Южный Кавказ: возрастание региональной роли Турции и Ирана

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3

Иран

На протяжении столетий кавказский регион (особенно южная его часть) испытывал немалое политическое и культурно-историческое влияние со стороны Ирана. Многочисленные квазигосударственные образования Восточного и Центрального Закавказья находились в вассальной зависимости от шахского двора, и даже такие влиятельные политики, как, например, царь Картли-Кахети Ираклий II, как показали события конца XVIII века, не могли не считаться с мнением Персидской державы. По оценке известного исследователя Арифа Юнусова, «Иран невозможно представить без азербайджанцев, которые большую часть истории и культуры Ирана воспринимают как свою. Но верно и то, что и персы, в свою очередь, так же воспринимают большую часть истории и культуры Азербайджана. О роли Азербайджана говорит и то, что в Иране, в том числе на официальном уровне, часто любят говорить, что «Азербайджан является головой на теле страны».^³⁸ Отношения грузинских царств и армянских меликств с сопредельной страной также были на протяжении длительных исторических периодов чрезвычайно многогранными, противоречивыми и не исчерпывались схемой господства – подчинения. Более того, без учета теснейших взаимосвязей между народами, населявшими территории Южного Кавказа и Ирана невозможно адекватно оценить политику Ирана в отношении своих соседей к северу от Аракса.

С начала XIX века в Иран вступает в стадию внутреннего упадка, становясь объектом соперничества Российской и Британской империи, которые устанавливают в этой стране де-факто сферы влияния. В 1828 году, с заключением Туркманчайского мира, окончательно устанавливается граница между Российской империей и Персией. Закавказье становится частью России, а затем Советского Союза, с некоторым перерывом в начале XX века, вплоть до 1991 года. Двусторонние связи приобретают достаточно тесный и многообразный характер. Значительные массы рабочих – выходцев из Ирана, занятых в строительстве промышленных объектов, создаваемых на Кавказе Российской империей, оказываются определенным образом задействованными в бурных событиях начала XX века с их неизбывной логикой знаменитой «Большой Игры»^³⁹. Необходимость защиты выходцев из Ирана интересов приводит к открытию персидского консульства в Тифлисе. Фактор присутствия иранских мигрантов и иранских резидентов, на первоначальном этапе открытия иранских представительств определявший их работу посредством оказания услуг торгово-экономического и консульского характера, приобретает со временем важное политическое значение^⁴⁰. Эмигранты с Кавказа принимают активное участие в революционных событиях в Тегеране и Иранском Азербайджане в начале XX века. В период российской смуты 1917-1920 годов приграничные области Ирана становятся объектом посягательств различных внешних интервентов, которые нередко опирались в своих действиях на влиятельных представителей многочисленных этнических, конфессиональных и языковых меньшинств, расселенных (во многих районах компактно) практически по всей территории Ирана.

Примечательна в этом контексте история так называемого Южного (Иранского) Азербайджана, который в течение XX века несколько раз становился ареной мощных автономистских движений преобладающего тюркоязычного населения данного региона. В 1945 – 46 гг. в Тебризе даже была провозглашена «Азербайджанская Демократическая Республика», наладившая тесные связи входившей в состав Советского Союза Азербайджанской ССР^⁴¹. Опасения за территориальную целостность страны стали одной из причин тесного союза между Тегераном и Вашингтоном, который, с незначительными корректировками, продержался вплоть до прихода к власти в Иране теократического режима, после чего отношения с США последовательно движутся к стадии острой конфронтации.

В период существования Советского Союза иранское руководство, как при шахе, так и после исламской революции 1979 года, в целом рассматривало его как идеологического противника. Несмотря на это, страны сотрудничали по отдельным направлениям - в частности, в сфере экономического сотрудничества. Распад Советского Союза создал для Ирана принципиально новую ситуацию. Минимизация того, что в Иране обозначали для себя как «угрозу с Севера», с одной стороны, создала необходимые предпосылки для выстраивания отношений с Россией и новыми независимыми государствами Южного Кавказа, а с другой стороны – породила новые вызовы и риски дестабилизации. Дополнительную остроту ситуации придавали (и придают до сих пор) этнополитические конфликты в непосредственной близости от иранских границ, а также попытки использования этих конфликтов внешними силами для укрепления своего влияния в регионе.

В исследовательской литературе, посвященной взаимоотношениям государств Южного Кавказа, а также перспективам этого региона (например, в составе «Большой Европы» или системы безопасности, патронируемой Североатлантическим альянсом) «иранский фактор» на Кавказе нередко недооценивается, что, как представляется, вряд ли разумно в контексте незавершенности геополитического позиционирования Южного Кавказа, его места в формирующейся архитектуре региональной и мировой безопасности. Интерес Тегерана к Кавказу и Центральной Азии обуславливается едва ли не единственным фактором, а именно – стремлением вырваться из международной изоляции, куда он попал волею западных держав во главе с США. Если это и верно, то только отчасти. Иранские исследователи неизменно, в той или иной форме, подчеркивают, что эта страна имеет много общего со своими соседями, будь то в историческом, культурном или лингвистическом плане; поэтому, несмотря на многие различия, существует и много возможностей для взаимопонимания, которые в Иране намерены использовать.^⁴² Так или иначе, эти связи проецируются и на внешнюю политику северных соседей Ирана, особенно Азербайджана и Армении, учитывающих (в частности, в своем непростом диалоге с Соединенными Штатами Америки) позицию Ирана по тем или иным вопросам.

Политику Ирана на Южном Кавказе сложно характеризовать в таких категориях, как «проармянская», так и «проазербайджанская», как это иногда порой делается в сиюминутно-пропагандистских целях. Например, в авторы известного центра Turksam в свое работе отмечают, что Иран не использует применительно к карабахскому конфликту этнические термины, очевидно, опасаясь проецирования столкновений на собственную территорию. Согласно иранской трактовке, данная проблема является политической^⁴³.

С перерастанием конфликта в фазу открытого военного противостояния между Азербайджаном и Нагорным Карабахом (с вовлечением Армении) Иран очутился в двойственной ситуации, обусловленной тем, что в виду многих обстоятельств иранская сторона должна была проявить полную солидарность с Баку. В середине 1990-х годов на это обращали внимание иранские эксперты и средства массовой информации, указывая, что «иранскому правительству пришлось столкнуться с давлением общественного мнения своего населения и в особенности со стороны своей азербайджанской общины. С годами это давление уменьшалось, но всякий раз, когда азербайджанская армия терпела поражения от армян, оно вновь вытекало на поверхность”. Объективно оценивая сложившуюся в то время ситуацию, иранские авторы отмечали, что «для иранских властей карабахский конфликт создал шанс усилить свою роль на международной арене. Признание Ирана в качестве региональной державы было главным интересом иранского правительства. Иран не только расширил своё влияние в регионе, демонстрируя способность выступать сильным игроком, но он также предотвратил разрастание конфликта на свою собственную территорию»^⁴⁴.

В истории отношений Армении и Ирана можно найти много если не радужных, то, по крайней мере, объяснимых с позиций конкретной исторической эпохи событий. Отношения между РА и ИРИ получили достаточно широкое развитие в результате в целом неблагоприятной для Армении внешнеполитической обстановки, сложившейся в результате распада Союза ССР и обретения бывшими республиками Советского Закавказья государственной независимости. По причине отсутствия в южных районах Армении развитой инфраструктуры для налаживания трансграничных отношений (железнодорожных переходов, системы шоссейных дорог и т.д.) увеличение армяно-иранских контактов произошло после того, как 26 декабря 1995 г. был открыт построенный автомобильный мост через Аракс. Возведение моста длиной 192 м длилось три года. Расширение связей с Исламской Республикой Иран было для Армении абсолютно императивным, прежде всего ради преодоления острейшего топливно-энергетического кризиса, переживаемого республикой с 1992 г. Иран выдвинулся на первое место как торговый партнер Армении не потому, что стремился потеснить 'Россию как традиционного партнера Армении, а потому, что Россия во многом из-за трудностей переходного периода и транспортных проблем сама оставила свои позиции на рынке Армении другим странам, а Иран не замедлил этим воспользоваться^⁴⁵. Разумеется, у Исламской Республики также имелись немалые резоны развивать связи северным соседом, рассматривавшимся в качестве одного из каналов установления связей со странами СНГ и Европы. В центре особого внимания Тегерана постоянно находится судьба приграничных с Ираном территорий, находящихся под контролем Нагорного Карабаха, в контексте весьма актуальной для иранского руководства проблемы т.н. «Южного и Северного Азербайджана»^⁴⁶.

Запуск в марте 2007 года газопровода Иран – Армения стал важным этапом интенсификации двустороннего сотрудничества в энергетической сфере. Обсуждаются амбициозные проекты, связанные со строительством на территории Армении (первоначально в Мегри, сейчас называется южная оконечность Араратской долины) нефтеперерабатывающего завода, и со строительством железной дороги, которая соединила бы две страны. Данные проекты имеют прежде всего политическое значение, однако без их реализации Армения вряд ли будет в состоянии реализовать свой потенциал как важного экономического фактора на Южном Кавказе наиболее эффективным образом. Кроме того, с точки зрения хотя бы частичного преодоления Арменией блокады немаловажное значение имело подписание Тегераном и Ереваном меморандума о грузоперевозках. Благодаря данному соглашению армянские дальнобойщики получили возможность не просто въезжать в Иран, но еще и в упрощенном режиме оформлять грузы, которые отныне могут быть доставлены до иранских портов Энзели — на Каспии, Бендер-Аббас — на берегу Персидского залива и других приграничных пропускных пунктов. Тем самым Армения получает кратчайшие в создавшихся условиях выходы в Россию и Центральную Азию через Каспийское море, а в дальнее зарубежье через Персидский залив^⁴⁷.

Возможная нормализация армяно-турецких отношений вызвала в Иране противоречивые комментарии. Некоторые авторы утверждали, что данный процесс может понизить уровень связей с Тегераном. В то же время в Иране полагают, что Иран и Армения обладают стратегическими, долгосрочными отношениями и нуждаются друг в друге. Сухопутные маршруты Армении необходимы Ирану для получения доступа к рынкам Кавказа, с другой стороны, в Армении понимают, что нормализация отношений с Турцией за счет потери такого близкого союзника как Иран, чревата негативными последствиями. В иранских публикациях подчеркивается, что двусторонние взаимоотношения, основанные на взаимности и на тесных исторических культурных, политических связях и связях в сфере безопасности, отнюдь не являются «улицей с односторонним движением»^⁴⁸.

Начиная с 1990-х годов, Иран весьма активно сотрудничает также с Азербайджаном, в ряде случаев не оглядываясь на мнение армянских партнеров. Например, осенью 1996 г. Баку и Тегеран заключили соглашение о строительстве газопровода с территории Ирана в азербайджанский анклав - Нахичевань. Любопытно отметить: иранцы, говоря о поставок газа в Нахичевань, именуют этот анклав отдельно, так же, как и суверенные государства, такие как Турция, Армения, Азербайджан, Пакистан^⁴⁹.

Еще летом 1990 г. практически вся азербайджано-иранская граница была открыта: советские пограничники не препятствовали проникновению в тогда еще советский Азербайджан многих сотен жителей северо-западного Ирана. В 2004 году было открыто генконсульство Азербайджана в Тебризе, в последующие годы стороны обменялись визитами на высшем государственном уровне. В апреле 2006 г. вступил в силу облегченный визовый режим для жителей 45-километровой приграничной зоны.

Тот факт, что в течение всего периода правления Гейдара Алиева Азербайджану не удавалось открыть представительство в Тебризе – столице иранской провинции Восточный Азербайджан – пожалуй, неплохо характеризует всю сложность, многогранность и противоречивость взаимоотношений двух соседних государств. Можно выделить следующие основные (и при этом тесно связанные между собой) факторы, определяющие их динамику:

- во-первых, активизация политики США и НАТО на Южном Кавказе, сопровождаемые попытками изолировать Иран, представить его в качестве регионального «изгоя»;

- во-вторых, стремление некоторых внерегиональных сил к смене нынешнего политического режима в Тегеране, с целью сделать будущее руководство страны более сговорчивым, в том числе и в вопросах освоения значительных нефтегазовых ресурсов страны;

- в-третьих, нерешенность вопроса о правовом статусе Каспийского моря и возрастающая милитаризация прикаспийского региона;

- в-четвертых, наличие многочисленного тюркоязычного (азербайджанского) населения на севере Ирана и в некоторых центральных районах страны;

- в-пятых также экономическое и политическое влияние Тегерана на юге самого Азербайджана, включая Нахичевань и регионы, населенные преимущественно талышами; кроме того официальный Баку периодически обвиняет Тегеран в провоцировании роста исламистских настроений, однако данный процесс является в известной мере объективным и обусловлен целым комплексом причин^⁵⁰.

Возрастание происламских настроений в Азербайджане связано как с нерешенными экономическими проблемами, так и с тем объективным фактом, что республика не может оставаться вне влияния арабских, иранских и иных религиозных организаций. Показательно в этой связи, что азербайджанская власть отказывается снимать визовый барьер для приезда в Азербайджан не только иранцев, но и турок, хотя Турция и Иран много раз предлагали сделать это и уже сняли такой барьер в одностороннем порядке^⁵¹.

Иран по-прежнему испытывает нервозность по поводу автономистских тенденций внутри своих границ, тенденций, которые порой эксплуатировались политическими группировками и даже поощрялись иностранными державами^⁵². «Иран очень сложен. Есть некоторые вещи внутри Ирана, на которые надо обращать внимание. Речь идет о демографических данных. Персы - уже почти меньшинство в своей собственной стране. Их около 52%. В то же время азербайджанцев в Тебризе намного больше, чем собственно в Азербайджане. Поэтому есть эффект времени, который приведет к изменению положения вещей», - такое примечательное заявление сделал в сентябре 2004 года заместитель Госсекретаря США Р. Армитидж^⁵³. В 2006 году по северным провинциям Ирана (Тебриз, Марага, Ардебиль, Зенджан, Урмия) прокатилась мощная волна хорошо организованных протестных акций; в последующие годы ситуация также была далека от стабильности. Таким образом, ни для кого не должно являться новостью то, что Иран пытается совершить ряд упреждающих и взаимоувязанных шагов с целью минимизации не только политической, но и, вполне вероятно, военной угрозы на своих северных границах. Реальная политика Ирана на Южном Кавказе нацелена на сохранение статус-кво в регионе, гарантирующего от массовых волнений на национальной почве с последующим вмешательством извне, с теми или иными вариациями «югославского сценария». В этих целях Тегеран может использовать все свои возможности, чтобы воспрепятствовать расширению западного (прежде всего американского) военного присутствия на Южном Кавказе и в Каспийском бассейне в частности^⁵⁴. Как уже отмечалось, Иран также заинтересован в сохранении статус-кво в нагорно-карабахском конфликте. Главная его цель – не допустить иностранного военного присутствия в зоне конфликта, например, под видом участия США в многонациональных миротворческих силах, которые были бы развернуты вокруг Нагорного Карабаха в случае армяно-азербайджанского мирного соглашения^⁵⁵.

Указывая на то, что межнациональные и территориальные конфликты оказывают серьезное воздействие на безопасность поставок энергоресурсов Каспийского бассейна, в Иране обращают внимание на «проблемы этнических сообществ, проживающих в регионе, особенно таких… народов как курды, талыши, таты, лезгины, осетины, аджарцы, абхазы, уйгуры…»^⁵⁶. Можно также предположить, что Тегеран активно использует все имеющиеся у него формальные и неформальные возможности для воздействия на правящие элиты южнокавказских государств. Чтобы в этом убедиться, достаточно проследить динамику обмена делегациями различного уровня между Тегераном и Ереваном с одной стороны, и Тегераном и Баку – с другой. Различные иранские чиновники делали заявления о том, что территория Азербайджана используется американскими спецслужбами в необъявленной войне против своего южного соседа. По оценке советника посольства Ирана в Москве Р. Шаяна, «в ситуации с Азербайджаном – очень тонкими и хитрыми способами – Америка проводит сегодня политику уговоров, чтобы эта страна предоставила на своей территории базу для дальнейших действий против Ирана. Эту политику Америка проводит потому, что мы с ним соседи, у нас общая история, общий язык, есть много родственников по обе стороны границы…». Данное высказывание, сделанное в 2006 году, представляется, ни в коей мере не потеряло актуальности несколько лет спустя. Для иранской стороны «было бы очень странно… вообразить ситуацию, при которой наш ближайший сосед может предоставить Америке такую базу»^⁵⁷. Однако за недавнее время Иран неоднократно сталкивался с «непрямыми» военными операциями по периметру своих границ. Не исключено, что интенсификация связей Баку с Тбилиси под патронажем третьих стран привнесет в существующую ситуацию определенные коррективы.

Драматизируя намерения Тегерана, некоторые азербайджанские эксперты настаивают на интенсификации связей с США и НАТО в ущерб добрососедским отношениям с южным соседом. Их аргументация, в частности, была представлена на страницах бакинской газеты «Зеркало». Поскольку, - отмечалось в одном из ее номеров, - иранское руководство уверено в существовании американских баз в Азербайджане, его стратегические объекты «уже внесены тегеранским режимом в список целей, по которым будут нанесены ответные удары в случае американской военной акции против Ирана. Сами мы себя защитить не можем, Россия не собирается этого делать. А это значит, что хотим мы того или нет, все равно придется получить какие-то гарантии безопасности у Запада, а если быть точным — у США».^⁵⁸

Разумеется, если подобная точка зрения в конечном итоге возобладает, то намеки на то, что Тегеран никогда не исключал возможности нанесения ракетного удара по нефтяным объектам Азербайджана на Каспии и по трубопроводу Баку - Тбилиси – Джейхан, вполне могут стать неотъемлемой частью иранской внешнеполитической риторики. С другой стороны, взаимовыгодные коммуникационные проекты, призванные обеспечить хотя бы частичный выход Ирана из транспортной изоляции и соединить его с Россией и Европой, являются немаловажной частью его региональной политики. Так, в 2010 году входит в завершающий этап строительство евроазиатского коридора «Север-Юг». Окончание строительства 30-километрового пути запланировано на конец 2010 года, и уже в первой половине 2011-го, после решения некоторых технических проблем, станет возможным прямое железнодорожное сообщение по этому коридору. Речь идет о маршруте Скандинавия - Прибалтика – Россия – Азербайджан - Иран, который призван связать по наиболее оптимальному пути многие европейские и азиатские страны. Северный участок Речь идет о линии Казвин – Решт - Астара соединит друг с другом иранский и азербайджанский погранпереходы вблизи Каспийского моря^⁵⁹. Возможно, задействование данного пути будет способствовать некоторому оживлению российско-иранского товарооборота, показывающему в 2009 г. тенденцию к существенному уменьшению^⁶⁰.

С другой стороны, среди актуальных планов Ирана можно назвать и наращивание коммуникационной (прежде всего энергетической, трубопроводной и транспортной) сети из Ирана в Армению через район Мегри. Тегеран готов расширить свои возможности в обеспечении поставок энергоносителей (прежде всего газа) на Южный Кавказ и стать серьезной альтернативой России (в перспективе Казахстану и Туркменистану) в поставках природного газа на рынок региона.

* * *

По оценке политолога С. Саркисяна, в настоящее время политико-дипломатическая активность двух из трех (за исключением Грузии, не имеющей в настоящее время достаточного пространства для внешнеполитического маневра) государств Южного Кавказа сводится к выяснению реальной возможности установления нового баланса сил в регионе, позволившего бы им добиться реализации своих конкретных тактических интересов, не ставя, в то же время под удар их основные стратегические цели, и не навредив другим направлениям внешней политики^⁶¹. Однако Тбилиси также пытается диверсифицировать свои внешнеполитические и, видимо, внешнеэкономические связи, осознавая, очевидно, в полной мере издержки прежнего курса^⁶². Так, 2010 год ознаменовался некоторыми подвижками в грузино-иранских отношениях. Показательным в этом плане можно считать визит министра иностранных дел Грузии Григола Вашадзе в Иран 18 января 2010 года. Официальной целью поездки Вашадзе было обсуждение стратегических вопросов, связанных со стабильностью и безопасностью на Кавказе. В ходе визита, иранская сторона подчеркнула, что расширение НАТО на Восток не принесёт никакой пользы странам региона и это было воспринято главой грузинского внешнеполитического ведомства вполне нормально, о чём свидетельствуют его слова о «сбалансированной и принципиальной позиции Ирана в отношении регионального развития». Г. Вашадзе также озвучил важное в нынешних условиях международного давления на Иран заявление, согласно которому «Иран вправе продвигаться в развитии ядерных технологий». На фоне распространяемой некоторыми СМИ информации о том, что в случае удара по Ирану со стороны США и/или Израиля будут использованы базы в Грузии, важными заверениями главы грузинского МИД стали слова о том, что «Тбилиси никогда не будет участвовать в войне против Ирана, в каких бы союзах не состояла Грузия»^⁶³.

3 ноября министрами иностранных дел двух государств было подписано соглашение о безвизовом обмене, а также было открыто консульство Ирана в Батуми^⁶⁴. Конечно, нынешние грузино-иранские отношения, несмотря на их некоторые аспекты, связанные с их взаимовыгодным сотрудничеством (в частности в сфере энергетики), в целом пока что определяются тесной привязкой грузинского руководства к США с их антиииранским внешнеполитическим курсом.^⁶⁵ Однако некоторые политико-дипломатические шаги официального Тбилиси доказывают, что здесь возможны подвижки. В ближайшее время все государства Южного Кавказа будут проводить многовекторную политику, направленную на балансирование между глобальными и региональными центрами силы, причем геополитическая роль Ирана как страны, способной проводить самостоятельную и при этом сбалансированную политику - что хорошо видно на примере карабахского конфликта - будет и дальше возрастать. Большинство проблем южнокавказского региона так или иначе сопряжено с Ираном. Все, казалось бы, сугубо внутренние вопросы отдельных частей региона, будь то этнические или религиозные, военные или экономические, проблемы беженцев и наркобизнеса, терроризма и сепаратизма могут эффективно решаться только при содействии Исламской Республики Иран^⁶⁶. Исламская Республика, используя свое стратегическое положение, национальный потенциал, внутреннюю стабильность, а также разветвленные связи с правительствами и народами соседних стран, превратилась в одну из важнейших и влиятельнейших держав региона^⁶⁷. Поддержание регионального баланса сил и далее будет оставаться приоритетной задачей мировых и региональных игроков на Южном Кавказе. Любые попытки исключения Ирана из поиска наиболее оптимальной формы поддержания такого баланса чреваты серьезными негативными последствиями.

1 Не случайно некоторые варианты структуризации Кавказа определяют в составе Южного Кавказа приграничные с Азербайджаном, Грузией и Арменией илы Турции (Юго-Западный Кавказ) и северо-западные останы Ирана (Юго-Восточный Кавказ). Республики бывшего советского Закавказья в соответствии с этой классификацией предлагается считать не Южным, а Центральным Кавказом – см.: Кавказ и глобализация // org/c-g/2006/journal_rus/c-g-1/00.cont1.06.shtml

2 Евстафьев Д. стратегический альянс. Турецко-американские отношения в ближневосточном и средневосточном контексте // Pro Armania. – 1992 – № 9-10.

3 Договора, заключаемые стамбульским правительством с лидерами новосозданной в 1918 г. Азербайджанской Демократической Республики, во многом были направлены на превращение Азербайджана (а вслед за ним и всего Кавказа) в экономическую базу турецкого государства. Так, по договору от 16 сентября 1918 года Азербайджан должен был представлять управлению компаний Гелжасских железных дорог, действовавшему от имени турецкого правительства, на 2 млн. турецких лир различных товаров, в том числе продовольственных. Особый договор был оформлен с управлением Оттоманских железных дорог и военных портов, по условиям которого Азербайджан обязан был предоставлять Турции на сумму в 1 млн. лир нефть, хлопок, шерсть и другие продукты. Турецким командованием были приняты меры для исправления керосинопровода Баку - Батум с целью перекачки нефтепродуктов. Одновременно из Баку через Батуми пошли поезда с нефтяными цистернами для Турции и Германии, не менее 23 цистерн в день. Доставка нефти из Азербайджана способствовала некоторому облегчению положения турецкой экономики. В результате массового привоза бакинской нефти и керосина, цена на них в Стамбуле упала в 10 раз. Турция получала из Азербайджана не только нефть, но также хлопок и шелк. К концу сентября 1918 года через Батуми было вывезено около 200.000 пудов азербайджанского хлопка. Кроме того, большое количество хлопка было вывезено по караванному пути Карс - Эрзерум. Азербайджанская Республика должна была обеспечить снабжение союзных турецких войск, что требовало значительных материальных средств – см. Азербайджанская Демократическая Республика (1918-1920). Издательство Элм». Баку – 1998 г.

4 Подробнее см.: Гасанлы Дж.П. СССР–Турция: от нейтралитета к холодной войне (1939–1953) // М.: 2008.

5 Celikpala M. From a Failed State to a Weak One? Georgia and Turkish-Georgian Relations // ics.ankara.edu.tr/eski/dosyalar/MMTY/36/7_mithat_celikpala.pdf.

6 См.: Турция между Европой и Азией. Итоги европеизации на исходе XX века. Отв. Ред. Н.Киреев. ИВ РАН Крафт+ 2001.

7 См.: Сваранц А. Основные угрозы интересам Российской Федерации от идеологии и политики пантюркизма (внешние и внутренние аспекты) // Регион и мир (Ереван). – 2010. - № 1. – с. 11.

8 Bolukbasi S., цит. по: Демоян Г. Турция и карабахский конфликт. Ереван. 2006. – с. 99.

9 См.: Демоян Г. Указ. раб., с. 113.

10 Арутюнян Г. О некоторых проблемах и перспективах развития российско-армянских отношений // ank.am/rus/articles/detail.php?ELEMENT_ID=5086&sphrase_id=2415; см. также: Казинян А. Сценарий в стадии разработки // Голос Армении. – 2004. – 7 окт.

11 Турция, возможно, будет настаивать на отправке миротворческих ил ООН в регион армяно-азербайджанского конфликта // Независимая газета. – 1993. – 26 авг.

12 Евстафьев Д. Указ. раб.

13 Нагорный Карабах: рискуя войной. Доклад Международной кризисной группы Доклад Европа N°187 - 14 ноября 2007 г.

14 См.: Демоян Г. Указ. раб., с. 105, 106.

15 См.: Наджафов Э. Южный Кавказ: тернистый путь к безопасности. М.: 2005: С. 70.

16 См.: Коджоман О. Южный Кавказ в политике Турции и России в постсоветский период. М.: Русская Панорма. 2004. - с. 79 – 168

17 Подробнее см.: Ahmet Davutoğlu, Stratejik derinlik: Türkiye'nin Uluslararası Konumu, Istanbul, 2005; Ahmet Davutoğlu, Turkey’s Foreign Policy Vision: An Assessment of 2007, Insight Turkey, vol. 10. No. 1, 2008. См. также: Симаворян А. Идеологические течения в контексте внешней политики Турции // ank.am/rus/articles/detail.php?ELEMENT_ID=5011&sphrase_id=2415 и др. Основополагающая тема неоосманизма, дискуссии о котором начались задолго до появления известной работы А. Давутоглу, заключалась в том, что Турция должна наконец высвободиться из «смирительной рубашки» кемалистской идеологии или, по крайней мере, забыть о буквальной интерпретации учения Ататюрка, довлевшего над современной Турецкой Республикой на протяжении большей части ее существования. Избавившись от самоограничений, неоосманы, среди которых был и турецкий журналист Ченгиз Чандар, настоятельно советовали Турции «разработать имперскую доктрину», подчеркивая, что речь идет не об «экспансионизме или авантюризме», а о «свободном движении людей, идей и товаров на пространстве бывшей Оттоманской империи» - см.: Турция между Европой и Азией. Итоги европеизации на исходе XX века…, с. 86-87.

18 Синан Оган: «Платформа сотрудничества и стабильности на Кавказе» и усилия Турции по обеспечению региональной безопасности // m.ru/news/1234391.html

19 Там же.

20 Анкара способна посредством черкесской диаспоры стабилизировать Кавказ - Митат Челикпала //

sustimes.com/article.asp?id=20353

21 «Размещение турецких военных будет противоречить турецкой политике «ноль проблем с соседями... Нахичеван не является той территорией, в которую Турция захотела бы внедрить свои войска», - заявил в ходе пресс-конференции в Ереване посол Ирана в Армении С.А. Сагаян – см.: Петросян Д. Для Ирана обозначена угроза с севера // Ноев Ковчег. – 2010. – № 7.

22 См.: Государственность и безопасность: Грузия после «революции роз» // Американская академия гуманитарных и точных наук, 2005. – с. 30 и др.

Blog

Южный Кавказ: возрастание региональной роли Турции и Ирана