Geum.ru

Игорь лихоманов

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   18
Глава 2. «Золотые годы» новосибирской журналистики

* * *

В марте 1993 г мне позвонил домой Слава Корягин, бывший тогда заместителем редактора «Новосибирских Новостей»:

- Долго ты еще будешь херней маяться? – рванул он с места в карьер - Возвращайся в газету. Работы полно, а толковых журналистов нету…

К тому времени я уже два года как не был журналистом, а работал учителем в средней школе № 106 (ныне гимназия № 7). До сих пор не могу толком объяснить, почему сразу после августовского путча решил покинуть газету? Вообще-то мне всегда нравилось преподавать. А обстановка в школах была тогда такая, что у бедных учителей голова шла кругом. Новых программ и учебников (особенно по истории) еще не написали. Старыми пользоваться было нельзя. Чему учить, как учить – никто толком не знал. Школы буквально захлестнул мутный поток различных проповедников Слова Божия – от бородатых православных батюшек до бритых американских пасторов разных направлений и толков, лабающих псалмы царя Давида под электрогитару. Легко представить себе, какая каша воцарилась в головах не только детей, но и преподавателей.

Однажды со мной произошел курьезный случай. Веду урок в выпускном классе. Между делом, вскользь, упоминаю о происхождении человека от обезьяноподобного предка. И вдруг замечаю – девочка на передней парте стала пунцовой.

- Что – спрашиваю – случилось?

- Вы нас обманываете! – с надрывом произносит моя ученица. – Человек произошел не от обезьяны!

- Вот те раз… А от кого же?

- Не знаю, от кого, но не от обезьяны!

Опешив от неожиданности, осторожненько так интересуюсь:

- Ребята, вы на уроках биологии теорию Дарвина проходили?

- Проходили. Там тоже все – сплошной обман!

Что называется, срезала! Ну, как тут возразить? Не читать же выпускникам лекцию по биологии? Еле-еле заканчиваю урок. Иду на перемене в учительскую и падаю на стул, пытаясь вернуть себе душевное равновесие.

- Игорь, с вами все в порядке?

Поднимаю голову. Надо мной участливо склонилась школьный завуч, математик. Начинаю рассказывать и, вдруг, вижу: говорю что-то не то.

- Игорь Валентинович, вы разве не знаете? – строгим голосом спрашивает она меня.

- Не знаю … что?

- Теорию Дарвина опровергли… позавчера…в газете «Труд»!..


* * *

Мое появление в школе многие учителя восприняли с энтузиазмом. Наконец-то пришел, думали они, человек с университетским образованием, который, по крайней мере, знает новую трактовку отечественной истории.

Директор, Нинэль Алексеевна Тимакова, помнившая меня еще учеником этой самой школы, предоставила полную свободу экспериментировать. Благо, в то время районное и городское начальство само не знало – как строить учебный процесс. Каждый учитель выбирал себе методу, а нередко и программу обучения, руководствуясь одними личными побуждениями, а не инструкциями сверху. Такая творческая свобода подкупала. И все же, на второй год мне стало невыносимо в школе. Никаких перспектив для себя я не видел. Труд школьного учителя и в советское время ценился не очень высоко, а в начале девяностых годов траектория падения его общественной значимости напоминала дымный хвост подбитого самолета. Это как раз тогда малолетние оболтусы научились, дерзко глядя тебе в глаза, спрашивать: «если ты такой умный, почему такой бедный?» Десяток вариантов ответа на этот вопрос, включая нецензурные, не удовлетворял ни оболтусов, ни меня. Вот почему звонок Корягина пришелся, как нельзя, кстати. Давившая меня уже несколько месяцев кряду тоска, мгновенно испарилась. На следующий день, кое-как отведя занятия в школе, я помчался в редакцию «Новосибирских новостей».


* * *

За два года моего отсутствия в газете произошли крупные изменения. Николай Зайков ушел руководить «Вечеркой», а вместо него выбрали Андрея Каменского. С тех пор между двумя редакциями пробежала черная кошка…

Уход Зайкова оборвал и без того слабые связи газеты с городской властью. Андрей Каменский, ставший реактором «Новостей», не любил и не умел общаться с чиновниками. Один во главе газеты, на глазах терявшей перспективы развития, Андрей растерялся. В критической ситуации положение спас Вячеслав Корягин. Как заместитель редактора, он в короткий срок создал мощный журналистский кулак, основу которого образовали бывшие студенты Гумфака НГУ. Думаю, что в 1993 – 1995 гг. это был самый сильный коллектив, за исключением, быть может, редакции «Молодости Сибири». Чтобы в этом убедиться, достаточно перечислить фамилии: Вячеслав Корягин, (заместитель редактора), Валерий Лавский (политика), Надежда Гуттенлохер (экономика), Максим Шандаров (новости, культура), Игорь Лихоманов (официальная хроника), Александр Роготень (новости), Ерлан Байжанов (рынок недвижимости), Виктор Антропов (криминальная хроника), Наталия Кирста (культура), Алексей Тепляков (культура), Александр Скляренко (спорт).

Помимо штатных сотрудников, Корягин привлек в газету экспертами доктора исторических наук Алексея Осипова, председателя комитета по экономике Областного совета Александра Кисельникова и экономиста Рифата Гуссейнова.

Коллектив газеты был очень молодой. Его основу составляли вчерашние студенты НГУ и НЭТИ. Редактор, Андрей Каменский, был не намного старше нас и в первые годы, во всяком случае, добровольно уступал инициативу Славе Корягину, который определял стратегию и политику редакции. Поэтому никаких традиций доперестроечной советской журналистики мы не восприняли. И тогда, и сейчас мне кажется, что это было нашим преимуществом. Глядя на отношения, сложившиеся в коллективах старых газет, я рад, что мне не пришлось пройти через терку и унизительную «дедовщину» - когда молодых ребят («салаг») годами третируют люди, зачастую безосновательно считающие себя «мэтрами».


* * *

Вся редакция «Новосибирских Новостей», включая руководство, журналистов и технический состав, ютилась тогда в нескольких комнатках на втором этаже здания на Каменской 18. В подвале находился медвытрезвитель Центрального района и нередко можно было наблюдать, как стажи правопорядка выгружают из милицейского бобика очередную партию подгулявших мужичков. На четвертом этаже располагалось представительство водки Smirnoff, а через дорогу от нас – кафедральный католический собор и бани. Ходила шутка, что в «Новосибирских новостях» замкнутый цикл производственного процесса: вечером сотрудники идут на четвертый этаж за водкой, ночью – в подвал, с утра - в храм на исповедь и в баню, потом на работу, а к вечеру – опять за водкой. На самом деле традиционному русскому греху в «Новостях» предавались очень редко и то - по большим праздникам. Зато праздники проходили шумно, весело и на редкость дружно.


* * *

«Новосибирские новости» выходили раз в неделю и уже в силу этого не оправдывали своего названия. Что это за новости, если их узнают с недельным опозданием? За пятнадцать лет существования газеты несколько раз обсуждался вопрос о переходе на ежедневный выпуск, но, по-моему, только однажды мы короткое время выпускали два номера в неделю. Как говорится, ни то, ни се. А, потом опять вернулись в исходное состояние.

Конечно, ритм работы в еженедельнике отличается от ритма работы, скажем в «Вечерке» или «Советской Сибири» - двух газетах, которые выходят в Новосибирске ежедневно. И уж тем более, он отличается от ритма работы новостийщиков ТВ, которые «парятся» круглосуточно. Но для начинающего журналиста войти в график выпуска газеты – пусть еженедельной - все равно бывает непросто. В 1991 году я исполнял обязанности репортера и, набегавшись по городу с высунутым языком, в конце концов, заработал себе нервный стресс. Видимо, это и явилось одной из причин моего ухода.

Поэтому в 1993 году, возвратившись в газету, я потребовал от Корягина дать мне конкретный «фронт работы» и выбрал для себя отдел официальной хроники, поскольку отделом политики уже занимался Лавский. Предметом моего профессионального интереса стали, главным образом, новосибирская мэрия и администрация Новосибирской области. Здесь уже не надо было метаться лихорадочно в поисках материала для очередного номера газеты. Система власти работает в регулярном режиме. К примеру, я знал, что каждый понедельник в десять утра на третьем этаже мэрии проходит аппаратное совещание («аппаратка»), где присутствуют мэр, начальники всех департаментов, комитетов и отделов администрации. Взяв себе за правило не пропускать ни одной «аппаратки», я очень скоро стал разбираться в текущих делах городской власти на вполне приличном уровне, познакомился со всеми крупными и средними чиновниками, изучил систему их служебных взаимоотношений. По средам в том же зале мэрии проходили пресс-конференции, а раз в месяц - сессии Городского совета. У администрации области и Областного совета был свой график, выполнявшийся столь же безукоризненно. Плановые мероприятия давали массу материала для журналистских публикаций. В перерывах можно было подойти к тому или иному чиновнику, депутату, договориться с ним об эксклюзивном интервью или попросить прокомментировать тот или иной вопрос.


* * *

Очень быстро я почувствовал разницу в отношении к прессе со стороны чиновников области и города. Администрацией области руководил тогда еще Виталий Муха. Ни для кого не было секретом, что Муха настроен оппозиционно к новой власти и к первому российскому президенту, Борису Ельцину. Бывший директор «Сибсельмаша», бывший первый секретарь Новосибирского Обкома КПСС, Виталий Петрович являлся объектом критики со всех сторон. Редкий уличный митинг тех лет обходился без лозунга «Долой Муху!». В нем хотели видеть и находили воплощение всех недостатков и грехов прошлого режима. Даже тот факт, что Муха очень недолго – всего лишь три года! - проработал на освобожденных партийных должностях, не избавлял его от образа «партократа» в глазах народа и, тем более, в глазах идейных демократов. К тому же несколько лет подряд тянулся – то затухая, то опять обостряясь - какой-то темный скандал вокруг его приемного сына, якобы замешанного в уголовной истории (ему инкриминировали изнасилование). На площади Ленина, у самого подножия каменного вождя, регулярно появлялись пикеты людей с рукописными плакатами на эту тему.

Неудивительно, что в стенах областной администрации журналисты свободной, демократической прессы встречали холодный прием. Свободной и демократической прессой считались (да и были по сути дела) все новые издания, которые тогда не получали финансирование из государственных источников. «Новости», как раз, относились к этому разряду, не говоря уже о том, что своим появлением на свет они были обязаны Ивану Индинку, который к лету 1993 года совершенно отчетливо обрисовался как политический конкурент Мухи. Забавно, что в противостоянии Муха – Индинок, истинным партократом был, как раз последний. Шестнадцать лет Иван Иванович проработал на освобожденных партийных должностях. Девять из них – секретарем парткома НПО «Восток», пять в Заельцовском райкоме и еще три в Новосибирском Горкоме КПСС. В 1991 году он сделал политический выбор в пользу нового режима…


* * *

Индинок и сам любил пообщаться с журналистами, и своим подчиненным не запрещал говорить, где и что им вздумается. Это значительно облегчало мою работу, но буквально выводило из себя руководителя пресс-центра мэрии, Лидию Кирилловну Самохину. Любой несанкционированный контакт журналиста с чиновником мэрии она воспринимала как личное оскорбление. Для нас же, молодых журналистов, насмотревшихся западных фильмов и имевших самые либеральные представления о своей профессии, пресс-служба, тем более, когда ею руководит такой консерватор, как Самохина, виделась пережитком тоталитарной эпохи, препятствием на пути свободы слова и свободы доступа к информации. Я совершенно искренно недоумевал – с какой стати мне надо получать чье-то разрешение на интервью с тем или иным руководителем? Ведь это, очевидно, противоречит основам демократии! И спокойно игнорировал пресс-службу, как будто ее вообще нет. Впрочем, так поступал не только я, но и вся журналистская молодежь. В конце концов, Самохина добилась постановления мэра о полном запрещении каких-либо контактов с чиновниками помимо пресс-центра. Это стало кульминацией конфликта между пресс-службой городской администрации и местными СМИ. Газета «Новая Сибирь» начала открытую войну против Самохиной и вскоре нелепое постановление было отменено.


* * *

Благодаря избранной мною тактике, я очень скоро стал считаться «своим» в стенах мэрии. Большинство чиновников настолько привыкло видеть меня и общаться со мной в свободном режиме, что никакие ограничивающие постановления тут бы роли уже не сыграли. Правда, стараясь досконально разобраться в проблемах города, я зашел слишком далеко. В моих статьях того периода почти полностью исчезла критическая составляющая, на что совершенно справедливо мне указывали и Каменский, и Корягин.

- Игорь, ты представляешь точку зрения мэрии. А наша задача состоит в том, чтобы представлять интересы населения! – неоднократно выговаривал мне Андрей.

В ответ я приводил то возражение, что критика ради критики не имеет никакого смысла и только навредит мне во взаимоотношениях с властью. Со мной просто перестанут общаться, а репортер официальной хроники не может себе этого позволить. Истина, как водится, лежала посередине. Со временем я выработал независимый взгляд на работу муниципальной и государственной власти, но это было уже в последний период моей работы в «Новостях»…


* * *

Став руководителем города, Иван Индинок объединил вокруг себя интересную «команду» управленцев. На должность первого заместителя он пригласил Виктора Толоконского, которого переманил у Мухи. До этого, Толоконский десять лет работал в аппарате Облисполкома, пройдя крестный чиновный путь от начальника отдела плановой комиссии до заместителя начальника главного планово-экономического управления. Видимо, осознав, что дальнейшей перспективы роста «под Мухой» у него нет, Толоконский принял заманчивое предложение стать вторым лицом в администрации города. Для Индинка это была в каком-то смысле находка. Его первый зам сочетал в себе массу достоинств, какими не обладал новый мэр. Потомственный чиновник, - его отец многие годы занимал должность начальника управления торговли Облисполкома – Виктор Александрович, можно сказать, вырос в управленческой среде. Сотни полезных знакомств и дружеских отношений невидимыми нитями связывали его с этой средой, где Индинок, наверное, чувствовал себя посторонним. Толоконский, кроме того, был хорошо образован, вышколен и смотрелся как дэнди на фоне мешковатой крестьянской фигуры Ивана Ивановича. Со своими обширными семейными связями, академическим лоском и умением красно говорить на «демократическом» языке, он был очень полезен для укрепления авторитета и власти градоначальника, болезненно ощущавшего за своей спиной язвительные насмешки «умников» из чиновной касты, не говоря уже о научной интеллигенции, игравшей такую существенную роль в жизни Новосибирска.


* * *

Вторым заместителем у Индинка был не менее интересный человек, Виктор Александрович Воронов. Два зама и оба Викторы Александровичи! Это создавало впечатление какого-то забавного равновесия и соперничества между ними. Они и сидели на аппаратных совещаниях по обе стороны от Индинка, как две чашки весов. Сухощавого телосложения, высокий, с очень умным и волевым лицом, Воронов производил глубокое впечатление на всех, кто с ним общался. Его – немного отстраненная, но исключительно вежливая и спокойная манера говорить – подкупала. С Толоконским в период его заместительства у меня отношения не сложились как раз потому, что он чересчур тогда блистал. Вокруг него вечно толпились репортеры, а мне, никогда не считавшему себя «чистым» журналюгой, было стремно становится в хвост этой очереди, дожидаясь, пока «прима» снизойдет до разговора.

Воронов на публике держался очень сухо и замкнуто, не лез в «политику» и, возможно, этим отпугивал моих коллег, жаждущих быстрого успеха. Зато частным порядком с ним было очень легко договориться об интервью на любую тему. В отличие от Толоконского, он говорил строго по существу, не задумываясь о том, какое впечатление и на кого произведет его комментарий. Думаю, что Толоконский уже тогда строил далеко идущие личные планы и это накладывало отпечаток на его общение с прессой. Воронов же чувствовал себя более свободно и раскованно…


* * *

Департамент транспорта и связи возглавлял Георгий Глебов. Очень молодой – ему тогда было тридцать с небольшим – тоже высокий, атлетического телосложения, Глебов напоминал внешностью опереточного героя-любовника. Особенно когда отпускал пижонские усики, сводившие с ума женщин всех возрастов и профессий. Как раз летом 1993 года на него свалилась куча проблем, вызванных кризисом неплатежей. Работники городского транспорта, возмущенные задержками заработной платы объявили о начале забастовки. Набравшись наглости, я поймал Георгия Николаевича в коридоре и напросился на встречу с организаторами забастовки. Она проходила поздно вечером в кабинете Глебова на втором этаже пристройки (шестиэтажного дома, соединенного со старым зданием горисполкома). В ходе очень жесткого, прямого и, порой, грубоватого, разговора, Глебов умудрился сбить накал страстей, подавить волю к сопротивлению и остановить забастовку. Не скрою, он тогда завоевал мою симпатию, хотя по существу, конечно, транспортников тоже можно было понять. С этого момента двери в кабинет Глебова были для меня открыты.


* * *

Наиболее ответственной и «расстрельной» городской службой – департаментом энергетики – руководил Анатолий Михайлович Казанов, быть может, один из самых колоритных персонажей тех лет. Он был тоже достаточно молод – что-то около сорока лет. Среднего роста, с гладкими волосами, зачесанными назад и слегка набок, с чистым, полноватым лицом, на котором заметно выдавался острый нос, Казанов отдаленно (в профиль) был похож на известный портрет Гоголя. Только на очень раздобревшего Гоголя и без усов. При застегнутом пиджаке его фигура казалась коренастой и могучей. Когда пиджак расстегивался, из-под него лез наружу громадный круглый живот, чудовищно нависавший над брюками. Казанов был тогда (не знаю, как сейчас) хам, наглец и матерщинник. Знающие люди говорили, что Индинок тоже любил завернуть по матушке, однако, на людях сдерживался. Я, во всяком случае, за много лет довольно тесного общения с Индинком не могу сказать, что сильные выражения ему жизненно необходимы. Но Казанов – это было что-то особенное… В его кабинете, где вечно толпились какие-то суровые мужики-энергетики или коммунальщики, стоял такой могучий мат-перемат, что когда открывалась дверь, посетителей в приемной сносило, будто взрывной волной. И вся эта акустическая мощь разбивалась в мелкие брызги о монументальную фигуру секретарши Казанова, невозмутимо восседавшей за своим лакированным дубовым столом, похожим на танк. На ее крупном, суровом лице раз и навсегда было отчеканено: «Да, плевать мне на все ваши мужицкие заморочки!».


* * *

Казанов даже на аппаратных совещаниях вел себя вызывающе. Правда, пока мэром был Индинок, он старался не лезть на рожон и больше бухтел, чем взрывался. Когда же Индинок стал губернатором, а на свое место назначил Толоконского, Анатолий Михайлович решил, что теперь ему сам черт не брат. При обсуждении вопросов подготовки города к зиме выступления Казанова – очень эмоциональные и потому запоминающиеся – походили на едва скрываемый шантаж. И Толоконский был вынужден молча глотать этот поток сознания, хотя в его взгляде порой мелькало что-то похожее на тихую ненависть. Убрать Казанова, пока он сам еще не был избранным мэром, Толоконский не мог. Кроме того, он, вероятно, чувствовал, что «плывет» в ряде вопросов управления городом. По крайней мере, так это выглядело со стороны в первые годы. Энергетический комплекс был самым сложным и самым опасным. Здесь любой просчет мог обернуться катастрофой. А Толоконский, как умный человек, это прекрасно понимал и не торопился принимать на себя всю ответственность, предпочитая делить ее с выдвиженцем Индинка.


* * *

Анатолий Казанов был готов нести ответственность, но и счет за это, как мне кажется, предъявлял немалый!.. В те годы еще только-только начали поднимать вопрос о переходе в отдаленном будущем в 100% оплате населением тарифов ЖКХ и электроэнергии. Большую часть тарифов оплачивала мэрия из бюджета города. Понятие «финансовая дисциплина» воспринималось как некая абстракция. Городская власть рассчитывалась с энергетиками (в лице только что акционировавшегося ОАО «Новосибирскэнерго») в высшей степени нерегулярно. Обычно платежи начинались и шли уже после того, как отопительный сезон заканчивался. При этом, часть платежей осуществлялась не деньгами, а «натурой» - то есть углем, который завозили на ТЭЦ и котельные. Уголь поставляли контрагенты мэрии через цепочку взаимозачетов с разными предприятиями города и шахтами Кузбасса. Дефицит денежной массы в обороте, вызванный инфляцией и монетаристской политикой правительства породил невиданное прежде явление – массовые безденежные расчеты между участниками рынка. Это, в свою очередь, привело к образованию гигантской «раковой опухоли» в виде коррупции, выросшей на системе взаимозачетов. Выглядело это примерно так. Некая фирма поставляла на указанную котельную или ТЭЦ определенное количество угля. Власть рассчитывалась с этой фирмой не деньгами, которых в бюджете не было (ну, или как бы не было), а каким-либо товаром, скажем, металлом. Но ведь своего металла у мэрии тоже не было! Поэтому, власть списывала долги какому-нибудь предприятию, должником которого оказывался металлургический комбинат. Тот, в свою очередь, рассчитывался металлом, но не с этим предприятием, а с фирмой, поставившей уголь. Та через еще одну длинную цепочку взаимозачетов, часть металла обращала в деньги (и оставляла себе), а часть обменивала на продукты питания, предметы первой необходимости и «загоняла» шахтерам в счет оплаты за поставленный уголь. При этом, на каждой операции кто-то «наваривался», превращая столбики цифр и наименований товаров в звонкую монету. Налоговые инспекторы в этих схемах ничего не могли понять. Поскольку плата шла не деньгами, а товаром, да еще не одним товаром, а целым списком товаров, появлялась возможность делать любые приписки и накрутки - к цене товара, к его физическому количеству. На бумаге это было не заметно. А вот в карманах реальных чиновников и реальных коммерсантов оседали миллиарды рублей!

Постановления о взаимозачетах подписывал мэр. Но их было сотни, таких постановлений! Разобраться к каждом не представлялось никакой возможности, потому что застопори один – и вся работа администрации встанет колом! Казанов плавал в этом бумажном море, как рыба в воде. Вокруг его департамента роились фирмы и дельцы, готовые давать громадные взятки только за то, чтобы войти в кабинет Анатолия Михайловича и протолкнуть хотя бы один взаимозачет. Как-то - уже в начале 1996 г., - на меня вышел представитель одной, позже достаточно известной фирмы, с просьбой оказать содействие. Наша встреча происходила в громадном черном джипе, припаркованном у здания мэрии. Когда я залез внутрь, мне даже показалось, что это наоборот - мэрия припаркована у джипа. Собеседник – молодой квказец с классической золотой цепью на шее и всеми необходимыми причиндалами «нового русского» - с чудовищным акцентом спросил:

- Ти можешь арганызават нам встрэчу с Казановым? Ми знаем, что ти имээшь доступ в его кабынэт, что у вас с ным ха-а-арошие атнашения… Так эта ылы нэт?

Пришлось объяснить ему, что хоть у меня и в самом деле есть возможность попасть в кабинет Анатолия Михайловича, но за такое дело я взяться не могу, поскольку к работе его департамента никак не причастен. И уж тем более, не могу брать на себя никаких обязательств по проталкиванию взаимозачета. Кавказец разочарованно вздохнул:

- Жал!.. Ну нычего, ми будым искать другые пути…

Насколько мне известно, другие пути ребятами были найдены. Через пол года эта фирма уже прочно фигурировала во взаимозачетных схемах, которые проходили через департамент энергетики. Правда, самого Казанова после победы Толоконского на выборах мэра весной 1996 г. скоро убрали с должности. Но схемы то остались!..


* * *

Надо заметить, что журналистов Анатолий Михайлович на дух не выносил. Ему, как человеку, отвечающему за тепло, воду и электроснабжение города, чаще всего «прилетало» от прессы. Причем, в любое время года. Летом – за отключения воды и разрытые дороги, зимой - за холод в квартирах и аварии. Нелюбовь Казанова к журналистам имела серьезные основания. Дело не в том, что ему «прилетало». С этим, как раз, он мог бы смириться. Больше всего директора департамента энергетики выводило из себя нежелание моих коллег вникнуть в суть проблем, которыми жили он сам и его сотрудники. Новосибирск – третий по занимаемой площади город в стране. Его энергетическое хозяйство отличается крайней сложностью и растянутостью коммуникаций, значительная часть технического оборудования давно устарела. К примеру, такие объекты, как ТЭЦ-2 давно выработали свой технический ресурс и их эксплаутация уже десять лет назад вызывала массу возражений. Но, при недостатке энергомощностей, другого выхода, кроме как использовать старое оборудование до его полной физической амортизации, все равно не было. В 1993 – 1995 годах, при всем том, что уже начался процесс разделения собственности между ОАО «Новосибирскэнерго», с одной стороны, и муниципалитетом, с другой, мэрия тащила на себе большой груз ответственности и финансовых обязательств за энергоснабжение города. Департаменту Казанова приходилось несладко. А общение с журналистами, большая часть которых даже близко не представляла себе объем и характер проблем, стоявших перед департаментом энергетики, превращалось для него в пытку. С приближением осени пресс-центр мэрии почти каждую неделю ставил Казанова в график пресс-конференций, учитывая актуальность вопросов подготовки города к зиме. Но разговора на этих, по большому счету, бессмысленных встречах не получалось. Репортеры, которых обязали посетить пресс-конференцию Казанова и что-то такое написать о ней, вяло рассаживались, вяло задавали несколько простых вопросов, а потом сидели, не зная, что им делать дальше? Вопросы были стандартными:

- Сколько завезено угля на ТЭЦ и котельные?

Презрительно глядя на какую-нибудь даму из «Ведомостей», наивно высунувшуюся с этим вопросом, Казанов отвечал: «столько-то». Обескураженная журналистка садилась на место. Ответ ровным счетом ничего ей не говорил.

- А сколько это будет процентов от необходимого количества? – выскакивал следом за ней юнец, гордый тем, что сумел придумать, как уесть чванливого бюрократа.

На лице Казанова проступало такое выражение, как будто его сейчас стошнит, прямо на телекамеру.

- Столько-то – односложно отвечал он и, надувшись, глядел поверх голов куда-то в пространство. Наступало тягостное молчание. Журналисты мялись, не зная, что бы такого еще спросить. Наконец, вдоволь поиздевавшись, Казанов брал быка за рога и произносил краткую речь о том, что город к зиме практически готов, а то, что не готово – будет готово к наступлению отопительного сезона. Ну, а то, что не будет готово и к этому времени – вообще зависит не от мэрии, а от «Новосибирскэнерго». Последнее слово он произносил с явным отвращением и, только что, не отплевываясь через левое плечо.

- Мы полностью рассчитались с энергетиками – из года в год завершал одной и той же фразой свое выступление Казанов – Теперь их задача, обеспечить город углем и подготовить энергетическое хозяйство к работе в зимний период.

Как правило, в эти же дни давал свои пресс-конференции генеральный директор ОАО «Новосибирскэнерго» Виталий Георгиевич Томилов. Он слово в слово повторял речь Казанова, только в конце перекладывал ответственность за возможные срывы работы на администрацию города, уверяя журналистов, что мэрия не до конца рассчиталась за прошлый отопительный сезон и что свободных денег у «Новосибирскэнерго» нет. Эти ежегодные заочные перепалки между Казановым и Томиловым за много лет превратились в какой-то шаманский ритуал. С течением времени я вообще перестал вникать в то, что они говорят, поскольку никакого содержательного смысла в их речах не было – и просто получал наслаждение от актерской игры.


* * *

В сентябре 1993 года, издерганный и замотанный летними авралами Казанов решил похвастаться перед журналистами только что введенной в строй газовой котельной. Нас всех собрали у мэрии, посадили в новенький икарус и повезли на экскурсию. В то время у Казанова была идея-фикс. Он считал, что энергокомплекс города надо развивать путем строительства нескольких десятков газовых котелен, каждая их которых станет отдельным муниципальным предприятием. И, в кои то веки, решил показать «товар лицом». Черт его знает – на что он надеялся? Журналисты, большую часть которых составляли женщины, добросовестно пялили глаза на металлические агрегаты, заботясь, главным образом о том, чтобы не зацепить чулки о какую-нибудь опасную железяку или не подвернуть ногу на крутых лестницах. Казанов разглагольствовал перед нами, как Ленин на броневике. Но, думаю, слушатели у Ленина были чуточку более понятливыми…

Естественно, об этой поездке никто ничего не написал. Разобиженный и разозленный Анатолий Михайлович после очередной пресс-конференции увидел меня в курилке и разразился градом ругательств. Я в ответ послал его по тому же адресу. Окинув наглеца уважительным взглядом, Казанов сбавил тон.

- Послушайте, если вы хотите добиться понимания, не шарахайтесь от журналистов, как черт от ладана – сказал я ему – Давайте на следующей неделе мы с вами встретимся и вы подробно расскажете о своей работе. Ну, как, лады?

- Хорошо. Давай попробуем – с сомнением в голосе протянул Анатолий Михайлович.

Через несколько дней, он, в самом деле, назначил мне время и целых полтора часа рассказывал о работе департамента. Получилось интервью на полосу. Одной из главных заслуг новосибирских энергетиков – считал мой собеседник – являлись низкие показатели вредных выбросов из труб ТЭЦ и котельных в атмосферу города.

- Посмотри, - с гордостью говорил он мне – в Новосибирске изо всех труб идет белый дым!..

Эту козырную фразу, я поставил заголовком ко всему интервью. Прочитав текст, Андрей Каменский поморщился: «опять ты, Лихоманов, какую-то апологетику притащил!» - но, все же отдал интервью в печать после моего клятвенного обещания в другой раз принести критический материал. Утром, в день выхода нашей газеты, я купил в киоске свежий номер «Новостей», развернул его и чуть не отдал концы! Ну, е-мое!..

Верочка Утюпина, наш ответственный редактор, поместила рядом с интервью большую черно-белую фотографию: из трубы ТЭЦ, на фоне закатных лучей солнца, валил густой черный дым, застилающий траурной копотью всю панораму города! На самом то деле, дым был, конечно, белый, но на снимке все выглядело ужасно!

- Катастрофа!.. – это было все, что я мог сказать, войдя в редакцию.

- Да что ты так переживаешь? – Верочка была искренно огорчена отсутствием у меня чувства юмора – Ну подумаешь, пошутили…

После этой «шуточки» Казанов не разговаривал со мной полгода…


* * *

Наверное, самым «слабым звеном» в администрации Индинка был директор департамента архитектуры и строительства - Геннадий Пугачев, в прошлом офицер стройбата. Тучный, с постоянно отекшим, грубой лепки, лицом, он мрачно и отрешенно сидел на «аппаратках», не раскрывая рта. Говорили, что он крепко пьет. Сам не видел, поэтому не берусь утверждать. Но вот, что мне рассказал о нем однажды Владимир Александрович Пермяков, помощник мэра:

- Пугачев лентяй, но очень хитрый. Не успеет Иван войти в мэрию, как Пугачев тут же, откуда ни возьмись, появляется в своем кабинете. Иван за дверь – и Пугачева днем с огнем не сыщешь!..

Позднее мне довелось много раз лицом к лицу сталкиваться с Геннадием Андреевичем и даже воевать с ним в одном избирательном округе. Давно потеряв и должность, и депутатский мандат, он все ходил то в мэрию, то в областную администрацию – с неизменным кожаным портфелем, тяжелый, отекший, насупившийся, - по каким-то своим личным интересам и делам…


* * *

Пестрая и разнородная компания людей, собранных Иваном Индинком в руководстве города, не могла, конечно, заслонить всплывающую вверх, как дирижабль, фигуру новосибирского градоначальника. Но у Индинка было одно важное качество, которого я не встречал больше у других руководителей города и области. Он не подавлял своих подчиненных, не ревновал к публике, позволяя каждому сиять личным, так сказать, светом, а не выполнять роль простых отражателей. В его характере осталось много почти детской непосредственности. В то время увлеченно писали и говорили о необходимости внедрения компьютерных технологий в работу чиновников. Дело было новое, а чиновная среда в массе своей, артачилась, не желая предпринимать лишних усилий. Индинок распорядился поставить в свой кабинет персональный компьютер. Что с ним делать – он не знал. Но сотрудники закачали какую-то программу и научили запускать ее нажатием клавиши.

- Вот видите – хвастался он перед посетителями – Я сейчас нажму кнопку и работа всей администрации будет у меня, как на ладони!

Разумеется, компьютер мэра не был объединен в общую сеть и ничего нового для себя он там найти не мог. Но был страшно доволен. Когда мэром стал Виктор Толоконский, то, войдя в свой новый кабинет, он первым делом приказал убрать несчастный компьютер - с глаз долой…


* * *

Летом 1993 года Новосибирск праздновал свой столетний юбилей. Индинок превратил это событие в личный триумф. Облаченный в широкий белый костюм, он великолепно смотрелся на открытии торжеств и лицо его светилось такой радостью, какую мне лично уже не доводилось в нем наблюдать.

Ко Дню города на Красном проспекте была восстановлена часовня Святителя Николая, с тех пор ставшая таким же узнаваемым символом Новосибирска, как и Оперный театр. Владимир Шамов – писатель и друг Ивана Ивановича – умело отрежиссировал праздничные торжества, заложив тем самым демократическую и карнавальную традицию проведения Дня города. С этого момента праздник приобрел действительно всенародный и демократический характер. В последние годы городская власть принялась бороться с этой традицией, к стыду и позору нынешних «отцов города», но пока что, на мой взгляд, без особого успеха.


* * *

Лето и осень 1993 г. мне запомнились как время сумасшедшего, безудержного какого-то веселья и вместе с тем … полного безденежья. Грянул первый кризис неплатежей. Бешеная инфляция, сбережений ноль, зарплаты нет, и когда ее выдадут - никто не говорил. Все лето я питался дома вареным рисом и зеленым луком. И вместе с тем, что ни день в городе проходили, презентации, пресс-конференции, банкеты. Новая русская буржуазия гуляла на широкую ногу. Так гуляла, будто завтра все кончится. И у многих кончалось … иногда вместе с жизнью. Голодные журналисты «Новостей» бродили парами с одной презентации на другую, чтобы только поесть до сыта.

Из-за жары я всюду разгуливал в пляжных трусах, шлепанцах и футболке, даже когда надо было идти по журналистским делам в Новосибирскую мэрию. На многих мой чересчур легкомысленный наряд производил то самое впечатление, какое производит красная тряпка на быка. Анатолий Казанов, узрев меня полуголым на своей пресс-конференции, вскипел, как самовар.

- Я понимаю, шорты. Но не пляжные же трусы!.. – орал он в курилке, тыча пальцем в мою сторону и пересыпая, по привычке, свою речь трехэтажным матом.

Я продолжал ходить, как вздумается, до тех пор, пока однажды (это было летом 1994 года) не очутился в приемной Виктора Толоконского, одетый в свои неизменные трусы и футболку. В тот день мы пришли к мэру вместе с Андреем Каменским, если не ошибаюсь, по какому-то денежному вопросу. И надо было так случиться, что там же оказалась Лидия Самохина!..

Маленькая, полная, она мгновенно налилась желчью и двинулась на меня, точно разъяренный гималайский медведь. Я подумал, тут и загрызет насмерть. Наши с Самохиной вопли и перебранка – даже сквозь толстую двойную дверь - достигли ушей Виктора Александровича, и он выглянул на шум в приемную. Окинув меня с головы до ног быстрым взглядом, на дне которого таилась еле уловимая ирония, мэр Новосибирска хмыкнул и сказал:

- Ну, проходи…

Еще через пару дней на входе в мэрию поставили яркую большую табличку с надписью: «