Geum.ru

Эмигрантские концепции и проекты переустройства россии (20-30-е гг. XX в.)

Вид материалаАвтореферат
Подобный материал:
1   2   3   4   5
В четвертой главе исследования анализируются либеральные модели реформирования постреволюционной России. Искусно «сотканная» либеральными идеологами «ткань» идейно-теоретических построений позволяла наложить на ее основу идеологические установки как «справа», так и «слева», получив на выходе «хитросплетения» программных положений монархического и республиканского толка. Проводником либеральной идеологии выступала партия кадетов. Широкая амплитуда идеалов государственного устройства (от конституционной монархии до республики) обуславливала возможность сотрудничества конституционных демократов практически со всеми эмигрантскими политическими спектрами: от монархистов до социалистов. В то же время их внешняя открытость и «политическое дружелюбие» кадетов являлись в какой-то мере результатом внутрипартийных расхождений в разработке политической платформы. Большинство сторонников партии понимало, что в сложившихся условиях программу необходимо выстраивать на обновленной идейно-теоретической основе, однако какие именно принципы должны быть встроены в формулу политического успеха представлялось по-разному.

«Правое» крыло кадетов тяготело к вариации политической программы консервативно-монархического толка. В начале 1920-х гг. его сторонники допускали установление диктатуры как переходной формы от советской к новой политической системе. В перспективе они добивались провозглашения «демократической парламентарной монархии» посредством принятия соответствующего решения на Учредительном собрании. Идеологическая доктрина кадетского «центра» позиционировала его представителей как продолжателей традиционной партийной платформы с ее негосударственной надклассовой сущностью. Именно в этом постулате «центристы» видели залог успешной реализации в России предлагаемой ими политической программы. Векторы их устремлений были направлены от парламентарной монархии до демократической федеративной республики с сохранением отдельных элементов советской системы управления. Отсутствие четко определенной позиции в вопросе государственного устройства обуславливало популярность среди «центристского» крыла партии идеи непредрешения. В начале 1920-х гг. его сторонники предложили программу временной организации власти и управления, основанную на сочетании элементов диктатуры с отдельными элементами постимперских традиций. Диктатуру (переходную форму власти) «центристы» организационно представляли как всенародно избранную Директорию с Верховным правителем во главе. В 1923 г. под влиянием республиканских настроений кадетским «центром» был разработан проект республиканского толка, нацеленный на демократическую республику с широкими правами входящих в ее состав национальных образований. Переход к ней предполагался либо мирным путем (через большинство в Советах), либо (в случае революции) через волеизъявление Учредительного собрания. При этом не исключалась возможность выбора монархии.

Сторонники «левого» крыла кадетской партии предлагали строить программу, не изменяя старым установкам, но дополняя их так, чтобы привлечь в партийные ряды «разумных людей и социалистов, которые отрезвились»50. Заявка его представителей «найти преимущественно новые пути» к национальному возрождению выражалась в стремлении заимствовать все «лучшее», что было создано в Советской России. Отсюда «левые» кадеты ратовали за республику, категорически отвергали монархию и диктатуру. Установление республики они (как многие политические группировки) ожидали соответствующим решением всероссийского представительного органа. Опасаясь повторения судьбы Учредительного собрания 1918 г., сторонники П.Н. Милюкова в своих программах уделяли особое внимание системе выборов и механизму формирования органов местного управления. Реконструкция последних намечалась путем постепенного перехода от Советов к системе земских учреждений с помощью «заслуживающих доверие лиц». Сторонники «левого» крыла кадетской партии ставили перед эмиграцией задачу «ковать идеологию для новой демократической России». Их идеал государственности приобрел новый социальный облик, ориентируясь, прежде всего, на интересы крестьянина-собственника.

Красной нитью через либеральные проекты Зарубежья проходила идея построения идеального социального государства. Создание такого государства либералы считали даже не целью, а средством общественного развития, способствующим достижению общественного блага, удовлетворению постоянно меняющихся общественных потребностей. Фундаментальной основой экономического развития им представлялся синтез промышленно-технических достижений европейской цивилизации и специфических элементов национальной экономики. До революции либеральные теоретики выступали против упрощенных представлений о современном капитализме, рассматривали его как хозяйственный строй нового времени, отличающийся значительным вмешательством государства в экономическую сферу страны. Идея ведущей роли государства в экономике являлась системообразующим элементом идеологии русского либерализма51. В эмиграции концепция либералов относительно вмешательства государства в экономику эволюционировала. В условиях переходного периода от социализма к капитализму патронаж государства посредством комплекса механизмов (ослабление властного контроля, сокращение управленческого аппарата, экономия государственных средств за счет сокращения расходов на содержание чиновничьего и военного аппарата, социальных льгот малоимущим слоям населения) рассматривался как мощный рычаг экономического оздоровления. Условием экономического роста либералы, как и прежде, рассматривали хозяйственную свободу, ее спутником - «плановое хозяйство» с полной независимостью хозяйственных органов.

Либеральные деятели придерживались отрицания тотальной имущественной реставрации как «вредной и утопической идеи», способствующей размаху гражданской войны. Они предлагали узаконить фактический земельный передел, а часть неосвоенных земельных владений, по возможности, вернуть прежним собственникам. Аграрный сектор представлялся им в виде комплекса различных экономических укладов со значительной долей мелкого крестьянского хозяйства. Потенциалом сельскохозяйственного развития мыслилась мощная сельская кооперация, организованная через преобразование колхозов в сельскохозяйственные кооперативы. В постбольшевистской России кооперативы представлялись оптимальной переходной моделью от социалистической (колхозной) формы организации сельского хозяйства к капиталистической.

До революции либеральные деятели уделяли преимущественное внимание индустриализации промышленности. В эмиграции их стратегия изменилась: они не разделяли сельскохозяйственного и промышленного развития, связывая их емким понятием «народного хозяйства». Как в сельском хозяйстве, так и в промышленности либералов волновали проблемы стратегического развития, выбора форм собственности, судьба национализированных предприятий. Восстановление отечественной промышленности они планировали посредством привлечения иностранных капиталов, однако ограничивали «импортируемый бизнес» условиями ограждения российского капитала от иностранной конкуренции.

В концепции решения национального и конфессионального вопросов либеральная доктрина Зарубежья тесно сблизилась с консервативной. Либералы отстаивали идею сильного многонационального государства, обрамляя ее традиционными установками гарантированного соблюдения прав и свобод личности, свободы культурно-национального развития. Стирание граней между либеральной и консервативной доктринами, прежде всего, объяснялось тем, что либеральные мыслители эмиграции отталкивались не столько от европейского опыта, сколько от практики национально-государственного строительства в имперской и Советской России. Они выступали за национально-культурную автономию в отношении всех бывших российских национальных образований, выражали готовность поддержать независимость отделившихся от России территорий. Однако будучи единодушны в вопросах предоставления гражданских прав и самоуправления всем народам бывшей Российской империи, либеральные деятели не имели общего представления об оптимальной форме национально-государственного устройства: значительная часть из них высказывалась за федеративную республику с широкими правами национальной автономии; другая часть (представители «правого» фланга) отстаивала принцип единства и целостности России.

В пятой главе диссертации рассматриваются социалистические проекты общественного переустройства. Отвергнув диктатуру пролетариата как власть «ничтожного меньшинства населения страны», социалисты проводили в жизнь свои представления об идеале народовластия. Краеугольным камнем идеологии партии эсеров выступала сформулированная В.М. Черновым идея «конструктивного социализма». В концепции эсеров «конструктивный социализм» представлял собой высшую стадию социализма как системы политического развития, основанной на распространении начал народовластия и самоуправления на область производства и распределения, а также на распространение сферы «политической демократии» на демократию «хозяйственно-экономическую и социальную». Группа В.М. Чернова («левый» фланг партии) критически относилась к тем, кто огульно осуждал все происходящее в Советской России, призывала внимательно изучать процессы, «находящиеся за фасадом большевистской системы». Ее сторонники выражали готовность признать Советы, выступали за мирное перерождение советской власти, в отличие от «правых» и «центристов» – сторонников всероссийского Учредительного собрания как исходного пункта в строительстве новой России. Последние доказывали: в целях конструктивной работы представительного органа необходимо, прежде всего, заняться пересмотром избирательной системы. До его созыва они планировали создать над действующей властной структурой орган народного контроля, на местах возложить контролирующие функции на реформированные путем перевыборов Советы. Условиями быстрого и успешного перехода к «народовластию» эсеры считали партийную дисциплину, взаимодействие всего социалистического и трудового фронта, политическое союзничество с «передовыми элементами несоциалистической демократии». Организационной основой будущей государственной власти мылилось общенациональное правительство из представителей разных партий.

Проблема выявления сущности и перспектив большевистского режима активно обсуждалась среди меньшевиков. Рассматривая большевизм как стихийный процесс, возникший помимо воли народных масс, идеологи российской социал-демократии стремились найти возможность наиболее безболезненного перехода от режима советской диктатуры к демократической республике. Оптимальным виделся путь через партийное большинство в Советах. Альтернативой советской модели большевиков выступал лозунг «свободных Советов», механизмом их обновления – свободные конкурентные выборы. Большое внимание в своих проектах меньшевики уделяли мерам переходного периода от советской к «подлинно демократической системе»: планировалось разделение партийного и государственного аппаратов, отказ от поддержки коммунистической партии и порожденной ею системы террора, широкая политическая амнистия, демократизация всех сторон общественной и государственной жизни.

Социально-экономические проекты адептов социализма имели общую концептуальную основу. Экономическую систему России они представляли как планомерно организованное производство, прямой продуктообмен на основе коллективного производства, обобществления средств и орудий труда. Гарантами эффективного экономического развития им представлялись: социальное равенство, социальная защита общества, семьи, индивидуума. Вместе с тем в экономической стратегии между социалистами имелись и принципиальные расхождения: если ортодоксальные социал-демократы позиционировали себя сторонниками государственной экономики, то социалисты-революционеры предусматривали сочетание государственной экономики и широкой сети коопераций и ассоциаций52. Капитализм в России, в том числе и в сельском хозяйстве, они считали явлением почвенным. Придерживаясь теории «некапиталистической эволюции» в деревне, социалисты-революционеры вели параллельные пути к социализму через крестьянскую общину и сельскую кооперацию.

В эмиграции экономическая программа ПСР стратегически ориентировалась на сохранение «всех организационных завоеваний высшей фазы капиталистического развития» при условии их подчинения интересам трудящихся. Ближайшими целями ставились: 1) выведение страны из экономического кризиса; 2) активизация экономического роста; 3) оздоровление финансов; 4) решение земельного вопроса; 5) создание предпосылок для модернизации. Подъем производительных сил рассматривался эсерами как процесс совместного «творческого участия» государства, органов местного самоуправления, кооперации, отечественных и иностранных предпринимателей. Перспективы развития России напрямую связывались с интеграцией в лоно мировой финансово-экономической системы. Ориентируясь на развитие «прогрессивной кооперации», государственное регулирование снабжения и потребления, эсеры вместе с тем выражали готовность преемственности хозяйственного курса большевиков как «реальной почвы» для предстоящих реформ. Их программа промышленного развития предполагала сохранение многоукладной экономики, социализацию всех видов транспорта, предприятий нефтяной, металлургической, тяжелой промышленности; развитие частнохозяйственного сектора в легкой, перерабатывающей, пищевой промышленности, сфере услуг. Предусматривалась передача ряда предприятий местного значения в муниципальную собственность. Эсеры выступали за возмещение прежним владельцам причиненных убытков посредством специального денежного фонда, созданного за счет налогообложения несоциализированных предприятий. В торгово-промышленной сфере социалисты-революционеры планировали либерализацию цен, введение свободы торговли, инвестирование иностранного капитала. В их проектах часто звучало слово «социальный», что прямо указывало на широкий спектр социальных обязательств. Сторонники партии искренне стремились к раскрепощению человека, созданию нового «очеловеченного» строя.

Социально-экономической программе эсеров несколько уступали планы меньшевиков. Это связывалось с тем, что меньшевики больше внимания уделяли критике большевистской системы, меньше занимаясь вопросами планирования собственной. Прогнозируя экономическое будущее страны, большинство членов партии соглашалось с мнением эсеров о том, что оно будет далеко от идеала социализма, воплотившись на очередном этапе своего развития в т.н. «государственный капитализм». Однако в противоположность эсеровской программе мирной эволюции капитализма в социализм, меньшевики считали, что процессу перехода будет сопутствовать борьба трудящихся масс за свои права. Традиционно ориентируясь на приоритет промышленного производства, меньшевистская эмиграция вместе с тем серьезно рассматривала важный для России аграрный вопрос. Сформулированная ими стратегия сельскохозяйственного развития представляла собой синтез элементов социалистической и капиталистической систем. Строились планы ликвидации нерентабельных совхозов, передачи в аренду незадействованных государством земель, развития сельской кооперации. Промышленное производство меньшевики преимущественно базировали на капиталистической основе. Они предусматривали поступательное развитие российской промышленности путем взаимодействия разнообразных форм собственности: государственной в виде стратегически важных предприятий и объектов (железнодорожный транспорт, почта, телефон, телеграф и др.), государственно-капиталистической (тяжелая промышленность); кооперативной или частнокапиталистической (отдельные промышленные объекты); муниципальной (предприятия, обслуживающие хозяйственные нужды местного населения). Подъем российской экономики планировался меньшевиками за счет привлечения иностранного капитала.

Социалистические проекты общественного переустройства сближались алгоритмом решения национальных и конфессиональных проблем. Приверженцы республиканско-демократического типа государственности сторонники социализма традиционно выступали за федерацию как форму свободного развития всех национальностей. При этом модель федерации представлялась по-разному: «левые» эсеры, вслед за Черновым, мыслили ее «по типу Швейцарии»; «правые» выступали за единое государство с элементами федерации. По мере укрепления Советской России отдельные представители ПСР стали склоняться к форме «единого имперского союза свободных государственных образований», т.е. фактически к форме национальной организации в СССР.

Узостью и ограниченностью предложений длительное время отличалась национальная программа меньшевиков. За основательную разработку программы решения национального вопроса меньшевики взялись гораздо позже других партий, уже после образования Советского Союза. Стремясь наверстать упущенное, они в своих обещаниях совершили «скачок» не только относительно политических проектов Зарубежья, но и относительно планов самих большевиков. В отношении национальностей, входящих в состав Советской России, меньшевики провозгласили право на свободное демократическое самоопределение в любой форме: автономии, федерации, независимого существования для компактно проживающих народов и культурно-национальной автономии для территориально рассеянных наций и национальных меньшинств.

В шестой главе исследования «Методы и механизмы реализации преобразований России» прослеживается тактическая эволюция сторонников различных эмигрантских политических спектров. В первое время пребывания за границей характеризовалась пассивностью тактика монархистов. «Тактический застой» правоэмигрантов можно рассматривать как своего рода передышку после неудачного этапа антибольшевистской борьбы. Изначально попытки политического реванша связывались ими с вооруженной интервенцией, подготовленной силами зарубежной России при военной поддержке иностранных держав. Однако разобщенность эмигрантских национально-патриотических сил и на этом фоне некоторая стабилизация внутриполитического и внешнеполитического положения в Советской России подтолкнули консервативную эмиграцию к поиску более эффективных форм борьбы с советским режимом. На протяжении 20-х-30-х гг. «правой» эмиграцией был разработан целый комплекс военно-политических доктрин, направленных на свержение советской власти и восстановление монархии в России (от террористической деятельности до подготовки «национальной революции»). Монархисты по-разному представляли пути и средства своего возвращения, однако связующей линией их проектов являлось осознание освобождения страны при условии объединения патриотических сил России и эмиграции. Исходя из этого, центр тяжести антибольшевистской деятельности был направлен из Зарубежья непосредственно в Россию.

Свои представления о путях и возможностях возвращения на Родину были у сторонников республиканского лагеря. Потрясенные революциями и Гражданской войной они не раз демонстрировали гибкость в тактических вопросах, стремясь найти союзников не столько по «родству» идеологий, сколько по единомыслию о способах и средствах борьбы с большевизмом. Кадеты поддерживали самые разнообразные проекты: от возможности вооруженного свержения советской власти (в том числе совместной деятельности Белой и Красной армий) до организации пропаганды, террора, подготовки крестьянского восстания. Отдельные представители партии не исключали возможности иностранной интервенции. Часть кадетов, настроенная скептически, считала неосуществимым ни эволюцию, ни примирение с большевистским режимом. Альтернативой выступала «новая тактика» П.Н. Милюкова, направленная на мирное, эволюционное решение освободительных задач. Разброс мнений указывает на то, что у кадетов так и не сложилось конкретного представления о способах организации антибольшевистского сопротивления. При отсутствии опыта подпольной и «подрывной работы» они запутались в выборе конспиративных методов борьбы. В конце концов, признав себя теоретиками, кадеты сошлись на том, что в эмиграции «лишь могут мечтать», «вырабатывать идеи, планы, мысли» и транслировать их в Россию53.

Среди «левых» партий за рубежом шел непрерывный спор о том, какая именно власть придет на смену большевикам. Социалисты всех родов и оттенков сходились на мнении, что России, преодолевшей большевизм, не миновать своеобразного термидора, который непременно будет носить диктаторское обличие, прежде чем переродится в режим демократии. Признавая возможность ликвидации большевизма путем организованного движения сознательно выступающих за идеи демократии народных масс, эсеровское руководство обязывало членов партии воздерживаться от различного рода экстремистских действий. Было принято решение о необходимости удерживать народ от разрозненных стихийных выступлений. В качестве альтернативы предлагались такие меры, как организация беспартийного Союза трудового крестьянства с отделениями (братствами) в деревнях, развертывание среди крестьян кампании по проведению референдума о доверии большевистскому правительству, агитационная работа в различных обществах и организациях, укрепление партийных рядов. В то же время отдельные члены партии не исключали возможности применения силовых методов, выступали за активную борьбу с советской властью. Так, лидеры «правого» крыла эсеровской эмиграции высказывались за поддержку иностранной интервенции, при этом на противоположном фланге партии выражали готовность признания Советов и снятия лозунга борьбы за Учредительное Собрание. В общем и целом колебания эсеров показывают, что само партийное руководство не было ни достаточно твердым, ни достаточно последовательным в провозглашенной им тактике собирания и организации политических сил.

Меньшевики - сторонники мирного конструктивного диалога - в эмиграции тактически самореализовывались в привычном для них направлении деятельности - идейно-организационной работе в пролетарских массах. Они категорически отрицали путь революционной борьбы как чреватый анархией и «самой мрачной реакцией», выступали за подготовку пролетарских масс к ожидаемому моменту мирного перерождения большевистского строя. Тактические линии «левых» и «правых» меньшевиков фактически развивались параллельно. Их рознили лишь представления о социальном авангарде предстоящих в России преобразований: если «левый» меньшевизм ориентировался исключительно на пролетариат, игнорируя интересы «русского мужика», то «правый» выступал за политический альянс города и деревни через организацию в России соответствующих революционных центров.

В заключении работы автором сделаны общие выводы. В научной литературе сложилось мнение о факте послереволюционного «политического банкротства» представителей российских партий и движений. Это определенно опровергает их деятельность в эмиграции. Несмотря на глубокий организационный и идеологический кризис, т.н. «банкроты» продолжали жить и активно действовать за рубежом. Все, от меньшевиков и эсеров «слева» до крайних монархистов «справа», невзирая на традиционные идеологические споры вокруг риторических вопросов «кто виноват?» и «что делать?», все еще продолжали считать победу большевизма в России случайным стечением обстоятельств. Исходя из этого, они стремились найти объяснение бесперспективности социалистического строя, предлагая проекты общественного переустройства, способные стать альтернативой власти большевиков. Эти общие установки повлияли на сглаживание прежних межпартийных противоречий. В эмиграции многие политики ощущали себя уже не частью партии, а частью оторванной от России «нации».

Подавляющее большинство политических эмигрантов пришли к выводу о необходимости создать межпартийное политическое объединение, для чего требовалась некая конструктивная идея. В этой связи вектор партийных устремлений резко сместился вправо. В то же время среди партийных спектров отмечалась разная степень «поправения». В основном в число новоявленных сторонников монархии попала значительная часть политиков, считавших в себя в долгу перед монархизмом. Ностальгия по безвозвратно ушедшему прошлому побуждала их искать наиболее рациональные черты в «свойственной российской государственной природе» монархической доктрине. Многие из ее эмигрантских приверженцев в свое время выступали за свержение монархии, пропагандировали счастливое будущее республиканской России, даже не помышляя, что революционный процесс столь радикально изменит политический облик страны.

«Правые» партии за рубежом не отличались массовостью и однородностью своего состава. По большому счету значительное число сторонников монархии поддерживалось за счет представителей партийных организаций республиканско-демократического толка, увлеченных идеей монархизма и стремящихся к ее реализации в рамках своей партийной структуры. Эти партийные группы заимствовали из монархической идеологии те составляющие, которые они считали возможным наложить на постулаты их природной («почвенной») идеологии. В результате «модифицированный ген» монархии воспроизводил самые разнообразные, немыслимые ранее политические платформы. Монархическая доктрина в ее эмигрантском варианте искусно сочетала в себе концептуальные основы «классического» монархизма (национальное единство - лозунг «Единой и неделимой России», первенство православной веры и русской нации) с либеральными идеологическими установками, в отдельных случаях ее постулаты комбинировались с элементами советской модели.

Эмигрантский монархизм в поиске оптимальной конструкции русской государственности призывал обращаться в прошлое, к традициям «Святой Руси» и «Великой России». Унаследованные от славянофилов классические идейно-теоретические положения монархистов ориентировались на принципы самобытности России, ее уникальности. В связи с этим отвергались все возможные западные рецепты государственно - политического устройства, республиканская форма правления, парламентаризм, отделение церкви от государства. Западным политическим институтам противопоставлялись традиционные формы представительной власти - Земские соборы. Вместе с тем идеологам эмиграции удалось внести «свежую струю» в доктринальные установки монархизма. С одной стороны, либеральные мыслители стремились привить к древу монархической государственности элементы западного конституционализма и парламентаризма, получив тем самым гибрид конституционной монархии с народным представительством в форме парламента и либеральными установками неотъемлемости прав личности, свободы во всех областях деятельности, частнособственническими идеалами. С другой - появилась вариация монархической власти с советской системой народного представительства в форме легитимизма. Таким образом, в условиях эмиграции монархическая доктрина продемонстрировала свою гибкость, возможность к самоперестройке так и не реализованную в условиях самодержавной России.

Для эмиграции были экзотичны идеи ортодоксального монархизма. Большинство сторонников монархии отошло от лобового отстаивания «неограниченного самодержавия». Лишь небольшая часть из них была уверена в возможности возвращения к порядкам, существовавшим в России до Манифеста 17 октября 1905 г. и издания Основных законов Российской империи 1906 г. Программа конституционного крыла монархизма, планировавшего перестроить самодержавные институты власти с помощью либеральных преобразований, была привлекательна в первые годы эмиграции, сохранявшие надежду на возможно скорое возвращение на Родину. С середины 20-х годов, по мере укрепления социалистических устоев в России и ослабевания надежды на возвращение, возникла необходимость более радикальной перестройки мировоззрения «правых». В условиях разочарования в западных политических институтах, а также осознания того, что «Советы» как форма организации власти прижились в России, возникла идея единения монархии и «Советов». Определенная радикальность новых для монархистов мировоззренческих ориентиров «советской монархии» обусловила специфику поддерживавших ее социально-политических сил: их большинство составляли люди, не связанные с бывшим господствующим классом, а также представители второго поколения эмиграции, критиковавшие нерешительность «поколения отцов».

Особое внимание консервативного лагеря Зарубежья привлекали вопросы экономического положения России и прогнозирования перспектив ее развития в будущем. Разрабатывая различные проекты решения экономических проблем и прежде всего аграрной, монархисты, в общем и целом, никогда не подвергали сомнению принцип частной собственности на землю и недвижимость. Однако если до революции вопрос о перераспределении земельной собственности даже не ставился (за исключением предложений выкупа земли у некоторых, выразивших желание это сделать, помещиков с целью ее дальнейшей продажи крестьянам), то в эмиграции эта проблема вышла на первый план. Монархические программы демонстрировали вариативность подходов к вопросам аграрного развития: от полной реставрации помещичьего землевладения до капитализации крестьянского хозяйства, вплоть до сохранения в аграрном секторе экономики структурных элементов советской системы.

Значительная доля государственного начала в экономической сфере являлась отличительной чертой предлагаемых монархистами проектов. Однако теперь большинство их сторонников ратовало за разнообразие форм собственности, слаженно взаимодействующих в целостном хозяйственном организме. Стратегия проектируемого курса представляла аграрно-индустриальную модель экономики, ориентированную на развитие мелкого и среднего бизнеса при сохранении крупной промышленности в руках государства. Средством стимулирования индустриального развития рассматривалась государственная поддержка всех видов производства, сведение к минимуму государственного вмешательства в производственную сферу.

Монархическая эмиграция демонстрировала довольно серьезные намерения в решении национального вопроса. Вариации ее подходов к модели национального строительства колебались от предоставления культурно-национальной автономии отдельным регионам до возможности реализации федеративного принципа государственности. Наряду с утверждением идеи единой и неделимой России, для «правых» принципиально важным было сохранение первенства православной веры в многонациональном русском государстве. В их представлении понятия «Великая Россия» и «Русь православная» были неразделимы. Они считали, что чем больше Россия ориентировалась на капиталистический Запад, тем больше усиливалось ее духовное разложение. В понимании монархистов материальный прогресс неизбежно оборачивался потерей духовности, поэтому на русскую православную церковь в эмиграции возлагалась одна их важнейших задач - спасение русских, их духовного мира, от влияния «порожденной несовершенством человеческого разума» европейской цивилизации.

Однако пытаясь выжить, приспособиться к изменившейся обстановке, монархическая эмиграция так и не смогла создать более или менее скоординированной программы. «Многослойность» монархической идеологии, острые разногласия в правоэмигрантской среде затрудняли создание единой партийной структуры и, как следствие, целостной политической платформы. При наличии общей цели восстановления монархической формы правления в России адепты монархии имели разное представление о модели государственного устройства, об организации власти и управления, стратегии социально-экономического, национально-конфессионального развития страны. Кроме того к разногласиям по программным вопросам добавилось инакомыслие по вопросам тактическим, прежде всего, по планам возвращения в Россию.

За рубежом не удалось избежать внутренних противоречий сторонникам всех политических спектров. Однако если консерваторов «цементировала» достаточно устойчивая идеологическая основа, гораздо сложнее обстояло дело с социалистами и либералами. Либеральных идеологов обвиняли в «подтачивании» монархических устоев власти, в подготовке Февральской революции 1917 г., приведшей не только к крушению монархии, но и к полному краху страны. Вполне понятна была и агрессивная настроенность эмигрантского сообщества в отношении теории и практики социалистов. В условиях разочарования в старых идеологических ценностях представители республиканско-демократического лагеря Зарубежья стремились найти «родственные» положения среди разнообразных идеологий. Идеологические устремления ориентировали их на разные политические спектры: от консерваторов до социалистов. Как бы стоявшие особняком от этих групп последователи «новой тактики» П.Н. Милюкова с его ставкой на внутреннюю эволюцию и распад советской власти в России встречали сопротивление и со стороны «правых», и со стороны «левых» эмигрантских политиков.

В эмиграции российским либералам пришлось в очередной раз проектно выстраивать линию своего политического поведения. Отсутствие «электората», способного воспринимать идеи либерализма, вызывало сложности в конкурировании с популярностью монархических идей. Именно поэтому либеральные идеологи были вынуждены «оглядываться» не только на то лучшее, что было создано в царской России, но и использовать наиболее рациональные элементы большевистского строя.

В 1920-е гг. в проводившей либеральные идеи ПНС обозначились три направления: «правое», «левое» и «центр». Партийные расхождения наметились вокруг оценки значения и результатов революции, определения социальной базы партии в связи с ориентацией на крестьянство, представлений о форме власти, «которая должна спасти Россию»54. Аспектами внутрипартийной полемики были также тактические вопросы взаимоотношения с социалистическими партиями, возможности и необходимости продолжения вооруженной борьбы с большевизмом, формах ее осуществления. Вопреки общему мнению «левое» крыло кадетов во главе с П.Н. Милюковым на почве признания результатов Октября выступало за отказ от насильственных методов ликвидации советской власти, стремилось к блокированию с социалистическими партиями на республиканско – демократической платформе. В выборе модели государственного устройства «левые» кадеты категорически отвергали как монархию, так и диктатуру, идеализируя демократическую федеративную республику с широкими правами национальных автономий. Тактический маятник «правого» крыла кадетской партии колебался от признания сотрудничества с социалистами, не склонными к лояльности большевикам, до блокирования с умеренно – монархическими течениями эмиграции, что обусловило широкую амплитуду их государственных идеалов (от конституционной монархии до республики). В начале 1920-х гг. «правые» кадеты не исключали возможности диктатуры как переходной формы от советской к обновленной системе власти. Проект партийного «центра» представлял собой модифицированный в свете произошедших перемен старый программный вариант. Основываясь на идее непредрешенчества, в зависимости от обстоятельств, он «колебался» между выбором парламентарной монархии и демократической федеративной республики.

Кадеты были склонны к преувеличению роли государства в экономической жизни страны. Условием успешного экономического развития они считали хозяйственную свободу, спутником ее реализации в возрождающейся России - плановое хозяйство и широкое развитие кооперации. Кадеты выступали за систему реформ, способную сгладить существующие социальные антагонизмы. В своих дореволюционных экономических программах партийные идеологи уделяли преимущественное внимание индустриализации. После революции ставилась цель направить все силы на подъем отраслей сельского хозяйства. Сторонники ПНС практически единодушно признали наиболее оптимальным для будущей России сочетание форм мелкого трудового крестьянского хозяйства и крупного капиталистического, право собственности на землю для «труда» («индивидуального или «коллективного»), право арендного пользования для капитала. Их социальная программа была значительно расширена в части гарантий трудовым слоям населений.

В решении национального вопроса кадеты пошли по пути адаптации старой национальной доктрины к новым политическим условиям. Если до революции они поддерживали требования национально-культурной автономии только для Украины, то в эмиграции национально-культурная автономия была признана для всех национальных образований внутри страны. Вместе с тем сторонники кадетской партии так и не смогли прийти к консенсусу в форме национально-государственного устройства. Их мнения разошлись от федеративной республики с широкими правами национальной автономии до унитарного государства, созданного путем распада и «собирания» России.

Партия народной свободы, традиционно ориентированная на мирную парламентскую работу, оказавшись в эмиграции, столкнулась с необходимостью координации своей деятельности с несвойственными ей методами подпольной борьбы и нелегальной работы в России. Это не могло не повлиять на ее политическую результативность. Вместе с тем многолетний труд сторонников партии над проблемой общественного переустройства не прошел даром, он позволил ее идеологам значительно продвинуться в политических планах, найти консенсус по отдельным вопросам. Хотя, по словам самих кадетов, эмигрантская платформа кадетизма вызывала у них чувство незавершенности, ощущение «отсутствия точки опоры» и «идейно-политического вдовства»55.

Схожими по своей эмигрантской судьбе были судьбы либералов и социалистов. Эсеры рассматривали свой отъезд за границу как временную меру, вызванную необходимостью продолжения политической борьбы, которая в условиях Советской России стала для них невозможной. Оказавшись изолированными от своего социума, представители социалистов-революционеров, с одной стороны, стремились кооперироваться с другими политическими группировками, следуя их идеологическим запросам, с другой – корректируя программно-тактические установки, приспосабливаться к политической системе большевиков. Различные программные варианты представлялись эсерами как «справа», так и «слева». «Левые» эсеры считали возможным «мирное перерождение» советской власти, выражали готовность признать Советы как органы народной демократии в постбольшевистском государстве. «Правые» и «центристы», напротив, скептически относились к Советам, являлись сторонниками всероссийского Учредительного собрания. В их концепции преобразованные в органы народного контроля Советы представлялись временной формой организации власти до созыва всенародного представительства, призванного решить судьбу России. Для большинства эсеров идеалом будущей власти выступало общенациональное надклассовое многопартийное правительство. Если «левое» и «центристское» крыло ПНС рассматривало переход к новой системе исключительно демократическим путем, то «правое» допускало как переходную меру диктатуру.

Специфика эсеровской демократизации заключалась в том, что она распространялась не только на политический, но и на экономический строй страны. В основе экономической программы эсеров лежала концепция В.М. Чернова, трактовавшая будущий экономический строй как разновидность «государственного капитализма», далекую от идеала демократии. Миссию партии социалистов-революционеров Чернов видел в преодолении негативных элементов советской экономической модели (бюрократическая централизация в управлении экономикой, бесхозяйственность, злоупотребления, давление власти на общество). Очищенная от негативных факторов хозяйственная система большевиков рассматривалась фундаментальной основой развития отечественной экономики. Экономическая концепция эсеров предполагала «сохранение всех организационных завоеваний высшей фазы капиталистического развития» при условии их подчинения интересам трудящихся; предусматривала сочетание государственного и частного (кооперативного) секторов.

До революции социалисты-революционеры уделяли мало внимания вопросам промышленного развития. В эмиграции их социально-экономическая программа была нацелена на равномерное развитие города и деревни. При этом «коньком» эсеров по-прежнему являлась программная постановка аграрного вопроса. Придавая особый национальный оттенок ожидаемому социализму, она была вне конкуренции с аграрными проектами социал-демократов. В основе программы лежала разработанная В.М. Черновым концепция «социализации земли», подразумевавшая широкое развитие сельскохозяйственной кооперации, основанное на трудовом начале индивидуальное и групповое землепользование. «Социализация» в ее классическом виде предполагала осуществление комплекса мероприятий: упразднение частной собственности, равноправное распределение земли и равное право на продукт труда, развитие местного самоуправления при тесном сотрудничестве органов самоуправления с государством, формирование демократической системы управления на принципах частного и публичного права. В эмигрантских проектах эсеров появился модернизированный вариант «социализации». Они отошли от ее классических положений - уравнительного трудового землепользования, исключавшего наемный труд в деревне, передачи земли крестьянам через посредничество общин и др. Эсеры доказали, что не являются «слепыми адептами общины». За передачу земли в общинную собственность высказывались только сторонники «правого» крыла партии, «левые» эсеры ратовали за создание условий для выхода крестьян из коллективных форм хозяйствования, предоставление им права владения, распоряжения и пользования землей. Кроме всего прочего «социализация земли» единодушно рассматривалась эсерами как эффективная переходная мера от колхозов к сельской кооперации.

В области государственного устройства социалисты-революционеры являлись проводниками идеи федерации. Их эмигрантские проекты варьировали несколько типов федерации: 1) федерация как форма свободного развития всех национальностей (противопоставлялась советской, носящей, по выражению В.М. Чернова, «декларативный характер»); 2) единое государство с элементами федерации («правые» эсеры); 3) форма «имперского союза свободных государственных образований» по типу СССР. Процесс национально-государственного строительства представлялся эсерам как постепенное «федерирование снизу» путем заключения взаимных договорных соглашений.

В постреволюционный период деятельности социалисты-революционеры неоднократно меняли свою тактику и стратегию в отношении большевистского режима. После разгона Учредительного собрания центр тяжести партийной работы был перемещен в русло антибольшевистской агитации и пропаганды. Концептуальной основой борьбы выдвигалась идея «накопления и объединения сил трудовой демократии для организации борьбы с большевизмом». Большинство членов ПСР призывали воздерживаться от различного рода экстремистских действий, удерживать народные массы от разрозненных стихийных выступлений, распыляющих силы демократических масс. По тактическим и программным расчетам эсеры сближались с деятельностью эмигрантского меньшевизма.

В сравнении с другими партийными структурами меньшевизм за рубежом был явлением менее заметным. Это обусловливалось целым рядом причин: гонениями и преследованиями в Советской России, ударившими по партийно-организационной структуре; вынужденной сменой методов деятельности (будучи партией легальной борьбы, меньшевики так и не смогли освоить ее «агрессивные» формы, удачно применяемые представителями других политических группировок); противоречиями и расхождениями между различными оттенками меньшевистского спектра56. Свершившийся в России Октябрьский переворот не соответствовал марксисткой схеме, чем вызвал необходимость серьезного пересмотра партийной идеологии. Идеологическая эволюция российской социал-демократии выражалась в переходе от теории «буржуазной революции» к «теории переходного периода». Меньшевики считали Россию не подготовленной для социализма, рассматривая ее путь к социалистическому строю как поступательный процесс, следующий за длительным периодом буржуазного развития. За рубежом среди партий социалистического толка не было однозначного мнения о том, как осуществится переход к ожидаемой ими народной демократии. Сторонники социализма не отрицали того, что России, возможно, предстоит идти к демократии путем диктатуры. При этом меньшевики стремились пойти по наиболее безболезненному пути от режима советской диктатуры к демократической республике. Оптимальным виделся переход через партийное большинство в Советах. Как основатели Советов (в 1905 и 1917 гг.) представители социал-демократии рассматривали их источником формирования власти, а не органом народовластия, в который, по их мнению, Советы переродились в ходе февральской революции. Истинную «советскую демократию» меньшевики мыслили освобожденной от «засилия» партийного аппарата, порожденных большевистской властью системы террора и карательных структур.

Меньшевистские прогнозы относительно экономического будущего страны опирались на теорию «государственного капитализма». Как и эсеры, меньшевики считали, что российские экономические горизонты будут далеки от идеала социализма. Большинство сторонников партии полагало, что восстановление разрушенного хозяйства будет происходить преимущественного на базисе капитализма; меньшинство выступало за сочетание элементов советской и капиталистической систем, доказывая, что при планомерной поддержке со стороны социалистического Запада только комбинация социалистических и частнокапиталистических элементов в народном хозяйстве поможет ускорить процесс созревания предпосылок для торжества социализма в России. Выступая за поддержку коллективных форм аграрного производства, меньшевики, тем не менее, допускали возможность выхода из общинных форм землепользования, развитие земельной аренды и использование наемного труда в деревне. В области промышленного развития они в очередной раз сходились с позицией эсеров, основывая процесс промышленной эволюции на комбинации разнообразных форм собственности.

Долгое время вне поля зрения меньшевиков оставалась разработка национального вопроса. Они вплотную занялись национальными проблемами гораздо позже других партий, когда уже было создано и успешно существовало содружество национальных образований в составе СССР. В связи с этим в проекте решения национального вопроса партийным идеологам пришлось учитывать: 1) опыт государственного строительства большевиков; 2) вариации национальных проектов других партий; 3) необходимость эволюции в программировании национальных отношений. Если в своей дореволюционной программе меньшевики отстаивали право наций на самоопределение вплоть до отделения в самостоятельное государство, то в эмигрантской это право на «свободное демократическое самоопределение народов» трактовалось гораздо шире, с учетом интересов национальных меньшинств.

Как идеологи социализма меньшевики в эмиграции занимались привычной для себя идейно-организационной работой, стремясь привлечь интерес трудящихся масс. Питая надежду на мирное перерождение советского строя, они категорически отрицали путь революционной борьбы, чреватый, по их мнению, анархией и «самой мрачной реакцией». Единодушно поддерживая тактическую линию мирных форм борьбы с большевизмом, меньшевики при этом расходись в представлении о движущих силах грядущих преобразований: в отличие от «правого» крыла партии, делающего ставку на политический союз города и деревни, сторонники «левого» в деле социалистического перерождения России ориентировались на пролетариат.

Многие программно-тактические просчеты теоретики различных политических партий и движений переосмыслили и постарались учесть в эмиграции. Однако с «работой над ошибками» они безнадежно опоздали. Динамично меняющаяся ситуация в Советской России и в мире вызывала необходимость постоянной программной корректировки. На момент внесенных изменений требовались уже более радикальные политические уступки, способные сделать лоббируемые проекты общественного переустройства не только конкурентоспособными среди разнообразных вариаций эмигрантских программ, но и действительно альтернативными власти большевиков. Вместе с тем, проектно выстраивая будущее страны, эмигрантские теоретики за много лет до падения большевизма смогли пророчески спрогнозировать многие события в современной России.