Geum.ru

И. И. Ипатов Воспоминания военного геодезиста

Вид материалаДокументы

Содержание


III. 63-й Геодезический отряд (г. Иркутск)
III-1. Работа в Монголии
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6
8 июля 1945 года мы с Балдычевым прибыли в Череповецкий военкомат. Несколько дней мы пробыли в Череповце, пока не укомплектовали группу для отправки на пересыльный пункт в г. Вологду. Там собрали призывников со всей Вологодской области. Нам, окончившим 10 классов, стали предлагать поступить в военное училище. Предлагали на выбор несколько разных училищ. Мы с Генкой Балдычевым решили поступить в топографическое училище, хотя не очень знали, чем занимаются топографы, но училище было в Ленинграде. Это во многом и явилось основой нашего решения. На Вологодском пересыльном пункте была собрана группа из 10 человек, желающих поступить в это училище. Фамилии всех товарищей, с которыми мы вместе приехали в училище, я не помню, но с некоторыми из них осталась дружба на всю жизнь. Это Василий Николаевич Лапов и Сергей Сергеевич Дмитриевский. Нас посадили в "теплушку" и отправили в Ленинград. Ленинград в то время еще был в развалинах.

Все прибывшие в училище были разбиты на две группы. Одну группу, в которую попали и мы с Балдычевым, отправили работать на подсобное хозяйство училища на Карельский перешеек, а другая группа стала сдавать вступительные экзамены.

На подсобном хозяйстве, которое располагалось на территории, отошедшей к Советскому Союзу после войны с Финляндией, были видны следы войны (минные поля, разбитые доты, траншеи). Проработали мы там около 20 дней, пока не сменили нас товарищи из второй группы, уже сдавшие экзамены и одетые в военную форму. Мы же были на подсобном хозяйстве в гражданской одежде.

В этой группе во время переезда из Ленинграда на подсобное хозяйство перевернулась одна автомашина. Погиб один курсант. Он во время войны был старшиной, провоевал всю войну. Было ранено несколько человек. Рехмунову, с которым позже мы вместе служили в Иркутске, повредило руку так, что она не совсем полностью разгибалась, хотя работала. По этой причине Рехмунов не поступил в академию.

Вступительные экзамены я сдал успешно и был зачислен курсантом училища. Моему школьному товарищу Генке Балдычеву не понравилась профессия топографа, и он специально не сдал экзамены. Ему выдали документы явиться обратно в Вологодский пересыльный пункт. Он решил поступить в Ленинградский университет, вскрыл пакет, в котором был и аттестат об окончании 10 класса. В университет его не приняли, так как он уже считался призванным в армию. Ему пришлось срочно подавать телеграмму отцу (полковнику), который приехал и помог Генке поступить в Ленинграде в военно-морское училище. Пока я учился в Ленинграде, мы с Балдычевым часто встречались. После окончания училища я больше не встречал Балдычева. От знакомых я слышал, что после увольнения из армии в звании капитана 1 ранга он остался жить в Калининградской области.

Мои два другие школьные товарища Сергей Пушменков и Петя Шмонин поступили в Ленинграде в Станко-инструментальный институт. Шмонин, которому из дому не могли материально помогать, через полгода поступил работать на завод. Сергей Пушменков закончил Ленинградский политехнический институт, куда он перешел из станко-инструментального института после первого курса.

Мы с Сергеем часто встречались и в Ленинграде, где он работал, и в Москве у нас. Сергей Александрович Пушменков – лауреат премии Совета Министров СССР и Государственной премии СССР, работал главным конструктором одного из КБ в Ленинграде.

На первом курсе училища мне приходилось трудно (отставал я по физической, строевой и огневой подготовке). Нам ( а нас таких было много) приходилось заниматься дополнительно рано по утрам и поздно по вечерам. К концу первого курса у меня (как и у большинства курсантов этой группы) были хорошие оценки по указанным выше дисциплинам. По специальным и общеобразовательным дисциплинам я имел отличные оценки. Учебные занятия в училище продолжались 8 часов, а вечером еще 3 часа самоподготовки.

Размещались мы в казарме, спали на двухярусных койках. Как и все курсанты, ходил я в наряд на разные посты. Тяготы военной службы меня не беспокоили, а кормили нас хорошо. Когда я после первого курса приехал домой в отпуск, то меня было трудно узнать, вырос на 15 сантиметров и окреп.

На первых двух курсах не было разделения по специализациям (геодезисты, топографы, картографы). Все учились по одной программе. В конце первого курса мы поехали на практику (мензульная съемка и геодезические работы) в Боровический район Новгородской области. Курсанты всего нашего учебного отделения жили в одной деревне по 2-3 человека на квартирах, которые снимало училище. Ходили в деревенский клуб в кино и на танцы, даже участвовали в самодеятельности.

На первом курсе были еще лагерные занятия (тактика, строевая, физическая, огневая подготовки). Лагерь располагался недалеко от г. Боровичи на возвышенном, песчаном берегу реки Мета. Место очень красивое, но мне там пришлось мало побыть. На одном из занятий по тактике мне гранатой (деревянной болванкой) разбили плечо. Несколько дней я пробыл в лазарете, а потом вместе с Мартьяновым, у которого разболелась нога, нас отправили в деревню, где мы проходили практику. После второго курса наше учебное отделение заняло первое место и было награждено кипрегелем. Как и после первого курса снова выехали на практику. В этот раз мы по 2-3 человека жили в разных деревнях. Начальник спецотделения периодически проверял нашу работу. Летом 1947 года курсанты нашего спецотделения участвовали в постройке геодезического знака (сигнала). Постройкой руководил капитан А.Е. Пинчук.

После второго курса я вообще не был на лагерных занятиях. При переходе из деревни в лагерь повредил ногу и был положен в больницу в г. Боровичи. Там я пролежал все время, пока проходили лагерные занятия.

В 1947 году в училище вместо учебных топографических отрядов вводится общевойсковая организация подразделений (батальон, рота, взвод). С третьего курса в училище вводится специализация (геодезисты, топографы и картографы). Я решил стать геодезистом. Третья рота второго батальона была геодезической. Командовал ротой майор М.Н. Агафонов. Два взвода в этой роте были из первокурсников, а третьим был наш взвод выпускников. Некоторым курсантам после второго курса были присвоены сержантские звания, они были назначены командирами отделений и помощниками командиров взводов у первокурсников. В их числе были В.Н. Лапов, с которым мы вместе прибыли из Вологды с пересыльного пункта, и Г.Е. Лазарев, с которым я учился в одной группе на первом и втором курсах. И с Лаповым и с Лазаревым я поддерживаю дружеские отношения и сейчас. Василий Николаевич Лапов закончил военную службу начальником отдела в ВТУ ГШ, а Георгий Евграфович Лазарев – заслуженный полярник – получил звание Героя Советского Союза, доктор технических наук. Командиры отделений спали вместе со своими отделениями, а занимались вместе со всеми нами третьекурсниками. Летом 1948 года после третьего курса была геодезическая практика.

Выпускные экзамены по тактике, строевой, огневой и физической подготовкам проводились в лагере. Учитывая то, что я практически почти совсем не был на лагерных занятиях после первого и второго курсов, на выпускном экзамене по тактике я получил удовлетворительную оценку. Но, несмотря на эту удовлетворительную оценку, я был выпущен из училища по второму разряду, так как имел более 80 % отличных оценок. Всего в том году по первому и второму разрядам было выпущено около 20 % курсантов. Курсанты Гридченко Г.Б., Осипов Е.А. и Халугин Е.И. были занесены на доску почета училища. Выпускники училища, обучавшиеся по 3-х годичной программе, получили хорошую теоретическую и практическую подготовку по всем трем специальностям.

Выпуск из училища в 1948 году состоялся только 31 декабря, хотя выпускные экзамены закончились в августе. В сентябре часть курсантов была направлена на демаркацию границы с Румынией, а остальным курсантам был предоставлен отпуск на 1,5 месяца. После отпуска мы вернулись в Ленинград и до конца декабря ждали выпуска. В этот период часто организовывались походы в театр, экскурсии по историческим местам Ленинграда.

Курсанты училища участвовали в парадах. На одном из парадов наше училище после прохождения было оставлено в Зимнем Дворце в качестве дежурного подразделения. Мы из окон Зимнего Дворца смотрели парад техники и демонстрацию.

Еще в детстве я хорошо ходил на лыжах, поэтому в училище занимался в лыжной секции, выступал в соревнованиях, проводимых на реке Неве. Вместе со мной в лыжной секции занимался В.А. Антюфеев, который позже был начальником училища.

Во время учебы в училище я не очень часто гулял по городу Ленинграду. Во время увольнений в выходные дни я часто навещал тетю Анну Васильевну, которая с семьей жила в Ленинграде недалеко от училища. Там собиралась молодежь: две дочери тети (Елена и Кира), их знакомые, а также тетя Зоя (студентка, моего возраста) и две двоюродные сестры (Лия и Римма), которые учились в Ленинграде в ФЗУ. Иногда во время увольнений я встречался с бывшими одноклассниками, учившимися в Ленинграде (Пушменковым, Шмониным, Фигуриной). Иногда ходил к Генке Балдычеву в военно-морское училище.

И вот наступил день выпуска из училища. Сначала нас сфотографировали с накладными погонами (не знаю, зачем это было нужно), затем получение и подгонка лейтенантской формы, построение, объявление приказа о присвоении воинских званий "лейтенант" и о назначении на должности. Я был назначен на должность триангулятора II разряда в 63-й геодезический отряд (г. Иркутск). Выпускной вечер я не очень хорошо помню. Нам разрешалось пригласить на вечер своих знакомых. Я пригласил свою бывшую одноклассницу Женю Фигурину с подругой. Они учились в медицинском институте. Как всегда, были танцы, игры.

После выпускного вечера мы распрощались с однокурсниками и разъехались по разным городам страны.


III. 63-й Геодезический отряд (г. Иркутск)

Геодезические работы на Дальнем Востоке, в Монголии, в Забайкалье

В январе 1949 года после окончания училища в 63-й геодезический отряд были назначены шесть лейтенантов. После выпускного вечера пятеро холостяков вместе отправились в Иркутск на поезде. Вместе со мною ехали Леша Гринь, Леша Красильников, Вася Мартынихин и Женька Рехмунов. Шестой выпускник Арнольд Лопер вместе с женой приехали на несколько дней позже.

Иркутск встретил нас сильными морозами (до 40°). Нам объявили, кто в какое геодезическое отделение назначен, представили начальников отделений. Я попал в 3-е отделение, начальником которого был майор Ильин Леонид Григорьевич. Начальник отделения познакомил меня с офицерами отделения и назначил командиром взвода. Во взводе были солдаты разных национальностей, многие по возрасту старше меня, участники войны с Японией. Январь и февраль 1949 года были очень холодными. Я был в сапогах, валенок не было. Занятия по тактике проводили на реке Ангара.

При первой же встрече с нами командир отряда объявил, что жилплощади для нас в отряде нет, нужно искать частные квартиры. Командиру взвода часто нужно было приходить в роту к подъему и быть там до отбоя, поэтому квартиру пришлось искать поближе к части. Мы все пятеро устроились недалеко друг от друга. Мы с Лешей Гринь поселились вместе и спали на одной кровати. В этой же комнате (довольно большой) спали и хозяева Дмитрий Андреевич и Александра Васильевна Бутовы.


III-1. Работа в Монголии

В полевой сезон 1949 года отряд выполнял полевые работы в Монголии. Прокладывались ряды триангуляции 2 класса, а от них ряды 3 класса, которые заканчивались в районе пересечения каркасных маршрутов аэрофотосъемки. В дальнейшем мы должны были на пересечении каркасных маршрутов определить координаты четырех хорошо опознанных на снимке точек, а также отдешифрировать аэрофотоснимки с составлением эталонов для опознавания некоторых объектов (солончаки, пески, кустарник и др.).

В начале апреля я передал командование взводом другому офицеру и стал готовиться к выезду в Монголию для заготовки леса для нашего отделения, необходимого для постройки геодезических знаков (туры, пирамиды). Начальник отделения дал подробное описание, сколько стволов и каких размеров нужно заготовить.

Четвертого апреля мы на автомашинах с командой солдат и продовольствием на месяц поехали в Улан-Батор для уточнения районов заготовки леса. До Улан-Батора нас сопровождал представитель штаба отряда. От каждого геодезического отделения ехал один офицер с командой. В Улан-Баторе нам определили районы, в которых каждое из отделений может заготавливать лес. Нам с Фоминым Валентином Васильевичем выделили один район, в котором мы должны заготавливать лес каждый для своего отделения. Так как Фомин работал в отряде второй год, то он был назначен старшим нашей группы.

В первые дни я, работая вместе с солдатами, установил сколько бревен и какого размера можно заготовить в день. На основе этого были установлены нормы, выполняя которые, можно заготовить лес в назначенные сроки. В дальнейшем я следил, чтобы эти нормы ежедневно выполнялись.

Место для заготовки леса было очень красивым. Сосновый лес рос на небольших холмах недалеко от дороги, около которой мы должны были сложить срубленный лес в штабеля. Эти холмы были отрогами небольшого хребта тоже покрытого лесом. Там водились горные бараны и козы, но нам некогда было охотиться. Жили в палатках, пищу готовили на кострах. К назначенному сроку бревна всех размеров были заготовлены, осталось вывезти лес к дороге и сложить в штабеля.

В конце апреля в моей команде заболел солдат (подозрение на дизентерию), пришлось ехать к врачу в ближайший крупный населенный пункт (где-то более 100 км). Там работал русский врач, с которым Фомин был знаком по прошлому году. По дороге к врачу несколько монголов попросили подвести какие-то бочки и коробки. По инструкции я не имел прва делать этого, но мы ехали без груза (в кузове машины были только больной солдат и водитель с машины Фомина, которого мы взяли по указанию Фомина). Я разрешил погрузить вещи. Когда приехали в поселок, я с солдатом пошел к врачу, а шоферам сказал, чтобы они довезли монголов до нужного им места в данном населенном пункте.

Врач осмотрел больного и установил, что ничего серьезного у больного нет, выдал лекарства и попросил не назначать солдата на работу три дня. Пригласил он нас с Фоминым приехать к нему на Первое Мая. Об этом он договаривался с Фоминым раньше, когда мы ехали из Улан-Батора. Мы вернулись обратно и продолжали работу.

Первого Мая, убрав и запечатав в ящиках оружие и режущие инструменты, проинструктировав сержантов, мы на машине Фомина поехали встречать Первое Мая у врача. Как предчувствуя неладное, мне никак не хотелось ехать, но Валентин Васильевич уговорил меня, и мы поехали.

В самом разгаре празднования мы услышали гул машины. Это приехал мой шофер и с ним в кабине один солдат, немного умеющий водить машину. Шофер сказал, что он ранен. Мы срочно показали его врачу – рана ножом в спину. Врач положил его в стационар и сказал, что если задето легкое, то через день отправит его в Улан-Батор.

Оказалось, что когда я возил к врачу больного солдата, шофера при разгрузке монгольских бочек отсосали в камеру из одной бочки немного спирта. Кроме того, они еще взяли с монголов деньги, сославшись на меня.

Первого мая, когда мы уехали, солдаты разделили спирт и выпили. Некоторым этого оказалось мало, они пошли в юрту к монголам. Там один солдат из моей команды, узбек по национальности, взял где-то монгольский нож и ударил шофера ножом в спину без всякой ссоры. Правда, шофер иногда подшучивал над этим солдатом. Раненый шофер вел машину порядка 100 км.

Оставив раненого в больнице, мы перегнали две машины с одним шофером в лагерь, где мы жили. Близился день приезда отделений. Нам нужно было вывезти лес к дороге и сложить в штабеля. На двух машинах с одним шофером заготовленный лес был вывезен к дороге и складирован.

По приезду начальства был проведен разбор происшествия, наказаны виновные. Фомин, как старший, получил 5 суток домашнего ареста за пьянку в команде, а я – 5 суток домашнего ареста за использование автомашины не по назначению. Раненый шофер поправился, легкое не было задето. Это было почти за 37 лет моей службы первое и единственное взыскание.

После приезда на базу отделения (не помню, как назывался населенный пункт, расположенный на высоком хребте) начальник отделения дал задание каждому офицеру отрекогносцировать один геодезический пункт и построить на нем какой-то знак (пирамиду, тур). Он забрал все автомашины и уехал за лесом, оставленным под охраной солдат.

К его приезду офицеры отделения выполнили задание, построив по пирамиде или туру, что было необходимо по обстановке. Я построил небольшую пирамиду, первую в моей практике. Работу приходилось выполнять на лошадях, нанятых у монголов.

Затем, уточнив задания, получив необходимое количество леса, продукты, солдат, карты, деньги, транспорт, исполнители разъехались по своим участкам. Мне автомашины не дали. Начальник отделения приказал старшине отделения на штабной машине отвезти меня на участок и вернуться с машиной. Я должен был нанимать у монголов транспорт (лошадей, верблюдов), поэтому разместился недалеко от монгольских юрт у колодца. Поставили палатки и стали договариваться с монголами о найме транспорта. Не я, не один солдат (а их было четыре) не знали ни слова по-монгольски. Удалось установить, что недалеко (у другого колодца) живет "дарга" (начальник). Хотя лошади и верблюды были собственностью монголов, мы могли лошадей и верблюдов у монголов взять только с разрешения "дарги" (типа нашего председателя сельсовета). Это был молодой человек, отслуживший срок действительной службы в монгольской армии. Он знал несколько русских слов, умел читать и писать по-монгольски. С его помощью нам через несколько дней удалось нанять лошадей и двух проводников. Лошади были мало объезженные. С трудом мы построили одну пирамиду, в дальнейшем отказались от лошадей, стали нанимать верблюдов с проводником. Как правило, проводником был хозяин верблюдов. С верблюдами тоже было работать трудно, они плохо слушались нас. За время работы я дважды падал с верблюда. Один раз неожиданно груженый верблюд резко развернулся, и бревном меня сбило с верблюда, на котором я ехал. Я сильно расшибся.

Денежные документы о найме транспорта и проводников оформлялись на дух языках. Я писал на русском, а монгол на обороте листа писал что-то на монгольском. Цифры на обеих сторонах листа были одинаковыми.

"Дарга" часто приходил к нам в палатки. В результате общения мы немного изучали монгольский язык, а он – русский язык. К концу полевого сезона мы довольно сносно разговаривали с ним на разные темы на неизвестно каком языке (смесь монгольских и русских слов). Монголы, которые жили в юртах рядом с нами, хлебом не питались. Вместо хлеба у них был сушеный сыр, который нельзя было разжевать, нужно было сначала хорошо размочить. У них были верблюды, лошади, овцы. Особенно ценились верблюды, за ними монголы ухаживали особо. У каждого хозяина верблюдов было не много.

Технических трудностей в работе я не испытывал, работа выполнялась успешно, с солдатами мы нашли общий язык, повар был хороший. Начальник отделения приехал на проверку тогда, когда у меня основная часть работы была уже выполнена. Он привез продукты, проверил ведение журналов, побеседовал с солдатами и указал дату, когда приедет автомашина забирать нас.

Палатки наши стояли в степи около колодца, никаких деревьев не было, только небольшие кусты саксаула. Примерно в 10 километрах от палаток были отроги хребта, поросшие кустарником. В степи водились козы и куланы, других животных не было.

По совету бывалых людей в Иркутске я запасся винтовочными патронами. Среди солдат охотников не было. Я тоже не охотник, но один раз я подстрелил козу от палаток далеко, ближе к отрогам хребта. Я не знал, что и делать с ней, тащить до палаток далеко. Коза была еще живая. Мимо проезжал монгол на двух верблюдах. Он остановился, добил козу, выпустил у нее внутренности, положил козу на верблюда, привязал ее веревкой к верблюду, вручил мне верблюда и закрыл рукой один глаз. Я понял, что верблюда нужно отдать одноглазому монголу, который жил недалеко от наших палаток. Я поблагодарил монгола и пошел к палаткам, ведя за веревку верблюда. Верблюда солдаты отвели к одноглазому монголу и отдали ему. На следующий день монгол, который дал мне верблюда, пришел к нам и был чем-то недоволен. Мы предложили ему деньги, но он отказался взять их. Оказалось, что солдаты забыли отдать веревку, которой коза была привязана к верблюду. Веревка у монголов очень ценилась. Козу мы съели, а шкуру отдали монголу, который помог мне.

Кроме коз в степи, где я работал, гуляли табуны куланов (диких лошадей). Когда ехала машина, то куланы обязательно пересекали ей дорогу.

В назначенный начальником отделения день на автомашине за нами приехали шофер и еще один солдат. Они сказали, что нужно торопиться, иначе протухнет мясо. По дороге прямо из кабины машины они убили пять куланов. Обратно мы поехали по машинному следу. Четырех взрослых куланов, выпустив из них внутренности, мы погрузили в кузов машины, а пятого (небольшого) уже расклевали птицы. Когда мы вернулись на базу отделения, там было уже довольно холодно. Куланов отдали старшине отделения. Солдаты (а их к этому времени на базе отделения собралось больше 20), пока мы жили на базе отделения до начала следующего этапа работ, съели мясо куланов полностью.

По прибытии на базу отделения после выполнения первого этапа работы начальник отделения дал нам с Арефьевым А.С. и Максимовым Н.П. задание отнаблюдать на одном пункте, на котором не смог отнаблюдать один из младших специалистов, работавших в нашем отделении. Сам начальник отделения тоже поехал с нами, так как без результатов измерений на этом пункте нельзя было вычислять координаты пунктов сети, развитой нашим отделением. Сложность этой работы заключалась в том, что пункт, на котором не были закончены работы, располагался на вершине горы, а часть окружающих пунктов – внизу на равнине. Снизу вверх была хорошая видимость, а сверху вниз – ничего не видно, да и расстояние между пунктами было большое. После краткого совещания было принято решение: на пунктах, расположенных на равнине, разжечь костры на центрах пунктов и наблюдать не на визирные цилиндры, а на костры. Работа была выполнена успешно. Было довольно прохладно, поэтому мы были одеты в телогрейки.

Закончив эту работу, начальник отделения уехал в Улан-Батор за аэрофотоснимками, на которых мы должны выполнять второй этап работ.

На базе отделения собрались все исполнители работ (офицеры и сверхсрочники). Под руководством заместителя начальника отделения мы приступили к проверке и обработке материалов полевых измерений. Нужно было вычислить координаты пунктов, которые будут использоваться на втором этапе работ.

Мы с капитаном Арефьевым Анатолием Сергеевичем и старшим лейтенантом Максимовым Николаем Петровичем разместились в монгольской юрте, купили барана и по очереди готовили себе пищу на печке, которая была в юрте.

К приезду начальника отделения координаты пунктов были вычислены. Начальник отделения привез аэрофотоснимки, и мы приступили к выполнению следующего этапа полевых работ. Мне предстояло определить координаты четырех, хорошо опознаваемых на снимке точек на двух пересечениях каркасных маршрутов, а также отдешифрировать снимки на двух трапециях, сделать эталоны объектов, которые можно отдешифрировать камерально. Не дешифрируемые по эталонам объекты (геодезические пункты, колодцы и др.) нанести на снимки в поле. Для выполнения этих работ мне дали автомашину (старую полуторку), четырех солдат, продукты на две недели.

По дороге на первое пересечение каркасных маршрутов мы убили кулана. Объем работ здесь оказался очень большим. Мне пришлось сначала определить координаты еще двух геодезических пунктов, а потом уже определять координаты четырех точек на снимке, прокладывая систему полигонометрических ходов. На первом пересечении каркасных маршрутов мы проработали 12 дней, съели почти всего кулана. Продуктов осталось много.

Второе пересечение каркасных маршрутов было на расстоянии порядка 80 км от первого. Я знал, что там нет колодцев, поэтому мы наполнили водой всю имеющуюся у нас тару для воды, даже бочки из-под бензина. Объем работ здесь был не очень большой, трудность была только в опознавании на снимке определяемых точек. Работу закончили за три дня, но за это время ветром перегнало песок, трудно было выехать, машина буксовала. Хорошо, что у нас осталось одно бревнышко длиной 3 метра. Подкладывая под колеса это бревнышко, мы ехали 5 километров 6 дней.

Начальник отделения на розыски нас послал автомашину, но она не могла проехать в район, где мы находились. Продукты у нас были, а вот с водой было плохо. Оставшаяся вода была с запахом бензина и теплая, так как жара в это время в степи была около 30 градусов, хотя уже был октябрь.

Выбравшись из песков, мы около одного из колодцев устроили банный день (помылись, постриглись, побрились, постирались). Еще несколько дней затратил я на оформление снимков, составление эталонов дешифрирования. Вместо двух недель мы пробыли в поле 25 дней.

После завершения всех работ по привязке и дешифрированию аэрофотоснимков наше отделение выехало на базу отряда (пос. Чиндамани). Там мы были всего несколько дней, затем поехали в Улан-Батор. Отъезд нашего отделения в Улан-Батор ускорило одно небольшое происшествие. Офицеры ходили обедать в монгольскую закусочную (столовую). Один раз Арефьев А.С. и Максимов Н.П. немного "перебрали", выпив лишку. Выйдя из столовой, они взяли у монголов верблюда, один сел на верблюда, а другой за веревку повел верблюда за собой. Сзади шла толпа ребятишек и взрослых монголов. Эта процессия прошла мимо окон помещения , в котором располагалось командование части. Командир отряда тут же вызвал нашего начальника отделения и приказал отделению немедленно уехать. Мы погрузились и поехали. Я ехал первым на полуторке. Только выехали из поселка, как у полуторки спустил баллон. Я отъехал в сторону от дороги и остановился, следующая машина встала рядом, а за ней все остальные. Начальника отделения с нами не было.

На этой остановке Максимов, еще не совсем протрезвев, устроил небольшой концерт, забрал у монгола лошадь и поехал кататься вокруг монгольских юрт, не слушая возражений хозяина лошади. Его долго не было. Мы поставили палатки и расположились на ночлег.

В Улан-Баторе (вернее рядом с Улан-Батором) отряд разместился в двух зданиях. В одном здании разместились все прибывшие офицеры. Здесь были оборудованы места для работы. В другом здании (сарае) сложили все имущество ранее прибывших трех геодезических отделений. Мы сложили свое имущество также в этом сарае. Прибывшее после нас одно геодезическое отделение и наш начальник отделения сложили свое имущество в другом сарае (в первом уже не было места), несколько удаленном от первого сарая и от здания, где жили офицеры.

В Улан-Баторе мы ожидали сбора всех отделений и отправки в Иркутск по недавно построенной железной дороге Наушки-Улан-Батор. Из Иркутска отряд добирался в Монголию своим ходом на автомашинах.

Седьмого ноября офицеров отряда пригласили смотреть парад монгольских войск, который проводился в Улан-Баторе. Вечером был салют, который мне понравился больше, чем салюты в Ленинграде, когда мы были в училище. В этот день я был в гостях у одного из монгольских офицеров, который учился одновременно с нами в Ленинградском Военно-Топографическом Училище. Он жил вдвоем с матерью в юрте, где было очень чисто, уютно. В то время в Улан-Баторе рядом с хорошими кирпичными домами стояли юрты. В китайских столовых, которых было много в Улан-Баторе, хорошо кормили и не очень дорого. В магазинах были в основном наши советские товары, монгольских было мало.

В один из выходных дней (сразу же после ноябрьских праздников) мы с товарищами гуляли по Улан-Батору, ходили по магазинам и заметили, что наш отрядный водовоз не первый раз проезжал мимо. Нам пора было возвращаться, и мы пошли к себе. При выходе из города заметили в районе расположения отряда клубы дыма и огонь. Это горел сарай с имуществом, сложенном в нем. Мы застали догорающие головешки. Геодезические приборы и оружие тоже сгорели. Причина пожара до сих пор неизвестна. Вокруг сарая ходил часовой, в сарае никого не было. При тушении пожара никто не пострадал. Командира отряда судили (потом он был реабилитировали). Первый эшелон, который открывал железную дорогу Улан-Батор-Наушки, был наш эшелон с обгорелыми остатками имущества. Уцелело только то имущество, которое хранилось в другом сарае. Это было имущество геодезического отделения, которое последним прибыло в Улан-Батор. Результаты полевых работ сохранились полностью, так как они были в доме, где размещались офицеры.

Так закончился мой первый полевой сезон. За успешное выполнение производственного задания в 1949 году начальник отделения дважды (после окончания работ первого и второго этапов) объявлял благодарность. Командиром отряда в августе 1949 г. мне была объявлена благодарность, а в ноябре 1949 г. было снято наложенное в мае дисциплинарное взыскание.

По прибытии в Иркутск мы приступили к выполнению камеральных работ (окончательная обработка результатов полевых измерений).

В январе 1950 года мне был предоставлен отпуск с поездкой на родину, ехал на поезде с двумя пересадками.

Зимой 1949-1950 г.г. Я уже не был командиром взвода, нас сменили вновь прибывшие в отряд молодые офицеры. Среди них был лейтенант Петров Василий Тихонович, с которым я дружил долгие годы, бывал у него в Риге, где он был командиром отряда.