Экономико-социологический метод исследования финансового поведения населения Часть 1

Вид материала

Документы

Содержание Социология финансов Теория относительного дохода Сравнительные исследования динамики нормы сбережения Социально-психологические исследования финансового поведения населения Теория социальной множественности денег Социальная укорененность финансового поведения населения Распределение финансовой власти внутри семьи и доступ к деньгам Типы управления семейными финансами. От чего зависит выбор типа управления финансами в семье. Влияние типа управления бюджетом семьи на финансовые решения. Quarterly Journal of Economics

Подобный материал:

• Нп «сибирская ассоциация консультантов», 63.74kb.
• Удк 316. 334. 2 Жилищные условия как фактор качества жизни населения региона (социологический, 81.77kb.
• Использование экономико-математических методов для определения финансового состояния, 47.07kb.
• Программа социологического исследования социальных процессов: содержание и характеристики, 206.93kb.
• Ценностная ориентация населения на науку: методология и методика социологического исследования, 1719.6kb.
• Темы выпускных квалификационных работ кафедры «Экономический анализ» в 2010-2011, 71.48kb.
• Типы финансового поведения населения в посткризисных условиях, 138.48kb.
• Правила составления социологической анкеты. Опрос экспертов как метод социологического, 15.89kb.
• Программа исследования, 416.21kb.
• Темы рефератов система финансового контроля. Предмет и метод финансового контроля, 16.12kb.

Экономико-социологический метод исследования финансового поведения населения Часть 1

В отличие от экономической теории и экономической психологии, где тема финансового поведения населения была проработана весьма основательно, социологические исследования в данной области немногочисленны, хотя имеющийся теоретический, методологический и эмпирический потенциал имеется. При этом важно отметить, что в некоторых экономических и психологических исследованиях финансового поведения содержатся значимые элементы экономико-социологического подхода. Поэтому в данной главе мы сначала рассмотрим отличительные особенности экономико-социологического метода, затем выявим его элементы, встречающиеся в работах экономистов и психологов, представим собственно экономико-социологические исследования финансового поведения домохозяйств, и в заключение изложим наши представления о возможных направлениях развития социологии финансового поведения населения.

Отличительные особенности экономико-социологического метода

В экономической социологии стало общим местом начинать исследования с критики модели экономического человека за ее абстрактность и оторванность от реальной жизни. А фраза о необходимости быть ближе к жизни и включать социальные факторы в анализ стала настолько ритуальной, что, возможно, уже требуются аргументы не в защиту этого тезиса, а предупреждение против его бездумного тиражирования. Стоит разобраться в том, является ли абстрактность недостатком экономических моделей, и что может предложить экономическая социология взамен.

Прежде всего, следует обратить внимание на то, что абстрактность модели не тождественна оторванности от жизни, и является не столько недостатком, сколько определением того, что обычно понимается под моделью. В переводе с латинского «абстракция» означает отвлечение, а абстрагирование – метод познания, основанный на мысленном выделении существенных характеристик и связей в исследуемом предмете и отвлечении от других его частных свойств. Поскольку задача научного анализа как раз и состоит в том, чтобы из всего многообразия мыслимых факторов отобрать и включить в модель наиболее важные и абстрагироваться от второстепенных, постольку абстрактность модели является ее неотделимым свойством. Иными словами – не абстрактных моделей не бывает. Но приводит ли абстрагирование от частных свойств предмета к неизбежной потери связи с жизнью? Очевидно, ответ должен быть отрицательным, поскольку если бы абстракции всегда оказывались далеки от жизни, их бы не стали называть формой познания. Те из моделей, в которых из массы возможных факторов удалось правильно выявить наиболее влиятельные и абстрагироваться от второстепенных, оказываются не так уж далеко от нее. А абстрактными в негативном смысле этого слова, то есть оторванными от реальности, становятся те, в которых важные факторы определены неправильно, что и проявляется в несоответствии модели реальности при ее эмпирическом тестировании или несостоятельности ее прогнозов.

Другим случаем абстрактности, понимаемой как оторванность от жизни, является принципиальная нетестируемость теории. Критика абстрактности моделей с позиции спекулятивных рассуждений, тестирование которых невозможно, оказывается лишь сменой типа оторванности, но не преодолением ее. Вопрос о включении или исключении неэкономических переменных из анализа экономического поведения как раз оказывается в центре этой дискуссии. Неизмеримость многих социологических переменных, с одной стороны, обосновывает исключение таких переменных из анализа стремлением оставаться в зоне тестируемых гипотез. Однако, с другой стороны, неизмеримость социальных факторов не означает их второстепенности, поскольку если что-то неизмеримо, это еще не означает, что оно не важно. В том случае, если исключение неизмеримых социальных переменных из модели приводит к пропуску важных переменных, то спецификация модели оказывается неверной, и как следствие при тестировании такой модели исследователи получают несостоятельные и смещенные оценки. Понимание этого замкнутого круга существует как у экономистов¹, так и у социологов², в особенности, если исследование связанно с разработкой рекомендации в области социальной политики, которые всегда оказываются лучше у тех, кто понимает как взаимопереплетаются экономические интересы и социальные институты.

Если модель не удалась, можно оставить на время попытки моделирования и спуститься на уровень описания, где задачей является выявление как можно большего числа характеристик интересующего нас объекта. В описании мы, казалось бы, наилучшим образом приближаемся к искомому соответствию между объектом анализа и представлением о нем, поскольку в идеале оно должно содержать информацию обо всех наблюдаемых свойствах объекта. Однако даже наиболее полное описание не может заменить собой анализа, поскольку в лучшем случае в результате сбора информации об изменениях характеристик объекта во времени или пространстве мы получаем так называемые «стилизованные факты» (“stylized facts”), т.е. некоторые устойчивые паттерны поведения рассматриваемого объекта. Их объяснение и интерпретация могут быть даны только на теоретическом уровне. Есть мнение о том, что описание, предоставляя факты для последующих аналитических интерпретаций, может оказаться полезнее неверных обобщений или необоснованных априорных утверждений. Тем не менее, есть большое сомнение в том, что «реальные» факты существуют сами по себе и могут быть собраны независимо от теоретических представлений относительно них. Поскольку реальность нами воспринимается через призму тех или иных теорий об объекте и предмете исследования, не имея собственной теории, описание часто строится на некритическом или неосознанном заимствовании элементов некоторых других теорий. Поэтому не так уж редко в экономико-социологических работах можно встретить обвинения экономистов в оторванности их моделей от жизни одновременно с использованием понятийного аппарата экономических теорий и тестированием экономических гипотез. Однако даже неверная теория лучше ее отсутствия, поскольку наличие гипотезы о причинно-следственных связях свидетельствует о том или ином понимании вопроса, тогда как «стилизованные факты» сами по себе не имеют смысла и приобретают его только будучи объясненными той или иной теоретической схемой. Так, например, гипотеза Кейнса о существовании психологического закона, вследствие которого люди сберегают все большую часть своего растущего текущего дохода, является отличным примером теоретического рассуждения, не выдержавшего эмпирической проверки. Тем не менее, именно противоречие между результатами, полученными на кросс-выборках, подтвердившими гипотезу Кейнса, и оценками взаимосвязи между потреблением и доходом в динамике, отвергнувшими ее, позволило сформулировать задачу, решение которой способствовало дальнейшему развитию экономического моделирования потребительского и сберегательного поведения, созданию одновременно и простой, и эффективной модели сбережений.

Как добиться адекватности теории и избежать кривых абстракций? В каждой из наук, исследующих экономическое поведение людей, экономике, психологии, социологии, разработаны правила, следование которым помогает достигать поставленной цели. В экономической теории в качестве такого метода используется несколько предпосылок. Рассмотрим наиболее важные из них поподробнее.

Во-первых, экономическое поведение чаще всего рассматривается изолированно от социального. Однако не нужно думать, что экономисты не понимают, что реальность сложна и многообразна, экономические факторы переплетены с политическими, религиозными, властными. Но они обращают внимание на то, что многие из социальных факторов довольно стабильны. Например, религия, несомненно, оказывает влияние на поведение домохозяйств в экономической сфере, однако поскольку обычно вариация этого признака среди населения или в течение жизни индивида не значительна, то вполне обоснованно рассматривать ее не как фактор экономического поведения людей, а как некоторое предзаданное (given) условие осуществления этих действий³. На этом основании социальные детерминанты, которые к тому же зачастую оказываются неизмеримыми, могут быть вынесены за рамки экономического анализа. Тем самым, экономическое поведение аналитически обособляется от того социального контекста, в котором оно протекает в жизни⁴. Однако следует отметить, что подобный прием используется как основание для абстрагирования. Тогда, когда он приводит не столько к упрощению модели, сколько к искажению понимания существа исследуемого процесса, социальные факторы исследуются наравне с экономическими детерминантами.

Во-вторых, предполагается, что человек свободен в своих действиях и ограничен лишь имеющимися в его распоряжении ресурсами и ценами на те товары и услуги, в которых он заинтересован. Эта предпосылка позволяет вынести за скобки не только социальную составляющую, поскольку изолирует индивида от его социального окружения, но и мотивационную, так как информация о мотивах действий в таком случае выводится не со слов действующих акторов, а из наблюдений за их поведением⁵. Это, с одной стороны, повышает достоверность полученных результатов, поскольку есть основание предполагать, что лучше делать выводы о скрытых мотивах человеческого поведения по тем поступкам, которые люди совершают, чем полагаться на их слова, но с другой – открывает простор для конструирования артефактов, если действия интерпретируются искаженно. И здесь опять также как и в случае с вынесением социальных институтов за скобки экономического анализа, метод указывает на него как на сильный методологический прием, в общем случае приводящий к «правильному» абстрагированию, однако его применение должно быть уместным⁶.

Наконец, в качестве предпосылки о логике поведения человека, поставленного в ситуацию выбора при упомянутых ограничениях, принимается постулат о рациональности действующих субъектов, которая в наиболее общем случае подразумевает максимизацию полезности и непротиворечивость выбора⁷. Причем, предпосылка о рациональности не требуется обязательной осознанности действий, экономисты не настаивают на том, что все люди всегда принимают решения именно так, как это моделируется ими. Но если их действия не противоречат тем, которые предсказываются им этими моделями, то следует считать, что люди «как будто» (“as if”) рациональны⁸. Также как и в предыдущих случаях, эта предпосылка является сильным методологическим приемом, «законом сохранения энергии в экономике» по определению Г. Беккера, поскольку позволяет объяснять и предсказывать поведение людей, исходя из единых принципов: максимизирующего поведения, рыночного равновесия и устойчивости вкусов и предпочтений.⁹ Одним из преимуществ этого допущения является то, что оно позволяет формулировать гипотезы, которые могут быть протестированы на эмпирических данных. Причем следует отметить, что подобная методологическая позиция, несмотря на кажущуюся примитивизацию процесса принятия решений и сведение к обыденному, к здравому смыслу, помогает экономистам избегать рассуждений лежащих на поверхности. Так, например, в ответ на вопрос, почему россияне сегодня предпочитают наличные формы сбережений организованным, экономист не станет вслед за обывателем в сотый раз повторять о том, что доверие банкам подорвано, а, по крайней мере, укажет на ограничения, лежащие на стороне доходов населения или издержек банковских и им подобных вложений, которые делают эти операции невыгодными. При этом не следует думать, что экономисты сами не подвергают сомнению содержание понятия рациональности. На сегодняшний день уже накоплено множество иных взглядов на принципы рационального поведения в экономической теории¹⁰.

Таким образом, экономический подход не настолько ущербен, насколько его иногда представляют его критики. Абстрактность экономических моделей, несовершенность образа атомизированного эгоиста, карикатурность рационального максимизатора – все это изображает экономический подход в излишне негативном свете, поскольку не упоминаются те преимущества, которые дает анализ, обладающий всеми этими «негативными» чертами. Экономический подход в таком представлении выглядит по большей части бессмысленным и противопоставляется единственно «правильному» социологическому методу. Однако такая односторонняя критика создает искаженный образ того, что должно быть сделано для преодоления указанных недостатков, поскольку кажется, что абстрактность модели можно исправить добавлением количества социальных переменных, заменой атомизированного индивида обществом, а рациональности - следованием норме. Но, проделывая этот путь, исследователи уже не раз убеждались в том, что он приводит либо к описанию, либо к созданию другой не менее абстрактной, но намного более неэффективной модели социологического человека.¹¹ В результате эта логика гонит социологов с тех пространств, на которых возможна конкуренция с экономистами, в поисках самобытных экономических тем для социологии.

Позиция социологии, как дисциплины, занимающейся тем, что оставила ей экономика, не нова. И, казалось бы, эта тенденция должна усиливаться в ответ на доминирование неоклассического экономического анализа, который оттесняет не только социологию, но и политэкономическое, историческое и институциональное¹² направления экономической мысли на второй и третий планы. Однако, наоборот, в ответ на усиление специализации экономики социологию можно перевести из вторичной, по отношению к экономике, дисциплины в комплиментарную, хотя бы на концептуальном уровне. Именно специализация экономической теории расчищает место для экономической социологии и помогает начать новый виток борьбы за свой статус. Так, еще М.Вебер обратил внимание на то, что экономическая мысль в XIX веке включала в себя многое из того, за что бились социологи. А. Смит, К. Маркс писали так, что, строго говоря, их работы нельзя было однозначно приписать ни к экономической, ни к социологической науке. По Веберу, такой жанр называется «социальной экономикой» и его преимущества, как комплексного подхода к изучению экономической жизни общества, не должны быть утеряны в результате одностороннего развития неоклассического анализа. Поэтому М.Вебер предложил сохранить комплексность изучения экономической жизни общества вне неоклассической экономической теории, но в связи с ней в рамках социальной экономики, которая в этом случае становится междисциплинарным единением трех наук: экономической теории в ее неоклассическом виде, экономической истории и экономической социологии. Раз сама экономическая наука специализируется и очищается от исторических и социологических наслоений, то компенсировать и балансировать это очищение нужно за счет соответствующего самостоятельного развития экономической истории и экономической социологии. Тогда общие положения неоклассического анализа будут рассмотрены с точки зрения формирования исторических предпосылок, при которых такие положения оказываются верными, а также понято то влияние, которое оказывает экономика на общество в целом. Только при таком взаимодополнении наук может быть понято функционирование и развитие современного общества. В этом случае социальные переменные, такие как, например, «власть» или «ультимативные ценности» начинают работать сообща с экономической теорией¹³.

На наш взгляд, позиция экономической социологии заключается не в размежевании, а в сближении с экономистами в тех случаях, когда уместность применения экономического метода по отношению к тем или иным конкретным экономическим проблемам стоит под вопросом. Таких проблем немало, и сами экономисты часто прекрасно понимают те ограничения, которые накладывают на них предпосылки экономического анализа. Например, реформирование системы пенсионного страхования требует рассмотрения этого вопроса во взаимосвязи с социальным и политическим контекстом¹⁴. Так, за пределами анализа невозможно оставить тот факт, что различные возрастные когорты различаются не только материальным положением в различных фазах жизненного цикла, а и теми ценностями, привычками, опытом, которые свойственны людям одного поколения. Особенно важными эти различия становятся в эпохи перемен, на переломных этапах экономического и социального развития вынесение за скобки социальных институтов приводит к искажению представлений о сути происходящего, что обесценивает эффективность экономического анализа. В качестве еще одного примера можно привести исследование В.Зелизер о становлении страхования жизни в Америке в середине 19 века¹⁵, в котором обосновывается идея о том, что решающую роль в успешном продвижении этого продукта на рынке сыграла не только экономическая, но и морально-нравственная составляющая, поскольку выгодная для населения с самого первого момента появления на рынке услуга по страхованию жизни привлекла массового покупателя только тогда, когда стала социально одобряемым действием.

Экономическая версия принципа методологического индивидуализма с экономико-социологической точки зрения также нуждается в переосмыслении. Так, например, если речь заходит о принятии финансовых решений в семье, то без внимания нельзя оставить вопрос о распределении финансовой власти внутри домохозяйства и праве распоряжаться семейными денежными ресурсами. Но даже и тогда, когда речь идет о формально индивидуальных действиях, выбор как целей, так средств их достижения осуществляется не из безграничного набора существующих возможностей, а зачастую определяется историей предыдущих взаимодействий, кристаллизовавшихся в социальной структуре и культуре общества. Особенно важным это становится в условиях неопределенности, когда сравнительная калькуляция издержек и выгод различных вариантов затруднена.

Наконец, если исходить из понимания того, что принцип рациональности в экономическом анализе принимается в качестве важнейшей предпосылки для упрощения анализа, то бессмысленными представляются все попытки обосновать его естественными склонностями людей. Более того, попытка представит рациональность, понимаемую как максимизирующее поведение, природным свойством человека превращает этот мощный аналитический инструмент в догму, закрывающую перед исследователями альтернативные способы рассуждения. Экономической социологии ближе подход, когда рациональность рассматривается не как постоянная, а как переменная составляющая поведения. Бесспорно, что поведение людей в основной своей массе разумно и последовательно, но форма проявления рациональности может варьировать, и тогда задачей исследования становится выявление принципов рационального поведения, которые в этом случае представляются устойчивыми паттернами поведения, встроенными в формальные или неформальные институты общества. Вследствие этого действия, которые могут быть представлены как рациональный расчет на уровне предельных величин, на деле могут оказаться результатом переплетения экономического интереса, принуждения и социальной нормы¹⁶. Учет институциональной природы рациональности поведения становится особенно важным при исследования финансового поведения домохозяйств. Так, например, отношение к потребительскому кредиту испытывает влияние норм и ценностей семьи, поскольку отказ от пользования им может зависеть не столько от уровня дохода, ограничений ликвидности или оценки динамики будущих доходов, сколько от коннотации, вкладываемой в само понятие одалживания средств.

Таким образом, экономико-социологическая альтернатива экономической модели человека предполагает указание на существование иной комбинации объясняющих факторов, которая может быть подвергнута проверке на соответствие имеющимся эмпирическим данным.. Однако при этом нужно иметь в виду, что соответствие или несоответствие теории и наблюдений в настоящее время является не столь независимым критерием, как это представлялось раньше, и теперь с его помощью стало труднее однозначно оценивать правильность теоретических воззрений. Начиная с 60-х – 70-х годов ХХ века¹⁷ представление о том, что наблюдения независимы от теории, было подставлено под сомнение, ему на смену пришла идея о том, что на развитых стадиях науки именно теория определяет то, как мы воспринимаем факты. Несоответствие теории и данных, например, может свидетельствовать как о дефектах самой модели, так и об ошибках ее операционализации, измерения, некачественности данных. Поэтому не столько эмпирические данные как таковые являются критерием истинности существующих теорий, сколько принятие или отторжение компетентным научным сообществом их возможных интерпретаций. Чем шире рынок идей, тем выше конкуренция между существующими теориями, и как следствие этого – сильнее теория. Разрешить имеющееся противоречие между теорией и данными можно различными путями – можно отказаться от теории, или наоборот, развить имеющуюся, разглядев закономерность в отклонениях, или собрать новые данные, если подозрение падает на ошибки измерения.

Элементы экономико-социологического анализа финансового поведения населения

В условиях высокой специализации наук желание выйти за пределы собственной дисциплины требует от исследователя значительных усилий, направленных на освоение смежных теоретических подходов. Поэтому многое зависит от состояния дел внутри дисциплины, если потенциал ее внутренней теории не исчерпан, то это не способствует интересу к смежным наукам, однако кризис может увеличить внимание к тому, что уже сделано и делается в других социальных науках. Так, например, взаимоотношения между экономической теорией и экономической психологией, которые на протяжении большей части XX века строились на доминировании экономики, в последнее время стали переопределяться, поскольку кризисное состояние экономической теории заставило экономистов пристальнее приглядываться к тому, что сделано и делается в экономической психологии¹⁸. Рассмотрение идей смежных дисциплин с обсуждением возможных преимуществ и недостатков моделирования и операционализации повышает продуктивность исследований. Что же близкого экономико-социологическому подходу можно встретить в экономических и экономико-психологических исследованиях?

Социология финансов

В 30-ые гг. ХХ века появляется особое направление - социология финансов¹⁹. Сам термин был предложен австрийским экономистом Рудольфом Голдшайдом (Rudolf Goldscheid), который выступил за то, чтобы заменить фискальную экономику, занимающуюся в основном проблемами достаточности налоговых поступлений для финансирования государственных расходов, социологией финансов, рассматривающей эти вопросы в контексте всего общества. Подразделом такой дисциплины был анализ финансовых стратегий различных социальных групп населения - способов сбережения ими денежных средств, в том числе для обеспечения старости, выявления типологий реальных финансовых интересов этих групп и их динамики в условиях изменения институциональной инфраструктуры и государственного регулирования²⁰. Последнее является немаловажным условием финансового выбора домохозяйств поскольку, например, взносы в пенсионные фонды домохозяйства делают, принимая во внимание те налоговые льготы, которые законодательно установлены государством.

Теория относительного дохода

К 1949 году относится попытка экономиста Дьюзенберри оспорить одну из основных предпосылок экономического подхода при анализе потребительского и сберегательного поведения домохозяйств. Модель относительного дохода, предложенная Дьюзенберри для решения стоявшей в тот момент перед экономистами проблемы несовместимости краткосрочных и долгосрочных тенденций нормы сбережений²¹, заняла несколько маргинальное положение. Психологи и социологи считают ее экономической моделью, тогда как для экономистов она ассоциируется с социологическим подходом. На мой взгляд, теория Дьюзенберри занимает место, похожее на положение модели сберегательного поведения Катоны. По аналогии ее можно было бы назвать «социологической экономикой»²². Однако последователей у Дьюзенберри среди социологов и экономистов оказалось значительно меньше, чем у Катоны (причины подобного положения дел мы рассмотрим позднее).

Социологическую окраску модели Дьюзенберри придает то, что в основе ее лежит идея о взаимосвязанности индивидуальных предпочтений людей. Дьюзенберри указал на недостаточную обоснованность основополагающей экономической предпосылки о независимости предпочтений, поскольку на деле эти предпочтения взаимосвязаны, а существующие практики сберегательного и потребительского поведения являются не столько результатом индивидуально принимаемых рациональных решений, сколько социально и культурно одобряемыми образцами поведения. По мнению Дьюзенберри, теория сберегательного и потребительского поведения была бы ближе к жизни, если бы в ее основу было положено предположение о том, что «связующей нитью в механизме принятия решений в сфере потребления является не рациональное планирование, а обучение и формирование традиций» ²³. Индивидуальные предпочтения сильно связаны с возрастом, регионом проживания, принадлежностью к определенной социальной группе. Особенно это касается базовых потребностей людей, в меньшей степени затрагивает эстетические вкусы и предпочтения в сфере развлечений и отдыха.

Предпосылка о взаимосвязанности индивидуальных предпочтений означает, что влияние социального окружения на сберегательное поведение семьи может иметь самостоятельный эффект, независимый от изменений дохода. Эта мысль напоминает идею Катоны о самостоятельном и независимом от дохода влиянии желания сберегать на сберегательное поведение. Различие состоит в том, что если у Катоны «желание сберегать» остается индивидуальной характеристикой²⁴, то Дьюзенберри настаивает на социальной, групповой природе предпочтений. В отличие от неоклассической экономической теории, в которой предположение о максимизации полезности и минимизации издержек обосновывается природой человека, Дьюзенберри указывает на культуру как основополагающий фактор этой способности. В результате «демонстрационного эффекта» «индекс полезности для потребителя изменяется в зависимости от соотношения его потребления к средневзвешенному уровню потребления других людей»²⁵.

Социальные факторы в модели Дьюзенберри действуют двояким образом. В статической части модели социальный статус побуждает людей следовать стандартам поведения, принятым в группе, в том числе поддерживать определенный уровень потребления. Таким образом, индивиды, чей текущий доход оказывается ниже среднего уровня доходов в группе, вынуждены тратить большую часть своего дохода на потребление, или использовать сбережения на потребительские нужды, или брать в долг. Те же, чей текущий доход превышает средний уровень, могут откладывать несколько большую часть дохода, поскольку для поддержания потребительского стандарта будет требоваться меньшая доля их дохода, чем в среднем по группе. Во временной перспективе сложившиеся стандарты потребления порождают инерционный эффект в случае снижения доходов: людям труднее отказаться от привычного и считающегося нормальным уровня потребления в условиях низких доходов. Но при положительной динамике дохода намного сильнее оказывается импульс к увеличению потребления, заложенный, например, в основу американской культуры.

Из-за отказа от предпосылки о независимости индивидуальных предпочтений людей данная гипотеза не была воспринята экономистами. Однако и социологи фактически не посчитали нужным обратить свое внимание на эту модель. Причиной их прохладного отношения стало то, что, несмотря на исходные рассуждения о культурных и социальных факторах потребительского поведения, влияние групповых стандартов при операционализации модели и получении количественных оценок было сведено к различиям в уровнях доходов. В результате социальный фактор стал общим множителем в данной модели. Это позволило М.Фридману в 1957 г. при сравнении своей модели с гипотезой относительного дохода показать, что намного эффективнее вынести за скобки социальный контекст и анализировать индивидуальное поведение при стандартных предпосылках неоклассической теории, поскольку в этом случае есть возможность сделать предположения о форме функции и ее параметрах²⁶.

Так Фридман “исправил” модель Дьюзенберри в соответствии с экономическими стандартами анализа. С точки же зрения экономической социологии, необходимо было отказаться от редуцирования групповых различий в потребительском и сберегательном поведении к различиям в уровнях потребления, вокруг которых по единой схеме происходит выравнивание колебаний текущих доходов. Нужно было показать, что принципиально различаются групповые паттерны поведения и механизмы принятия решений.

Заметим, что рассуждения о валидности идей Дьюзенберри для анализа сберегательного поведения людей носили исключительно теоретический характер. Отсутствие эмпирического тестирования его гипотезы оставляют этот вопрос открытым. Необходимость в проверке идей об имитационной природе потребительских и сберегательных стратегий чрезвычайно важен и интересен. Тем не менее, в середине ХХ века «соревнование» модели относительного дохода с неоклассическими гипотезами было проиграно. Но со временем экономическое моделирование сберегательного поведения населения, пережившее расцвет в 1950-60 годы, столкнулось с проблемой несоответствия неоклассических экономических моделей изменившимся фактам поведения домохозяйств. Благодаря этому несоответствию в ряде экономических работ появились идеи о включении в анализ социальных переменных.

Сравнительные исследования динамики нормы сбережения

Исследование с целью сравнения и объяснения динамики норм личных сбережений в 17 странах ОЭСР за 24 года (1965-1988)²⁷, проведённое на данных макростатистики, показало неоднородность сберегательного поведения домохозяйств между странами. Исследователи предположили, что причина различий кроется в социальных нормах и традициях, различающие эти страны между собой. Они также предположили, что социальные факторы могут быть вынесены за скобки экономического анализа только в том случае, если удастся показать, что несмотря на различия в уровне нормы сбережений, ее динамика на протяжении рассматриваемых 24 лет определялась схожими для всех стран экономическими факторами - динамикой доходов, темпов инфляции, изменениями процентной ставки и т.п.. Однако оказалось, что страны различаются не только уровнем сбережений, но и тем, что люди по-разному реагируют на схожие экономические стимулы (инфляция, стадия бизнес-цикла и т.п.). По мнению исследователей, это означало, что институты не могут быть вынесены за рамки сугубо экономического действия, а должны рассматриваться наравне с экономическими факторами. Впрочем, предложить модель, в которой можно было бы учесть влияние социальных переменных, они не смогли.

Особенно актуальной эта проблема является для переходных экономик. Считалось, что в этих странах на сбережения населения должны оказывать влияние те же самые факторы, что и в развитых рыночных условиях. Однако в противовес этому эмпирические работы, посвященные поиску так называемых "стилизованных фактов" сберегательного поведения населения в странах Восточной Европы и России свидетельствуют о наличии тенденций, противоречащих как теории, так и эмпирическим фактам, присущим странам с развитой рыночной экономикой. Неустойчивость экономического развития, высокая дифференциация доходов, существенные региональные различия, а также изменение институциональной структуры общественного устройства способствуют формированию и воспроизводству групповых различий в поведении домохозяйств, что снижает объяснительную силу универсальных экономических моделей.