Пригодна ли неожиданно получившая – во всяком случае, в отечественном обществознании – столь широкое распространения обычно не очень внятно излагаемая (а иногда и вообще не определяемая должным образом ) теория цивилизаций для того, чтобы стать основой для интерпретации истории
| Вид материала | Документы |
- М. В. Арансон скачано с авторского блога, 2147.08kb.
- Иннокентий Федорович Анненский. Последнему обычно приписывается большое влияние, 24.63kb.
- Чем спортсмен отличается от обычного человека? Задумайтесь над этим. Чего вы хотите, 1812.32kb.
- Программа курса «Чудеса аппликации» (2-4 классы), 321.45kb.
- Экзаменационные вопросы по истории мировых цивилизаций понятие культуры в современном, 38.24kb.
- Урок исследование в 10 классе «Слова бывают разные…» по теме «Лексика», 165.06kb.
- Внутренний контроль в обеспечении экономической безопасности, 97.93kb.
- Принципы формирования и использования маркетинговой информации, 26.98kb.
- Вампир арман часть I тело и кровь, 5367.29kb.
- Оптимизация управления товарными запасами, 37.01kb.
Мусульманская цивилизация с ее наиболее жесткими правилами на субцивилизации не делится, но имеет две модификации, ортодоксальную суннитскую и оппозиционную шиитскую. Доктринальные различия между
ними минимальны, но очень существенны. Они делят мир ислама на тех, кто считает своими правителями любых, оказавшихся у власти (сунниты), и тех, кто считает законными правителями лишь потомков пророка. Прямых потомков пророка было не слишком много. Их линия оборвалась в IX в. на «скрытом имаме», т.е. на двенадцатом из его потомков. Этот двенадцатый имам в подростковом возрасте при неясных обстоятельствах исчез, и с тех пор шииты терпеливо ожидают его возвращения в образе мессии-Махди, которому, по их представлениям, только и должна принадлежать верховная власть над правоверными.
Ислам – очень серьезная религия, о которой часто и много говорят. И это вполне понятно и объяснимо, ибо с многих точек зрения доатрина, созданная усилиями пророка Мухаммеда, его сподвижников и последователей, не просто уникальна (почти все религии уникальны), но наиболее воинственно-активна. Она к тому же отличается ничем не скрываемым стремлением к прозелитизму, т.е. к искусственному и часто силовому навязыванию своей религии всему остальному человечеству, «неверным», а также затаенными мечтами о некоем всемирном халифате. Во всяком случае мусульмане высоком ценят идею о вселенской умме, т.е. о превращении всей планеты в территорию дар-уль-ислама (земли ислама). Но как выглядит не религия с ее жесткой религиозно-культурной традицией, а сложившаяся на ее фундаменте мусульманская цивилизация и к чему сводятся ее основные характерные особенности?
В отличие от индо-буддийской арабо-исламская цивилизация с ее ранним расколом на две ветви, суннитов и шиитов, обрела важную для теории организации администрации принципиальную разницу. Она небезобидна и нередко рождает ожесточенные споры и столкновения сторонников разных ветвей. И это легко понять, ибо от того, кого можно, а кого не следует считать легитимным правителем, зависело многое. Как то вполне понятно и естественно, именно в той модификации ислама, где легитимным мог оказаться любой авантюрист, ставший во главе этнической группы или секты (имеются в виду сунниты), власть нередко оказывалась не слишком прочной. Это происходило потому, что любой более удачливый имел шанс сесть на трон. Конечно, нельзя сказать, что власть в руках шиитских правителей была много более прочной и не могла быть отнятой. Но здесь эта власть, что важно, не считалась стопроцентно легитимной, ибо им был только скрытый имам, мессия-Махди, тогда как остальные властители, подчас целые династии, особенно в Иране, этом центре шиизма, воспринимались лишь как своего рода исполняющие обязанности правителя, не более того.
В обеих модификациях существовало в прошлом и существует поныне немало ответвлений и сект, подчас активно противостоящих друг другу. Но при этом ни одна из такого рода общностей обычно никогда не претендовала на свое особое слово во всем том, что составляет религиозно-культурную сущность ислама, особенно на его немудреную догматику. Конечно, широко распространившийся по всему миру ислам не везде абсолютно одинаков. Существуют и не могут не существовать различия, связанные с какими-то местными традициями, в частности с обычным правом, адатом, разным у разных народов и зависящим от многих факторов, в первую очередь от уровня развития того либо иного из принявших ислам народов либо от этнической принадлежности исламизованной общности. Да и по степени жесткости и интенсивности всех аккуратно соблюдаемых религиозно-культурным норм (затворничество женщин, обязательные ежедневные ритуалы и т.п.) ислам не вполне одинаков в смысле требований.
Исторически сложилось так, что в странах арабского мира, где некогда религия возникла, откуда стартовало ее агрессивно-экспансионистский натиск на остальной мир и где находятся величайшие святыни ислама, начиная с Мекки и ее святилища Каабы, нормы соблюдаются очень тщательно. Что касается шиитского Ирана, то там все схоже с арабским миром, жестки и традиции. Разве что основной язык остался своим. А вот с тюрками и тем более иными народами, будь то некоторые племена севера Африки, европейцы на Балканах или жители Поволжья, Кавказа, а также Центральной и особенно Юго-Восточной Азии, да и некоторых других регионов, дело обстоит по-разному. В одних странах ислам жестче, в других заметно мягче. Это же можно сказать и о тех больших государствах, в которых до проникновения туда мусульман существовала иная развитая религия, например об Индии либо Индонезии. Примерно так же обстоит дело в прямо противоположных этим развитым обществам полупервобытных регионах, скажем, в Африке южнее Сахары. Не вдаваясь в детали и не пытаясь вкратце решить непростую задачу, суть которой сводится к тому, чтобы точно фиксировать, где и какие отклонения от раннесредневековой арабской нормы веками существовали и насколько они заметны и тем более серьезны, важно напомнить, что они все же встречаются. При этом существенно подчеркнуть, что все такого рода различия не следует считать принципиальными.
Обычно они никогда не порождали проблем даже типа тех, что породили на Руси старообрядцев. Другими словами, основ религиозной догматики и обусловленной ею традиционной религиозной культуры – а именно она всюду строго определяет образ жизни и систему духовных, социальных и иных ценностей всех мусульман – эти различия почти не касаются. И именно поэтому в арабо-исламской цивилизации субцивилизаций нет и даже просто не может быть. Ислам как жесточайшего типа религиозная система такого просто не терпит. Либо ты правоверный, либо неверный. Иного не бывает. Неудивительно поэтому, что главное в исламе его общие и обязательные для всех основные параметры.
Первым и важнейшим из генеральных принципов ислама следует считать слитность религии и политики при приоритете религиозной нормы. Едва ли это можно именовать теократией. Ведь мусульманские правители всегда были прежде всего олицетворением административно-политической власти. Зависимость же их от религии выражалась лишь в том, что сама должность правителя воспринималась как нечто, теснейшим образом связанное с высочайшим духовным авторитетом. Иногда это было явным, иногда несколько прикрытым принятыми условностями. Но всегда было именно так. Халиф – заместитель пророка на земле. Многочисленные имамы, шейхи, ишаны и многие иные духовные лидеры обычно сочетали светскую власть с религиозной. Это же относится и к султанам, шахам (падишахам), эмирам, ханам, беям и т.п., которые воспринимались как прежде всего светские властители, но в то же время, как правило, обладали и немалой сакральностью, не говоря уже об очень большом авторитете духовного владыки. Даже в шиитских государствах правители с их отсутствием легитимности были – за неимением скрытого имама-Махди – все-таки всевластными правителями, быть может, даже с некоторым оттенком сакральности. В годы правления династии Сефевидов, например, власть овладевшего страной главы суфийского ордена кызылбашей, т.е. шейха, принявшего титул шаха, отнюдь не была лишена духовного авторитета.
Основная причина этого в том, что в исламе никогда не было церкви как отдельной религиозной иерархической структуры. Не было и жрецов. Зато все духовные лица, представлявшие влиятельный слой образованных людей (образование в мире ислама вплоть до ХХ века было лишь духовным, т.е. своего рода богословским) обладали высоким религиозным авторитетом, а многие из них сочетали этот авторитет со светской властью. И напротив, светские владыки, о чем только что шла речь, практически неизменно в большей либо меньшей степени обладали религиозным авторитетом. Вообще же важно подчеркнуть основное: слитность светской и духовной власти придавала исламским странам с их не очень развитой, но зато крепко спаянной системой военно-политической организации огромные и ощутимые преимущества. Не было никакого противостояния церковников и правителей. Скорей напротив, авторитет потомков пророка по боковым линиям – а их всегда было много, даже очень много – создавал этой социальной группе невиданный престиж и порой облегчал ее представителям путь к власти. Известны случаи, когда ловкие авантюристы, присваивая себе ложную генеалогию, добивались господства в том либо ином из многочисленных средневековых государств в мире ислама.
Вторым генеральным принципом ислама следует считать прозелитизм и тесно связанную с ним агрессивную экспансию. Пусть идея джихада, о чем сегодня не устают напоминать ученые богословы ислама, отнюдь не сводится к войне, ибо предполагает и мирные формы исламизации. Но нет никакого сомнения в том, что джихад, т.е. священная война за истинную веру, за признание неверными ценностей и норм жизни ислама, играла важнейшую роль в расширении территории дар-уль-ислама, великой уммы мусульман. Разумеется, это не означало, что успех всегда сопутствовал правоверным. Чем дальше от средневековья, тем реже это случалось. Но, тем не менее, ислам долгое время оставался крепким орешком не только в тех далеких землях, которые стремились освоить колонизаторы, но и гораздо ближе, в центре либо на юго-восточной либо юго-западной окраине Европы. Свойственные исламу как религии и образу мысли фатализм и фанатизм были верной парой скакунов, помогавших в битвах.
Третьим принципом следует считать явный акцент на социальную слитность всех мусульман, принципиальное идейно-религиозное их единодушие. Поражает полное отсутствие в рамках мусульманских общин – невзирая на споры суннитов и шиитов - сколько-нибудь заметных элементов оппозиции, даже элементарного инакомыслия (если только речь не идет о средневекового типа догматической дискуссии). Споры представителей разных направлений и сект ислама в стиле европейской богословской схоластики случались. Но они никогда не делали человека хоть сколько-нибудь свободомыслящим. Элементы независимости можно было бы изредка встретить в среде очень немногих талантливых интеллектуалов типа Омара Хайяма, прежде всего из числа суфиев. Какой-либо иной свободной мысли в мусульманской практике, даже среди высокообразованных религиозных авторитетов, нет и не могло быть, что называется, по определению. Отсюда и многие характерные для ислама нормы привычного поведения простых людей, не искушенных лишними (не религиозными) знаниями.
Мусульмане справедливо гордятся принципом равенства всех их перед Аллахом. Но это равенство рабов. И если рабство в полном смысле этого слова как система социально-правового неравенства не было распространено в мусульманских странах, рабство «рабов божьих» очень долгое время было там стопроцентно бесспорным. В христианских странах Запада при всей любви церковников повторять тезис о том, что все люди – «рабы божьи», с эпохи Ренессанса свободолюбивые европейцы, число которых постоянно увеличивалось, быть рабами, хотя бы и божьими, отнюдь не стремились и себя таким образом не именовали. Даже в православной России, где эта норма всегда была более чем заметной, она понемногу выветривалась. Но мир ислама по-прежнему долгое время оставался и сегодня очень часто остается верным такой постановке вопроса.
Четвертым принципом, тесно связанным с третьим, следует считать стойкую приверженность к догматике и уровню достижений раннего средневековья. Ислам с момента возникновения привык распространять свою веру, опираясь на силу. Воинственность его очень хорошо заметна. Для этого не нужно вгрызаться в исторические труды. И хотя христианские крестовые походы тоже были военной агрессией, причина их (освобождение гроба Господня) как-то оправдывает, пусть далеко не всегда, применение силы. Ислам в оправданиях никогда не нуждался. Для него все было ясным: правоверные должны преодолеть сопротивление неверных. Это священный долг. И только реальное соотношение сил могло остановить и останавливало натиск. Разумеется, история знает и такие случаи, когда мусульмане мирным путем овладевали немалыми странами или территориями, населенными сравнительно более отсталыми племенами или даже на сопротивлявшимися этому государствами, как то было с Малайей и Индонезией, многими странами Центральной Азии и Кавказа, с Поволжьем или рядом районов Тропической Африки. Но при этом важно специально подчеркнуть, что отказ от войн и акцент на исламизацию иным образом был в определенной степени объективно связан с некоторым ослаблением ислама и с очевидным отставанием всех мусульманских стран от исторического прогресса. Это отставание было особенно заметно на примере самой сильной и наиболее могущественной из мировых империй XVI-XVII вв., Оттоманской Порты. Она сильно пострадала от революции цен, ослабившей ее военную мощь. Но еще более сильным ударом для нее было ее вынужденное отставание, связанное с жесткой привязанностью к исламу.
Проблема с особенностями эволюции мусульманской цивилизации была очень серьезной, особенно учитывая тот несомненный факт, что на первых порах своего существования она успешно развивалась за счет активного заимствования достижений более развитых ее соседей. Позже, однако, ситуация изменилась. Исламская мысль как бы остановилась на уровне средневековья, а близость к западноевропейской культуре уже не была в состоянии повлиять на активизацию креативной функции скованных догмой индивидов. Многое станет понятным, если учесть, что всего несколькими веками ранее отсталые европейцы заимствовали многие достижения культуры бывшего в то время передовым и очень развитым (в немалой мере за счет античного наследия) Кордовского халифата. Остановка ислама как цивилизации в его развитии как бы на полпути делает вполне закономерным тот факт, что к началу XIX столетия страны мусульманского мира приходили в упадок и слабели, оказываясь тем самым сравнительно легкой добычей колонизаторов.
Китайско-конфуцианская цивилизация
Китайско-конфуцианская цивилизация исключительна потому, что она в качестве фундаментальной основы имеет не религию, а этику и социополитическую доктрину Конфуция. Однако это учение вот уже два с лишком тысячелетия очень успешно выполняет роль официальной государственной религии этой гигантской страны. Цивилизация состоит из двух субцивилизаций, собственно китайской с модификациями в виде вьетнамской и корейской и японской. Для каждой из них характерно сосуществование рядом с конфуцианством иных религий. Но эти религии в самом Китае (буддизм и даосизм) играли более чем второстепенную роль. В Корее и Вьетнаме влияние буддизма было несколько заметнее, хотя и в разной степени. А в Японии, отчего она и является особой субцивилизацией, буддизм и синтоизм сыграли гораздо более существенную роль, тогда как конфуцианство воспринималось избирательно.
Великая цивилизация Китая не просто необычна. Она исключительна в своем роде и, главное, очень непохожа на других. Даже если сравнивать собственно китайскую субцивилизвцию с буддизмом, где совокупность веры, обязательных ритуалов и норм каждодневного поведения не слишком значима по сравнению с глубокой философией, фундаментальные постулаты которой легли в основу системы духовных ценностей (идеи кармы, нирваны, роль монастырей и т.п.), она окажется совершенно иной. Дело прежде всего в том, что даже на заре истории, причем в условиях развитой урбанистической цивилизации, сколько-нибудь развитой религиозной системы в Китае не было. Была идея всемогущего Неба (не божества, но некоей абстрактной всевидящей силы, контролирующей и регулирующей дела во всей Поднебесной). Был ритуальный церемониал, связанный с почитанием Неба и предков правителя. Существовали жертвоприношениями Небу и предкам правителей, шан-ди, обитающим на нем. Со временем шан-ди превратились в божество Шанди, приравненное к Небу (иное его наименование), а культ предков, сперва правителей, а затем и всех, стал главной религиозной по степени почтительности и внимания к нему нормой бытия.
Суеверия, бытовавшие в народе, считались недостойными представителей
элиты с ее все более глубоко разрабатывавшимся ритуальным церемониалом, заменявшим преклонение перед богами и молитвы. А великий Конфуций (551-479) на этой древней основе создал основополагающую доктрину, суть которой сводилась к тому, что главное в духовной жизни любого быть человеком высокой морали с гуманностью и чувством осознанного долга, с искренней постоянной заботой о старших (культ предков и сыновней почтительности сяо). В своей жизни,- говаривал Учитель,- каждый должен думать не о смерти и не о том, что будет после этого. Он обязан стремиться достичь максимума возможного в этой жизни, а более конкретно – добиться процветания неуклонным трудом и великим старанием в сочетании с высоким уровнем самоконтроля и дисциплины, а также в условиях постоянного самоусовершенствования и четкого курса на соревнование с другими. При этом имелось в виду не столько стремление к выгоде и наживе (тех, кто стоял на этом пути, мудрец презрительно именовал сяо-жэнь, т.е. мелкими людишками), сколько умение стать в ряды цзюнь-цзы, идеальных благородных людей, способных вести за собой всех остальных по верному пути истины и справедливости (дао).
Чем-то конфуцианство напоминает протестантизм, особенно в его кальвинистском варианте с упованием на одобрение Богом настойчивого и целеустремленного труда. Во всяком случае, именно это сыграло в истории Китая огромную роль – правда, в совершенной иной объективной ситуации, исключавшей на протяжении двух с половиной тысяч лет буржуазные преобразования и появление капитала с настающими процентами, не говоря уже о либеральной демократии, правах и свободах гражданина. Но как бы то ни было, конфуцианство, причем не только в Китае, добилось успеха, хотя и не сразу. Рядом с этим учением в древнем Китае процветали доктрина легистов, призывавшая власть не церемониться с народом и не давать ему воли, и учение философа Мо-цзы, звавшего людей к равенству в духе протосоциалистических идей со всеми их обычно скрытыми пороками. Сравнительно поздно, на рубеже IV-III вв. появилось учение даосов, представители которых придали конфуцианскому дао мистическую сущность высшего демиурга (Дао – это все; оно порождает мир) и принесли в китайскую мысль ряд иных важных новаций, в том числе близкие к ирано-зороастрийским идеи полярности двух начал, Света и Тьмы, которые в Китае трансформировались в противоположность женского и мужского начал (инь-ян), а также представление о пяти стихиях-первосубстанциях. При этом краеугольным камнем доктрины даосов, связываемой с легендарной фигурой мудреца Лао-цзы, стали неизвестные китайцам до того глубочайшие мистико-метафизические разработки, близкие к тем, что в обилии представлены в древнеиндийских упанишадах. Главная из них – в том, что касается каждого, - это идея реинкарнации, т.е. представление о том, что жизнь являет собой комплекс частиц ци (своего рода жизненная сила): умирает человек, его комплекс ци распадается, рождается другой – значит, возникает новое сочетание таких же ци.
Следует заметить, что глубокая философия даосов, насыщенная мистикой и метафизикой, равно как и протосоциалистические идеи равенства Мо-цзы, оказались чуждыми практически мыслившим жителям Поднебесной и не прижились в древнекитайской мысли. Легизм с его жестким курсом на социальную дисциплину и подчинение власти с ее строжайшими законами, т.е. многими декларируемыми ею регламентами, был более удачливым. На его основе зиждилась первая в истории страны объединившая всех империя Цинь. Однако этой империи не довелось просуществовать долго. Сразу же выяснилось, что жесткость легизма требовала смягчения за счет восходящей к древней традиции, умело трансформированной Конфуцием и многими его последователями патриархальной старины. В итоге сложился комплекс обогащенного некоторыми легистскими и иными нормами древнего конфуцианства. Этот комплекс со II века до н.э. и начал выполнять в Поднебесной роль официальной государственной религии.
С раннего средневековья в империи на базе древних суеверий и некоторых основополагающих идей философии даосов возник религиозный даосизм. Он охотно включил в себя быстрыми темпами совершенствовавшееся примитивное знахарство, систему гаданий и предсказаний, астрологию и геомантию (фэн-шуй), поиски бессмертия (сянь-даосизм) и связанную с этими поисками алхимию, а также культ введенных даосами в обиход многочисленных божеств, патронов-покровителями местностей и профессий. Параллельно в Китай стал проникать уже охарактеризованный буддизм Махаяны с его сонмом будд и бодисатв, с идеями нирваны, рая и ада, с монахами, монастырями и многогранной глубокой философией. Даосы помогли буддистам ассимилироваться в Китае и в обмен за это заимствовали у высокоразвитого буддизма немало полезных новшеств, начиная с монахов и монастырей. В итоге в императорском Китае около двух тысячелетий назад возникла толерантная система разных идеологий, конфуцианства и двух религий. При этом у каждой из составных частей системы была своя ниша. Конфуцианство обеспечивало социально, политически, ритуально и этически упорядоченное управление империей. Даосизм удовлетворял различные религиозные потребности простого народа и предоставлял отдушину для чиновников, а буддизм заботился о высоко ценных для каждого в Китае его покойниках (имеется в виду чтение заупокойных сутр) и предоставлял возможность всем учиться и искать успокоение, а то и прозрение, просветление в монастырях.
Китайская конфуцианская цивилизация, фундаментом для которой были все три учения с конфуцианством на первом месте, оказалась оптимальной. Она просуществовала до ХХ века и более того, несла в себе нечто, подобное, как было упомянуто, западноевропейскому протестантизму, что сыграло немалую роль в успехах Китая в наши дни. Разумеется, нет никаких оснований для излишней идеализации этой системы. Культ древности и стремление к сохранению консервативной стабильности были здесь особенно сильны. Но ведь именно они способствовали сохранению основ великой культуры со всеми ее время от времени рождавшимися бесценными новациями (компас, бумага, порох, книгопечатание, безупречная система экзаменов и многое другое) и не раз гарантировали ее способность к быстрой регенерации после страшных по своим последствиям завоеваний кочевыми ордами или массовых протестных движений. Заслуживает особого внимания то обстоятельство, что прозелитизм исламского типа был абсолютно чужд китайцам, которые высокомерно, но не без оснований считали, что весь остальной варварский (некитайский) мир сам придет и поучится у китайцев уму-разуму, если того захочет. И часть соседних стран, начиная с давно ушедших в небытие протогосударственных образований сюнну и иных племен, а также государств киданей. чжурчжэней или тангутов и кончая Вьетнамом и Кореей, частично (об этом особый разговор) Японией, именно это и делали в большей либо меньшей степени.
Китайско-конфуцианская цивилизация обязана своими достижениями в первую очередь Конфуцию, который всегда справедливо почитался в этой стране как ее великий Учитель. Религиозный даосизм и китаизированный буддизм были лишь полезным, даже необходимым добавлением к основам конфуцианства. В момент кризисов, регулярно случавшихся в империи, именно даосско-буддийское начало выходило в стране на передний план, сперва возглавляя недовольных, а затем постепенно вводя кризисную ситуацию в более или менее нормальное русло. Но коль скоро это проходило, на передний план вновь выступало приспособленное для управления страной в спокойное время великое учение Конфуция. А даосизм и буддизм отходили на второй план и снова становились лишь неким, пусть важным, но только дополнением к конфуцианству.
Китайская конфуцианская цивилизация была заимствована соседними с ней Корей и Вьетнамом.