Проблемы разделенных народов и варианты их решения в международно-политическом континууме
| Вид материала | Автореферат |
- Экспресс-курс подготовки к родам для работающих мам. День Знакомство. Обо мне. Основные, 389.11kb.
- Проблемы формирования отчета о движении денежных средств и актуальные варианты их решения, 41.47kb.
- В санкт-петербурге, 719.12kb.
- Н. А. Рассадкина научный руководитель Н. С. Белогина,, 29.07kb.
- В. С. Хачирова ассистент кафедры гражданского права виу, аспирант Института государства, 153.78kb.
- М. Харнер – Путь шамана введение, 1282.53kb.
- ©Шабанов А. Г. Международно-правовые аспекты сотрудничества в сфере защиты прав человека, 502.31kb.
- Методика - Материалы уроков, Внеклассная работа, Экзамены (варианты егэ, варианты, 83.54kb.
- Вильгельм Вундт Проблемы психологии народов, 1341.74kb.
- Статья в научно-методический журнал «Творческие задачи по биологии и методы их решения», 137.14kb.
В первом параграфе третьей главы «Проблемы формирования гражданской идентичности разделенных этнических групп: опыт европейских стран» рассматриваются модели интеграции интересующей нас категории этносов в политическое пространство таких стран Европы, как Испания и Франция, сталкивающихся с острой проблемой разделенных басков и накопившие солидный опыт в сфере ее урегулирования. Суть проблемы басков, заключается в стремлении определенных социальных сил – представителей баскской этнической группы – к отделению Страны Басков от Испании и в перспективе от Франции, что повлечет за собой создание собственного государственного образования. Высокий потенциал развития настроений такого рода предопределяется тем, что они имеют достаточно широкую поддержку со стороны молодежи, принадлежащей к самым различным социальным слоям, а также со стороны достаточно значительного количества представителей политической элиты Басконии. Стремление существенной части политических сил к повышению статуса басков в системе межэтнических коммуникаций выливается зачастую в крайние формы, связанные в частности с терроризмом, олицетворением которого является организация ЭТА. По мнению значительной части экспертов, активность членов ЭТА серьезно дестабилизирует внутриполитическую ситуацию в Испании, способна негативно воздействовать на политический климат на юге Франции и в европейском регионе в целом, препятствуя в том числе развитию политических инструментов взаимодействия между этническими меньшинствами и государственными институтами в Европе.
Что же касается политических, ненасильственных вариантов решения баскской проблемы, то многие из них также способны привести к осложнению ситуации в регионе и дальнейшей эскалации конфликта между басками и государствами, «разделяющими» их этническое пространство. Одним из таких проектов является институциализация баскской этничности в рамках Евросоюза, подразумевающая расширение полномочий руководства Страны Басков в международно-политической сфере и интенсификацию трансграничных связей между испанской и французской частями Басконии. Очевидно, что подобные проекты даже в условиях меняющейся роли национального государства на мировой арене и так называемой эрозии государственного суверенитета чреваты появлением новых конфликтогенных факторов. С отмеченным проектом тесно связан лозунг «Европы народов», провозглашенный лидерами баскских сепаратистов и направленный, по мнению ряда отечественных политологов, на возрождение «этнонациональной обособленности», не только противоречащей идее объединенной Европы, но и подразумевающий дальнейшее ослабление роли национальных государств в европейском региональном процессе и, соответственно, ослабление гражданской идентичности их населения.
В этих условиях сохранение территориальной целостности становится одной из основных задач руководства Испании и Франции, что, в свою очередь, подразумевает разработку и реализацию системы мер, связанных с поддержанием общегосударственной, гражданской идентичности населения независимо от этнической принадлежности отдельных его представителей. Показательным в данном случае может считаться пример Испании, правительство которой, несмотря на периодические попытки отказаться от диалога с сепаратистски настроенной элитой Страны Басков проводит в целом конструктивную политику, направленную после крушения франкистского режима на устранение конфликтности в межэтнических отношениях посредством наращивания процессов децентрализации государства и предоставления автономного статуса национальным территориям. Такое государственное устройство не противоречит идее общегосударственной идентичности в условиях, когда государство обеспечивает (в том числе на законодательном уровне) свободное развитие специфических и этнокультурных характеристик, выступая гарантом автономного статуса национальных территорий в рамках единого политического пространства.
Ослабление партикуляристских настроений испанских басков и укрепление их гражданской идентичности обеспечиваются не только на правовом, но и на институциональном уровне. В Испании отсутствует механизм ведения многосторонних переговоров между центром и регионами по поводу разграничения полномочий. Вместо него в этой стране разработан механизм двустороннего взаимодействия, где ведущими участниками переговоров выступают со стороны региона – представители правительства автономии, а со стороны Мадрида – министерство по делам общественных администраций, что позволяет в ходе диалога ставить и обсуждать конкретные вопросы экономического, политического или культурного развития и минимизировать воздействие националистических деклараций на общественное мнение как в рамках национальных территорий (в том числе в Стране Басков), так и в Испании в целом. Поддержание гражданской идентичности басков осуществляется также на уровне ведущих политических партий страны, которые неоднократно предпринимали попытки основания широких коалиций, способных в рамках правового государства оказать позитивное политическое противодействие баскскому сепаратизму, в том числе в его крайних проявлениях.
Таким образом, в период последней четверти ХХ – начала XXI вв. испанское общество выработало относительно эффективные механизмы сохранения гражданской идентичности разделенных басков, позволяющие некоторым образом компенсировать воздействие на представителей данной этнической группы ирредентистских проектов, провозглашаемых баскскими политическими силами, выступающими за объединение этнического пространства данного народа в рамках собственного государственного образования. Эффективность этих механизмов подтверждается усилением в среде басков той части национальной интеллектуальной элиты, которая рассматривает ирредентистские проекты скорее как политическую утопию, нежели как реальную перспективу. Однако относительность этой эффективности также находит подтверждение как в сохранении ирредентистскими лозунгами своей популярности в молодежной среде, так и в сохраняющихся требованиях политической элиты Страны Басков относительно расширения полномочий данного региона в сфере международных связей, что вызывает раздражение и протесты официального Мадрида.
Французский вариант формирования гражданской идентичности французской части разделенных басков, сочетает в себе использование демократических институтов в данной сфере наряду с традиционным отказом от признания локальных этнических меньшинств, не говоря уже о предоставлении им автономного статуса. Указанные методы дополняются сотрудничеством французских и испанских полицейских структур в сфере профилактики терроризма и ослабления трансграничных связей радикальных баскских националистов, что позволяет минимизировать их воздействие на общественное мнение в баскских районах Франции. Эффективность этой системы мер также относительна, свидетельством чего могут служить достаточно многочисленные факты присутствия французских басков в руководстве радикальных организаций (в том числе ЭТА), обеспечивающих постоянную связь между двумя частями разделенного этнического пространства данного народа и функционирование укрытий для террористов.
В то же самое время нельзя не отметить, что интенсивность развития баскского ирредентистского национализма на территории Франции существенно ниже, чем в Испании. По мнению ряда французских политических деятелей, это связано с тем, что на территории Франции представители данной этнической группы никогда не подвергались серьезной дискриминации и имели возможность беспрепятственно участвовать в политической жизни страны, занимая места в представительных органах власти, муниципалитетах, крупных политических партиях и т.д. Свою позитивную роль играет и языковая политика французского руководства, предусматривающая наличие единого языка как инструмента, обеспечивающего внутреннюю интегрированность государства.
Таким образом, европейский опыт решения проблемы разделенных этнических групп основан, главным образом на мерах политического характера, направленных на профилактику их дискриминации на этнической почве, формирование у представителей соответствующих этносов устойчивой гражданской идентичности посредством их вовлечения в демократические государственные институты. Это, однако, не является панацеей от ирредентистских настроений разделенных народов Европы, более того, не исключает их крайних проявлений, дестабилизирующих ситуацию в отдельных странах и ставящих в неловкое положение интеграционные объединения, принимающие на себя часть функций суверенных государств и стимулирующие тем самым попытки элит соответствующих этнических групп реализовать свои проекты на надгосударственном уровне.
Второй параграф третьей главы «Механизмы регулирования проблемы разделенных народов в странах Ближнего и Среднего Востока» посвящен исследованию опыта таких стран, как Турция, Иран, Ирак и Сирия в сфере регулирования ирредентистских настроений разделенных этносов. В данном параграфе указывается, что подход этих стран к проблеме сохранения территорий компактного проживания данных этносов в своем политическом пространстве принципиально отличается от европейского. Факты свидетельствуют о том, что государства региона, как правило, не стремятся интегрировать данные этнические группы в свое политическое пространство с помощью экономических и политических инструментов: их руководство прибегает к тактике отрицания полиэтничности населения соответствующих стран, или же старается сформировать гражданскую идентичность этого населения на конфессиональной (исламской) основе, провозглашая тезис о незначительности этнических отличий по сравнению с религиозной солидарностью. При этом любые элементы позитивного опыта урегулирования подобных проблем, наколенного «иноверцами», либо игнорируются, либо объявляются разрушительными для восточного социума, влекущими за собой утрату традиционных ценностей и эрозию традиционных институтов и отношений, эффективность которых проверена веками.
В данном случае может считаться показательным пример Исламской Республики Иран, руководство которой, начиная с 1979 г. считало, что в условиях почти абсолютного доминирования в стране приверженцев шиизма, конфессиональный принцип общегосударственной идентичности населения должен превалировать, что должно было позволить определенным образом нивелировать этнокультурные различия народов Ирана и ослабить автономистские, сепаратистские и ирредентистские настроения, носителями которых являются курды, белужди, отчасти азербайджанцы и др. этносы, чье этническое пространство разрезано границами сопредельных государств.
Такой подход в условиях тенденциозного восприятия этнополитических процессов в зоне расселения разделенных этнических групп предопределил активное использование руководством ИРИ силовых методов воздействия на национальные движения при участии армейских подразделений, полицейских сил, органов государственной безопасности и Корпуса стражей исламской революции. Силовые действия сопровождались и во многом до сих пор сопровождаются обвинениями сторонников автономии в «западничестве», что фактически лишает последних возможности формирования официально признанных на государственном уровне институтов (политических партий, движений и т.д.) для отстаивания своих интересов. В сложившейся ситуации автономистские движения неизбежно должны были прибегнуть к содействию таких традиционных институтов восточного социума, как племена, кланы, суфийские братства и т.д. Вмешательство традиционных структур, по своей сути «негибких», обусловило жесткость конфронтации между разделенными этносами и Тегераном и ее затяжной характер. Кроме того, это привело к определенной дестабилизации представительных органов власти ИРИ, куда на законном основании в результате выборов проходили традиционные лидеры, уровень политической культуры которых во многих случаях не способствовал налаживанию диалога, как с представителями органов исполнительной власти, так и с депутатами, придерживающимися других взглядов. Это, в свою очередь, усугубило межэтнические противоречия, т.к. возможность их разрешения в рамках существующих политических институтов была минимизирована, а развитие институтов гражданского в общества было невозможным в силу того, что оно, по мнению многих, противоречило идее иранской независимости. В целом иранский опыт урегулирования проблем разделенных этнических групп демонстрирует скорее способность руководства ИРИ к «умиротворению» ирредентистских устремлений соответствующих этносов, подавлению их политической активности, нежели его направленность на создание в стране эффективных механизмов, формирующих гражданскую идентичность их представителей и позволяющих обеспечивать лояльность членов той или иной этнической общности к государству даже в условиях разделенности пространства данной общности между двумя или более государствами, а также позволяющих производить профилактику количественного и качественного роста националистических экстремистских группировок.
Подобным же образом может быть охарактеризована и ситуация в Турции, где существующие государственные институты, несмотря на все заверения лидеров этой страны, стремящейся в Евросоюз, не склонны к формированию атмосферы межэтнической кооперации между турецким населением страны и нетюркоязычными этносами, как разделенными, так и неразделенными. Подтверждением этого, может считаться позиция турецких государственных институтов по отношению к курдскому вопросу: несмотря на то, что в апреле 1991 г. турецкий парламент принял закон об отмене запрета на курдский язык, сфера его применения официально ограничивалась бытовым общением, в то время как за использование этого языка на телевидении, радио или в кинематографе по прежнему предусматривалось достаточно суровое наказание – тюремное заключение или большой штраф. Необходимо отметить, что такая позиция обусловлена во многом отрицанием этнической самобытности курдов, которое еще с 1920-х гг. было одним из инструментов унификации населения обновленной послевоенной Турции под эгидой общей идеи турецкого национализма. Даже в конце прошлого столетия большинство представителей турецкой политической элиты провозглашали, что «курды происходят от туранистского племени…временами они находились под господством мидийцев и персов. По этой причине их язык примкнул к семейству индоевропейских языков».
Как и в Иране, политика государственных институтов Турции способствовала укреплению традиционных общностей в рамках курдской этнической группы. Не в последнюю очередь это было вызвано тем, что турецкие власти искусственно поддерживают племенное деление курдов, что позволяет им эффективно противодействовать консолидации данного этноса. Развитие межплеменных противоречий в среде турецких курдов достигается в частности экономической поддержкой ряда относительно лояльных племенных образований, выражающейся в предоставлении им со стороны правительства частных строительных подрядов, а также выгодных заказов на продовольственное обеспечение войск, разработку и поставки полезных ископаемых. Такая политика, несомненно, позволяет турецкому руководству в некоторой степени контролировать ситуацию в Курдистане, однако необходимо отметить, что в то же самое время она способствует затягиванию конфликта в силу уже отмечавшейся выше несклонности традиционных институтов восточного общества к гибкому изменению своих позиций в отношении того или иного политического вопроса.
В не меньшей степени усилению традиционных племенных институтов и развитию конфликта способствует и довольно активная тайная война турецких спецслужб против легально действующих курдских общественных организаций, партий и изданий, которая способствует концентрации многих курдских националистов на силовых методах борьбы в ущерб отстаиванию своих интересов посредством существующих политических институтов. Таким образом, руководство Турции тормозит модернизацию курдского общества, в том числе развитие в его рамках гражданских институтов, что делает перспективы интеграции этой разделенной этнической группы в турецкое политическое пространство весьма и весьма проблематичным. Показателем такого положения вещей может, на наш взгляд, служить фактический срыв выборов 1994 года в районах, населенных курдами, что свидетельствует о нежелании курдских избирателей участвовать в общегосударственном политическом процессе.
Что касается, Ирака, то руководство этой страны проводило политику интеграции разделенных этносов в политическое пространство государства, мало чем отличающуюся от иранской или турецкой. Пожалуй, единственным отличием было то, что иракские лидеры признавали существование отдельного курдского этноса на своей территории.
Достаточно гибкую политику в отношении разделенных курдов демонстрирует Сирийская Арабская Республика. С момента своего основания данное государство в сфере урегулирования курдской проблемы успешно чередует репрессивные меры с поддержкой ряда курдских требований и организаций. Такая гибкость обусловлена, во-первых, этноконфессиональной пестротой сирийского населения, а во-вторых, воздействием внешнего фактора, выражающегося как в политике великих держав, пытающихся так или иначе давить на САР, так и в активизации курдского национального движения в соседних с ней странах (Турция, Ирак).
Разработка механизмов интеграции курдов в политическое пространство Сирии началась в 1958 г., когда курды получили достаточно широкие права в сфере сохранения и развития своей этнической культуры. Им было официально предоставлено право на выпуск литературы и периодических изданий на родном языке, а также право на открытие курдских национальных школ. Однако этот период конструктивного сотрудничества официального Дамаска с курдами длился всего три года. В 1961 г. руководство страны взяло курс на жесткую ассимиляцию курдского населения, что было вызвано активизацией курдского движения в соседнем Ираке, лидеры которого сумели провозгласить независимое курдское государство, созданное на части иракской территории. Такая ситуация могла отразиться на внутриполитической стабильности Сирии, в связи с чем руководство САР приняло ряд мер по предотвращению развертыванию политической активности курдской части населения, одной из которых стало установление жесткого контроля на сирийско-иракской границе. Помимо этого в 1962 г. были приняты меры по выселению курдов с территорий компактного проживания и «рассеиванию» их в арабской арабских районах, по ограничению их возможностей в сфере получения образования, издательской деятельности и т.д. Приход к власти Х. Асада в 1971 г. вновь изменил ситуацию в пользу курдов, что способствовало активизации деятельности курдских политических партий в Сирии и укреплению их контактов с лидерами иракских и турецких курдов, в частности с М. Барзани и А. Оджаланом. Представляется, что такая позиция алавита Х.Асада была вызвана отнюдь не симпатией к ирредентистским и автономистским проектам курдов, а необходимостью мобилизации максимально широкого спектра этноконфессиональных сил для поддержки собственного режима в условиях, когда элита алавитов еще не стабилизировалась.
В период 1990-х гг. режим Асада отходит от поддержки курдов опять-таки под давлением извне. На этот раз источником давления стала Турция, обеспокоенная активизацией на сирийской территории филиалов Рабочей партии Курдистана. Очередное ужесточение сирийской позиции в курдском вопросе произошло в 2004 г. и было связано с выделением курдских территорий в Ираке в автономию при непосредственном участии США, что создало условия для вмешательства американцев во внутренние дела САР под предлогом помощи сирийским курдам в обретении независимости. Такая ситуация стимулировала ужесточение контроля над курдскими организациями в Сирии и организацию судебных процессов над курдами, развивавшими нелегальную деятельность на сирийской территории.
Таким образом, государства Ближнего и Среднего Востока демонстрируют главным образом силовой вариант интеграции разделенных этносов в свое политическое пространство, стремясь к их ассимиляции, ограничению их возможностей в сфере развития собственной оригинальной культуры и, соответственно, к ограничению их политической активности.
В третьем параграфе третьей главы «Особенности проявления проблемы разделенных этносов во внутренней политике Российской Федерации» рассматриваются специфические тенденции развития данной проблемы, присущие только Российской Федерации, а также механизмы, с помощью которых Россия преодолевает возникающие в этой сфере трудности. Эти специфические тенденции определяются двумя основными характеристиками: 1) тяготением разделенных этнических групп (осетины, лезгины и т.д.) к России, в которой данные группы видят защитника своих интересов в этнокультурной и политической сферах, что выражается, в частности, к стремлению представителей разделенных этносов к получению российского гражданства; 2) наличием на российской территории этносов, разделенных административными границами регионов. Данные тенденции и предопределили механизмы, задействованные руководством РФ в сфере решения исследуемой проблемы.
Очевидно, что в России наиболее рельефно проблема разделенных этносов проявилась на Кавказе. Одним из главных проявлений этой проблемы стало фактическое разделение лезгинского этноса в связи с установлением государственной границы между РФ и Азербайджаном, вызвавшим негативную реакцию лезгинского населения, обусловленную дискриминационной политикой азербайджанского руководства и стимулировавшую ирредентистские устремления лезгин, выразившиеся, в частности, в провозглашении необходимости создания на территориях их компактного проживания, расположенных по обе стороны границы, государственного образования «Лезгистан» в составе Российской Федерации. Постепенно этот вопрос занял центральное место в программных документах лезгинского национального движения и был официально декларирован на первом общенациональном съезде представителей лезгинского народа (сентябрь 1991 г.), что вызвало резкую ответную реакцию официального Баку, усмотревшего в подобных лозунгах угрозу территориальной целостности Азербайджана.
Российское руководство, а также руководство Республики Дагестан уделяют значительное внимание вопросам защиты прав разделенных этносов, как на межгосударственном, так и на региональном уровне. Результатом такой политики стало принятие Правительством РФ в апреле и мае 1995 г. специальных Постановлений, предусматривавших открытие пунктов упрощенного пропуска для пересечения российско-азербайджанского и российско-грузинского участков государственной границы РФ жителями приграничных районов Республики Дагестан, Азербайджанской Республики и Республики Грузия. Учитывая важность проблемы разделенного лезгинского этноса, специальная межрегиональная комиссия при Совете Безопасности Российской Федерации разработала концепцию ее поэтапного решения. Концепция в частности предусматривала проведение переговоров с Азербайджаном на предмет подготовки и заключения двустороннего договора о двойном гражданстве, призванного снизить накал ирредентистских настроений и нормализовать обстановку в ареале компактного проживания лезгин.
Такая политика российского руководства была стимулирована не только и не столько стремлением к урегулированию отношений с Азербайджаном, сколько внутриполитическими потребностями РФ, связанными с необходимостью стабилизации обстановки в Дагестане. Разделенный характер лезгинского этноса, так же, как и его приграничное положение представляют собой факторы, укрепляющие специфическую этническую идентичность лезгин, конкурирующую с общедагестанской идентичностью. Будучи одним из наиболее многочисленных дагестанских народов, лезгины, по мнению известного российского ученого К.С. Гаджиева, склонны дистанцироваться от Махачкалы и развивать «этнически ориентированную экспансию в направлении Дербента», которая вместе с «проблемой Южного Азербайджанского Лезгистана» потенциально способна «направить развитие дагестанских лезгин по альтернативному пути, не совпадающему с общереспубликанским вектором», тем более, что лезгины не удовлетворены своим положением в этносоциальной стратификации Дагестана, межэтническим распределением властных полномочий в республиканском центре и полагают, что их этническая группа недостаточно представлена в руководящих структурах. Эта диспропорция провоцирует взгляды о желательности федерализации Дагестана с выделением Лезгистана в отдельную национально-административную единицу.
Таким образом, проблема разделенности лезгинской этнической группы является одной из сложнейших проблем, способной воздействовать как на стабильность политического пространства РФ, так и на конструктивность отношений между Россией и Азербайджаном. Сложившаяся ситуация диктует необходимость дальнейшего совершенствования инструментов регулирования лезгинской проблемы, направленных, в частности на стабилизацию этностатусного положения лезгин по обе стороны границы и обеспечение их более «плотной» вовлеченности в политический процесс в Республике Дагестан. Вместе с тем, необходимо констатировать, что сложное переплетение исторических, этнополитических, территориальных, морально-этических и международно-правовых аспектов проблемы не способствует быстрому ее решению, приемлемому для всех сторон.
Не менее остро стоит и осетинская проблема, решение которой также имеет важное значение для обеспечения стабильности внутриполитических процессов в Российской Федерации. Острота этой проблемы обусловлена, в частности, тем, что жесткий грузино-осетинский конфликт стимулировал ирредентистские настроения в Южной Осетии, представители которой неоднократно заявляли о своей готовности войти в состав России, а также предопределил тот факт, что выходцы из Южной Осетии, обосновавшиеся в российской Северной Осетии, довольно восприимчивы к националистической риторике, что подтверждается, в частности, их активным участием в осетино-ингушском конфликте 1992 г., вызванным наличием в составе Северной Осетии - Алании Пригородного района, оспариваемого Ингушетией. Очевидно, что новые волны переселенцев-осетин из «грузинской части» разделенного осетинского ареала еще больше «заморозят» и без того непростые осетино-ингушские отношения.
Кроме того, сам факт возможного вхождения Южной Осетии в состав России и возможное ее объединение с РСО-Аланией представляет угрозу стабильности в южных регионах РФ. В данном случае речь может идти, о потенциальном внутриосетинском конфликте. Возможность такого конфликта обусловливается, во-первых, тем, что североосетинская и южноосетинская элиты, скорее всего, вступят в конкурентную борьбу за властные полномочия и места в престижных сферах занятости, а во-вторых, возможностью раскола осетинского этноса по региональному принципу в силу того, что значительная часть выходцев из Южной Осетии, проживающих ныне на территории РСО, сохранила, по многочисленным данным, свою локальную идентичность и в конкурентной борьбе элит, скорее всего, поддержит «своих». Эти факторы должны учитываться руководством Российской Федерации и подтолкнуть его к разработке детально продуманного политического инструментария, призванного обеспечить интересы РФ на Кавказе при одновременном недопущении дестабилизации положения в южных российских регионах. Представляется, что одним из таких инструментов может стать признание независимости Южной Осетии в «мягкой» форме de facto при одновременном указании на то, что Россия не стремится к расширению своей территории и к поддержке ирредентистских проектов. По мнению специалистов, для подобного подхода у Москвы имеются все основания, связанные, в частности, тем, что значительная часть жителей Южной Осетии имеет российское гражданство и может рассчитывать на поддержку РФ в сфере обеспечения своей безопасности и «гуманитарных прав и потребностей». Этот подход позволит также, по нашему мнению, получить возможность более эффективного воздействия на ирредентистские настроения, позволяющие обеспечить профилактику их негативных проявлений.
В последнее десятилетие феномен разделенности этнических групп в России приобрел принципиально новое звучание, нехарактерное для других регионов земного шара. Такая ситуация связана с тем, что Россия единственная из всех постсоветских республик приняла федеративную модель устройства. Дело в том, что на территории РФ появились этнические группы, разделенные не государственными, а административными границами и стремящиеся, тем не менее, к институциализации своей этничности в рамках собственного автономного образования.
Ярким примером этого может считаться политическая активность ногайцев, разделенных между Ставропольем, Карачаево-Черкесией, Чечней и Ингушетией. Представителей данной этнической группы отличает серьезная политическая активность, целью которой является достижение собственной автономии и этнополитическое самоопределение ногайского народа. Активность находит свое выражение в создании и развитии общественных организаций (например – «Бирлик»), издании достаточно популярной газеты «Ногайская степь», проведении конференций и съездов, провозглашающих необходимость повышения статуса ногайцев и формирования собственного территориально-политического образования, защищающего их интересы и способствующего эффективному воспроизводству традиционной ногайской культуры. Необходимо отметить, что ногайская этнополитическая элита отличается прагматичностью взглядов на консолидацию своей разделенной этнической группы и формирование собственной автономии. Она не выдвигает требований о передаче этой автономии всех ногайских территорий, входящих в разные субъекты РФ, а стремится к созданию своеобразного «национального очага» ногайского этноса на территории его компактного расселения в Ставропольском крае, тем более что Ставрополье, в отличие от национальных республик Северного Кавказа, характеризуется относительной стабильностью экономических и политических процессов. Объединение всего этнического пространства ногайцев в рамках автономии признается в качестве перспективной цели.
Таким образом, государства, включающие в свой состав части территорий компактного проживания разделенных этносов демонстрируют широкий спектр политических приемов, направленных на интеграцию данных этносов в свое политическое пространство. Содержание и форма этих приемов зависит от нескольких основных факторов: 1) от политических традиций того или иного общества и эффективности действующих в нем политических институтов; 2) от исторических традиций межэтнического взаимодействия в рамках того или иного государства и концептуальных представлений руководства страны, касающихся межэтнических коммуникаций; 3) от интенсивности использования проблемы разделенных этносов государствами, претендующими на лидерство в том или ином стратегически важном регионе и способными с ее помощью воздействовать на внутриполитические процессы в «разделяющем» государстве; 4) от уровня воздействия проблемы на систему межэтнических коммуникаций в государстве. Однако, несмотря на разнообразие подходов, ни одно из рассмотренных государств не проявляет желания поступится той или иной частью своей территории или же изменить конфигурацию внутриполитических регионов для удовлетворения запросов разделенных этносов.
В четвертой главе диссертационного исследования «Проблема разделенных народов как инструмент государственной внешней политики» анализируются механизмы использования названной проблемы во внешней политике заинтересованных государств. Автор обращает внимание на то, что данная проблема может расцениваться как достаточно удобный и относительно эффективный инструмент внешней политики государств, предоставляя им возможность решения самых разнообразных внешнеполитических задач. Многочисленные источники свидетельствуют о том, что данный инструмент неоднократно использовался в прошлом и продолжает использоваться в настоящее время.
Первый параграф четвертой главы «Проблема разделенных народов во внешней политике Великобритании» посвящен анализу форм и методов британской политики в отношении этносов, разделенных государственными границами, оценке эффективности усилий британских дипломатов, разведчиков и колониальных офицеров, а также оценке последствий их деятельности, стимулировавшей целый ряд затяжных этнических конфликтов с участием разделенных народов.
Значительная часть примеров приводимых в данном параграфе, имеет отношение к региону Ближнего и Среднего Востока, а также Южной Азии. Большая часть выводов по этому параграфу сделана автором на материалах, связанных с курдской, армянской и пуштунской проблемами. Особенное внимание автор уделяет механизмам, позволившим Великобритании, используя проблему разделенных народов, надолго закрепиться в перечисленных регионах.
Вместе с тем, в этом параграфе уделяется также внимание британской позиции по венгерской проблеме в период между двумя мировыми войнами, когда Великобритания, являясь одним из гарантов Версальской системы мироустройства, одновременно с этим стремилась дестабилизировать ее, в том числе с помощью актуализации пограничных проблем.
Серьезное внимание в данном параграфе уделяется исследованию позиций, занимаемых британским руководством по проблемам, имеющим отношение к разделенным народам, в частности к иракским курдам.
Второй параграф четвертой главы «Разделенные этносы во внешней политике США» посвящен соответствующему направлению внешней политики единственной сверхдержавы. В параграфе рассматриваются цели, которые ставились и ставятся Белым Домом в сфере работы с данной категорией этносов.
Особое внимание уделяется месту, которое данная проблема занимает в ближневосточной политике США, направленной на укрепление нового режима в Ираке. В параграфе дается оценка эффективности данного направления американской политики, а также формулируются прогнозы относительно ее дальнейшего развития.
Кроме того, в параграфе присутствует обширный экскурс в историю политики США в отношении разделенных этносов. Внимательному исследованию подвергается тот факт, что американцы были одними из первых, кто использовал конфессиональный фактор для проникновения на территории компактного расселения разделенных этносов на Ближнем Востоке.
Помимо всего, сказанного выше, в параграфе анализируется позиция США по вопросам, связанным с осетинской проблемой и проблемой Иранского Азербайджана.
В третьем параграфе четвертой главы «Основные направления российской (советской) политики в отношении проблемы разделенных народов» речь идет о механизмах использования названной проблемы для закрепления российского (советского) влияния в стратегически важных регионах Ближнего и Среднего Востока, Южной Азии, Центральной и Восточной Европы.
Значительное внимание автор уделяет исследованию механизмов поддержки националистических настроений разделенных народов, осуществлявшейся Советским Союзом, в частности с помощью создания Мехабадской и Тебризской республик с возможной перспективой их последующего присоединения к СССР.
Видное место в параграфе занимает рассмотрение перспектив воздействия Российской Федерации на позиции разделенных этнических групп, компактно проживающих на Ближнем Востоке, на Кавказе и в Центральной Азии.
Четвертый параграф четвертой главы «Венгерский вариант политики в отношении проблемы разделенных народов» посвящен достаточно узкой, но, в то же самое время достаточно важной проблеме, связанной с взаимодействием между Венгерской Республикой и этническими венграми, проживающими на территориях, некогда входивших в состав Венгрии.
Исторически венгерская проблема возникла на почве политических решений, разделивших территорию компактного проживания венгров, что было закреплено в Трианонском договоре. Оказавшись в свое время разделенными, венгры так и не смогли адаптироваться к этому состоянию, периодически апеллируя к Будапешту и требуя защитить их права. Специалисты отмечают, что венгерская проблема накопила немалый «горючий потенциал», который дестабилизирует атмосферу в ЦВЕ и осложняет отношения между Венгрией и другими государствами.
Вместе с тем, официальный Будапешт сумел на практике выстроить отлаженную систему регулярного диалога с организациями зарубежных венгров, которые фактически взяли на себя функции лоббирования интересов Венгерской Республики.
Пятая глава «Проблема разделенных этносов как угроза национальной и международной безопасности» посвящена рассмотрению характера угроз, создаваемых стремлением разделенных этнических групп к реализации своих ирредентистских проектов. Весь комплекс угроз, как представляется, состоит из шести основных элементов:
1) угроза стабильности политического пространства и территориальной целостности отдельных государств;
2) угроза широкомасштабного пересмотра государственных границ, затрагивающая целый ряд государств и способная вызвать неконтролируемые последствия в рамках того или иного региона, связанные с повсеместным предъявлением взаимных претензий;
3) угроза безопасности государств в приграничном пространстве;
4) угроза терроризма и политического экстремизма;
5) угроза стабильности международных организаций и интеграционных объединений
6) угроза внутриэтнического конфликта в случае реализации ирредентистского проекта.
Рассмотрению первой из названных угроз посвящен первый параграф пятой главы «Проблема разделенных народов как угроза стабильности политического пространства государства». Исторический опыт наглядно демонстрирует, что сам факт присутствия в составе государства районов компактного расселения разделенных этнических групп создает угрозу его территориальной целостности. Наибольшее количество примеров позволяет привести внимательное исследование курдской проблемы. Так, в Ираке территория Южного Курдистана периодически «выпадала» из-под контроля официального Багдада. В течение практически всего периода существования Ирака как независимого государства, контроль руководства страны над курдскими территориями носил в основном формальный характер, тем более, что курды, будучи привержены традиционным социальным институтам и ценностям, ставили своих лидеров намного выше лидеров государственных. Необходимо отметить, что силовые операции против курдов, даже серия масштабных операций «Анфаль», несмотря на многочисленные жертвы среди курдского населения, не привели к включению Южного Курдистана в политическое пространство Ирака, в том числе потому, что курдские лидеры, идеологи автономистских и ирредентистских движений имели возможность скрыться у своих соплеменников на территории Турции, Сирии или Ирана. Схожим образом может быть охарактеризована ситуация в курдских районах Турции и Ирана, население которых в значительной степени дистанцируется от выполнения своего гражданского долга перед государством и генерирует время от времени идеи, связанные с отделением соответствующих территорий от этих государств.
Не менее ярким примером проявления угрозы такого рода может считаться ситуация в Грузии, достаточно давно утратившей контроль над Южной Осетией, отказ которой от интеграции в политическое пространство этого государства поддерживается соплеменниками, компактно проживающими на территории РФ.
Угроза стабильности политического пространства государств, включающих в себя районы компактного проживания разделенных этнических групп может быть реализована и в форме дискредитации политических режимов отдельных «разделяющих» государств, имеющей целью поставить под сомнение право соответствующего государства решать проблемы политического, экономического и культурного развития проживающих на его территории этнических групп, что приводит к развитию в его недрах политических движений, стремящихся к сецессии и формирует негативный имидж правящего в государстве режима как внутри государства, так и в среде мировой общественности. Сейчас это направление достаточно активно реализуется Соединенными Штатами Америки, подтверждением чего являются стимулированные американской дипломатией волнения в Иранском Азербайджане летом 2006 г., целью которых, очевидно, была компрометация режима Махмуда Ахмади Нежада, притесняющего азербайджанцев и неспособного обеспечить их права. В условиях, когда идея объединения двух азербайджанских территорий достаточно популярна в Азербайджанской Республике и имеет своих сторонников в Иранском Азербайджане, такая ситуация может дестабилизировать ситуацию на севере Исламской Республики Иран и создать условия для проникновения американского влияния на эту территории, что, естественно, негативно отразится на стабильности политического пространства ИРИ.
Вполне вероятно, что по схожему сценарию будет развиваться и политика США в отношении Сирии. Необходимо отметить, что данное направление в своей дипломатии периодически использует и Российская Федерация, дискредитируя правящий в Грузии режим М. Саакашвили, отстаивая права народа Южной Осетии и защищая свои интересы в регионе Большого Кавказа.
Во втором параграфе пятой главы «Возможности использования проблемы разделенных этносов для масштабного пересмотра границ на уровне макрорегионов» также затрагивается курдская проблема, актуализация которой на уровне сразу четырех «разделяющих» государств способна катастрофически дестабилизировать ситуацию в регионе Ближнего и Среднего Востока. Такие последствия вполне естественны, учитывая то, как определялись границы большинства ближневосточных государств и, соответственно, учитывая наличие значительного количества латентных территориальных претензий этих государств друг к другу.
Возможность реализации такой угрозы появилась, как представляется, относительно недавно, после того, как США максимально активизировали свою политику в курдском вопросе, стремясь обеспечить свое доминирование в ближневосточном регионе и выступить в роли арбитра в отношениях нового режима в Ираке с Ираном, Турцией и Сирией. С начала 2005 г. конструирование этнических процессов с участием разделенных народов на Ближнем Востоке вышло на новый уровень, отличительной чертой которого стало повышение статуса курдов в иракской части разделенного Курдистана, выразившееся, в частности, в поддержке Соединенными Штатами одного из курдских лидеров (Д. Талабани) на выборах президента страны. Данный эксперимент, проведенный США, может иметь непредсказуемые последствия в условиях, когда курдское движение трудно контролируемо, не имеет общепризнанного лидера и более-менее четкой программы, а иракские арабы, сирийцы, турки и иранцы обеспокоены практически неизбежной активизацией курдских националистов в сфере реализации объединительных или автономистских проектов.
Применительно к европейскому региону, такую же роль может сыграть проблема разделенных венгров, в частности конфликтная ситуация по поводу Трансильвании, входящей в состав Румынии, на территории которой компактно проживают венгры, стремящиеся к максимально широкой автономии. Успешная реализация подобных устремлений, скорее всего, приведет к эволюции автономистского проекта в ирредентистский. Такой сценарий представляется вполне реальным, учитывая тот факт, что даже в конституции Венгрии записано, что «Венгерская Республика ощущает ответственность за судьбы живущих за ее пределами венгров и способствует поддержанию связей между ними и Венгрией – их исторической родиной». С достаточной долей уверенности можно предположить, что реализация указанного сценария станет опасным прецедентом, за которым последует волна претензий, направленных на дальнейший пересмотр границ, установленных в рамках Потсдамской системы.
Необходимо также отметить, что пересмотр устоявшихся государственных границ, независимо от региона, приведет к серьезным изменениям в этностатусной системе, чреватым затяжными этническими конфликтами.
В третьем параграфе пятой главы «Проблемы разделенных народов и угрозы безопасности государства в пограничном пространстве» отмечается, что присутствие в составе государства территорий, населенных представителями разделенных этнических групп, может способствовать «прозрачности» государственных границ, что может представлять угрозу безопасности государства, неспособного контролировать перемещение через собственную границу товаров, мигрантов, оружия и наркотиков.
Естественно, что проживание по обе стороны границы представителей одной и той же этнической группы, приверженных одним и тем же культурным ценностям и разговаривающих на одном языке делает сам факт существования границы весьма иллюзорным, тем более, что гражданская идентичность у большинства разделенных этносов выражена достаточно слабо, что может вылиться в игнорирование интересов страны проживания. Ситуация усугубляется в том случае, когда разделенная этническая группа придерживается устойчивого традиционного мировоззрения, максимально нивелирующего представления о принадлежности человека к какому-либо государству. В данном случае показателен пример пуштунов, разделенных между Афганистаном и Пакистаном, действия которых определяются кодексом традиционных норм «Паштунвали» (паштунвалай, пуштунвали), ставящих клановую и этническую идентичность намного выше государственной, что предопределяет, в частности, интенсивность наркотрафика на афгано-пакистанской границе, обусловленную, в том числе, нежеланием местных правоохранительных органов противодействовать своим соплеменникам.
Четвертый параграф пятой главы «Проблема разделенных этносов и угроза терроризма и политического экстремизма» посвящен исследованию причин, по которым представители разделенных этнических групп прибегают к терроризму как способу достижения целей ирредентистского характера, а также последствий действий такого рода. Ярким примером в данном случае можно считать терроризм басков, радикально настроенные представители которых силовыми способами выступают против испанских и французских «оккупантов», ущемляющих права басков на самоопределение. Многие специалисты пишут о том, что активность баскских террористов самым серьезным образом дестабилизирует внутриполитическое положение Испании, а баскская террористическая организация ЭТА является наиболее острой проблемой безопасности этой страны. Сложность проблемы, помимо всего прочего, заключается, как в невозможности устранить главный источник конфликта, связанный со стремлением басков к достижению независимости и созданию национального государства на основе территорий компактного проживания басков в Испании и Франции, так и в том, что баскам уже предложен максимально «вольный» вариант институциализации их этничности.
Другим примером проявления обозначенной угрозы является деятельность Рабочей партии Курдистана и близких к ней организаций, которые достаточно бурно реагируют на те или иные антикурдские действия разделяющих государств, главным образом Турции.
Негативные последствия данной угрозы заключаются, в том числе в том, что она заводит все политические силы, пытающиеся решить проблему того или иного разделенного этноса, в тупик в силу невозможности выполнения предъявляемых террористами требований.
Пятый параграф пятой главы «Проблема разделенных народов как угроза стабильности международных организаций и интеграционных объединений» также отчасти посвящен рассмотрению проблемы басков.
Суть обозначенной угрозы заключается в том, что проблема разделенных народов может не только влиять на конфигурацию государственных границ, но на появление на политической карте мира новых образований, создание которых было бы невозможно, скажем, в условиях биполярной системы мироустройства. Данная проблема, таким образом, может способствовать изменению расстановки сил как на мировой арене в целом, так и в рамках отдельных регионов, в том числе, за счет дестабилизации интеграционных объединений.
В данном случае показательным может быть пример басков, выступающих за предоставление им автономных прав в рамках Евросоюза, что не только противоречит интересам Испании, но и коренным образом противоречит интересам Франции, страны, которая является одной из лидирующих стран Европы и одним из «локомотивов» европейской интеграции. Развитие ситуации по такому сценарию вполне может изменить отношение Франции к Евросоюзу и создать условия для эволюции идей европейской интеграции. Необходимо также отметить, что апелляция басков к наднациональной организации с просьбой фактически изменить сложившуюся в Европе конфигурацию границ усугубляет эрозию суверенитета отдельных государств.
Дестабилизации Евросоюза может способствовать и проблема венгров в Трансильвании, имеющая шансы обостриться в условиях развития европейской интеграции, когда граница между Румынией и Венгрией станет максимально прозрачной и две части венгерского этноса получат возможность для плодотворного развития контактов, что повлечет за собой повышение статуса венгров в Трансильвании и понижение статуса других этнических групп, проживающих там, создав, таким образом, условия для развития конфликтной ситуации на этнической почве, что в корне противоречит идеологии европейской интеграции.
Шестой параграф пятой главы «Угрозы возникновения внутриэтнического конфликта в ареале обитания разделенных народов» посвящен оценке возможных последствий успешной реализации ирредентистских устремлений разделенных этнических групп.
Представляется, что внутриэтнический конфликт в этом случае практически неизбежен в силу как минимум двух причин: 1) наличия у каждой части разделенного этноса собственной элиты, представители которой, скорее всего, вступят в борьбу со своими конкурентами, мобилизовав соплеменников на поддержку своих позиций; 2) неравномерного развития отдельных частей разделенного этноса в экономической, политической и культурной сферах, что также не будет способствовать их конструктивному взаимодействию. Ситуация может усугубиться в том случае, если в рамках данной этнической группы сохраняется приверженность традиционным социальным институтам и отношениям.
«Идеальной моделью» для демонстрации возможности развития событий именно в этом направлении являются курды. Естественно, в каждой из частей разделенного Курдистана формировалась своя этническая курдская элита, способная претендовать на ведущую роль в руководстве государственным образованием, созданным в результате реализации ирредентистского проекта и мобилизовать на свою поддержку представителей того или иного сегмента разделенного этноса. Неравномерность развития также сыграет свою роль, и лидирующие позиции в гипотетическом Курдистане займут, скорее всего, иракские курды, как имеющие относительно солидный опыт самоуправления и обладающие значительными нефтяными ресурсами, что вызовет негативную реакцию со стороны иранских, турецких и сирийских курдов. Учитывая тот факт, что курды сохраняют племенную структуру, фактор приверженности традиционным институтам и отношениям также сыграет свою роль, создав условия для раскола по клановому (племенному) принципу.
Подобная ситуация может быть рассмотрена и на примере осетинского этноса в случае объединения Северной и Южной Осетии.
В Заключении работы приводятся основные выводы и рекомендации автора по решению ряда проблем, связанных с разделенными народами.
Разделенные народы представляют собой сложный этнополитический феномен, обладающий присущими только ему качественными характеристиками. Возникнув в XIX веке как результат подъема национального самосознания, а также в целом ряде случаев как результат внешней политики великих держав, данный феномен стал оказывать серьезное воздействие, как на стабильность политического пространства «разделяющих» государств, так и на международно-политическую ситуацию, выступая в качестве деструктивной силы. Разделенные народы, даже обладающие относительно высоким статусом в рамках социума «разделяющих» государств, как правило, настроены если не на сецессию и создание единого государства в рамках своего этнического пространства, то, по крайней мере, на получение максимально широкой автономии в рамках существующих государственных образований и интеграционных объединений. Такая установка усиливает этническую идентичность у представителей соответствующих народов, серьезно затрудняет формирование у них идентичности гражданской, обеспечивающей их лояльность той или иной стране проживания, что, в свою очередь, формирует условия для дестабилизации внутриполитического положения государств, в состав которых входят территории компактного проживания разделенных народов.
К настоящему времени мировое сообщество еще не выработало каких-либо универсальных рецептов урегулирования данной проблемы, однако государства, сталкивающиеся с ней, в течение последнего столетия сумели создать целый ряд механизмов, позволяющих относительно эффективно управлять ирредентистскими и автономистскими настроениями обозначенных этносов, исходя как из политических потребностей той или иной страны, так и из специфики политических, экономических и этнокультурных процессов, характерных для отдельных регионов, в определенной степени, подчиняя их политическую активность общегосударственным интересам. Ситуация усложняется тем, что проблема разделенных народов, помимо всего прочего, является достаточно удобным и эффективным инструментом внешней политики государств, претендующих на доминирование в том или ином регионе.
Исходя из этого, а также учитывая тот факт, что сами разделенные народы, в свою очередь, используют ведущих акторов международных отношений для реализации своих ирредентистских проектов и гибко реагируют на изменения политической конъюнктуры в условиях меняющейся роли национального государства на международной арене, мировое сообщество должно усовершенствовать инструменты регулирования данной проблемы с целью минимизации ее негативного воздействия на внутригосударственные и международно-политические процессы.
Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:
Монографии
- Балашов, Ю.А. и др. НАТО, Россия и США в глобальном гражданском обществе. / Под ред. О.А. Колобова — М. – Нижний Новгород: ННГУ, 2005. (авт. вклад 1,5 п.л.).
- Балашов, Ю.А. и др. Диалог цивилизаций: базовые концепты, идеи, технологии. / Под ред. С. Фараха. – Бейрут- Нижний Новгород: Изд-во «Медина», 2006. (авт. вклад 2 п.л.).
- Балашов, Ю.А. и др. Диаспоры и разделенные народы на постсоветском пространстве. / Под ред. К.С. Гаджиева и Э.Г. Соловьева. – М.: ИМЭМО РАН, 2006. (авт. вклад 2,1 п.л.).
- Балашов, Ю.А. и др. Роль этнических меньшинств, этноконфессий, диаспор и разделенных народов в политическом процессе государств Ближнего и Среднего Востока /Кол. авт. Под ред. О.А. Колобова. – Нижний Новгород – Арзамас: Изд-во АГПИ, 2007. (авт. вклад 3 п.л.).
- Балашов, Ю.А. Разделенные народы в мировых политических процессах: история и современность. / Ю.А. Балашов – Нижний Новгород: Изд-во «Медина», 2008. – 219 С. – 10 п.л.
- Балашов, Ю.А. и др. Ближневосточная политика великих держав и арабо-израильский конфликт / Кол. авт. Под ред. О.А. Колобова. – Нижний Новгород: Изд-во ННГУ, 2008. (авт. вклад 9 п.л.).