Валерий овчинников тихий ангел размышленья

Вид материалаДокументы

Содержание


М. Лермонтов
Покупки на Alib.ru
Мерило человечности
Над подшивками «Нивы»
Дух премудости
Идея Мировой Души
Дух Святой являет Себя в Мире как Мировой Дух
Благоволение муз
Тупики человекобожия
Формула вдохновения
Духовная прозрачность
Математическая зависимость
Тайны вечного творенья
Жизнь и поэзия
Воссоздание прообраза
Искра откровения
Слияние световых потоков
Покрывало сатаны
Два слуха
Подобный материал:
  1   2   3



ВАЛЕРИЙ ОВЧИННИКОВ


ТИХИЙ АНГЕЛ РАЗМЫШЛЕНЬЯ


Записки библиофила


Не ищу чертогов мне бы

Тихий уголок

Где бы я при скромном хлебе

Честно мыслить мог.


Яков Голосовкер


ПРЕДИСЛОВИЕ


Гнездовая статья


В поисках значений слова «благодать» я заглянул однажды в «Словарь современного русского литературного языка» и наткнулся на неизвестное четверостишие:


Уединение, труд, размышление,

Книги, перо и тетрадь… –

В них ты для сердца найдешь исцеление

И для ума благодать.1


В соответствии с принятой системой сокращений фамилий авторов и названий произведений, следовало указание на источник: «Полон. М-е». «По-видимому, Полонский! – мелькнула мысль. – Надо посмотреть в томике Малой серии “Библиотеки поэта”2». Но, к великому сожалению, означенного стихотворения в данном издании обнаружить не удалось.

Отыскав на следующий день в одной из местных библиотек двухтомник Полонского3, я пережил новое разочарование: искомого произведения в нем не оказалось. Однако предпринятые разыскания оказались не безуспешны: в сборнике для детей, любезно предложенном сотрудницей Центральной городской библиотеки, бросилось в глаза неизвестное мне стихотворение «Мгновения» (1897):


...Неведомый и девственный родник,

Святых и чистых звуков полный.

М. Лермонтов


В дни ль уединения

Скучного, досужного,

Или в час томления, –

В час, когда надменное

И не откровенное

Сердце снова мается,

Редко, но случается,

Что наш ум подавленный

Жизнью подневольною,

Рабскою работою,

Или обесцвеченный

Суетной заботою,

Вдруг, как бы встревоженный

Искрой откровения,

Чутко ждет иль чувствует,

Что вот-вот подкрадется

То, что в нем отсутствует, –

Нечто вдохновенное,

В красоту повитое,

Всем сердцам присущее,

Всеми позабытое,

Нечто несомненное,

Вечно неизменное,

Даст нам успокоиться –

Промелькнет и скроется!


Ночью ль благодатною,

В сладкий час свидания,

В утро ль ароматное,

Свежее, согретое

Лаской расставания,

Как ни очарованы

Мы земной усладою,

Как мы ни спасаемся

В миг самозабвения

От самосознания,

Все ж мы просыпаемся,

Счастьем удрученные,

С чувством сожаления

Или сострадания:

То над нами носится

Тень воспоминания,

Или в душу просится

Смутное предчувствие

Близкого, обидного

Разочарования.

И тогда случается,

К сердцу приласкается

Чувство беспредельное,

Светлое, далекое,

Счастье неизменное,

Нечто беспечальное

Вечно идеальное,

Даст нам успокоиться –

Промелькнет и скроется!4


Мило-невозможное


«Мгновения» не были напечатаны в более солидных изданиях, скорее всего, по идеологическим соображениям и оказались в детской книжке, вероятно, по недосмотру издателей: цензура детской литературы не была такой тщательной…

В любом случае «Мгновения» Полонского – безусловный шедевр, на фоне которого стихотворение Тютчева из той же гнездовой статьи5, кажется менее выразительным:


Так, в жизни есть мгновения –

Их трудно передать,

Они самозабвения

Земного благодать.

Шумят верхи древесные

Высоко надо мной,

И птицы лишь небесные

Беседуют со мной.

Все пошлое и ложное

Ушло так далеко,

Все мило-невозможное

Так близко и легко.

И любо мне, и сладко мне,

И мир в моей груди,

Дремотою обвеян я –

О время, погоди!6


Покупки на Alib.ru


Так или иначе, оба стихотворения Полонского были ранее где-то опубликованы, но где? Надо посмотреть в самой авторитетной Большой серии «Библиотеки поэта»7. Найти требуемую книгу на букинистическом сайте Alib.ru8 не составило труда, однако очередное приобретение не оправдало моих надежд: вышеупомянутые произведения там отсутствовали. Также весьма огорчило отсутствие обычного в других изданиях этой серии алфавитного указателя стихотворений поэта.

В примечаниях Б.М. Эйхенбаума упоминается «Полное собрание стихотворений» Полонского 1896 года. Данный пятитомник был мне явно не по карману. Кроме того, «полное собрание», вряд ли можно считать полным, если «Мгновения» датируются 1897-м годом. Однако я нашел соломоново решение: относительно дешево скупил в розницу первые 4 тома «Полного собрания». Стихотворения Полонского занимают в нем первые три тома, и вероятность найти в них таинственное «М-е» была довольно высока.

И что же? Изучив оглавления новоприобретенных томов, указанного названия я так и не обнаружил! В отчаянии стал просматривать тексты всех опубликованных стихотворений, выискивая четверостишие из гнездовой статьи словаря. И – о, чудо! – нашел его на 435-й станице первого тома под названием «Т-е»:


Т-е


Все допытай, – все узнай, моя милая,

Что отравляет тебя…

Тупость вражды – или дружба постылая,

Общество или семья?..

Гложет ли сердце твое страсть недужная

Тайная, с болью глухой?

Иль суета, – не тебе, людям нужная,

Губит твой бедный покой?

Кто б ни губил, – не щадя отравителя

И перестань быть щитом.

Тех, кто не может найти утешителя

В собственном сердце своем.

Уединись, если нужно, – и с твердостью

В угол наш свой не пускай;

Смейся над нашей обидчивой гордостью,

Нашу тоску – презирай.

Уединение, труд, размышление,

Книги, перо и тетрадь… –

В них ты для сердца найдешь исцеление

И для ума благодать.


Первая удача воодушевила на продолжение поиска первоисточника «Мгновений». Просматривая список книг, продаваемых на Alib.ru, я встретил там собрание стихотворений и поэм Я.П. Полонского, опубликованное в Библиотеке поэта в 1935 году. Поразил объем книги: 783 страницы, на 236 страниц больше, чем в издании 1954 года. «Уж там-то обязательно найдутся милые моему сердцу “Мгновения”!» – подумал я.

И вновь неудача! Главная цель покупки раритета не была достигнута: «Мгновения» в него включены не были. Единственным утешением стало наличие алфавитного указателя, которым я постоянно пользуюсь до сих пор…


***


Последняя по времени отчаянная попытка отыскать «Мгновения» в дореволюционных публикациях была предпринята покупкой «Избранных стихотворений» Я.П. Полонского 1912 года издания в интернет-магазине Ozon.ru. В этой скромной по объему книжечке я насчитал 38 стихотворений, не вошедших в издание 1935 года, но «Мгновений» в ней не снова не оказалось.

К тому времени, уже стали появляться сомнения в авторстве Полонского. Стихотворение датируется июлем 1897 года, то есть написано в 77-летнем возрасте за год до смерти. Примеры поэтического долголетия такого рода крайне редки...


Мерило человечности


Где же все-таки были впервые опубликованы «Мгновения»? Ответ подсказал вездесущий Интернет, а точнее поисковая система «Google». На сайте «Проза.ру» была обнаружена заметка Александра Щедрецова под названием «Об одной неудавшейся рифме»9, где сообщалось следующее:


Редкой памятью на стихи обладал Чуковский, но и он ошибался. Любопытную ошибку встречаем мы в статье «Александр Блок»:


«...Как-то раз, уже во время войны, мы вышли от общих знакомых; оказалось, что нам по пути, мы пошли зимней ночью по спящему городу и почему-то заговорили о старых журналах, и я сказал, какую огромную роль сыграла в моем детском воспитании «Нива» – еженедельный журнал с иллюстрациями, и что в этом журнале, я помню, было изумительное стихотворение Полонского, которое кончалось такими, вроде как бы неумелыми стихами:


К сердцу приласкается,

Промелькнет и скроется.


Такая неудавшаяся рифма для моего детского слуха еще более усиливала впечатление подлинности этих стихов. Блок был удивлен и обрадован. Оказалось, что и он помнит эти самые строки (ибо в детстве и он был усердным читателем «Нивы»10) – и что нам обоим необходимо немедленно вспомнить остальные стихи, которые казались нам в ту пору такими прекрасными, каким может казаться лишь то, что было читано в детстве».


«Неумелые стихи», прочитанные Чуковским Блоку, – невольная вариация на тему стихотворения Якова Полонского «Мгновения».


[далее цитируется текст стихотворения с указанием даты и места его написания: «Июль, 1897. Райвола» – В.О.]


«Неудавшаяся рифма», «усилившая впечатление подлинности этих стихов», жила только в памяти Корнея Чуковского, у Полонского её нет. Две несмежные строки таинственным образом сошлись и зажили собственной жизнью. Любопытно, что и Блок «помнил эти самые строки».


Таким образом, стихи Полонского были напечатаны в «Ниве», самом распространенном иллюстрированном еженедельном журнале середины XIX – начала XX века. На всякий случай решил просмотреть полный текст статьи Чуковского о Блоке и был вознагражден: цитата, приведенная А. Щедрецовым, оказалось неоправданно сокращенной. Вот ее продолжение:


Он [А.Блок – В.О.] как будто впервые увидел меня, как будто только что со мною познакомился и долго стоял со мною невдалеке от аптеки, о которой я сейчас вспоминал, а потом позвал меня к себе и уже на пороге многозначительно сказал обо мне своей матери, Александре Андреевне:

– Представь себе, любит Полонского!

И видно было, что любовь к Полонскому является для него как бы мерилом людей. Полонский, наравне с Владимиром Соловьевым и Фетом, сыграл в свое время немалую роль в формировании его творческой личности, и Александр Александрович всегда относился к нему с благодарным и почтительным чувством. Он достал из своего монументального книжного шкафа все пять томиков Полонского в издании Маркса, но мы так и не нашли этих строк. <…>


Над подшивками «Нивы»


Свидетельство детского писателя растрогало до слез. Но как можно остановиться на полпути, не установив, в каком из номеров «Нивы» был опубликован поэтический шедевр любимого поэта! Журнал «Нива» должен быть в Костромской областной библиотеке. «Надо просмотреть подшивки с 1897 года!» – подумал я.

Однако, тщательное изучение комплектов журнала с 1897 по 1900, осуществленное моей дочерью Катей, не принесло ожидаемых плодов. То ли подшивки неполны, то ли Корней Чуковский опять что-то напутал…

Итогом поисков стало обнаружение двух нигде впоследствии не публиковавшихся стихотворений Полонского. Одно из них представляется как никогда актуальным:


Вопрос не нов, – задача нелегка:

Присущ нам Божий дух или природа зверя?

Евангелья мы в средние века

Не понимали и жестоки были – веря.

Теперь мы думаем, что поняли Христа;

Но реже сходит к нам молитва на уста,

Без благодати и без веры;

И в храме дразнит нас мечта о суетах;

Возвышенные на словах,

Всё принижаем мы – и льстим, как лицемеры…

Ужели людям не дано

И понимать и верить за одно?!...11


Другое стихотворение Полонского было написано им накануне кончины:


Высится звездная ночь,

Светлой дыша тишиной

За темно-синюю мглу

Я улетаю душой…


Чем моя глубже печаль,

Чем сокровенней конец,

Чем недоступнее даль –

Ближе ко мне мой Творец.12


Глава 1

ДУХ ПРЕМУДОСТИ


Лучшие минуты бытия


В журнальном некрологе на смерть Полонского отмечалось:


Полонского, Майкова и Фета признают главными представителями русской поэзии в после-пушкинскую эпоху. Действительно, только что скончавшийся поэт был одним из самых даровитых учеников Пушкина. Но как Майков и Фет продолжили дело Пушкина только в известном направлении, так и у Полонского сильнее всего звучали некоторые струны пушкинской лиры. Никто из нас после Пушкина не воспевал так «пленительно сладко» любовь, сливающуюся с поклонением природе, как Фет, никто после Пушкина не извлекал из своей лиры таких патетических звуков, как Майков, и никто после Пушкина не умел так пробуждать «добрые чувства» в людях, как Полонский. <…>13


По справедливому утверждению Р. О. Якобсона, «русская поэзия знала две эпохи яркого расцвета: начало XIX и текущего века14». Выдающийся литературовед и лингвист неизменно точен: золотой век русской поэзии наступил вовсе не 4 июля 1814 года, когда вышло в свет первое печатное произведение А.С. Пушкина «К другу стихотворцу», а с появлением в 1802 году вольного перевода элегии английского сентименталиста Т. Грея «Сельское кладбище». Автором этого шедевра, называемого «колыбелью русской поэзии15» явился основоположник романтизма в русской поэзии В.А. Жуковский.

Таким образом, недооценка влияния творчества Жуковского на поэтов пушкинской и послепушкинской эпохи имеет давнюю историю. Между тем, «великим учителем16» Полонского в последние годы жизни стал именно Жуковский, в чем нетрудно убедиться, сравнив «Мгновения» с тремя строфами из «Лалла Рук» Жуковского:


Ах! Не с вами обитает

Гений чистый красоты;

Лишь порой он навещает

Нас с небесной высоты;

Он поспешен, как мечтанье,

Как воздушный утра сон;

Но в святом воспоминанье

Неразлучен с сердцем он.

Он лишь в чистые мгновенья

Бытия бывает к нам,

И приносит откровенья,

Благотворные сердцам;

Чтоб о небе сердце знало

В темной области земной,

Нам туда сквозь покрывало

Он дает взглянуть порой;

И во всем, что здесь прекрасно,

Что наш мир животворит,

Убедительно и ясно

Он с душою говорит;

А когда нас покидает,

В дар любви у нас в виду

В нашем небе зажигает

Он прощальную звезду.17


К этому стихотворению было подготовлено обширное авторское примечание, но оно было опубликовано только в «Полном собрании сочинений В.А. Жуковского» в 1902 году:


Руссо говорит: il n'y a de beau que ce qui n'est pas: прекрасно только то, чего нет; это не значит только то, что не существует. Прекрасное существует, но его нет, ибо оно является нам только минутами, для того единственно, чтобы нам сказаться, оживить нас, возвысить нашу душу – но его ни удержать, ни разглядеть, ни постигнуть мы не можем; ему нет имени, ни образа; оно ощутительно и непонятно; оно посещает нас в лучшие минуты нашей жизни: величественное зрелище природы, еще более величественное зрелище души человеческой, поэзия, счастие и еще более несчастие дают нам сии высокие ощущения прекрасного. И весьма понятно, почему почти всегда соединяется с ними грусть, но грусть, не лишающая бодрости, а животворная и сладкая, какое-то смутное стремление: это происходит от его скоротечности, от его невыразимости, от его необъятности — прекрасно только то, чего нет! В эти минуты живого чувства стремишься не к тому, чем оно произведено и что перед тобою, но к чему-то лучшему, тайному, далекому, что с ним соединяется, и чего с ним нет, и что для тебя где-то существует. И это стремление есть одно из невыразимых доказательств бессмертия: иначе отчего бы в минуту наслаждения не иметь полноты и ясности наслаждения! Нет, эта грусть убедительно говорит нам, что прекрасное здесь не дома, что оно только мимопролетающий благовеститель лучшего; оно есть восхитительная тоска по отчизне; оно действует на нашу душу не настоящим, а томным воспоминанием всего прекрасного в прошедшем и тайным ожиданием чего-то в будущем.


А когда нас покидает,

В дар любви, у нас в виду

В нашем небе зажигает

Нам прощальную звезду.


И эта прощальная звезда на нашем небе есть знак того, что прекрасное было в нашей жизни, и, вместе с тем, что оно не к нашей жизни принадлежит. Звезда на темном небе – она не сойдет на землю, но утешительно сияет нам из дали и некоторым образом сближает нас с тем небом, с которого недвижно нам светит. Жизнь наша есть ночь под звездным небом. Наша душа в лучшие минуты бытия открывает новые звезды, которые не дают и не должны давать полного света, но, украшая наше небо, знакомя с ним, служат в то же время и путеводителями по земле.18


Таким образом, предсмертное стихотворение Полонского «Высится звездная ночь» таинственно перекликается с припиской к «Лалла Рук». Но это еще не всё! В одном из самых известных и почитаемых шедевров Полонского – перевод стихотворения «The night has a thousand eies» малоизвестного английского поэта Бурдильёна – также используется образ звездного неба для изображения «потемок» души человеческой:


Ночь смотрит тысячами глаз,

А день глядит одним;

Но солнца нет – и по земле

Тьма стелется, как дым.


Ум смотрит тысячами глаз,

Любовь глядит одним;

Но нет любви – и гаснет жизнь,

И дни плывут, как дым.19


Идея Мировой Души


Выяснение влияния творческой парадигмы основоположника русского романтизма, выраженной в стихотворениях «Лалла Рук», «Я музу юную бывало…» (а также в статье «Рафаэлева Мадонна»), на позднее поэтическое творчество Полонского удобнее всего начать с анализа главной эстетической категории «гений чистой красоты». Кто он, этот «таинственный посетитель»? Поэтический персонаж английского поэта Томаса Мура индийская принцесса Лалла Рук? Великая княгиня Александра Федоровна, исполнявшая роль принцессы на берлинском придворном празднике? Племянница поэта Александра Протасова? Ведь недаром в послании к А.И. Тургеневу Жуковский писал:


«Лалла Рук» — синоним Саши. В первый раз, когда я был у Гуфланда, был между нами разговор о религии. <…> Он мне сказал: «Всё, что религия представляет святого, троицей заключено для меня в одном немецком L: Leben, Liebe, Licht! [Жизнь, Любовь, Свет. — нем.]. <…> Эти три L нашлись сами собой и в имени Lalla Rookh».


Или это символ святой гармонии, поэтический образ всего прекрасного, того, что существует, но его нет? «Сикстинская мадонна Рафаэля»?.. На все эти вопросы можно дать утвердительный ответ, если вникнуть в глубинный смысл стихотворения «Невыразимое», написанного полутора годами ранее:


Что наш язык земной пред дивною природой?

С какой небрежною и легкою свободой

Она рассыпала повсюду красоту

И разновидное с единством согласила!

Но где, какая кисть ее изобразила?

Едва-едва одну ее черту

С усилием поймать удастся вдохновенью…

Но льзя ли в мертвое живое передать?

Кто мог создание в словах пересоздать?

Невыразимое подвластно ль выраженью?..

Святые таинства, лишь сердце знает вас.

Не часто ли в величественный час

Вечернего земли преображенья –

Когда душа смятенная полна

Пророчеством великого виденья

И в беспредельное унесена, –

Спирается в груди болезненное чувство,

Хотим прекрасное в полете удержать,

Ненареченному хотим названье дать –

И обессиленно безмолвствует искусство?

Что видимо очам – сей пламень облаков,

По небу тихому летящих,

Сие дрожанье вод блестящих,

Сии картины берегов

В пожаре пышного заката –

Сии столь яркие черты –

Легко их ловит мысль крылата,

И есть слова для их блестящей красоты.

Но то, что слито с сей блестящей красотою, –

Сие столь смутное, волнующее нас,

Сей внемлемый одной душою

Обворожающего глас,

Сие к далекому стремленье,

Сей миновавшего привет

(Как прилетевшее незапно дуновенье

От луга родины, где был когда-то цвет,

Святая молодость, где жило упованье),

Сие шепнувшее душе воспоминанье

О милом радостном и скорбном старины,

Сия сходящая святыня с вышины,

Сие присутствие Создателя в созданье –

Какой для них язык?.. Горе душа летит,

Все необъятное в единый вздох теснится,

И лишь молчание понятно говорит.20


Итак, «гений чистой красоты» – это поэтический образ «присутствия Создателя в созданье», теснейшим образом связанный с идеей существования Мировой Души. Авторитетный православный ученый-патролог XX века архимандрит Киприан (Керн) писал:


Отцы и учителя Церкви <…> понимали мир, как гармоническое и органическое целое, пронизанное лучами зиждительного Логоса и Премудрости. Эта «логосность» мироздания обнаруживается повсюду, она отображает волю Создателя и Промыслителя. <…>

Вместе с христианской богословской мыслью знала это и философия средневековых раввинов. «Знай, – говорит Маймонид в конце XII в., – что вся вселенная, т. е. самая верхняя сфера со всем в ней заключающимся, есть не что иное, как индивидуальное целое, подобное индивидам Симеону и Рувиму… должно представлять себе вселенную одним живым индивидом, движущимся посредством души, которая в нем заключается. Такое представление весьма важно; ибо, во-первых, оно ведет к доказательству единства Бога; во-вторых, оно показывает нам, что Единый, действительно, создает единое». Это органическое единство мировой гармонии требует признания единой управляющей всем миром Воли, Промыслительного Логоса, Мировой Души. <…>

Преосвященный Феофан Затворник в одном из своих писем пишет какому-то по-видимому, образованному и ищущему богословского обоснования разных явлений лицу: «…Я допускаю лествицу невещественных сил душевного свойства. Взаимное притяжение, химическое сродство, кристаллизация, растения, животные, – производятся соответствующими невещественными силами, которые идут, возвышаясь постепенно. Субстрат всех этих сил – душа мира. Бог, создав сию душу невещественную, вложил в нее идеи всех тварей, и она инстинктивно, как говорится, выделывает их, по мановению и возбуждению Божию…»21


К сожалению, в рассуждениях архимандрита Киприана содержится достаточно очевидное противоречие. Если Вселенная подобна индивидам Симеону и Рувиму», почему в рассуждениях о Мировой Душе отсутствует какое-либо упоминание о Мировом Духе? Разве, согласно словам апостола Павла о трихотомическом строении человеческого существа22, всякий живой индивид не состоит из духа, души и тела?

Между тем, из точного смысла причастного оборота «пронизанное лучами зиждительного Логоса и Премудрости» следует, что лучи зиждительного Логоса сливаются с лучами Премудрости Божией, подобно тому как солнечный свет сливается с отраженным лунным светом:


Смотри как днем, туманисто-бело

Чуть брезжит в небе месяц светозарный,

Наступит ночь, и в чистое стекло

Вольет елей душистый и янтарный.23


О том, что София Премудрость Божия и Душа Мира – одно лицо, имеется ясное свидетельство русского философа В.С. Соловьева:


Это великое, царственное и женственное Существо, которое, не будучи ни Богом, ни вечным Сыном Божиим, ни ангелом, ни святым человеком, принимает почитание и от завершителя Ветхого Завета и от родоначальницы Нового, – кто же оно, как не самое истинное, чистое и полное человечество, высшая и всеобъемлющая форма и живая душа природы и вселенной, вечно соединенная и во временном процессе соединяющаяся с Божеством и соединяющая с Ним все, что есть.24


В свою очередь о. Павел Флоренский в книге «Столп и утверждение истины» писал:


Под углом зрения Ипостаси Отчей София есть идеальная субстанция, основа твари, мощь или сила бытия ее, если мы обратимся к Ипостаси Слова, то София – разум твари, смысл, истина, или правда ее, и наконец, с точки зрения Ипостаси Духа мы имеем в Софии духовность твари, святость, чистоту и непорочность ее, т.е. красоту. <…>

А так как очищение происходит Духом Святым, являющим Себя Твари, то София есть Дух, поскольку Он обожил тварь. Дух Святой являет Себя в твари, как девство, как внутреннее целомудрие и смиренная непорочность, – в этих главных дарах, получаемых от Него христианином.25


Таким образом, перефразируя о. Павла, можно сказать: « Дух Святой являет Себя в Мире как Мировой Дух».