», правое—«пессимист»).

Чрезмерное уважение к рациональному знанию при­вело к тому, что правым полушарием интересовались значительно меньше, чем левым, пока не установили, что именно бессловесное правое полушарие является подлинным генератором творческих идей. В одном из писем А. Эйнштейн писал: «...Слова, написанные или произнесенные, не играют, видимо, ни малейшей роли в механизме моего мышления. Психическими элемента­ми мышления являются некоторые, более или менее ясные знаки или образы, которые... у меня бывают обычно визуального или изредка двигательного типа».

Муки творчества, вероятно, в значительной степени связаны с попытками извлечения идей из бессознатель­ного, а также их логически безупречного словесного из­ложения.

Крайние варианты ситуаций, когда «рассудок с серд­цем не в ладу», являются предметом интереса медиков, Такие тяжелые психические заболевания, как шизофре­ния и депрессия, начинают рассматривать как проявле­ние патологической гиперактивности соответственно ле­вого и правого полушарий. В первом случае рассудоч­ная деятельность находится в трагическом разрыве с реальной действительностью, во втором восприятие мира окрашено в столь мрачные тона и он сулит так мало хорошего, что сама жизнь теряет смысл.

39

Оказалось, что довольно эффективным средством борьбы с депрессией является мощное электрическое раздражение структуры правого полушария, вызываю­щее временное его выключение. Если в клинической картине шизофрении преобладают симптомы чрезмер­ной активности левого полушария (чрезмерное возбуж­дение, резонерство, говорливость и т. д.), то прибегают к легкой физиологической активации правого полуша­рия, что приводит к притормаживанию активности ле­вого, и отчасти восстанавливают гармонию содружест­венной работы мозга.

Сказанное выше не оставляет сомнений, что изуче­ние латерализации мозга (т. е. приуроченности функций мозга к одной из его половин) —важная задача как в научном, так и в практическом отношении.

Возникает вопрос о происхождении латерализации и лежащей в ее основе нейрохимической асимметрии мозговых полушарий. Опыты привели исследователей к выводу, что функциональная асимметрия непосредст­венно не контролируется генами и что связь с наслед­ственностью скорее всего непрямая. Количественные различия в содержании обычных для организма веществ (гормонов, аминокислот) на ранней стадии индивиду­ального развития могут подчеркнуть или ослабить даль­нейшую функциональную дифференциацию полушарий. Так, фенилкетонурия у молодых самок крыс приводит к большей асимметрии мозга у взрослых животных. По-видимому, левшество у человека является приме­ром противоположного влияния.

По мнению Гешвинда, возникновение левшества обусловлено чрезмерной экспрессией гена, детермини­рующего либо необычно высокое содержание тестойте-рона (мужского полового гормона) в организме, либо чрезмерную чувствительность организма к нему. В нор­ме быстрее, развивается левое полушарие мозга, а у будущих левшей тестостерон замедляет его развитие, что проявляется у взрослых в форме леворукости и за­держек в овладении речью.

Какие бы механизмы ни приводили к возникновению функциональной асимметрии мозга, она существует, и любопытно узнать, не связана ли она с асимметрией нейромедиаторных систем.

Подобные исследования только начинают проводить­ся, но полученные данные представляют большой инте-

40

pec. Исследования содержания медиаторов и синтези­рующих их ферментов в 9 структурах головного мозга человека показали, что в бледном шаре слева больше дофамина и фермента, синтезирующего ацетилхолин. Поскольку большинство людей — правши, это свиде­тельствует о преобладании соответствующих нейроме­диаторных систем на стороне, противоположной пред­почитаемой руке, на стороне, управляющей ее движе­ниями.

Доказательства асимметрии распределения медиато­ров и ферментов между левым и правым полушариями человека получены также в отношении двигательной зо­ны и центра письменной речи. Мы не будем умножать далее примеров нейрохимической асимметрии, укажем лишь, что они, безусловно, имеют функциональное зна­чение. Было установлено, что дофамина у крыс на 12% больше в полосатом теле на стороне, противоположной предпочитаемому ходу в Т-образном лабиринте. С дру­гой стороны, если возникает преобладание дофамина в этой структуре в результате хирургического поврежде­ния дофаминсодержащих клеток на другой стороне, жи­вотное будет вращаться в противоположную повреж­денному ядру сторону. Как видим, в патологии ярко проявляется особенность поведения, едва заметная в норме. Возникает вопрос: существует ли асимметрия пептидергических систем? Ответ на него совершенно неожиданно был получен при изучении любопытного феномена «переноса асимметрии позы»,

ПЕПТИДЫ «ЛЕВЫЕ» И «ПРАВЫЕ»

Нейрофизиологам и врачам хорошо известно, что пе­ресечение спинного мозга, отделяющее двигательные центры спинного мозга от воздействия головного, при­водит к резкому ослаблению мышечного тонуса задних конечностей, которые теперь не в состоянии поддержи­вать тело. Тонус мышц слева и справа будет совершен­но одинаковым. Неожиданно в лаборатории Джерарда было обнаружено интересное исключение из этого пра­вила. Если перед перерезкой спинного мозга к его дви­гательным центрам поступала асимметричная импуль-сация, то спинной мозг запоминал ее, что проявлялось в сохранении различия в тонусе мышц слева и справа. Задняя конечность, которая была согнута до перерезки

41

спинного мозга, сохраняла большую активность и после отключения головного мозга. Для создания асимметрии тонуса задних конечностей исследователи повреждали переднюю дольку мозжечка на одной стороне. Подроб­ное изучение явления спинальной памяти показало, что оно по ряду признаков сходно с более сложными вида­ми нейрональной памяти. Так, для возникновения под­держиваемой у спинального животного асимметрии мышц задних конечностей требовалось, чтобы односто­ронняя активация нейронов спинного мозга была до­вольно длительной—примерно 45 мин. Это время можно считать периодом консолидации спинальной памяти.

Стандартные воздействия, улучшающие или ухуд­шающие обучение более сложным навыкам, точно так же действовали и на спинальную память.

Бельгийские авторы предприняли попытку отыскать пептид данного вида памяти и обнаружили, что в голов-ком мозге крыс появляется пептидный фактор, значи­тельно укорачивающий время, необходимое для возник­новения асимметрии у другого сходным образом опери­рованного животного. В дальнейшем в лаборатории Г. А. Вартаняна было установлено, что пептидный фак­тор не только способствует, но и сам по себе вызывает асимметрию мышечного тонуса при нанесении экстрак­та головного мозга на заднюю поверхность спинного. В соответствии с концепцией Г. Унгара пептид, обнару­живаемый в мозге животных с поврежденным мозжеч­ком, был назван химическим эквивалентом патологиче­ского состояния. Авторы полагали, что пептид-эквива-лент течет вниз по цереброспинальной жидкости и, до­бравшись до спинного мозга, собирает нейроны в си­стему, скажем, так, как это бывает во время эмбриоге­неза. Как видим, при подобном истолковании явления о нейрональной памяти нет и речи, управление деятель­ностью спинного мозга уподобляется гормональному контролю.

Модели спинальной памяти имеют важное преиму­щество перед вариантами памяти головного мозга: из­вестна нейрональная система приобретенного поведе­ния. В наших экспериментах асимметрия притока актив­ности создавалась посредством разрушения вестибуляр­ного ядра Дейтерса на одной стороне продолговатого мозга или его активации столбнячным токсином. Ней­роны ядра Дейтерса образуют длинные аксоны, нисхо-

42

дящие на той же стороне спинного мозга к нейронам, которые возбуждают разгибательные мышцы задней конечности одноименной стороны. У животных после воздействия на вестибулярное ядро возникала различ­ная клиническая картина. В случае разрушения ядра на поврежденной стороне выпадал тонус мышц-разги-бателей. Животные постоянно лежали на боку, подогнув переднюю и заднюю лапы на той стороне, где было раз-рушено ядро, и распрямив обе противоположные конеч­ности. Если животное беспокоили, то вместо обычного убегания возникало вращение тела вокруг его длинной оси («вращение, как у бочки») в направлении стороны повреждения. Введение токсина в то же ядро никак не проявлялось в покое, но посторонние раздражения вызывали вращение в сторону, противоположную отрав­ленному ядру.

Итак, в обоих случаях у животных возникали вра­щения, однако постоянные изменения тонуса мышц бы­ли только у крыс с разрушением ядра. Будут ли экст­ракты головного мозга вызывать изменение тонуса мышц и конечностей? Оказалось, что экстракты голов­ного мозга крые с этими формами вестибулопатии при введении в цереброспинальную жидкость вызывают у здоровых животных четко латерализованный ответ, а именно задержку-в подтягивании пассивно оставленной задней конечности (пассивную экстензию), одноимен­ной с той, которая была разогнута у донора. Отстав­ленная конечность имела достаточный мышечный тонус для того, чтобы животное, опираясь на нее, перераспре­делило тонус других конечностей. Сам ротационный синдром вызвать у здоровых животных не удалось, но специфическим является именно характер изменения мышечного тонуса, определяющий направление враще­ния. Анализ эффектов экстрактов показал, что незави­симо от способа односторонней активации ядра Дейтер­са (непосредственная активация или разрушение друго­го ядра) пассивная экстевзия у здорового животного во всех случаях возникала на стороне, соответствующей более активному ядру, определяющему у донора на­правление вращения.

Предварительное исследование показало, что иссле­дуемый фактор, вызывающий асимметрию мышечного тонуса, теряет активность после воздействия ферментов, ?|?; расщепляющих пептидную связь, однако в отличие от

Ж' '• , 43

белков он имеет небольшую молекулярную массу (по­рядка 1000 дальтон) и термоустойчив. Таким образом, фактор скорее всего является пептидом или группой пептидов.

Что же мы обнаружили? Вещество «вестибулопа-тии», регулирующее тонус мышц в соответствии с ин­струкцией, записанной в его структуре? А может быть, ратология лишь подчеркнула некоторое исходное био­химическое различие между сторонами? Если мы имеем дело с патологическим фактором, специально предназ­наченным для регуляции тонуса мышц задних конечно­стей, то почему более активны при биотестировании на здоровых животных экстракты мозга животных с ак­тивацией вестибулярного ядра, когда у животных-доно­ров тоническая асимметрия задних конечностей отсут­ствует?

Начинать следовало с проверки самой простой гипо­тезы: с предположения об исходной пептидергической асимметрии головного мозга. С этой целью мозг жи­вотных (крыса, бык) разделяли на левое и правое по­лушария, раздельно экстрагировали, высушивали под вакуумом и исследовали действие нейтрализованных растворов при введении препаратов в цереброспиналь-ную жидкость здоровым животным или при нанесении на поясничные сегменты спинного мозга животных, пе­ререзанного на. среднегрудном уровне. У здоровых крыс введение экстракта одного полушария сопровождалось возникновением пассивной экстензии одноименной с по­лушарием задней конечности. Регистрация электриче­ской активности мышц-сгибателей и разгибателей коле­на у спинальных животных выявила активацию мышц-разгибателей задней конечности на стороне, одноимен­ной с полушарием, из которого был получен экстракт. Аналогичные данные были получены другими авторами в других экспериментальных условиях.

Мы предприняли попытку химической идентифика­ции пептидного фактора, обусловливающего правосто­роннюю активацию мышечного тонуса, поскольку содер­жание пептидов в мозге ничтожно для выделения ин­дивидуального пептида, приходилось, брать большое ко­личество нервной ткани. Так, для выделения фактора «правой стороны» использовали 25 кг ткани правой по­ловины головного мозга быка и 150 л экстрактанта. На последней стадии были определены аминокислотный со-;

44

став и первичная структура пептида. Фактор «правой стороны» оказался небольшим кислым пепти-дом, отли­чающимся по структуре от известных в настоящее вре­мя биологически активных пептидов.

Проведенные исследования примечательны в двух отношениях. Во-первых, являются доказательством пеп­тидергической асимметрии мозга. Во-вторых, они дают ответ на самый главный вопрос: почему можно специ­фически перенести приобретенную форму деятельности мозга с помощью пептидов. В самом деле, если некие пептиды одной стороны взаимодействуют со своими рецепторами и регулируют тонус мышц на своей сто­роне, то загадка специфичности решается просто. Мозг другого животного устроен точно так же, поэтому при введении животному «правых пептидов» они взаимодей­ствуют с рецепторами «правой стороны», изменяя тонус задних конечностей предсказуемым образом.

Вернемся к проблеме спинальной памяти. Допустим, что в спинном мозге также существует асимметрия в распределении пептидов, управляющих мышечным то­нусом задних конечностей, что мозг способен запоми­нать длительную активацию (со стороны головного моз­га или при патологическом возбуждении собственных структур), отвечая на нее усилением синтеза пептидных химических сигналов в более активной половине мозга.

Гипотезу эту можно проверить, что и было сделано. Поясничное утолщение спинного мозга крысы, управ­ляющее движением задних конечностей, было точно разделено на левую и правую половины, после чего ткань левой и правой половин раздельно экстрагирова­ли и затем испытывали, вводя ее здоровым крысам (иногда нанося на поверхность их спинного мозга). Ре­зультаты эксперимента были однозначными: слева больше пептидов, влияющих на тонус «левых мышц», справа — правой задней конечности. Пептидов, содер­жащихся в одной половине спинного мозга только од-ной крысы, оказалось достаточно, чтобы вызвать изме­нение мышечного тонуса одноименной задней конеч­ности у многих десятков здоровых животных. В этом нет ничего удивительного, ведь для беспрепятственного выполнения пептидом функции нейромедиатора должен быть значительный его запас.

В экстрактах целого спинного мозга содержатся

45

медиаторы как левой, так и правой стороны, поэтому при биологических испытаниях этих экстрактов асим­метрия мышечного тонуса не возникает. А что будет, если мы избирательно будем усиливать активность ле­вой или правой половины спинного мозга? Каковы бу­дут эффекты экстрактов в этом случае?

Классическим примером долговременного усиления мышечного тонуса одной конечности является местный столбняк, вызванный введением столбнячного токсина в мышцы именно этой конечности. Столбнячный токсин по нервам, снабжающим мышцы конечности, переме­щается в центральную нервную систему, где нарушает центральное торможение и, таким образом, вызывает гиперактивность нейронов. На стадии восходящего столбняка волна возбуждения, возникающая в отрав­ленных токсином сегментах, столь мощна, что может распространяться ко всем мотонейронам тела. Однако вызвать эту общую судорогу можно лишь с рецепторов отравленной конечности. Вот эту-то стадию интоксика­ции, когда активность нейронов спинного мозга макси­мальна, но все еще асимметрична, и использовали для проведения экспериментов. Экстрагировали ткань го­ловного мозга и спинного мозга животных с восходя­щим столбняком, испытывали их на здоровых живот­ных. Оказалось, что экстракты спинного мозга способ­ны вызывать асимметрию мышечного тонуса у здоро­вых крыс, причем был увеличен тонус мышц конечности на той же стороне, где он преобладал у донора. По­скольку экстракты головного мозга были лишены этой способности, вопрос о необходимости транспортирова­ния «вещества памяти» из головного мозга, для того чтобы вызвать асимметрию активности нейронов на спи-нальном уровне, отпадает.

Как показали исследования распространенных фар­макологических препаратов, их действие на полушария мозга также асимметрично. Получены первые доказа­тельства появления в ликворе больных с односторон­ним поражением коры пептидов с асимметричным влия­нием на центральную нервную систему. Тем не менее едва ли можно надеяться, что в будущем удастся вы­явить в левом полушарии пептиды — «эквиваленты слов», а в правом—эквиваленты, например, «тоски» или «музыкальных ассоциаций». Следует согласиться с мнением Э. Кендала: «В конце концов, будет доказано,

46

что... способность чувствовать, думать, обучаться и пом­нить заключена в строго организованных сетях синац-тических взаимосвязей между нейронами...»

ПЕПТИДЫ И БОЛЬ КОНЦЕПЦИИ БОЛИ

Проблема боли—одна из наиболее актуальных и интенсивно разрабатываемых психологами, физиолога­ми, анестезиологами, фармакологами, нейрохимпками.

Основные концепции о природе боли—теория специ­фичности и теория паттерна — были сформулированы в конце прошлого века. Современные взгляды—вари­анты этих представлений.

Коротко суть первой сводится к. следующему. Тол­стые нервные волокна чувствительных нервов переда­ют информацию о прикосновении, а тонкие—о боли. В нервной системе проведение болевой информации к специализированным центрам головного мозга осуще­ствляется по болевым трактам. Теория паттерна (типа импульсной активности) отрицает существование специ­фических рецепторов, трактов и центров боли. По мне­нию ее последователей, повреждение вызывает одно­временное длительное возбуждение многих перифери­ческих волокон. Это приводит к пространственной и временной суммации возбуждения в нейронах задней половины спинного мозга. По достижении критического уровня нейроны разряжаются и возникает ощущение боли. Этот вариант теории паттерна, отрицающий фи­зиологическую специализацию нервных структур, в на­стоящее время неприемлем.

В последние годы разрабатывается воротная теория боли, или, точнее сказать, регуляции боли. Снова глав­ная роль в активации нейронов восходящих трактов придается возбуждению тонких волокон. Однако пред­полагается, что на входе в мозг существует тормозной механизм, который запускается импульсами в толстых волокнах и отключается при стимуляции тонких. По­мимо сегментарного тормозного механизма, обнаруже­ны тормозные влияния структур головного мозга. Це­лостная картина механизмов, участвующих в формиро­вании боли, чрезвычайно сложна, и ее описание являет­ся самостоятельной задачей. Мы же рассмотрим лишь то новое, что внесло в ее понимание изучение пептидов.