М. Л. Полищук (сша), И. В. Родненко, М. Санаи (Исламская Республика Иран)

Вид материала

Содержание

Крестьяне и земля в пореформенной россии.

Подобный материал:

1 ... 12 13 14 15 16 17 18 19 20

КРЕСТЬЯНЕ И ЗЕМЛЯ В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ.

ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ АСПЕКТ

Н.М. Ушаков

(Астрахань, Россия)

Аграрная история России второй половины XIX-начала XX в. находится в центре внимания отечественной историографии как в силу научной и социальной значимости ее для осмысления развития российского общества этого периода, так и по причине потребностей на современном этапе в знании исторического опыта нашей страны, специфики и сложных социальных и экономических процессов, протекавших в российской деревне в период «перестройки», как основы для выработки политической стратегии в области экономических и социальных преобразований в аграрной сфере.

Любой исследователь, пытающийся осмыслить сложнейшую структуру аграрных отношений в пореформенной России, обречен на необходимость изучения прежде всего такой ключевой проблемы аграрной истории, как землевладение и землепользование.

Самое пристальное внимание историки уделяли ключевой проблеме – крестьянин и земля. Чтобы понять ее сущность, необходимо было изучить разнообразные первичные материалы источников о надельном крестьянском землепользовании, крестьянском малоземелье, причинах возникновения и развития арендных отношений и их сущности, соотношении крестьянского землепользования и помещичьего землевладения, формировании частного крестьянского земельного сектора. Непременное внимание все исследователи уделяли месту и роли сельской поземельной общины в экономической и социальной жизни российского крестьянства, где опять-таки ключевым оставался вопрос о земле. По мере включения в научный оборот новых групп источников и совершенствования методов их исследования изучаемые проблемы приобретали более глубокое осмысление и аргументированные оценки, нетрадиционные теоретические выводы, порождающие иногда научные споры и дискуссии.

Анализ исторической литературы позволяет выделить два относительно самостоятельных этапа в истории аграрных отношений, достаточно полно представленных в историографии. Первый этап – 1861-1890 гг., второй – конец XIX-1913 г.

Такая периодизация вполне правомерна, она получила обоснование в исторической науке и подтверждена результатами конкретных исторических исследований. Одним из первых вопрос о внутренней периодизации капитализма в России поставил Н.М. Дружинин, статья которого послужила основой для обсуждения в 1949-1951 гг. в среде советских историков вопроса по этой проблеме¹. Первый период в истории этой формации Н.М. Дружинин предложил ограничить 1861 и 1882 гг., подробно обосновав свое предложение. Оно было принято и вошло в практику исследовательской работы с той лишь поправкой, что началом периода стали приниматься предреформенные годы, что расширило исследовательское поле и дало возможность рассматривать реформу в логической связи с ее подготовкой, содержанием и реализацией. Суть этого периода в краткой форме была охарактеризована Н.М. Дружининым как победа и утверждение капитализма. Именно этот тезис, по словам П.Г. Рындзюнского, лег в основу названия его фундаментального исследования по проблемам развития капитализма в России.

Первые два пореформенных десятилетия относятся к числу переходных, или, как называют их Н.М. Дружинин и П.Г. Рындзюнский, «переломных», когда происходила ломка феодальных отношений в сфере сельского хозяйства, завершался процесс технического перевооружения промышленности, создавался механизированный транспорт и складывались новые, характерные для капиталистической страны, социальные слои населения – пролетариат и промышленная буржуазия.

Утверждение капитализма как господствующей социально-экономической системы относится к концу XIX-началу XX в. Развитие его происходило в условиях хотя и «модернизированной», но по существу старой политической системы – при сохранении самодержавия и сословного строя. Это накладывало определенный отпечаток на социально-экономические процессы в пореформенной России, обуславливало их сложность и противоречивость.

Научное обоснование и подтверждение принятой периодизации капитализма в России было сделано также академиком РАН И.Д. Ковальченко, исследовавшим проблемы многомерной периодизации экономического развития страны в 1861-1913 гг. Научная статья по этой проблеме была последней, написанной ученым. Ее подготовили к печати и опубликовали Л.В. Милов, А.Е. Шиссло, Т.А. Круглова². И.Д. Ковальченко отметил, что наряду с учетом общей специфики социально-экономического развития России в пореформенный период изучение ее аграрного строя в это время требует и выделения существенно отличных этапов в этом развитии, т.е. его внутренней периодизации. Такая периодизация, замечает ученый, и в общем плане, и применительно к тем или иным аспектам исторического процесса всегда так или иначе делается историками³. Не ставя перед собой задачу анализа плюсов и минусов временных периодизаций (те и другие имеются и о них в исторической литературе суждения высказаны), отметим, что применительно к истории социально-экономического развития России второй половины XIX-начала ХХ в. проблема его внутренних этапов разработана весьма основательно.

Историки, обосновывая хронологические рамки исследований, главное внимание обращают, с одной стороны, на выявление этапов становления и развития товарно-денежного, рыночного производства во всех сферах производственно-экономического развития, с другой – становления буржуазных отношений в социальной сфере. Центральным здесь является вопрос о рубеже утверждения и того и другого. Естественно, что имеют место различные трактовки. Суть одной из них состоит в том, что в России вплоть до 1917 г. буржуазный социально-экономический строй так окончательно и не утвердился, ибо в господствующей сфере социально-экономического развития, а именно в аграрном строе оставались преобладающими полукрепостнические отношения. Два других подхода исходят из того, что определяющее значение имело развитие промышленности и связанной с ней инфраструктуры, которые определяли тенденции и характер эволюции аграрного строя. Коль скоро строй промышленного производства имел несомненно буржуазный характер, то и общий социально-экономический строй был в целом буржуазным при широком сохранении феодально-крепостнических пережитков.

Различия этих методов состоят в том, что утверждение буржуазных отношений одни исследователи относят к 70-80-м или началу 80-х гг. XIX в., а другие – к концу 90-х годов XIX в.⁴

Поэтапное изучение проблемы «крестьянин и земля» в общем контексте социально-экономического развития пореформенной России логически обусловлено, на наш взгляд, еще и аграрной политикой самодержавия, не отличавшейся последовательностью и динамичностью. В истории этой политики 80-е годы XIX в. явились своеобразным рубежом, пусть и не ярко выраженным, однако оказавшим неоднозначное влияние на дальнейшее развитие аграрного строя в России. Хотя историки не всегда оговаривают этот критерий при обосновании хронологических рамок того или иного этапа, но конкретные результаты их исследований подтверждают высказанный нами тезис.

В настоящей статье историографическому анализу подвергнуты наиболее значительные монографические исследования, в которых дается характеристика крестьянского землепользования в первое пореформенное 20-летие, соответствующее первому периоду развития капитализма в России.

В концентрированном виде политика самодержавия по аграрному вопросу нашла воплощение в «Положениях» 19 февраля 1861 г. Центральное место в реформе занимал вопрос о земле. Изданный закон исходил из принципа признания за помещиками права собственности на всю землю в их имениях, в том числе и на крестьянскую надельную, а крестьяне объявлялись лишь пользователями этой земли, обязанными отбывать за нее установленные «Положениями» повинности (оброк или барщину). Однако полное обезземеление крестьян было экономически невыгодной и социально-опасной мерой, наделение же их достаточным количеством земли поставило бы крестьян в независимое положение от помещиков, что последним также было невыгодно. Поэтому и были определены такие нормы крестьянского надела, которые из-за их недостаточности привязывали крестьянское хозяйство к помещичьему, путем неизбежной для него аренды земли у своего бывшего хозяина. Такие подходы, юридически закрепленные в законодательных актах «Положений» 19 февраля 1861 г., и предопределили систему землевладения и землепользования в российской пореформенной деревне, с трудом реформирующейся в сторону капитализма на всем протяжении второй половины XIX - начала XX в.

Крестьянские хозяйства не могли быстро приспособиться к новым условиям прежде всего из-за острого недостатка земельных угодий и денежных средств. Малоземелье крестьян было предопределено юридическими нормами, зафиксированными как в «Общем положении о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», так и в ряде сепаратных актов, учитывающих особенности отдельных регионов страны. Новые отношения между крестьянами и помещиками оформлялись в уставных грамотах, составление и введение в действие которых вменялось в обязанности мировых посредников. Один из пунктов уставной грамоты включал в себя сведения о земле, которые содержали указание на общее количество земли, находившееся в пользовании крестьян данного селения, в том числе усадебной (иногда указывалось количество земли под выгон); в каждой уставной грамоте указывался высший размер душевого надела для данной местности, определенный «Положениями»; затем фиксировалось количество земли, которой крестьяне наделялись по уставной грамоте (иногда в подробном расчленении по угодьям, но всегда с указанием усадебной земли), указывалось количество отрезанной, прирезанной земли, а также переданной безвозмездно, т.е. без несения повинностей. Отдельный пункт предусматривал сведения о крепостном населении по последней ревизии (1858-1859 гг.), об отпущенных на волю после ревизии и до момента составления уставной грамоты, о перемещениях крепостных в пределах владений, о лицах, имеющих право на землю. Здесь же указывалась итоговая цифра лиц, которые должны быть наделены землей. Уставные грамоты включали в себя и другую ценную информацию, но мы отметили лишь те фиксированные сведения, изучение которых и позволило исследователям проследить механизм наделения крестьян землей и выяснить его экономическую и социальную направленность. По словам одного из первопроходцев привлечения уставных грамот как главного источника изучения аграрных отношений в первое пореформенное двадцатилетие Б.Г. Литвака, уставные грамоты – «это бесценный материал, отражающий мозаику различных условий выхода из крепостной зависимости помещичьих крестьян, без которого трудно объяснить причины различной степени развития капитализма в сельском хозяйстве пореформенной России. Кроме того, в этом материале содержатся драгоценные подробности первостепенной важности для исторического краеведения»⁵.

В старой дореволюционной историко-экономической литературе уставные грамоты как источник ценной информации не исследовались, они лишь упоминались как документ, регламентирующий пореформенные отношения между крестьянами и помещиками.

Советская и современная российская историография по проблемам аграрных отношений пореформенной России своими корнями уходит в давнее прошлое и имеет более чем вековую историю. Исторические подходы той поры характеризуются по преимуществу как антикапиталистические. Большое влияние на распространение антикапиталистических тенденций в научно-исследовательской литературе конца XIX-начала ХХ вв. оказывали народники-экономисты 80-х гг. Н.Ф. Даниельсон и В.П. Воронцов, более известные читающей публике под псевдонимами Николай – он и В.В. Их исследования были вызваны стремлением понять механизм функционирования крестьянского хозяйства, влияние на него капиталистического способа производства, изменение социальной структуры общества⁶. Тот и другой попытались дать реальную картину критического состояния русской деревни, показать ограбление крестьян в результате проведения реформы 1861 г. и их дальнейшее обнищание в процессе первоначального накопления капитала и становления капиталистического рынка. По мнению Даниельсона, крестьянские хозяйства были тем источником, из которого черпались средства, дешевая рабочая сила, столь необходимые для нового способа производства. В связи с этим в значительной степени единое по своему составу сельское население раскалывалось на враждебные друг другу слои: разорившихся крестьян и обогатившихся кулаков. Следовательно традиционной жизни русского крестьянства под натиском капитализма грозит неминуемая смерть, а само развитие капитализма в стране – явление аномальное, противоречащее складу хозяйственной жизни, традициям крестьянского мировоззрения.

Таким образом, исследования Даниельсона и Воронцова дали несомненный толчок народничеству в понимании реальных процессов, происходивших в пореформенной российской деревне. В начале ХХ в. сложилось несколько политико-экономических направлений, которые разделили авторов на ряд партийных группировок, привели к различной политизации большинства работ. После введения политических свобод в октябре 1905 г. эти направления оформились в аграрные программы партий. Работы партийных лидеров оказали большое влияние на историко-экономическую и политико-экономическую литературу большинства авторов начала ХХ в. Во многих из этих работ приведен обширный фактический материал, но явно просматривается его тенденциозный отбор. Предметом споров на страницах книг являются вопросы об общине, о формах собственности и владения землей, характере крестьянского хозяйства (капиталистическом, мелкобуржуазном, трудовом, товарном, полунатуральном и т.п.) и путях его развития. Работы эти можно использовать с определенным критическим отношением, ибо в них преобладает иллюстративный метод.

При всем многообразии изучаемых проблем доминирующее место в трудах отечественных историков, когда исследовался вопрос о пореформенном устройстве помещичьей деревни, занимали проблемы крестьянских земельных наделов и повинностей. На начальном этапе становления отечественной историографии наибольший вклад в изучение темы, как мы уже заметили, внесли русские дореволюционные историки либерально-народнического направления, которые рассматривали реформу апологетически как результат развития гуманно-прогрессивных идей среди дворянских «верхов» и доброй воли царя. В работах историков этого направления отсутствует объективная характеристика системы землевладения и землепользования, ее противоречивая опубликована серия статей по этому вопросу. Авторы с народнических сущность. В юбилейном издании «Великая реформа» была позиций характеризовали негативно реформу 1861 г., в результате которой наделы крестьян уменьшились, а платежи увеличились, и в итоге делали вывод, что экономическое положение крестьян после реформы ухудшилось⁷. Аналогичные взгляды изложены в работах И.И. Вильсона, А.Е. Лосицкого, Л.В. Ходского, Ю.Э. Янсона и других исследованиях. В них приводятся некоторые данные о проведении в жизнь реформы 1861 г.⁸ Более того, делался вывод о бесперспективности развития крестьянского хозяйства, его дальнейшем разорении и упадке в условиях капитализма.

Разумеется, при желании вполне можно было прийти к такому выводу, если ограничиваться анализом лишь негативных явлений, изъятых из общего процесса социально-экономического развития России в первые пореформенные годы. В пользу такого вывода было и вполне достаточно примеров. А их поверхностное осмысление, базирующееся к тому же на определенной идеологической доктрине (капитализм – зло), давало определенные основания для формулировки желаемых выводов. Общеизвестно, что представители народнического направления акцентировали внимание на «язвы капитализма» и склонны были видеть в нем регрессивное явление. Для доказательства этого тезиса они и использовали факты крестьянского надельного малоземелья, считали этот процесс при капитализме непреодолимым, утверждая, что у капитализма в России нет будущего. Ими не учитывался и не брался во внимание тот факт, что с середины 1880-х гг., после понижения выкупных платежей и отмены подушной подати, крестьянское хозяйство стало постепенно выходить из кризисного состояния и стабильно развиваться, приобретая все более капиталистическое «лицо».

Представители советской историографии, опираясь на марксистско-ленинскую методологию, строили принципиально новые исходно-концептуальные схемы изучения аграрных отношений пореформенной России, зачастую пренебрежительно-нигилистически оценивая дореволюционную историко-экономическую литературу. Такие подходы длительное время являлись преобладающими в советской историографии. Присутствовали они и в оценках одного из виднейших ученых-историков П.А. Зайончковского⁹, которого российская историческая наука по праву считает основоположником и создателем научной школы по изучению проблем крестьянской реформы 1861 г. Характеризуя подходы и оценки дореволюционных исследователей по проблемам «великой» реформы, в поле своего зрения он включает Ю.Э. Янсона, Л.В. Ходского, И.И. Иванюкова, Г.А. Джанишева, А.А. Корнилова и некоторых других авторов. Капитальное, самое крупное из всех исследований крестьянской реформы – юбилейный шеститомник «Великая реформа» (М., 1911), также нашло свою оценку в отечественной историографии.

Обобщающая оценка исторических сочинений представителей различных партий и направлений, а также трудов профессиональных ученых-аграрников, ученых и специалистов-чиновников правительственного лагеря, опубликованных до 1917 г., дана в фундаментальном исследовании профессора В.Г. Тюкавкина «Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа»¹⁰. хотя монография В.Г. Тюкавкина посвящена аграрному вопросу в России начала ХХ в., в ней, однако, представлены глубокие размышления и профессиональноемкие аналитические оценки и суждения по всем ключевым вопросам аграрной истории России, затронутые дореволюционными исследователями. Особенно ценны замечания и рекомендации ученого, касающиеся методологических подходов, с позиций которых следует понимать анализируемую им литературу. Показательно также и то, что для В.Г. Тюкавкина характерно полное отсутствие пренебрежительно-нигилистического отношения к исследованиям дореволюционного периода, которое господствовало в советской историографии. Прежде всего, это работы ученых и специалистов-чиновников правительственного лагеря. Партийные лидеры клеили им ярлыки «консервативно-охранительного», «реакционно-охранительного» направлений, выискивали в их работах «черносотенную помещичью пропаганду», намеренно принижая действительную ценность их трудов. Пожалуй, впервые в исторической литературе мы встречаем на страницах монографии В.Г. Тюкавкина взвешенные, объективные оценки трудов по аграрному вопросу А.С. Ермолова – министра земледелия и государственных имуществ в 1894-1905 гг., а также сочинений А.А. Кофорда.

Основной историко-экономической работой А.С. Ермолова был труд «Наш земельный вопрос», опубликованный в 1906 г. В нем автор основное внимание уделяет вопросам поземельной общины и ее роли в системе хозяйственных отношений Российской деревни. Работы А.А. Кофорда содержат ценные материалы по проблемам внутринадельного землеустройства, хуторского расселения, крестьянского сельскохозяйственного труда и т.п.

Как свидетельствует В.Г. Тюкавкин, «в советской историографии труды А.С. Ермолова и А.А. Кофорда в лучшем случае просто упоминались, а их мнение игнорировалось»¹². Монография В.Г. Тюкавкина нарушила эту традицию, восстановив справедливость.

Следует отметить еще одно достоинство работы В.Г. Тюкавкина. Как известно, в последнее время в связи со сменой методологических приоритетов в исторической науке просматриваются резко отрицательные оценки подходов В.И. Лениным по ряду проблем российской истории, в том числе и по аграрным отношениям. В.Г. Тюкавкин, следуя принципам научной объективности, предостерегает читателя от такого однозначного подхода к ленинским выводам и замечаниям и анализирует двойственность оценок Лениным исторических событий и фактов, отмечая плюсы и минусы в его концепции истории России конца XIX-начала ХХ вв.

При этом свой научный труд историк строит не на традиционной для советской историографии методологической основе, а использует многофакторный (альтернативный) принцип подхода к историческому исследованию.

Время, предшествующее реформе 1861 г., когда складывались не только предпосылки отмены крепостного права в России, но и формировались основы аграрных преобразований второй половины XIX в., достаточно подробно освещены в исторической литературе.

Не ставя перед собой задачу дать подробный историографический анализ общих проблем подготовки крестьянской реформы, отметим здесь лишь историографические работы П.А. Зайончковского, Б.Г. Литвака, Л.Г. Захаровой, опубликованные в 1960-1970-е гг. Их перу принадлежат также и конкретные исторические исследования по проблемам реформы 1861 г. Работы П.А. Зайончковского нами уже названы. Несколько позднее историческая наука ощутимо пополнилась фундаментальными монографиями Н.М. Дружинина, П.Г. Рындзюнского, Л.Г. Захаровой, Б.Г. Литвака, в которых раскрываются во взаимосвязи и взаимообусловленности основные проблемы социально-экономического развития России в первое пореформенное двадцатилетие, совпадающее с первым этапом внутренней периодизации капитализма, о которой сказано выше.

В силу господствовавшей тогда марксистско-ленинской методологии авторы не были свободны от ее основных постулатов. Характеризуя крестьянскую реформу и ее последствия для развития России, они находились под воздействием резко критических, порою противоречивых, оценок характера и последствий реформы в трудах В.И. Ленина, особенно в трех статьях, написанных им специально к 50-летнему юбилею реформы: « Пятидесятилетие падения крепостного права», «По поводу юбилея», «Крестьянская реформа и пролетарски-крестьянская революция». Большое влияние на ход рассуждений и выводов историков оказывала также работа В.И. Ленина «Развитие капитализма в России». Но вместе с тем в работах этих исследователей преобладают соразмерные и непредвзятые оценки характера и основных черт «великих реформ» 1860-х годов, отмечается их буржуазный и крепостнический характер, а в книге Б.Г. Литвака к тому же рассмотрены и возможные, но не реализованные тогда альтернативы. Хотя историки методологически опирались на выводы Ленина, однако в частных наблюдениях, подсчетах, суждениях сообщали много нового, дополняя, таким образом, ленинскую картину развития пореформенной деревни и даже уточняя ее.

Касалось это не только теоретических вопросов, но и конкретных фактических сведений, привлеченных исследователями из различных групп источников. Нас интересует, прежде всего, поземельное устройство бывшей помещичьей деревни, находившейся в прямой и полной зависимости от поземельного устройства крестьян. Как отмечает П.А. Зайончковский, долгое время в нашей исторической литературе преобладало мнение, что обеспеченность крестьян землей в пореформенный период находилась исключительно в прямой зависимости от отрезков, произведенных в период составления уставных грамот. Однако статистика обезземеливания крестьян давалась без учета этого процесса в дореформенные годы, особенно интенсивно протекавшего во второй половине XVIII в. Там, где крестьяне еще до реформы лишились значительной части земель, а также в районах с высокой плотностью населения, после 1861 г. возможности для обезземеливания было меньше. Такое же положение складывалось в северных и степных губерниях России, где земля не представляла большой ценности.

Еще одно обстоятельство, которое подчеркивается в исторической литературе в связи с ростом обезземеливания крестьян – это возможность получить ими дарственный надел, купить или арендовать землю по более низким ценам. Используя эти возможности, крестьяне стремились получить как можно меньше земли, особенно в период массового перехода крестьян с барщины на оброк во время составления уставных грамот, когда происходило резкое падение арендных цен. Это объяснялось тем, что помещики, не будучи в состоянии сразу же перестроить свое хозяйство на новых капиталистических основах, начали производить массовую сдачу земли в аренду.

Безусловно, сокращение крестьянского надельного землепользования в какой-то мере объясняется вышеизложенными причинами, но не они являлись определяющими в крестьянском обезземеливании. Хотя П.А. Зайончковский и замечает, что «…сам по себе процент отрезков недостаточен для решения вопроса об обеспеченности крестьян землей»¹⁴, однако пресловутые «отрезки» от крестьянских наделов составили в среднем по стране 20% и достигали в некоторых губерниях 30-40% от их дореволюционных размеров.

Замечание П.А. Зайончковского относительно процента отрезков сделано им как посылка необходимости исследовать все причины роста обезземеливания крестьян после реформы 1861 г., что и сделано им весьма исчерпывающе и доказательно. В старой литературе¹⁵ существование законоположений 1861 г. трактовалось в формально-юридическом плане. Для П.А. Зайончковского же главным опорным материалом явились уставные грамоты. Их число составило свыше 7 тыс., из которых около 4-х тыс. было обработано самим исследователем и его учениками. Они изучили также до 3,5 тыс. выкупных актов¹⁶. Существенным достоинством книги П.А. Зайончковского является четкая организация материала. Основные сведения сгруппированы по экономико-географическому принципу, что дает возможность уяснить особенности положения крестьянского хозяйства в различных районах Европейской России.

В контексте общей проблемы крестьянского надельного землепользования автор подробно рассмотрел вопрос о месте и роли дарственного надела в обеспеченности крестьян землей в пореформенный период. Можно с полной уверенностью констатировать, что этот аспект в обобщающих исследованиях тех лет наиболее полно освещен именно в монографии П.А. Зайончковского, чем и обусловлена целесообразность более подробно остановиться на его рассуждениях и выводах.

Возможность в первые годы после отмены крепостного права купить или арендовать землю по более низким ценам обусловила первоначальное стремление крестьян иметь четвертной, или дарственный надел. Правда, крестьяне сами его называли «сиротским», а еще более выразительно – «кошачьим». Однако желание получить дарственный надел приобретало в некоторых губерниях массовый характер, что иногда являлось причиной крестьянских волнений. В силу этого, по закону от 27 июня 1862 г., крестьяне в некоторых черноземных и степных губерниях имели право требовать дарственный надел при условии перевода их на выкуп по одностороннему требованию помещика. Получение крестьянами дарственного надела определило в ряде губерний высокий процент уменьшения наделов. В губерниях, где крестьяне потеряли наибольшее количество земли, это обуславливалось не столько отрезками, сколько получением дарственных наделов, поскольку в этом случае крестьяне никаких нарезок дополнительных не получали, если даже у них земельный надел был минимальным. Естественно, что от предоставления крестьянам земли в дар в конечном счете выгадывали помещики, сохранявшие в своих руках землю, цена которой с каждым годом возрастала. Однако в период проведения реформы в губерниях, где цена на землю была весьма низкая, помещики неохотно шли на предоставление земли в дар. Им было выгоднее продать землю по выкупной цене, превышавшей вдвое-втрое ее действительную стоимость, нежели сохранить ее в своих руках, имея особенно в виду потребность в деньгах в связи с переходом к вольно-наемному труду. Лишь богатые помещики, имевшие свободный капитал, охотно предоставляли крестьянам четвертной надел, привязывая их тем самым к своему хозяйству. Что же касается крестьянского населения, то получение дарственного надела было выгодно лишь его зажиточной части, имевшей достаточно средств для приобретения в собственность земли по существующим дешевым ценам. Для основной же массы крестьян это было явно невыгодно, тем более что арендные цены на землю с каждым годом росли, особенно в условиях возрастания спроса. Малоимущие крестьяне понимали, что дарственный надел не спасет их от малоземелья. На практике так оно и происходило. Помещики, навязав крестьянам дарственный надел, отстаивали за собой право предоставлять им минимальный надел, оговоренный Положениями 1861 г. для той или иной губернии. Весьма распространенным было такое явление, при котором у крестьян при получении дарственного надела оказывалось земли даже меньше минимального надела. При этом помещик, в зависимости от качества земли, не производил дополнительной земельной нарезки. В силу этого преобладающая часть дарственников представляла собой наиболее обездоленную часть крестьянства. Чем же тогда объяснить, кроме вышеуказанных причин, стремление определенной категории крестьян получить дарственный надел? Ведь по закону помещик не мог принудить крестьянина взять дарственный надел. Но нередко крестьяне оказывались поставлены в такие условия, когда они были вынуждены соглашаться на дарственный надел и даже требовать его, если их дореформенный надел приближался к низшей форме, а платежи за землю превосходили ее рыночную стоимость. Получение дарственного надела освобождало от всяческих выкупных платежей, дарственник полностью порывал с помещиком. Таким образом, стремление ощутить себя полностью свободным подталкивало крестьян на требование дарственного надела. Хотя в реальных условиях свобода эта оказывалась мнимой.

Дарственников насчитывалось 461 тыс. муж. пола. «В дар» им было представлено 485 тыс. десятин – по 1,05 десятины на душу. Более ¾ дарственников находилось в южных степных, поволжских и центрально-черноземных губерниях¹⁷. Сведения по отдельным губерниям и уездам о сокращении надельного крестьянского землевладения в связи с получением дарственного надела, полученные на основе изучения материалов уставных грамот, приведены наиболее полно в исследовании П.А. Зайончковского¹⁸. Другие авторы, как правило, специально вопрос о дарственных наделах не исследуют, ограничиваясь лишь упоминаниями о его присутствии в системе крестьянского надельного землепользования после реформы. По-видимому, сведения, представленные П.А. Зайончковским, достаточно полно освещают этот вопрос и дают наиболее исчерпывающую картину о роли и месте дарственных наделов при формировании крестьянского земельного фонда. Сведения эти можно считать наиболее показательными, ибо они позволяют судить о закономерностях этого явления по России в целом, хотя сам автор указывает, что общее количество дарственников до сих пор остается неизвестным. По сведениям Главного комитета об устройстве сельского состояния на 1 января 1881 г., общее число крестьян, перешедших в разряд крестьян-собственников без содействия правительства, составляло 643 815 человек. В это же число входили и крестьяне, сумевшие выкупить землю самостоятельно, в том числе и некоторые группы горнозаводских рабочих Пермской, Уфимской и Оренбургской губерний. Наряду со сведениями Главного комитета об устройстве сельского состояния, данные о количестве крестьян-дарственников содержатся в статистическом исследовании «Дарственное надельное землевладение крестьян (по обследованию на 1907 г.)». Они также были учтены П.А. Зайончковским. По этим данным, число дарственников по 32 губерниям составляет 461 244 души. Но и эти данные, по предположению автора, не совсем полны. Он считает, что приблизительно число дарственников составляет 500-525 тыс. ревизских душ. К такому выводу автор пришел на основании сопоставления точного количества дарственников по Самарской и Саратовской губерниям с остальными 30 губерниями¹⁹. Эти данные являются общепринятыми в исторической литературе, они могут уточняться по отдельным территориям, не меняя, однако, общего представления о дарственном землепользовании в России в пореформенные годы.

Дальнейшая судьба дарственников оказалась не столь радужной, на какую рассчитывали сами крестьяне. Дело в том, что арендные и продажные цены быстро возрастали, и владельцы дарственных наделов нищали, разорялись, оказывались в весьма трудном положении. Без поддержки государственной казны, а в некоторых случаях – земств, они были обречены на нищенское существование. Это и заставляло крестьян-дарственников ходатайствовать перед местными властями о переселении их на казенные земли с предоставлением денежных пособий на обустройство. Как свидетельствует статистика, представленная на страницах исторической литературы, таких крестьян-дарственников было большинство. Вместе с тем данные статистического обследования дарственников содержат сведения о том, что некоторая и весьма значительная часть крестьян, получив дарственный надел и ликвидировав всякие отношения с помещиками, сумела приобрести по дешевым ценам землю и оказалась в лучшем положении, чем те, кто перешел на выкуп. Особенно наглядно это просматривается по состоянию дел к началу ХХ в. Здесь следует оговориться, что П.А. Зайончковский, исследуя проблемы реализации «Положений 1861 г.» в первое пореформенное двадцатилетие, вышел за установленные хронологические рамки и привел некоторые сведения на начало ХХ в. Но это, пожалуй, единственное отступление от временных параметров содержания книги и касается оно только крестьян-дарственников. Логически это оправдано, поскольку сведения, приведенные на начало ХХ в. (1907 г.), позволяют в завершенном виде представить общую картину о роли и месте дарственных наделов в развитии крестьянского землепользования после 1861 г., а также раскрыть их социальный смысл. Вслед за автором мы приводим сведения, подтверждающие мысль о том, что дарственники, сумевшие купить землю в частную собственность, более активно входили в систему капиталистических отношений чем те, кто перешел на выкуп. В 32 губерниях, по которым в 1907 г. было осуществлено статистическое обследование, дарственники приобрели в собственность 649 174,3 десятины земли. Число крестьян-дарственников, принявших участие в выкупе земли, равнялось 82 992 дворам²⁰.

Таким образом, в качестве основного вывода о крестьянах-дарственниках можно сказать, что дарственные наделы способствовали ускоренному процессу обезземеливания в деревне. И вместе с тем некоторая часть крестьянства имела возможность за счет дарственного надела направить деньги на приобретение земли по дешевым ценам в частную собственность, полностью порвав кабальные отношения с помещиками. Кроме того, частная крестьянская земля не подлежала переделу, она в определенной степени компенсировала крестьянское малоземелье.

Таким образом, в работах П.А. Зайончковского представлена достаточно полная картина изучаемой проблемы. Дополнительные сведения могут носить лишь региональный характер, не меняя нашего представления о месте и роли дарственных наделов в системе социально-экономического развития пореформенной деревни. При этом заметим, что не дарственные наделы определяли сущность того общественного строя российской деревни, который сложился за 60-80-е гг. XIX в. Подавляющая масса бывших помещичьих крестьян не имела никаких гарантий экономической и социальной самостоятельности. После Манифеста 19 февраля 1861 г. ожидали своей судьбы удельные и государственные крестьяне. Проведенные реформы в удельной и государственной деревне (1836 и 1866 гг.) в своей принципиальной основе, то есть в решении земельного вопроса были идентичны главным направлениям реформы помещичьих крестьян. Особая напряженность в российской деревне складывалась, прежде всего, от возросшего пореформенного малоземелья крестьян, обусловленного земельными отрезками от тех наделов, которыми крестьяне пользовались до реформы. Тяжесть отрезков для крестьян заключалась не только в их размерах. Особое значение имело то, какие земли попали в отрезку. Хотя законом было запрещено отрезать пахотные земли, но на практике получалось так, что крестьяне лишались наиболее необходимых им угодий (лугов, выгонов, водопоев), без которых невозможно было ведение нормального хозяйства. Это приводило к тому, что крестьяне вынуждены были арендовать эти «отрезные земли». Условия аренды, в свою очередь, являлись еще одним средством нажима на крестьян в руках помещиков и служили основой отработочной системы ведения помещичьего хозяйства.

Обозначенные нами проблемы, являющиеся ключевыми в аграрной истории пореформенной России, стали предметом исследования как в общероссийском масштабе, так и на региональном уровне. К настоящему времени накоплена обширная историческая литература, отражающая закономерности и специфику аграрной эволюции после 1861 г. В начале 60-х гг. ХХ в. в отечественной историографии по-прежнему самой крупной оставалась неоднократно цитируемая нами монография П.А. Зайончковского. Она сыграла определяющую роль в выборе тематики и содержания последующих научных изысканий историков. Среди них вскоре ведущее положение заняли научные статьи и монографии Н.М. Дружинина, П.Г. Рындзюнского, Б.Г. Литвака²¹, в которых в общем плане рассматривались итоги аграрных преобразований 60-80-х гг. XIX в. Локальный характер носили исследования Д.И. Будаева, Л.М. Горюшкина и одна из первых значительных работ Б.Г. Литвака по реализации крестьянской реформы в Черноземном центре²². Следующая его крупная монография, о которой мы уже упоминали, отличается мощной источниковой базой, основанной на изучении уставных грамот и выкупных актов. Сам автор, характеризуя источники монографии, свидетельствует, что сведения по Черноземному центру и Московской губернии получены им в результате изучения свыше 20 тыс. уставных грамот и выкупных актов²³. Сведения по другим губерниям им сведены в выразительные таблицы, почерпнутые в исследованиях более 30 авторов. По мнению автора, «статистическое изучение данных уставных грамот позволило установить наиболее адекватную картину реального земельного устройства бывшей помещичьей деревни»²⁴.

Для работ других авторов также характерна добротная источниковая база с широким введением в научный оборот ранее не опубликованных архивных сведений. Сравнительно-исторический подход позволил каждому из авторов представить содержательные таблицы по самым разнообразным показателям крестьянского землепользования. Н.М. Дружинин на основе изучения материалов первой переписи поземельной собственности в Европейской России (1877) установил, каким количеством земли располагали крестьяне всех категорий после произведенных отрезков, обменов, переселений, разверстаний и других изменений в условиях землепользования. Сравнивая все показатели, он пришел к выводу: «Мы, прежде всего, наблюдаем почти повсеместное сокращение размеров наделов за истекшее двадцатилетие²⁵». Причинами сокращения послужили серьезные изменения, произошедшие за 20 лет после Х ревизии (1858-1859). Здесь следует учесть, что земля распределялась между «ревизскими душами», учтенными ревизией, после которой одни «ревизские души» умерли, другие переселились на новые места жительства, третьи перешли в другие сословия. Дружинина приводятся также сведения о формировании и развитии арендных отношений в деревне, об организации общинного землеустройства, о росте частного крестьянского землевладения. По этому поводу автор приходит к заключению, что «благодаря отмене крепостного права окончательно разрушилась дворянская монополия на землю и началась свободная мобилизация земель, которая непрерывно увеличивалась в своих масштабах²⁶». Надельное землевладение ограничивало хозяйственную самостоятельность крестьян, закрепляло раздробленность и чересполосицу земельных угодий в крестьянских наделах, оно было ограничено рамками трехпольной системы хозяйства и принудительным севооборотом. Кроме того, эволюция надельного землевладения шла по направлению сокращения наделов на наличные души в связи с упоминавшимся нами ростом численности крестьянского населения. Поэтому в крестьянском хозяйстве все больший вес стали занимать купчие земли, которые находились в полной собственности крестьян и не подлежали переделу. Приобретением земли крестьяне стремились компенсировать малые размеры своего надельного землевладения из-за больших масштабов отрезков в ходе реализации реформы 1861 г. Среди продавцов земли больше всего было дворян, среди покупателей первое место занимали купцы, а второе – крестьяне. К исходу XIX в. крестьяне стали основными покупателями земли. За 28 лет, с 1877 по 1905 гг. дворянское землевладение по Европейской России уменьшилось на 19 907 781 десятину, а крестьянское увеличилось на 7 426 455 десятин²⁷. Другой ученый, П.Г. Рындзюнский, в связи с такой тенденцией делает вывод о том, что «помещичье землевладение в его основной части не только выпадало из производственного и экономического процесса, но и было сильнейшим его тормозом²⁸». На этом фоне значительно возрастала аренда земли крестьянами. Перепись посевных площадей 1881 г. для всей Европейской России без Прибалтийских губерний дала 11 557,5 тыс. дес. земли, взятой крестьянами в арендное пользование, что составляло 8,6 % от надельной земли²⁹. Таким образом, уже к 80-м гг. XIX в. для крестьянского земледелия заметно переносилась с надельной земли на арендованную. Даже в условиях повышения арендных цен на землю, как свидетельствуют все без исключения исследователи, рядовые крестьяне тяготились надельной землей и старались разными путями от нее избавиться, хотя делать это было крайне сложно.

Изучение роли земельных отношений и аренды в первое 20-летие пореформенной России стало важной составляющей концепции аграрного строя в отечественной историографии. Историки-аграрники пришли к выводу о том, что характер аграрных отношений, усиливая остроту аграрных противоречий, диктовал необходимость ликвидации дворянского землевладения. Несмотря на сокращение дворянского землевладения (с 87 млн дес. в 1861 г. до 79 млн дес. к началу 1880-х гг.), его позиции к исходу XIX в. оставались еще достаточно прочными. Особенностью этой тенденции было то, что шла мобилизация дворянского землевладения внутри этого сословия. Крестьяне по-прежнему испытывали малоземелье, не позволявшее им более-менее сносно вести свое хозяйство. Обострение аграрного вопроса обусловило возникновение кризиса самодержавия в конце 70-х – начале 80-х гг. XIX в., явившегося в конечном счете «следствием сохранения в экономике страны феодально-крепостнических пережитков, обусловленных характером крестьянской реформы 1861 г.³⁰».

____________________________

Дружинин Н.М. О периодизации истории капиталистических отношений в России //Вопросы истории. 1949. № 11; Он же. О периодизации истории капиталистических отношений в России (к итогам дискуссии) //Вопросы истории. 1951. № 1.
Ковальченко И.Д. Проблемы многомерной периодизации экономического развития России в 1861-1913 гг. //Исторические записки. 1999. № 2 (120).
Там же. С. 11.
Там же. С. 12.
Литвак Б.Г. Переворот 1861 г. в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991. С. 135.
Николай – он (Даниэльсон Н.Ф.) Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. СПб., 1893; Он же. Очерки крестьянского хозяйства. СПб., 1911; В.В. (Воронцов В.П.) Судьбы капитализма в России. СПб., 1882; Он же. Крестьянская община. СПб., 1892; Он же. Судьбы капиталистической России. СПб., 1907.
Великая реформа. М., 1911. Т. 6. С. 54-136, 200-248.
Вильсон И.И. Выкупные на землю платежи крестьян-собственников бывших помещичьих. 1862-1876. Выкупные за землю платежи бывших удельных крестьян. 1871-1876. Статистическое исследование. СПб., 1878; Лосицкий А.Е. Выкупная операция. СПб., 1906; Он же. Распадение общины. СПб., 1912; Он же. К вопросу об изучении степени и форм распадения общины. СПб., 1916; Ходский Л.В. Земля и земледелец. СПб., 1891. Т. 1-2; Янсон Ю.Э. Опыт статистического исследования о крестьянских наделах и платежах. СПб., 1877.
Зайончковский П.А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861. М., 1958; Он же. Отмена крепостного права в России. М., 1968.
Тюкавкин В.Г. Великорусское крестьянство и Столыпинская аграрная реформа. М., 2001.
Там же. С. 13-15.
Там же. С. 15.
Литвак Б.Г. Советская историография реформы 19 февраля 1861 г. //История СССР. 1960. № 2; Зайончковский П.А. Советская историография реформы 1861 г. //Вопросы истории. 1961. № 2; Захарова Л.Г. Отечественная историография о подготовке Крестьянской реформы 1861 г. //История СССР. 1976. № 4.
Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. М., 1968. С. 233.
Лященко П.И. Крестьянское дело и пореформенная землеустроительная политика. Томск, 1915; Он же. Очерки аграрной эволюции России. СПб., 1908.
Зайончковский П.А. Проведение в жизнь крестьянской реформы 1861 г. М., 1958. С. 4-5.
История России XIX-начала ХХ вв.: Учебник для исторических факультетов /Под ред. В.А. Федорова. М., 2000. С. 249.
Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. С. 234.
Там же. С. 256-257.
Там же. С. 258.
Дружинин Н.М. Ликвидация феодальной системы в русской помещичьей деревне (1862-1882) //Вопросы истории. 1968. № 12; Он же. Влияние аграрных реформ 1860-х годов на экономику русской деревни //История СССР. 1975. № 5; Он же. Русская деревня на переломе. 1861-1880. М., 1978; Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России. 1850-1880 гг. М., 1978; Литвак Б.Г. Переворот 1861 года в России: почему не реализовалась реформаторская альтернатива. М., 1991.
Буднев Д.И. Крестьянская реформа 1861 г. в Смоленской губернии. Смоленск, 1967; Горюшкин Л.М. Развитие капитализма вширь и характер аграно-капиталистической эволюции в России периода капитализма //История СССР. 1974. № 2; Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. Черноземный центр. 1861-1895 гг. М., 1972.
Литвак Б.Г. Переворот 1861 года в России. М., 1991. С. 152.
Там же.
Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе. 1861-1880 гг. М., 1978. С. 118.
Там же. С. 141.
Зайончковский П.А. Указ.соч. С. 295.
Рындзюнский П.Г. Утверждение капитализма в России. 1850-1880 гг. М., 1978. С. 124.
Там же. С. 126.
Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870-1880 гг. М., 1964. С. 5.

Blog

М. Л. Полищук (сша), И. В. Родненко, М. Санаи (Исламская Республика Иран)

Содержание

КРЕСТЬЯНЕ И ЗЕМЛЯ В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ.

ИСТОРИОГРАФИЧЕСКИЙ АСПЕКТ