Южный Кавказ: возрастание региональной роли Турции и Ирана

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

Южный Кавказ: возрастание региональной роли Турции и Ирана

Коллективная монография

Арешев Андрей

Опубликовано: Черноморье – Каспий: поиск новых форматов безопасности и сотрудничества. М.: Институт Европы. 2001. – с. 38 – 56.

Геополитическое значение кавказского региона для Ирана и Турции трудно переоценить. Достаточно указать на тот факт, что до начала XIX века отдельные части Кавказа либо непосредственно входили в состав Османской империи и Персии, либо являлись их ближней периферией^¹. Многие народы Кавказа имеют в Иране и Турции либо территории, идентифицируемые в качестве этнических либо исторических территорий этих народов, либо более или менее многочисленные диаспоры, оказывающие, в прямой или опосредованной форме, влияние на внешнюю и внутреннюю политику Анкары и Тегерана. Поэтому вполне естественно, что Турция и Иран были первыми государствами, признавшими независимость Грузии, Армении и Азербайджана и еще в 1991 году объявили о готовности установить с этими странами дипломатические отношения. Последующий период, насыщенный дипломатическими интригами и драматическими событиями (среди которых особо выделяется карабахский конфликт и августовские события 2008 года вокруг Южной Осетии) несомненно, привел стороны, к усилению региональных позиций наследников Блистательной Порты и Персидской империи. С другой стороны, активное вовлечение в региональные процессы Соединенных Штатов и Европейского Союза поставил перед Анкарой и особенно перед Тегераном новые вызовы, побуждая их к осмотрительности и нахождению точек соприкосновения с Россией, которая после десятилетия хаоса и политической невнятицы вновь осознает стратегическую важность Кавказа для судеб собственной государственности.

Турция

Несмотря на широкое распространение в кемалистской Турции принципов «вестернизации» и «невмешательства», интерес в этой стране к Кавказу не угасал никогда. Этот интерес был обусловлен как давними историческими связями с народами региона, так и воспоминанием об активной политике младотурецкого правительства на Кавказе в начале XX века. Традиционно Турция стремилась к расширению своего влияния в Закавказье и Средней Азии в периоды ослабления влияния Москвы. Так, например, наиболее целенаправленная попытка прорыва в Закавказье была предпринята в 1917-1918 годы, непосредственно накануне своего военного поражения. Характерно, что даже в столь критический для страны период турецкое руководство не забывало о «северном» направлении^². Пантюркистские амбиции младотурецких вождей подкреплялись осознанием экономической важности Кавказа (и, в частности, бакинских нефтяных промыслов) для находившейся в тяжелом положении турецкой экономики^³.

После 1945 года, когда Советский Союз предпринял попытку частичной ревизии итогов Карсского договора, определившего границы Грузинской и Армянской ССР, советско-турецкие отношения некоторое время балансировали на грани разрыва^⁴. Несмотря на их частичную нормализацию в последующие десятилетия, после вступления в НАТО Турция стала важным элементом в западном альянсе. Альянс предоставлял ядерный зонтик и известную гарантию на случай нападения, а Советский Союз, как представлялось турецким стратегам, являлся непосредственной угрозой.

Таким образом, в период существования двуполярного мира политика Турции по отношению к государствам Южного Кавказа определялась логикой блокового противостояния. Советский Союз был потенциальным противником со всеми вытекающими последствиями, соответственно, восточные районы страны, прилегающие к границам советского Закавказья, рассматривались в контексте прежде всего их не экономической, а военно-стратегической значимости. Вместе с тем в Анкаре никогда не скрывали интереса к Азербайджану и другим тюркским республикам Советского Союза, так или иначе анализируя возможность обретения ими самостоятельной государственности даже в те годы, когда, об этом, казалось бы, и помыслить было невозможно. Еще в 20-е годы Турция осуществила размен территориями с Ираном, обретя небольшой, в несколько километров, участок границы с Нахичеванской автономной областью.

Первые годы после распада СССР были отмечены стремлением турецких правящих кругов вести достаточно активную и наступательную политику на Кавказе, который рассматривался и в контексте собственной геополитической значимости этого региона для Турции, так и в качестве плацдарма по проникновению в Центральную Азию. По оценке известного турецкого аналитика, сотрудника Университете Кадир Хаса в Стамбуле М. Челикпала, впервые за новейшую историю республиканской Турции с ее политикой невмешательства, страна получила шанс для расширения своей собственной сферы влияния. Развал Советского Союза и появление новых тюрко-мусульманских республик открыли для Турции новые возможности для того, чтобы играть важную роль на Кавказе и в Центральной Азии^⁵.

Общие цели внешней политики Анкары формулировались на протяжении 1990-х годов следующим образом:

- обеспечение наиболее выгодных условий для политической, экономической, культурно-идеологической экспансии в направлении тюркоязычных республик бывшего Советского Союза, а также автономных образований на территории Российской Федерации (главным образом Северного Кавказа и Поволжья);

- максимальное ослабление российского влияния на Кавказе, поддержка режимов, которые так или иначе выступали в качестве инструментов сдерживания России;

- установление контроля над коммуникационными путями, призванными обеспечить переток энергетических ресурсов в западном направлении.

Следует отметить, что вначале внешнеполитический курс Анкары на постсоветском пространстве предусматривал тесный учет интересов США. Так, на заседании Турецко-американской комиссии в декабре 1993 г. отмечалось, что имеются благоприятные возможности для сотрудничества в больших проектах на Среднем Востоке и в Средней Азии. Министерство обороны и ЦРУ США предложили вложить большие средства в проект газопровода из Средней Азии. На заседании Турецко-американского делового совета в конце октября 1993 г. министр иностранных дел Турции Х.Четин предложил создать центр экономических связей, которые будут установлены со странами различных регионов. Он подчеркнул, что имеется большой потенциал для совместных вложений двух стран в Средней Азии и т.д.^⁶

Долгосрочную реакцию США по отношению к проникновению Турции на Кавказ можно назвать двойственной. С одной стороны, США не прилагали усилий по поддержке и содействию турецкой экспансии по указанным направлениям, хотя особенно в первой половине 1990-х гг. на то имелись широкие возможности. По мнению некоторых экспертов, США имели представление об ограниченных возможностях партнера – Турции. Предсказывались и проблемы, с которыми столкнется эта страна, инвестиционные и технологические ресурсы которой явно не соответствовали политическим амбициям в обширном евразийском регионе. Вместе с тем, большинство экспертов (Зейно Баран, Леон Арон, Сонер Кагаптай и др.) утверждают, что США не предпринимали специальных, целенаправленных шагов по ограничению экспансии Турции в Евразию. Данная точка зрения достаточно аргументирована и справедлива, если и бездействие считать политикой. Впрочем, если в той же энергетической сфере США обнаруживали приоритеты и интересы, Турция, как правило, становилась важным партнером. Но там, где имелся интерес одной лишь Турции, США игнорировали его^⁷. (выделено нами – Авт.)

Возможно, именно поэтому с начала 2000-х годов, турецко-американские взаимоотношения претерпевают определенные изменения, имеющие, впрочем, как нам представляется, пока что незавершенный характер. Вопрос о том, насколько далеко архитекторы нового внешнеполитического курса Турции, иногда условно обозначаемого термином «неоосманизм», готовы зайти в противостоянии таким государствам, как США и Израиль, остается открытым. Внутренняя и внешняя политика современной Турции формируется под влиянием целого комплекса факторов, влияние которых так или иначе проецируется на отношения этой страны с государствами Южного Кавказа.

Политика по обретению Турцией статуса де-факто региональной державы, проводившаяся в 1990-е годы, принесла довольно противоречивые результаты. Согласно некоторым оценкам, имеющимся и в самой Турции, Анкара переоценила свои возможности по достижению регионального лидерства. В силу этнолингвистической, географической и культурно-исторической близости наибольшие успехи были достигнуты в Азербайджане. Приоритетными задачами в отношении этой страны признавались следующие:

- содействие независимости Азербайджана;

- содействие в обеспечении контроля Азербайджана над Нагорным Карабахом;

- стремление пресечь усиление позиций России в регионе Южного Кавказа;

- участие в добыче азербайджанской нефти и ее транспортировке через территорию Турции;

- сохранение дружественного протурецкого правительства в Баку^⁸.

Активная поддержка Азербайджана в «карабахском вопросе» реализуется в этот период в форме политических заявлений, попытках (по большей части безуспешных) сколотить единый «тюркский фронт» против Армении и Нагорного Карабаха, а также в виде конкретных мер по оказанию военно-технического и организационного содействия официальному Баку – как в период правления Абульфаза Эльчибея, так и после прихода к власти Гейдара Алиева. Данная деятельность, отличительной особенностью которой являлась тесная координация деятельности силовых и разведывательных структур Турции, была направлена также на укрепление позиций представителей азербайджанской элиты, ориентированных на установление тесного союза с Анкарой. Предоставление разнообразной военной и военно-технической помощи Азербайджану по официальным и неофициальным каналам представляло серьезную угрозу с точки зрения расширения и дальнейшей эскалации карабахского конфликта. Однако данное обстоятельство явно не беспокоило турецкие власти, стремившиеся увеличить эти поставки и таким образом увеличить шансы азербайджанской армии на победу^⁹. Дважды, в 1992 и 1993 гг., эта страна попыталась непосредственно вмешаться в нежелательные для себя развития на Карабахском фронте и совершить военное нападение на Армению. Столкновение в 1992 г. было бы неизбежным, если бы главнокомандующий вооруженными силами СНГ Е. Шапошников не заявил, что «если к армяно-азербайджанскому конфликту добавится еще одна сторона, то мы окажемся на пороге Третьей мировой войны». Агрессия в 1993 г. планировалась с учетом парламентского кризиса в России, однако даже в этой непростой ситуации жесткое вмешательство РФ и на этот раз предотвратило войну^¹⁰.

«Миротворческие» предложения турецких политиков были обусловлены стремлением разобщить Армению и Нагорный Карабах. Так, министр иностранных дел Турции Х. Четин заявлял о возможном «направлении в регион смешанных миротворческих сил под эгидой ООН. Причем главной задачей этих миротворческих сил должно стать блокирование Лачинского коридора, по которому идет поставка вооружений в Карабах»^¹¹. По оценке некоторых исследователей, именно действия Турции привели фактически к срыву известной попытки иранского посредничества в Карабахе в мае 1992 года и к ужесточению конфликта. Провокационные маневры вблизи границ Армении и подготовка офицеров азербайджанской армии, наконец, фактически прямое военное вмешательство в события вокруг Нахичевани лишь обострили конфликт.^¹² Перекрыв в 1993 году связывающие ее с Арменией наземные транспортные магистрали, Турция сделала ее зависимой от коммуникационных путей Ирана и Грузии. Ереван утратил возможность осуществлять железнодорожный и трубопроводный транзит между Турцией и странами Каспийского региона, однако его соседи понесли ущерб из-за высоких затрат на сооружение инфраструктурных объектов в обход Армении^¹³.

Однако предпринятые усилия, а особенно эмоциональные заявления некоторых турецких государственных деятелей, вплоть до намеков на повторение в той или иной форме событий начала XX века, в целом не принесли ожидаемых результатов. В своей амбициозной политике в «карабахском вопросе» Анкара скорее проиграла, нежели выиграла. Более гибкая политика в отношении Армении и в вопросе Нагорного Карабаха позволила бы Турции получить ощутимые преимущества в плане усиления позиций не только на Южном Кавказе, но и в Центральной Азии. Известный специалист по Кавказу Сванте Корнел утверждает, что в определенной мере нагорно-карабахский конфликт можно рассматривать в качестве теста на способность Турции действовать в начале 1990-х годов в качестве независимой региональной державы на Кавказе и в Центральной Азии. Проведением активной этнически ориентированной внешней политики в карабахском вопросе турецкое руководство переоценило свои возможности в плане реализации намеченных внешнеполитических программ. Выступая с агрессивными, воинствующими заявлениями, но не будучи в состоянии претворить их в жизнь, Анкара оказалась в своеобразном тупике собственных амбиций^¹⁴. Существовали и другие причины, по которым Турция не смогла сыграть решающую роль в разрешении карабахского конфликта. Турецким лидерам пришлось учитывать и иные факторы, кроме отношений с Баку. Так, в Анкаре не могли игнорировать интересы на Кавказе таких государств, как Россия, США и Франция, являющихся сопредседателями Минской группы ОБСЕ по урегулированию карабахской проблемы. Партнеры НАТО не испытывали желания идти на риск в таком взрывоопасном регионе, как Южный Кавказ^¹⁵, хотя интерес Североатлантического альянса к карабахской проблеме, видимо, постепенно возрастает, и др.

Турецкий исследователь О. Коджоман обращает внимание на доктрину кемализма, составляющую основу турецкой внешней политики и не приветствующую военные авантюры за пределами турецких границ, за исключением Северного Кипра и бывшего Мосульского вилайета на севере Ирака. С Азербайджаном дело обстоит несколько по-другому. Ответственные лица Турции прекрасно понимали, что вмешательство приведет к дальнейшей дестабилизации на Кавказе, что вовсе не отвечало интересам турецкого руководства. Во-вторых, по мнению О. Коджомана, Турция находится под давлением своих западных союзников, одна часть которых не желает включаться в конфликт, а другая поддерживает армянскую сторону. Из всех западных организаций наибольшее давление на Турцию оказывал блок НАТО, подчеркивавший, что, будучи его членом, Турция не должна проводить в регионе «авантюристическую» политику. Турция стремилась не отклоняться от официальной западной политики относительно закавказского конфликта. Два фактора заставили ее подчиниться требованиям Запада. Первым был расчет Турции на американскую военную помощь в войне против курдской сепаратистской организации РПК на юго-востоке Анатолии. Турция опасалась, что если она станет оказывать Азербайджану еще большую поддержку, США в отместку сократят ей военную помощь. Еще один фактор – это просьба Турции о полномасштабном членстве в Европейском союзе. На самом деле, отношения между Турцией и ЕС ухудшились в 1990-х гг., когда Турция, по мнению европейцев, не смогла ускорить процесс демократизации, а значит - улучшить положение с правами человека и решить курдский вопрос. Более сбалансированная политика на Кавказе, включающая нормализацию отношений с Арменией, могла бы улучшить положение Турции, а также повысить ее значимость в качестве стабилизирующего фактора в регионе, а также моста, соединяющего Кавказ и Европу. Более того, тот факт, что азербайджанская нефть потечет в турецкий порт Джейхан, свидетельствовал о повышении экономической важности Турции в глазах Западной Европы и мог повлиять на снижение региональной напряженности. Таким образом, у Турции появлялась возможность восстановить отношения с Западом, сделав их взаимовыгодными, когда обе стороны одинаково зависят друг от друга, а не так, что Турция больше зависит от Европы, чем та от нее.

Ещё один фактор касается отношений Турции с Российской Федерацией. Каждый раз, когда турецкая сторона сигнализировала о своем намерении вмешаться в карабахский вопрос, Москва реагировала моментально, не скрывая своего недовольства политикой Анкары. Для турецкой экономики проникновение на российский рынок имело огромное значение. Турецкие компании, особенно в сфере строительства, успешно работают в России. Общий объем торговли между двумя странами колебался от 3 до 4 миллиардов долларов; в 1992 г. он был в пять раз больше, чем с Азербайджаном и центрально-азиатскими государствами вместе взятыми.

Таким образом, для Турции было необходимо ради своих же собственных интересов поддерживать прагматичные отношения с РФ, учитывая важное значение твердой валюты, зарабатываемой турецкими компаниями в России, для экономики Турции. В силу этих соображений Анкара нуждалась в гармоничных отношениях с Москвой, исключавших попытки раздражать ее интервенционистской политикой в регионе. Наряду с этим, она принялась приспосабливать свою стратегию к западной политике в том, что касалось местных этнических конфликтов. И наконец, Турция опасалась, что ее военное вмешательство может спровоцировать внутреннюю реакцию, подобную той, которая последовала после турецкого вмешательства в кипрский конфликт в 1974 г. Все эти причины заставили Турцию воздержаться от прямого вмешательства^¹⁶.

Выше уже упоминалось о том, что в последние несколько лет имеющая исламскую ориентацию политическая элита Турции в новой стратегии своей внешней политики отдала предпочтение неоосманизму (Neo-Osmanlicilik). Данная идеология, включающая укрепление гуманитарных связей с бывшей османской периферией, постепенно становится стержнем турецкой внутренней и внешней политики^¹⁷. Однако скорее всего обозначенные выше факторы, несмотря на частичное «переформатирование» турецкой внешней политики (в частности, усиление антизападной риторики), не потеряют своей актуальности, по крайней мере, на среднесрочную перспективу.

Августовские события вокруг Южной Осетии вновь дали турецкой дипломатии возможность проявить себя. Вниманию заинтересованных сторон была представлена известная инициатива «Платформа стабильности и сотрудничества на Кавказе». Обсуждение данной идеи позволило некоторым экспертам и политикам заявить о «турецком геополитическом возвращении» в Кавказский регион и даже в Евразию в целом.

Сама идея подобного проекта не нова. Впервые она была выдвинута еще президентом Сулейманом Демирелем. Данная идея возникла по аналогии с Балканами, где 30 июля 1999 г. в Сараево официально был заключен Пакт стабильности для Юго-Восточной Европы (на Балканах). Примерно через шесть месяцев после начала действия данного документа 15 января 2000 Демирель предложил заключить Пакт стабильности на Кавказе для обеспечения безопасности в Юго-Восточной Европе, который должен включать страны западного и восточного побережья Черного моря (на Балканах и на Кавказе). Однако в этот период внимание всего мира было приковано к Балканам и данная платформа стабильности на Кавказе не нашла достаточной поддержки и, соответственно не была реализована^¹⁸.

Сразу после «пятидневной» российско-грузинской войны в августе 2008 года Платформа вновь привлекла к себе внимание, однако ее дальнейшее продвижение оказалось делом затруднительным. В ходе первого заседания, в котором участвовал заместитель советника главы МИД Турции Ахмед Унал Чевикоз, а также заместители министров иностранных дел России, Грузии, Армении и Азербайджана, был разработан проект документа, включавший принципы, цели и механизмы ПССК. Тем не менее после данной встречи в вопросе продвижения ПССК дальнейшего прогресса не было достигнуто^¹⁹.

Несмотря на то, что «Платформа» официально была представлена во всех кавказских государствах, по оценке М. Челикпала, она практически не была институционализирована. По его мнению, главнейшей проблемой в процессе поиска кооперации на Кавказе является недостаток эффективных общественных, политических и экономических институтов в странах региона. Атмосфера недоверия до сих пор доминирует здесь. В ходе встреч и консультаций, проведенных благодаря турецкой инициативе, каждая из сторон продекларировала свою приверженность к разрешению несогласий в регионе, однако негативная атмосфера, созданная предыдущими этапами двусторонних отношений, предотвратила создание «Кавказского Альянса». Идея «Платформы» стала востребованной вследствие неадекватности и неэффективности решений, предлагаемых внешними игроками. Однако некоторые страны (например Грузия) держатся в отношении к данной инициативе настороженно по причине важности для них взаимоотношений с США и Европейским Союзом. С другой стороны, намерение институционализировать «Платформу» согласно принципам ОБСЕ (Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе) означало исключение региональных игроков, таких как Иран, из процесса и ставило такие стороны, как Абхазия и Южная Осетия, в весьма двусмысленное положение. Более того, предложение Турции относительно «Платформы» вызвало подозрения, и даже негативные реакции среди западных союзников Анкары, в первую очередь в США^²⁰.

Добавим, что некоторые шаги Турции, связанные, в частности, с планами расширения военного присутствия в Нахичеванской автономии, вызвали негативную реакцию не только в Армении (что вполне объяснимо с учетом непосредственного соседства этой части Азербайджана с основной дорогой, соединяющей Армению с Нагорным Карабахом), но также и со стороны Ирана^²¹. Однако даже и без этого, в Турции будет присутствовать осознание пределов эффективности предпринимаемых в рамках обновленного внешнеполитического курса региональных инициатив, их естественные ограничители. Крайне непростые межгосударственные отношения в южнокавказском регионе достаточно легко и логично проецируются на более масштабную архитектуру соперничества и конфликтов на Кавказе. Несмотря на тесные связи с Тбилиси, абхазское направление турецкой внешней политики имеет определенные нюансы, диктуемые отнюдь не только влиянием многочисленной диаспоры выходцев из Абхазии и сопредельных районов Северного Кавказа на территории Турции. Отношения Азербайджана с Ираном осложняются не только тесными связями между Баку и Анкарой, принимая во внимание трения между Ираном и Турцией. И не только потому, что взаимоотношения Армении с Ираном находят тот же отзвук в Турции. В сферу их воздействия попадают и столь же нестабильные регионы на юге и на западе. Связи между Азербайджаном и Турцией затрагивают Израиль; связи между Ираном и Арменией касаются Греции. Любое улучшение армяно-турецких и армяно-азербайджанских отношений делает региональные позиции Грузии более уязвимыми и т.д. Подобная динамика вовлекает международную политику на Кавказе в следующий концентрический круг международных отношений и чревата перенесением на Кавказ форм и методов ближневосточных и балканских политических практик^²².

Выдвижение Турцией политических инициатив было обусловлено осознанием хрупкости регионального баланса сил и осознанием того ущерба, который вследствие неконтролируемого развития ситуации мог быть нанесен экономическим позициям и коммерческим интересам турецких фирм, давно и плотно работающих, прежде всего, в Грузии и Азербайджане. Надо сказать, что успехи здесь были достигнуты немалые. Экономическое сотрудничество Азербайджана и Турции основывается не в последнюю очередь в этнической и культурно-языковой близости, облегчающей ведение бизнеса, имеет глубокий и диверсифицированный характер.

Ариэль Коэн рассматривает Кавказ в качестве «геостратегического региона», где пересекаются интересы собственно США и Запада в целом, России и стран мусульманского мира (Турция и Иран). Причину этого он также видит в «неисчерпаемых потоках энергосресурсов» Каспия и Казахстана, перекачка которых на мировой рынок по территории Кавказа и делает его роль ключевой^²³. Построенный при поддержке США нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан, а также строящаяся железная дорога Баку – Тбилиси - Карс свидетельствуют о той важной роли, которую стремятся закрепить за собой Азербайджан и Турция в вопросах обеспечения транзита энергетических ресурсов в Европу. 7 июня 2010 года на проходившем в Турции саммите Совещания по взаимодействию и мерам укрепления доверия в Азии, в котором принимал участие и президент Азербайджана Ильхам Алиев, между министрами энергетики и энергетическими компаниями двух стран были подписаны новые документы в сфере энергетического сотрудничества. Они являются основой соглашения, достигнутого Турцией и Азербайджаном в ряде сфер - от цены на природный газ до транзитных условий. Благодаря этому, достигнут успех в переходе ко второй фазе разработки месторождения «Шах Дениз». В рамках подписанного в августе 2010 года президентами двух стран Договора о стратегическом партнерстве и взаимопомощи будет создана Совместная энергетическая комиссия по энергетическим связям между Турцией и Азербайджаном^²⁴.

16 сентября 2010 года в Стамбуле была подписана Декларация о стратегическом партнерстве на высоком уровне, а также соглашение о создании Совета стратегического сотрудничества между двумя странами. По словам Р. Эрдогана, Совет стратегического партнерства на высоком уровне станет фундаментальным произведением, укрепляющим братство Азербайджана и Турции^²⁵.

В отличие от других (западных и российских) иностранных инвестиций, турецкий капитал по сферам вложения не ограничивается энергетической сферой, претендуя если не на контроль, то, во всяком случае, на лидирующие позиции в ненефтяном секторе Азербайджана. Турецкая внешнеэкономическая экспансия в этой стране имеет, таким образом, не столько торговый, сколько инвестиционно-производственный, то есть геоэкономический характер^²⁶.

В то же время, говорить о полном совпадении внешнеполитических позиций двух стран все же не приходится, в том числе по причине сохраняющегося интереса к региону со стороны США, взаимосвязи которых с Турцией характеризуются в течение последних лет возрастающей степенью сложности. Незавершенный процесс нормализации армяно-турецких отношений вызвал, как известно, негативную реакцию официального Баку. Традиционно турецкие политики и дипломаты, в явной или чуть менее явной форме, продолжают связывать улучшение отношений с Арменией, включая открытие границы и установление дипломатических отношений, с урегулированием карабахского конфликта на преимущественных условиях Азербайджана^²⁷. Представители различных западных структур неоднократно пытались пробовать изменить данную взаимоувязку, полагая, что совместные бизнес-проекты помогут в конченом итоге растопить лет взаимного недоверия. Однако политического прорыва достичь не удалось и вряд ли удастся достигнуть в обозримом будущем. Товарооборот между Арменией и Турцией, поддерживаемый, в основном, через третьи страны, отличается крайней несбалансированностью^²⁸. Гипотетическое открытие армяно-турецкой границы будет иметь не только положительные, но и немалые отрицательные последствия^²⁹.

Интересы Турции в Грузии также имеют под собой преимущественно геополитические и геоэкономические основания. Идея прокладки железнодорожной магистрали от Тбилиси до Карса обсуждалась еще в период правления Эдуарда Шеварднадзе, тогда же турки проявляли заинтересованность в продукции Тбилисского авиационного завода, «выпускающего военные самолеты, а также некоторые виды оружия». В феврале 2001 г. были достигнуты новые договоренности между двумя странами, которые предусматривали продолжение оказания Турцией помощи грузинской армии по экспорту грузинской продукции в Турцию. Тогда турецкая пресса отмечала, что «взаимоотношения между двумя странами в военной сфере вышли на уровень стратегического альянса»^³⁰. После прихода к власти режима М. Саакашвили взаимосвязи двух стран еще больше укрепляются, и Турция становится основным внешнеэкономическим партнером Грузии в условиях резкого охлаждения отношений с Россией.

С целью экономического освоения Грузии Турция осуществляет целенаправленную инвестиционную политику. Только в период до 2005 года в Грузии были зарегистрированы более 100 компаний с участием турецкого капитала, а общий объем турецких инвестиций оценивался в $ 125 млн. Большая часть этих средств была вложена в сектора телекоммуникации и перерабатывающей промышленности. Из других значимых сфер вложений турецкого капитала можно выделить портовое управление, производство стеклотары, текстиль и разлив воды в бутылках. Однако основой турецко-грузинского политического и экономического сближения, несомненно, является увязка обеих сторон с региональными энергетическими проектами, предусматривающими дальнейшее развитие транспортной инфраструктуры, связывающей Турцию с Грузией и Азербайджаном^³¹. Усиление позиций турецкого капитала в Аджарии, в сочетании с превращением Турции в одного из серьезных игроков в этой частично мусульманской автономии Грузии, является еще одним потенциальным рычагом воздействия Анкары на Тбилиси^³².

По данным Службы статистики Грузии, основными внешнеторговыми партнерами страны (январь-сентябрь 2010 года) являются Турция и Азербайджан. На долю Турции во внешней торговле Грузии приходится 769,9 миллионов долларов, на долю Азербайджана – 486 миллионов^³³. Согласованная политика Анкары и Баку все ощутимее ведет к их политическому и экономическому доминированию в Грузии. В условиях бесперспективной конфронтации Тбилиси с Москвой, в том числе и по региональным экономическим и коммуникационным проектам, и его настороженном отношении к Армении, армянским общинам Абхазии и собственно Грузии, региональная интеграция последней сводится практически к роли транзитера азербайджано-турецких экономических интересов^³⁴.

* * *

В предшествующий период позиции России и Ирана на Кавказе, были ослаблены лишь частично. И Москва, и Тегеран продолжают оказывать немалое влияние и на урегулирование региональных конфликтов, и на ситуацию на Каспии, и на политическую и экономическую жизнь государств Южного Кавказа (особенно Азербайджана и Армении). Новая тактика Анкары заключается в сближении с Россией и Ираном. Так, если в 1994 году начальник генерального штаба Турции Д.Гюреш заявлял, что «Россия стала весьма серьезной угрозой для Турции», большей, по его словам, чем после войны, то в 2010 году Россия, Армения, Грузия, Иран, а также Сирия, Болгария и Греция были исключены из списка угроз турецкому государству, перечисляемых в руководящих документах в сфере национальной безопасности^³⁵. При этом, как справедливо отмечает К. Гаджиев, « в отношениях с окружающим миром она всегда отдавала приоритет своим жизненно важным национальным экономическим и политическим интересам»^³⁶.

Фактические неудачи некоторых своих миротворческих инициатив Турция пытается компенсировать, помимо интенсификации экономического сотрудничества, членством и активной политикой на площадках некоторых международных и региональных структур, обладающих различными функциями и географическим охватом. Таким образом архитекторы внешнеполитического курса Анкары демонстрируют многомерность внешней политики страны. Турция является членом таких влиятельных структур как ООН, Совет Европы, НАТО, Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), ОБСЕ, ВТО, ОИК, Организация черноморского экономического сотрудничества, Организация экономического сотрудничества (ОЭС), Совещание по взаимодействию и мерам укрепления доверия в Азии. С июня 2009 года по июнь 2010 Турция возглавляла Процесс сотрудничества в Юго-Восточной Европе, в 2010-2012 годах будет руководить Совещанием по взаимодействию и мерам укрепления доверия в Азии. С ноября 2010 года по май 2011 года Турция возглавляет Комитет министров Совета Европы.

В целом политика Турции на Кавказском направлении, несмотря на динамизм и активность, будет сдерживаться рядом ограничителей, связанных с необходимостью тем или иным образом координировать предпринимаемые шаги с другими акторами, реализующими свои национальные интересы в кавказском регионе. На среднесрочную перспективу в армяно-турецких отношениях вряд ли стоит ожидать прорыва. Совместная деятельность России и Турции в деле урегулирования имеющихся здесь региональных конфликтов могла бы принести пользу, однако она предполагает высокий уровень взаимного доверия. Здесь можно вспомнить высказывавшееся на уровне российского политического руководства отношение к увязке процесса нормализации армяно-турецких отношений с урегулированием нагорно-карабахского конфликта. В то же время, в случае дальнейшего ухудшения отношений Анкары с Вашингтоном и особенно с Израилем^³⁷ как внутри, так и вовне Турции могут появиться дополнительные факторы, препятствующие ее позиционированию в качестве самостоятельного регионального центра силы.

Blog

Южный Кавказ: возрастание региональной роли Турции и Ирана