Не революцией единой… Из литературных опытов профессиональных революционеров начала ХХІ века…

Вид материалаДокументы

Содержание


День первый.
Подобный материал:
1   2   3

4. Флоренция.


Стоянки туристических автобусов в городах Италии, как, впрочем, и в других странах Евросоюза, безумно дороги (от 80 до 150 Евро за 12 дневных часов). Поэтому во Флоренции, как и в Венеции, мы быстро покинули салон, предварительно договорившись с водителями о том, в котором часу и куда они подъедут, чтобы забрать нас.

Флоренция такой же средневековый город, как и Венеция. Различие в том, что она пропитана сконцентрированным там целостным и могучим духом Эпохи Возрождения. Похоже, он облюбовал этот город заранее, чтобы после стольких лет активной жизни именно в нем погрузиться на неопределенное время в глубокий анабиоз. Он не бодрствует, но едва заметно дышит. И это, едва заметное, дыхание делает неуместным шум, производимый современно одетыми стаями туристов, машинами и мотоциклами (которых здесь почему-то великое множество). Вся техническая, видовая и звуковая мишура цивилизации воспринимается в этом городе, как некое, раздражающее нервы, чужеродное явление, мешая вслушиваться в Дыхание ныне спящей великой Эпохи и проникаться им.

В галерее Уффици и на прилегающей к ней площади рядом с творениями Микеланджело все люди, и мы в том числе, кажутся какими-то недоразумениями природы. Смотришь на изваяния творцов Возрождения, на гигантские по вложенному и отображенному в них духу скульптуры и думаешь: " Вот это ЛЮДИ! А мы-то, собственно, кто? И какими такими делами можем похвастаться перед Ними, чтобы дотянуться хотя бы до нижней грани постамента, сложенного Им их Творениями?

Во Флоренции мне довелось пережить два потрясения. Первое - от увиденного, а второе - от не увиденного. С одной стороны, нельзя объять необъятное, а с другой - всегда хочется это сделать. Нам не повезло - мы попали во Флоренцию в понедельник. Почти во всех музеях был выходной день. Очень трудно выразить в словах чувства, которые испытываешь, когда стоишь перед закрытыми дверьми картинной галереи, понимая, что ты здесь будешь находиться всего один неполный день, и зная, что там, за этими дверями, полотна Боттичелли, Джотто, Рафаэля... Это непереводимое на человеческий язык состояние невосполнимой утраты чего-то очень важного и значительного, без которого невозможно ощутить полноту жизни. Внутренняя суть Флоренции от нас ускользнула. Город одарил нас загадочной улыбкой Возрождения и скрылся из вида. Подобные чувства, наверное, испытывал Данте, когда по флорентийской мостовой мимо него, как недостижимое счастье, проплывала Беатриче, исчезая в узеньком переулке, ведущем к дому; и - Петрарка, когда, едва взглянув на него, таяла в полумраке собора Лаура.

На этом рассказ о Флоренции можно было бы закончить, если бы не два происшествия, о которых необходимо рассказать.

Я почему-то всегда была уверена, что Джордано Бруно сожгли во Флоренции 17 февраля 1600 года на площади Цветов. Естественно, очутившись возле собора Святой Марии с цветком, я заразила всех желанием возложить великому ученому и мыслителю цветы на месте его казни. На карте площадь Цветов обозначена не была. Но все подумали, что раз собор Святой Марии с ЦВЕТКОМ, то и площадь где-то рядом. Мы опросили множество местных жителей. Мы спрашивали и на английском, и на испанском, и на ломаном испано-итальянском: "Где место казни Джордано Бруно?" Но на наш вопрос неизменно отвечали вопросом: "А кто такой Джордано Бруно?"

И лишь работник музея Академии, которого мы с полчаса тщетно упрашивали пустить нас в музей, сказал, что Бруно сожгли таки на площади Цветов в указанный день и год только в Риме. Но дело не в том, что я перепутала города. Рим и Флоренция находятся в одной стране и говорят на одном языке. К тому же деятельность ученого была связана со многими городами, в том числе и с Флоренцией. Следовательно, нетрудно предположить, что в Риме сейчас об этом человеке знает примерно такое же количество людей, как и во Флоренции.

В случае с Джордано Бруно подобное незнание можно объяснить деятельностью католической церкви, которая в течение нескольких столетий вытравливала из сознания людей память о нем. Бруно до сих пор остается единственным, кому католическая церковь, даже спустя почти полтысячелетия, так и не соизволила принести свои извинения.

Мыслитель-материалист и при жизни не нуждался, в каких бы то ни было, извинениях со стороны церкви, а теперь они вообще нелепы и звучали бы по отношению к нему даже как-то кощунственно. Но ведь память нужна не мертвым, она нужна живым.

И второе происшествие. Потрясенная всем увиденным, а еще больше не увиденным я вернулась к месту сбора чуть раньше. К счастью, во флорентийских скверах скамеек хватает. Вдруг со мной заговорил случайно проходивший мимо итальянец:

- Вы говорите на английском?

- Нет. Немного на испанском.

- О! Не на английском, а на испанском! Прекрасно! Наконец, я выскажу все, что думаю!

И он начал с чисто итальянской экспрессией, бурно жестикулируя, говорить на ломаном испанском:

- Испания - это хорошо, и Латинская Америка - тоже, и все страны прекрасны, только Соединенные Штаты - это очень плохо. Это война. Это бомбы, которые валятся на головы беззащитных людей. Это наглые солдаты, которые хотят - он сделал характерный, будто растирающий что-то по асфальту, жест ногой - весь мир, чтоб везде были только они.

Поскольку к государству США (не путать с рядовыми американцами) я отношусь так же, как этот человек, я стала в такой же экспрессивной манере с ним соглашаться. Мой испанский был не лучше его, поэтому он сразу спросил:

- Вы откуда?

- Я русская.

- О! Из Москвы? Из Москвы!?!

И он начал радостно трясти мои руки.

- Нет. Из Киева. С Украины. Раньше был Советский Союз, и мы были вместе.

- Я знаю. Я помню. Я был в Советском Союзе. Это была лучшая страна - она спасала весь мир, она помогала людям. А Штаты хотят всех - и он стал жестами имитировать пожирание кем-то чего-то. Я их ненавижу.

Недалеко от места нашего сверхэмоционального разговора уже собрались товарищи. Я извинилась и сказала, что мне надо идти.

- Счастья Вам. Передайте всем, кому можете, там, в Киеве, в Москве: здесь помнят Советский Союз, как лучшую страну, здесь не любят Штаты, здесь очень много таких, как я.

Исполняю его поручение.


5. Пиза


Мы выехали из Флоренции в четыре часа пополудни и в начале шестого уже были в Пизе. Но, очевидно, этот город целесообразнее было посетить до Флоренции, потому что перенасыщенные флорентийскими впечатлениями мы уже не могли воспринимать его должным образом. Тем более, что здесь мы опять столкнулись с успевшим набить оскомину негласным правилом всех капиталистических стран: без денег вход воспрещен. Цены на посещение не увиденных нами музеев во Флоренции колебались в пределах 10 Евро. И когда мы узнали, что право взойти наверх по винтовому подъему пизанской башни стоит 15, это показалось неслыханной наглостью и ценовым беспределом. Вообще следует отметить, что осмотр Пизанского культурно-исторического комплекса баснословно дорог даже по европейским меркам. Вход в оба готических собора, которые находятся рядом с башней, стоит, соответственно: 5 и 10 Евро.

Места паломничества туристов - единственные уголки, где в Италии процветает лоточная торговля. Сувениры, открытки и другие памятные предметы раскупаются туристами "на ура". Но в Пизе почему-то и сувениры дороже, чем везде. Засунув руки в карманы, выпотрошенные в Венеции и Флоренции, мы глазели на знаменитую Пизанскую башню со стороны, и почему-то у всех на языке крутился анекдот про Бен Ладена:

"Бен Ладен внимательно осматривает башню в Пизе и резюмирует:

- Дилетанты".

Короче говоря, Пизу надо посещать до Флоренции.


6. Милан


Следующее утро мы встретили уже в Милане. Город, будто замер, запутавшись в полупрозрачных, но, тем не менее, довольно прочных сетях прохладного дождя. Автобус остановился возле старинной миланской крепости Сфорцеско. Буквально в 10 минутах ходьбы от нее находится Дуомская площадь с возвышающимся на ней, третьим по величине в мире, Дуомским собором. По правую руку от собора расположен вход в галерею Витторио-Эмануэле, пройдя по которой попадаешь к памятнику Леонардо да Винчи и знаменитому театру Ла Скала.

Где-то, за Аркой Мира, воздвигнутой по желанию Наполеона Бонопарта - площадь Гарибальди, на которой собираются украинские гастарбайтеры. По мере приближения к площади всё чаще попадаются объявления на русском языке, текст которых аналогичен венецианским.

Дождь не располагал к прогулкам, но время, отведенное нам на осмотр Милана, было предельно сжато, и потому никто не пожелал его терять.

Если Венеция и Флоренция - города, в той или иной форме сохранившие облик и дух Средневековья, то Милан - город победившего капитализма, один из его деловых и промышленных центров. Памятники старины - соборы и дворцы - разрознены и растворены среди закрывающих и затеняющих готические кружева зданий второй половины XIX столетия. На улицах царит деловая атмосфера: все куда-то спешат, озабоченные своими проблемами, и никому ни до кого нет дела. На Дуомской площади, в сердце Милана, причудливо переплелись три потока: деловые люди, туристы и те, кто приехал сюда скупиться. Туристам непостижимым образом передается внутренний настрой миланцев, и они, с самым, что ни на есть, деловым видом, будто прицениваясь, осматривают со всех сторон художественные сокровища Дуомского собора. Галерея Витторио-Эмануэле, которая в эпоху раннего модерна, несомненно, являлась чудом, демонстрирующим новые технические возможности зодчества, сейчас - один из крупнейших торговых центров города и рассчитана на состоятельных покупателей. Пол и стены в центре галереи украшены великолепной мозаикой. Под высокохудожественным изображением ветхозаветной сцены, на которой черный раб подносит и кладет к ногам египетского фараона снопы обильного урожая, расположен Макдональдс. Что ж! Символично.

Один из просторных коридоров галереи выводит на площадь Ла Скала к памятнику Леонардо да Винчи. У памятника ни одного цветочка, хотя в городе собрана богатейшая коллекция его картин (в том числе "Тайная вечеря") и технических изобретений, а на улицах полно бигбордов, рекламирующих музеи, где находятся эти произведения.

Деловым людям не до сантиментов. Дух капитализма убивает память о великих героях и мыслителях прошлого, даже если внешне, ради собственной выгоды пытается ее сохранить.

Завершить рассказ о Милане мне бы хотелось описанием сцены, увиденной на Дуомской площади.

Слева от собора, где концентрировался и самораспределялся, исчезая в той или иной городской артерии, поток деловых людей, на пятачке, отсеченном от площади трамвайной колеей, на коленях стоял рослый светловолосый парень с протянутой чуть ли не на вытяжку рукой. Рядом с ним валялся его рюкзак. Одет он был современно, но не вызывающе: джинсы, тенниска и ветровка. Но больше всего поражали его глаза: огромные, полные глухого безысходного отчаяния, со взглядом, устремленным в пространство. В них предельно ясно просматривалась грань, за которой обычно следует суицид. Мне было нечего ему подать и оставалось лишь с болью в сердце видеть, как мимо этой драмы безразлично снуют холеные менеджеры и самодовольные служащие из разных буржуазных контор.


7. Верона


Мы прибыли в Верону около шести часов вечера, и нам на осмотр города было дано всего два часа.

Верона - маленький средневековый городок, в котором есть несколько мест, хранящих память о временах Древнего Рима.

Развалины римского цирка, построенного по типу Колизея... Когда-то сюда движимые жаждой зрелищ стекались веронцы, чтобы развеять скуку, наблюдая за дерущимися насмерть гладиаторами или пожираемыми голодными львами первыми христианами. Сейчас здесь, судя по сложенным вокруг цирка штабелями, аляповато раскрашенным и несоответствующим исторической действительности изображаемого периода элементам декораций, идут съемки какой-то очередной голливудской пошлости. Доступ к развалинам закрыт.

Мы углубляемся в средневековые улочки и бредем по выложенной морскими камнями, наверное, еще в XV веке мостовой в поисках дома Джульетты.

Ведь это та самая Верона, где когда-то враждовали Монтеки и Капулетти, где двое влюбленных предпочли смерть разлуке... Та самая, воспетая Шекспиром в повести, "печальнее которой нет на свете". Настроение возвышенно-приподнятое. И вот, наконец, та улица и вход в тот двор, где когда-то Ромео и Джульетта объяснялись друг другу в любви...

Заходим. Стены испещрены какими-то надписями и граффити, свидетельствующими об одичании современников. Во дворе одиноко стоит, отлитая из бронзы, статуя прекрасной средневековой девушки. А вокруг нее, словно старые козлы, скачут лысые обрюзгшие туристы в шортах, по очереди облапывая статую, в то время как другие запечатлевают это действо на пленку. Потом они меняются местами. Происходящее выглядело, как виртуальное групповое изнасилование. Беззащитная статуя никому из этих, с позволения сказать, мужчин не могла расцарапать морду или влепить пощечину. Ей, по чьей-то злой прихоти, разлученной с возлюбленным даже в посмертном существовании, было неоткуда ждать помощи. Я смотрела на бронзовую Джульетту, и слезы лились из глаз. Ведь если бы рядом с ней стояло изваяние Ромео, все эти похабные выходки потеряли смысл! Присутствие Ромео раз и навсегда сделало бы невозможным постановку таких кадров, как: "Я и Джулька", "Я и ее имел", "Ромео свободен", "Ромео занят" и т.д.

Было видно, что от творимого вокруг Джульетты безобразия коробит почти всех товарищей. Вдруг один из них подошел к статуе, стал на одно колено и поцеловал ей руку. А другой в сердцах сказал:

- Вот единственно достойный ее поступок.

Это действительно был единственный достойный поступок. Мы повернулись и побрели прочь.

В Вероне дух Средневековья не просто мумифицирован или погружен в анабиоз, он жив. Люди, машины и другие атрибуты современности кажутся на улицах Вероны какими-то диковинными пришельцами. Так и хочется, завидя их, крикнуть: "Демоны!.." Дома боязливо жмутся друг к другу, как бы опасаясь какого-то неожиданного бедствия, как бы ища друг у друга поддержки. Наверное, единственное, что изменилось в городе с тех времен, это то, что на улицы из окон не выливают помои, и в центре отсутствует лобное место.

Со старейшего Веронского моста открывается великолепный вид: вершину холма на противоположном берегу реки венчает древняя крепость, которая, мнится, до сих пор готова к осаде.

У подножья холма идут раскопки римского театра. Там же расположен музей археологии.

На обратном пути мы наткнулись на мемориальную доску, текст которой сообщал, что на этом месте в таком-то году Меркуцио на дуэли убил Тибальда. Обойдя большую часть старого города, мы так и не нашли никаких упоминаний о Ромео, будто его и вовсе не было.

Через полчаса автобус уже вез нас в Вену на Встречу народов Латинской Америки и Европы. Мы покидали Италию вечером 9 Мая. День Победы нельзя было не отметить. Мы включили запись торжественной речи Сталина, произнесенной им по этому поводу, а потом до глубокой ночи пели песни военных лет.

Вообще надо сказать, что наша группа напоминала маленький передвижной островок социализма, его молекулу, стремящуюся найти в застывшем веществе капиталистической Европы элементы, способные вступать в химическую реакцию, т.е. бороться за лучший мир.


8. Вена


День первый.

В 10 утра автобус нас подвез к зданию Конгресс Хауз, где проходили основные мероприятия в первый день Встречи. Каждому из нас был поручен определенный участок работы. Я с двумя товарищами распространяла нашу литературу, футболки с логотипами сайта и собирала подписи под письмом в защиту Пяти Кубинских Героев. С одной стороны, будучи привязана к одному месту, я не могла принимать участие в официальных мероприятиях. Но, с другой - в меру знания языка - получила возможность неформального общения с людьми, интересующимися нашим стендом.

В первый день было довольно много хаоса и неразберихи. И это неудивительно. Люди прибывали на Встречу в течение всего дня.

Не скажу, что наш стенд был лучшим, но, как говорится, в грязь лицом не ударял. Одно можно сказать твердо: он был самым левым, но не в смысле леваческим, а в смысле марксистским. Революция - не как безумная авантюра одиночек, а как осознанная необходимость и закономерность исторического развития, как живое творчество масс.

Но, к сожалению, как выяснилось из общения, на встрече было очень немного марксистов.

Основная масса участников и гостей Встречи являлась выразителем типичной социал-демократической позиции: "Латинской Америке необходимо помогать. Для этого надо принимать хорошие, социально направленные законы и выделять деньги под их реализацию. Ведь и в Европе много бедных, о них надо тоже заботиться, пособия увеличивать. Но революционное насилие - это ужасно, это - ой и ай - нехорошо. Христианский взгляд на мир - самый верный. Надо, чтоб все любили друг друга и, наконец, между волками и овцами воцарился мир". Людей, которым вся, окружающая их жизнь не смогла доказать, что это в принципе невозможно, переубеждать бессмысленно. Зато они всегда охотно дают подписи в Защиту. В нашем случае речь шла о защите Пяти Кубинских Героев.

Изредка встречались ненавистники социализма и Советского Союза. Два чеха, например, увидев плакат и футболку с изображением Ленина, поделились друг с другом на русском языке (чтоб нам было понятно) впечатлениями о них и о нас:

- Это провокация! Провокация! Когда они уже успокоятся?! Пошли отсюда.

Я вдогонку им ответила:

- Никогда не успокоимся.

На том и разошлись.

И еще был один, то ли немец, то ли скандинав, который тыкал пальцем в портреты Ленина и Сталина на обложке книги Ильенкова "Об идолах и идеалах", говоря:

- Эта ше упийцы! Как фы мошете их реклмирофать?

Ответ:

- Чьи убийцы? Зачинщиков Первой и Второй мировых войн???

Он долго качал головой и отошел. Больше ярых противников, во всяком случае, при мне, к нашему столу не подходило.

Теперь об активных сторонниках. Их было немного по сравнению с основной массой участников Встречи, но - подавляющее большинство по сравнению с количеством ярых противников. Приведу высказывания некоторых из них.

Мексиканец лет 35-ти. Знает русский.

- Я учился в Советском Союзе и очень благодарен этой стране. Я бывал во многих странах, но так человечно, как там, люди нигде не жили и по сей день не живут. Желаю вам победы.

Итальянка средних лет. Объясняемся на причудливом англо-испано-итальянском.

- О! Че Гевара - это великий герой. Он хотел сделать мир лучше. Кубинцы спасли жизнь моему сыну, вылечили его. Здесь, в Европе, этим никто не хотел заниматься. Штаты хотят разрушить Кубу, а она не сдается. Вся Латинская Америка борется против Штатов, а я за всех, кто против этой страны.

Англичанин очень интеллигентной наружности:

- Дайте мне, пожалуйста, чистый подписной лист. Я хочу вам помочь собирать подписи и раскрывать людям правду.

Мы дали. Вечером принес. Лист на 2/3 был заполнен.

Молодая колумбийка:

- Мы в Колумбии тоже боремся за освобождение. Мы хотим быть с Кубой, с Венесуэлой, с Боливией, а не с империалистами. Че Гевара - это наше знамя, но о Ленине мы тоже знаем.

Попросила побольше плакатов с изображениями того и другого для распространения среди своих.

Немец, видимо, из бывшей ГДР. Владеет английским и чуть-чуть говорит

по-русски. Просматривая английскую версию "Против течения":

- Вы - молодцы, что занимаетесь теорией. Без теории нельзя победить. Это наш Маркс сказал, а ваш Ленин доказал. Я стараюсь прорабатывать статьи всех авторов, которые занимаются теорией, но сейчас здесь, на Западе, на мой взгляд, нет хороших теоретиков. Статьи ваших авторов мне не попадались. Ознакомлюсь.

Мной приведены лишь самые яркие фрагменты из бесед. На самом деле наших сторонников было намного больше. Некоторые из них не заводили разговоров, а просто приобретали литературу, жали руку и говорили: "Держитесь" или "Спасибо", понимаемые на любом языке. Некоторые, наоборот, разговаривали и не приобретали. Но все они с радостью брали наш электронный адрес и другие координаты.

В середине дня узнали, что группа кубинских и австрийских товарищей организует пикет протеста под зданием Комитета за освобождение Кубы, возглавляемого Кондолизой Райз. Если комитет за освобождение возглавляется данной особой, то понятно и от ЧЕГО освобождение, и для КОГО свобода. Товарищи попросили нашей поддержки. Все тут же с радостью согласились. И прихватив с собой красные знамена с изображениями Че Гевары, поехали на акцию. Я осталась распространять литературу. Часа через два товарищи вернулись в радостно взбудораженном настроении. Акция получилась, хоть малочисленной, но яркой и с остринкой. В ходе выражения протеста произошел инцидент с полицией, и у одного из наших товарищей ее представители забрали документы. Хорошо, что все хорошо окончилось, и документы потом вернули.

Но самое интересное случилось на следующий день, когда одна из самых серьезных и ответственных венских газет "Дер Стандарт" на первой полосе поместила фотографию акции с подписью: "В Вене начала резко нарастать напряженность".

Мы все дружно хохотали. Ведь никому не могло прийти в голову, что пикет, проведенный силами 50 - 60 человек, вообще может быть кем-то замечен. Ну, пикет. Ну, под красными знаменами. Ну, шумный. Но не резкое нарастание напряженности в Вене!!!

Если оценивать трезво, то качество акции соответствовало количеству задействованных в ней сил. Но, очевидно, в бюргерской Вене такая скукота, что местным журналистам каждый пикет кажется началом нарастания напряженности. Еще бы! Ведь тогда им, наконец, будет о чем писать.

Так прошел первый день. Мы разделились на несколько групп, и каждая поехала устраиваться на ночлег по выбранному адресу. После шестидневного путешествия в автобусе и дня работы на Встрече все нуждались в отдыхе и мечтали о душе и нормальной кровати. Но удача группы, в которой находилась я, заключалась в том, что ее выбор в смысле душа и кровати оказался неудачен. Мы попали в сквот. Что это такое, в нашей стране знают пока немногие, да и то понаслышке. Большинство же людей даже слова такого не слышало.

Итак, что такое сквот?

Сквот - это заброшенный, нуждающийся в капитальном ремонте, дом, который захватывают бездомные, безработные, неплатежеспособные студенты и выброшенные по каким-либо иным причинам на обочину буржуазного общества люди, в основном, молодые и живут там. По европейским законам выгнать их оттуда можно лишь по решению суда. Иск муниципалитета проходит все инстанции буржуазной бюрократии примерно за два года. Потом у жильцов дома начинаются бои с полицией, в результате которых их с треском выгоняют из дома. На это моментально реагируют жильцы не только всех местных сквотов, но и сквотчане из других европейских стран. Повсюду начинаются безумные акции протеста. А поскольку бездомных и людей, относящихся к другим социально обездоленным категориям, в Европе очень много, как это ни стараются скрыть, и все они выучены капитализмом борьбе за свои права, то в акциях участвует не 50 человек, а пару сотен тысяч. Они бродят маршами из страны в страну с требованием вернуть людям крышу над головой. И, наконец, при массовой поддержке изгнанные жильцы опять захватывают свое жилье. Потом все начинается сначала.

Сквоты - это изнанка с виду благообразненькой и сытенькой бюргерской Европы. Говорят, что последнее время полиция в отношении сквотов ведет себя тихо, а суды по выселению искусственно затягивают на еще более долгие сроки. И это неудивительно. Легче поступиться аварийными зданиями, чем провоцировать резкое нарастание напряженности, которого, как было показано выше, бюргеры боятся больше, чем черти ладана.

Дом, в котором находится сквот, обрисован вызывающими граффити и обклеен какими-то объявлениями. На первом этаже здания сквотчане оборудовали для себя бар со зловеще фантасмагорическим дизайном: мрачные краски, какие-то, торчащие отовсюду, когти, металлические решетки, цепи и безобразные морды ужастиков на стенах. Везде бронированные тяжелые двери, как в какой-нибудь старой крепости. Вход в здание, вход на каждый лестничный пролет - грохочущая, ничем непокрытая броня. Сами лестницы, широкие и неухоженные, устланы то ли слоем истертой в пыль осыпавшейся штукатурки, то ли песка, заносимого жильцами на обуви. Стены исчерканы надписями и граффити разного, иногда противоположного по смыслу, содержания: от антифашистских и антибуржуазных до пропагандирующих извращенные сексуальные отношения и наркотики. В оконные проемы по горизонтали вмонтированы железные трубы на расстоянии 10 см друг от друга. На втором этаже приютилась сербская библиотека. Самый укрепленный пролет между вторым и третьим. Помимо бронированной двери, со стороны третьего этажа к потолку на тросе прикреплена еще одна, более массивная, дверь. В случае необходимости она опускается, как ворота феодального замка.

Наконец, мы на четвертом этаже, там, где нам сквотчане выделили комнату. Открыть без особых усилий дверь, отделяющую внутренние помещения от лестничной клетки, может лишь сильная мужская рука. Женщины лишь приоткрывают ее и проскальзывают в щелочку, причем дверь закрывается по мере их проскальзывания, как бы пропихивая внутрь. Мы попадаем в огромную комнату с потрескавшимися стенами, которая одновременно является прихожей, кухней, гостиной и кабинетом. Внутренняя стена усыпана дверьми такими же бронированными, как на лестничной клетке, или, на худой конец, оббитыми листовым железом - это входы в комнаты обитателей сквота. Каждый вход обрисован надписями и обклеен плакатами, демонстрирующими жизненное кредо тех, кто за ним скрывается. Например, на дверях одной из комнат наклеено изображение Веселого Роджера (череп с костями). Там, как мы узнали позже, живут молодые анархисты. Дверь рядом обклеена феминистическими плакатами типа: "Когда «нет» означает - НЕТ". Там живут две студентки, не имеющие средств платить за жилье. В одном из простенков оборудовано что-то вроде доски объявлений, на которой висит график дежурств по уборке общих помещений, и каждый вешает все, что хочет, если хочет. При входе в комнату расположены: рукомойник образца 50-х годов, полуразваленная плита, холодильник, бак для отходов и какой-то дряхлый буфет. Но все эти предметы кажутся настолько мелкими в столь объемном помещении, что можно пройти мимо них и не заметить. Под окнами - два огромных стола: один низкий и широкий, по его периметру стоят старые диваны и стулья, а второй - узкий, длинный и высокий. За первым обычно пьют кофе, курят, беседуют и занимаются своими делами, если таковые имеются. За вторым - перекусывают.

Наша комната представляла собой почти пустое, покрывшееся толстым слоем пыли помещение с умывальником, от смесителя над которым отпадали краны, древним покосившимся шкафом и внушительными, привинченными к стенам, дощатыми полатями, на которые вела грубо, но на вид основательно, сработанная лестница. Однако те, кто расстелил свои спальные мешки на полу, лечь под этими полатями не решились, потому что всех беспокоила одна и та же мысль: "Конструкция, конечно, хорошая, только вдруг она рухнет..."

Сквотчане нам показали, где душ, и мы решили принимать его по очереди. Душевая располагается на лестничной клетке, и первая ее прелесть заключается в том, что она не запирается изнутри. В душевой две кабины и самодельно прикрученный нагреватель воды. Вторая прелесть - войдя в душевую можно спокойно созерцать, как моются в кабинах, а, моясь в одной кабине, невозможно не видеть, как это делают во второй. Никаких условных перекрытий, типа непрозрачных клеенок между ними нет. И, наконец, третья, самая милая, прелесть. В одной кабинке смеситель с душем, но туда почему-то не доходит горячая вода. А во второй - горячая вода без ограничений, но от смесителя отломано все, кроме красного и синего кранов, и вода, вытекая из отверстия между ними, стекает в поддон почти по стене. Каждый из нас, заходя в душевую, неизбежно становился перед выбором: либо изловчиться, изогнуться и таки вымыться горячей водой, либо принять бесхитростный ледяной душ.

Необходимо так же упомянуть и об электрике, потому что все, связанное с ней, тоже находится в аварийном, а значит, опасном, состоянии: самодельно сварганенная проводка, в определенных местах которой болтаются выключатели, либо подвязанные к источнику питания какими-то проволочками, либо висящие на проводках, схваченных изолентой.

После беглого описания условий жизни в сквоте необходимо, хоть в общих чертах, набросать образы некоторых из его обитателей, предварительно подчеркнув, что для нас