Политический кризис в России 30-40-годов XVI века (борьба за власть и механизм управления страной)

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

Санкт-Петербургский институт истории

На правах рукописи

КРОМ Михаил Маркович

Политический кризис в России 30-40-годов XVI века

(борьба за власть и механизм управления страной)

Специальность: 07. 00. 02 – Отечественная история

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Санкт-Петербург

2010

Работа выполнена на факультете истории Европейского университета в Санкт-Петербурге

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, член-корреспондент РАН

Б. Н. Флоря

доктор исторических наук

А. П. Павлов

доктор исторических наук, профессор

В. Н. Козляков

Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

Защита состоится 7 декабря 2010 г. в 14.30 на заседании Диссертационного совета Д. 002200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском институте истории Российской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д. 7).

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории Российской Академии наук.

Автореферат разослан «____»________________2010 г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

кандидат исторических наук

П. В. Крылов

I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования определяется необходимостью выработки новых подходов к изучению феномена самодержавия и, в частности, выяснения функций государя, его советников и приказного аппарата в российской монархии XVI – XVII вв. По мнению автора, эта задача успешнее решается на материале отдельных эпох, одной из которых был период 30-40-х гг. XVI в., изучаемый в представленной диссертации. Указанный период давно нуждается в комплексном монографическом исследовании, и настоящая работа восполняет существенный пробел в историографии политической истории России.

Объект и предмет исследования. Объектом исследования является политическая история России 30-40-х гг. XVI в., судьба монархии в условиях кризиса, вызванного фактической недееспособностью великого князя, оказавшегося на престоле в трехлетнем возрасте. Предметом исследования служат кризисные явления того времени: вспышки насилия, дворцовые перевороты, заговоры и мятежи, а также механизм принятия решений в сложившейся тогда обстановке и распределение функций между государем, его советниками и приказным аппаратом.

Цель и задачи исследования. Основной целью диссертационного исследования является комплексное изучение состояния Русского государства в период политического кризиса 30-40-х гг. XVI в. В соответствии с этой целью были поставлены следующие задачи:

выявить важнейшие проявления кризиса во внутри- и внешнеполитической сфере, установить основные этапы его развития;
проследить динамику и выявить логику придворной борьбы, определить степень влияния дворцовых переворотов на структуры центрального управления и на выработку политических решений;
реконструировать персональный состав Думы и дворцовых учреждений на протяжении 30-40-х гг. XVI в.;
определить функции государя, его советников и приказного аппарата в политической системе рассматриваемого времени;
выявить логику и последовательность административных преобразований, определить приоритеты внутренней политики правительства в 30-40-х гг. XVI в.

Хронологические рамки исследования определяются продолжительностью изучаемого исторического явления – политического кризиса 30-40-х гг. XVI в. Его исходную дату можно назвать довольно точно: смерть Василия III в ночь с 3-го на 4 декабря 1533 г. и переход власти в руки опекунов юного Ивана положили начало длительной политической нестабильности, продолжавшейся около 15 лет. Труднее определить время окончания кризиса. На основе наблюдений, изложенных в диссертации, автор приходит к выводу о том, что относительная стабильность в стране была достигнута к концу 1548-го – началу 1549 г. Эти даты определяют верхнюю хронологическую грань исследования.

В отдельных случаях, когда этого требовал характер анализируемых проблем, автор выходил за указанные хронологические рамки и привлекал материал более раннего или более позднего времени (например, при изучении губной реформы, поместной и земельной политики правительства и т.д.).

Методы исследования. Предлагаемая работа задумана в русле институциональной истории. Ограничивая хронологические рамки исследования сравнительно коротким периодом, автор стремился через детальный анализ придворной борьбы и практики управления понять некоторые важнейшие особенности устройства и функционирования русской средневековой монархии.

В отличие от привычного институционального подхода, ассоциируемого с наследием знаменитой юридической школы и изучением государственных учреждений, в данном исследовании большое внимание уделено политической культуре описываемой эпохи, т. е. представлениям людей того времени о власти и неписаным правилам поведения, существовавшим в придворном обществе. Поэтому можно, скорее, говорить о неоинституциональном подходе^¹, который позволяет поместить изучаемые политические структуры в определенный социокультурный контекст и тем самым избежать ненужной модернизации реалий XVI в. и неоправданных параллелей с институтами власти нового и новейшего времени.

При изучении персонального состава государевой Думы, дьячества и дворцовых ведомств автор использовал методы генеалогии и просопографии, образцами применения которых в отечественной историографии могут служить труды С. Б. Веселовского, А. А. Зимина, В. Б. Кобрина и ряда других ученых.

Заметную роль в исследовании играет также сравнительно-исторический подход. Он, в частности, оказался очень полезным при изучении ключевой для данной работы проблемы регентства в средневековой Руси. В отечественной науке не сложилось ни исторической, ни историко-правовой традиции изучения института регентства. Европейский опыт, где такая традиция есть (см. работы А. Вольфа, Д. Карпентера, Т. Оффергельда, А. Корвизье и др.), способен «подсказать» некоторые важные вопросы, которые заслуживают изучения: регулировались ли полномочия регента какими-либо правовыми нормами, как это было в Священной Римской империи со времен «Золотой буллы» (1356) или во Франции со времен ордонансов 1374 – 1393 гг.? Мог ли регент издавать какие-либо официальные акты от своего имени, а не от имени малолетнего монарха? Имел ли он право самостоятельных сношений с правителями иностранных государств? В данном исследовании эти вопросы рассматриваются применительно к России 30-40-х гг. XVI в.

Наряду с указанными выше подходами, автор широко использовал в своей работе традиционные методы источниковедения, включая приемы текстологии, палеографии, дипломатики, сфрагистики и т.д.

Степень изученности темы. Хотя специальное монографическое исследование заявленной темы предпринимается в данной работе впервые, историки неоднократно с разной степенью подробности освещали события 30-40-х годов XVI в. в обобщающих трудах по истории России, в биографиях Ивана IV, а также в работах о внутренней политике первой половины XVI в.

Как показано в диссертации, преимущественно негативный образ изучаемой эпохи сложился в историографии под непосредственным влиянием официального летописания и публицистики второй половины XVI в. Обличая властолюбие и алчность вельмож, воспользовавшихся юным возрастом государя, М. М. Щербатов и Н. М. Карамзин по существу повторяли инвективы царя и его летописцев в адрес бояр-правителей.

С принципиально иных позиций подошел к оценке событий 1530-х – 1540-х гг. С. М. Соловьев: по его мнению, после смерти Елены Глинской во главе управления страной оказались люди, преданные удельной старине и «не сочувствовавшие стремлениям государей московских». Однако своим эгоистическим поведением князья Шуйские, Бельские и Глинские лишили себя поддержки «земли», и потому их противодействие государственному порядку не имело успеха.

Полемизируя с этой точкой зрения, В. О. Ключевский, а затем С. Ф. Платонов отрицали политический характер боярских междоусобиц в 30-40-е гг. XVI в.; по мнению обоих ученых, упомянутая борьба явилась результатом личной или семейной вражды.

Дискуссия получила дальнейшее развитие в XX в. Тезис С. М. Соловьева об «антигосударственной» позиции бояр в период малолетства Грозного лег в основу концепции о временном торжестве «княжеско-боярской реакции» в 1530-х – 1540-х гг., надолго утвердившейся в советской историографии. Суть этой концепции наиболее четко выразил в своей книге (1958) И. И. Смирнов, писавший о попытке княжат и бояр «задержать процесс строительства Русского централизованного государства путем разрушения аппарата власти и управления... и возрождения нравов и обычаев времен феодальной раздробленности».

Попытка коллег И. И. Смирнова (А. А. Зимина, В. И. Буганова, В. Б. Кобрина) смягчить предложенную им формулировку указанием на то, что в годы «боярского правления» речь уже не могла идти о возвращении ко времени феодальной раздробленности и что соперничавшие группировки стремились не к разрушению государственного аппарата, а к овладению им в своекорыстных интересах, мало что меняла по существу. Все участники дискуссии разделяли тезис о прогрессивности самодержавной централизации, которой противостояла феодальная аристократия. Оценка «боярского правления» как эпохи реакции содержалась в абсолютном большинстве работ по истории России XVI в., вышедших в 1950-х – 1970-х гг.

Исследования о губной реформе (Н. Е. Носов), иммунитетных грамотах (С. М. Каштанов), поместном верстании (Г. В. Абрамович) высветили новые аспекты внутренней политики 1530-х – 1540-х гг., но не привели к пересмотру ставшей уже привычной концепции «боярской реакции» в годы малолетства Грозного.

Пересмотр этой концепции стал возможен после того, как в работах А. А. Зимина, Н.Е. Носова, В. Б. Кобрина 1960-х – 1980-х гг. был подвергнут ревизии тезис о борьбе прогрессивного дворянства с реакционным боярством, якобы противившимся централизации. В поисках альтернативного объяснения политической истории XVI в. советские исследователи в 80-х гг. обратились к оценкам, выработанным дореволюционной историографией. Так, А. Л. Юрганов в диссертации о политической борьбе в годы правления Елены Глинской (1987), пришел к выводу – вполне в духе концепции С. Ф. Платонова, – что конфликты того времени носили характер личного и кланового противоборства.

Зарубежные русисты обращались к истории 1530-х – 1540-х гг., главным образом, в связи с интересовавшими их специальными вопросами: проблемой престолонаследия (П. Ниче), местничеством (А. М. Клеймола), формированием боярской элиты (Х. Рюс, Г. Алеф, Н. Ш. Коллманн) и др. Из суждений обобщающего характера можно отметить вывод Н. Ш. Коллманн об определяющей роли родства и брака в московской политике, что, впрочем, вполне согласуется с представлениями С. Б. Веселовского и ряда других ученых о той эпохе.

В современной науке не предложено какого-либо комплексного объяснения событий 30-40-х гг. XVI в. В суждениях, высказываемых по данному вопросу в новейшей литературе, эклектично соединяются старые и уже скорректированные историографические представления. С одной стороны, заметна тенденция к некоторой «реабилитации» «боярского правления»: отмечается, в частности, ограниченный характер репрессий, сравнительно небольшое количество жертв (Р. Г. Скрынников). Как положительные явления оцениваются ликвидация уделов, проведение денежной и губной реформ, поместное верстание. С другой стороны, в вину боярским правителям ставится расхищение земель и государственных доходов и иные злоупотребления властью (В. Д. Назаров). Утверждается также, что дворцовые перевороты ослабляли центральную власть (В. В. Шапошник). Сама эпоха 1530-х – 1540-х гг., как и прежде, представляется в виде череды сменявших друг друга у власти группировок.

К этому следует добавить, что термин «боярское правление», которым одни авторы обозначают весь период малолетства Грозного, а другие – только время от смерти Елены Глинской до венчания Ивана IV на царство, – очень неточен и, скорее, лишь затемняет существо проблемы. Во-первых, на протяжении изучаемой эпохи сохранялся монархический строй, и все решения объявлялись от имени юного государя. Во-вторых, бояре (а также дворецкие, казначеи, дьяки) принимали активное участие в управлении страной не только во время малолетства Ивана IV, но и позднее, когда он достиг совершеннолетия. Более того, невозможно с точностью сказать, в какой именно момент юный царь начал править самостоятельно. Поэтому хронологические рамки так называемого «боярского правления» заведомо оказываются расплывчатыми и неопределенным.

По мнению диссертанта, концептуальной основой для нового «прочтения» истории 30– 40-х гг. XVI в. может служить понятие «политический кризис». Применительно к рассматриваемой исторической эпохе этот термин уже не раз употреблялся исследователями (Н. Е. Носовым, Н. Ш. Коллманн, В. М. Панеяхом), но систематический анализ проявлений кризиса в сфере внутренней и внешней политики страны, определение его хронологических рамок и последствий предприняты в данной работе впервые.

Источниковая база исследования. В ходе работы над диссертацией была предпринята попытка учесть все известные в настоящее время материалы, относящиеся к истории 30-40-х гг. XVI в., как опубликованные, так и архивные. С этой целью были проведены разыскания в архивохранилищах Москвы, Петербурга и Вологды; изучены также отдельные коллекции документов в Тайном государственном архиве Прусского культурного наследия (Берлин-Далем).

Что касается видов использованных источников, то каждая часть работы имеет свою специфику. Первая, событийная, часть исследования построена, главным образом, на нарративных источниках; вторая часть, которая посвящена структурам центрального управления, основана на актовом материале.

Незаменимым источником информации о перипетиях борьбы за власть при московском дворе в изучаемую эпоху остаются летописи. Крупнейшими официальными памятниками, в которых отразились события 30-40-х гг. XVI в., являются Воскресенская летопись и Летописец начала царства. Оба произведения очень тенденциозны, что порой ставит историка в сложное положение, особенно в тех случаях, когда эти летописи прямо противоречат друг другу (как, например, в рассказе об аресте удельного князя Юрия Дмитровского), а иных источников информации нет. К счастью, подобные ситуации возникают нечасто, поскольку ключевые эпизоды 30-40-х гг. XVI в. отразились не в одном – двух, а в трех-четырех различных летописных текстах, что дает возможность для сопоставлений и необходимых корректировок. Особо нужно подчеркнуть значение сравнительно раннего (конец 1540-х гг.) и хорошо осведомленного Постниковского летописца. Ценны также свидетельства новгородских и псковских летописей, которые представляют ряд эпизодов совершенно в ином свете, чем официальное московское летописание.

От царского архива XVI в. до нашего времени дошли только отдельные фрагменты, но среди сохранившихся дел есть настоящие жемчужины, как, например, челобитная и «запись» Ивана Яганова, тайного осведомителя великого князя при удельном Дмитровском дворе^². В том же ряду нужно упомянуть комплекс документов, относящихся к переговорам великой княгини Елены Глинской и митрополита Даниила с князем Андреем Старицким весной 1537 г., накануне его «мятежа»; часть этих грамот остается неопубликованной^³.

Тайны московского двора живо интересовали соседей Русского государства, поэтому немало сведений о политической жизни России 30-40-х гг. XVI в. сохранилось в источниках иностранного происхождения. Они, в частности, проливают свет на персональный состав опекунского совета при юном Иване IV в первые месяцы после смерти его отца, Василия III, и прямо говорят об особой близости правительницы Елены Глинской с кн. И. Ф. Овчиной Оболенским, о чем русские источники предпочитают деликатно умалчивать. Весьма информативны также показания перебежчиков о расстановке сил при московском дворе летом 1534 г., отложившиеся в архиве литовского гетмана Юрия Радзивилла^⁴.

Разумеется, многие слухи о событиях в Московии, которые пересказывали друг другу польские и литовские сановники, на поверку оказываются недостоверными. Но и они представляют несомненный интерес для исследователя как источник для изучения настроений и ожиданий, существовавших тогда в русском обществе.

Ключевое значение для исследования центрального правительственного аппарата и его функций имеют официальные акты. Их систематическое изучение применительно к описываемой эпохе было начато С. М. Каштановым, опубликовавшим хронологический перечень иммунитетных грамот 1506 – 1548 гг. В результате усилий нескольких поколений ученых за полвека, прошедшие со времени публикации этого перечня (1958), были выявлены, каталогизированы и частично изданы многие десятки грамот периода «боярского правления». Эта работа была продолжена в ходе настоящего исследования; в итоге на сегодняшний день удалось учесть 571 жалованную и указную грамоту, выданную от имени Ивана IV в 1534 – 1548 гг. (каталог этих документов помещен в Прил. I).

Для изучения карьер бояр, дворецких, казначеев и дьяков исследуемого периода важнейшим источником наряду с актовым материалом служат разрядные книги, в которых отмечались воеводские назначения и довольно точно (по сравнению с другими источниками) указывались придворные чины. Ценную информацию о положении того или иного сановника при дворе можно почерпнуть в посольских книгах, в которых помещались списки лиц, присутствовавших на дипломатических приемах. Для уточнения даты смерти интересующих нас лиц первостепенное значение имеют записи в монастырских вкладных книгах, особенно в Троицкой книге, в которой фиксировались точные даты поминальных вкладов.

В своей совокупности охарактеризованные выше источники составляют надежную основу для изучения поставленных в данном исследовании проблем.

Научная новизна работы. Диссертация представляет собой первый опыт комплексного монографического исследования истории России 30-40-х гг. XVI в. Предложенная в работе оригинальная концепция политического кризиса позволяет целостно и непротиворечиво объяснить драматические события указанного времени. Впервые в историографии выдвинут и обоснован тезис об отсутствии в допетровской Руси института регентства, несовместимого с формирующимся самодержавием; сделаны наблюдения о прерогативах государя и функциях его советников в русской средневековой монархии. По-новому и на более широкой источниковой базе рассмотрены такие дискуссионные сюжеты, как вопрос о персональном составе опекунского совета при малолетнем Иване IV, назначенного умирающим Василием III; статус и пределы полномочий Елены Глинской как правительницы при своем сыне; степень влияния придворной борьбы на состав дворцовых учреждений и на выработку решений в сфере внешней и внутренней политики; замысел и хронологические рамки так называемой губной реформы и многие другие проблемы.

Основные положения, которые выносятся на защиту:

С декабря 1533-го до конца 1540-х гг. Русское государство находилось в состоянии политического кризиса, обусловленного, в первую очередь, неспособностью юного монарха эффективно контролировать местнические счеты в гетерогенной среде придворной аристократии.
Особую остроту кризису в 30-е годы XVI в. придавала династическая проблема – реальные или предполагаемые претензии на престол со стороны дядей Ивана IV, удельных князей Юрия Дмитровского и Андрея Старицкого.
Затяжной характер кризиса, длительная политическая нестабильность в немалой степени были обусловлены отсутствием правового института регентства, идея которого, по-видимому, входила в противоречие с формирующимся самодержавием. Титул «регентши», часто прилагаемый в исторической литературе к имени великой княгини Елены, не имеет под собой оснований: мать Ивана IV действительно обладала большой властью в 1534 – 1538 гг. (хотя и не безграничной), но ее господство было оформлено как соправительство с сыном-государем, а не как регентство.
Кризис имел и социальные последствия: в силу персонального характера средневековой службы государевы дети боярские в 30-х – начале 40-х гг. XVI в. проявили «шатость»: не надеясь на милость малолетнего великого князя, одни из них бежали в Литву, а другие ориентировались сначала на удельных князей, а потом – на лидеров придворных группировок.
Вопреки устойчивым историографическим представлениям, дворцовые перевороты не приводили ни к полному обновлению правящей элиты, ни к резкой смене внутри- или внешнеполитического курса. Относительная автономия дворцовых ведомств и дьяческого аппарата объясняет возможность проведения крупных административных мероприятий (монетной реформы, введения губных учреждений на местах, всероссийской земельной переписи и поместного верстания) даже в разгар придворной борьбы.
Политический кризис 30-40-х гг. XVI в., как в зеркале, отразил характерные черты тогдашней русской монархии: и ее архаическую средневековую природу (особенно в сравнении с современными ей государствами Западной Европы), и свойственные ей институциональные слабости (отсутствие института регентства, нерешенность вопроса о порядке наследования престола – по прямой или боковым линиям).
Вместе с тем, кризис показал, что при всех своих слабостях московская политическая система второй четверти XVI в. обладала немалым запасом прочности: процесс делегирования власти в значительной мере смягчал негативные последствия пребывания на престоле малолетнего государя. Если контроль за придворной элитой и представительство во внешнеполитической сфере по-прежнему составляли неотъемлемые прерогативы великого князя или царя, то повседневное управление (выдача жалованных и указных грамот, суд и т.п.) вполне могло осуществляться без его непосредственного участия: эти функции находились в ведении дворецких, казначеев и дьяков.

Blog

Политический кризис в России 30-40-годов XVI века (борьба за власть и механизм управления страной)

Содержание