Среди многих проблем отечест­венной истории одной из самых важ­ных и интересных является проблема своеобразия исторического развития феодальной Руси

Вид материала

Документы

Подобный материал:

• Среди самых интересных и загадочных явлений природы детская одарённость, несомненно,, 90.43kb.
• Реферат по истории России Тема: Язычество и христианство Древней Руси, 380.01kb.
• Н. Я. Данилевский о будущем россий­, 86.34kb.
• Курсовая работа, 309.89kb.
• Одной из ярких и интересных страниц истории Тамбовской епархии является деятельность, 122.58kb.
• Одной из самых острых проблем современного общества является приверженность большого, 39.6kb.
• На мой взгляд тема Алмазного фонда является одной из самых интересных тем, представленных, 91.21kb.
• Причины и последствия феодальной раздробленности на Руси Х1– начало Х11вв, 933.85kb.
• Ребёнка детский сад №402 г о. Самара Методические рекомендации по развитию элементов, 79.18kb.
• А. Н. Тарасов теория деконструкции, 190.2kb.

1 См.: И. Д. Беляев. Лекции по истории русского законодательства. М., 1879, стр. 278—279.

² В. И. Леонтович. К истории права русских инородцев. Древний монголо-калмыцкий или ойротский устав взысканий. Одесса, 1879, стр. 249, 252—262, 272.

³ «Древняя и новая Россия», 1876, № 2, 5.

⁴ И. Левицкий. Татары и Литва на Украине. Киев, 1876, стр. 18.

⁵ М. А. М а к с и м о в и ч. О мнимом запустении Украины в нашествие Батыево и населении новопришлым народом. Собр. соч. Киев, 1876, стр. 135—136.

⁶ Стремление преуменьшить разрушительные последствия нашествия для укра­инских земель было характерно для опубликованной в 1891 г. работы другого укра­инского историка М. С. Грушевского — «Очерк истории Киевской земли». М. G. Гру­шевский вообще расценивает монгольское завоевание как положительный факт в истории украинского народа, так как, по его мнению, под ударами татар произошла «нивелировка» местного общества, «рбескняживапие» и «демократизация» общест­венного строя (М. С. Грушевский. Очерк истории Киевской земли от смерти


80—90-е годы XIX в. мало внесли в историографию монгольского на­шествия. В единственном общем курсе этого времени — «Истории России» Д. Иловайского (1880 г.) — не содержится никакой оценки монгольских завоеваний; раздел второго тома «Истории России», посвященный нашест­вию Батыя, представляет собой простую компиляцию. Немногочисленные статьи, вышедшие в 80-х — начале 90-х годов, касались преимущественно частных вопросов монгольского нашествия ¹.

Попытку обобщить итоги исследования последствий монгольского за­воевания для Руси сделал М. И. Сагарадзе в лекции «Влияние монголь­ского ига на Россию» (1891 г.). Однако вместо «установления одного общего взгляда относительно вопроса о влиянии монгольского ига на раз­личные стороны русской жизни» у него получилось эклектическое соеди­нение взглядов историков различных направлений, причем влияние Н. И. Костомарова с его теорией разрушения татарами «удельно-вечевого строя» проявилось наиболее отчетливо ².

Русская буржуазная историография периода империализма не внесла ничего принципиально нового в исследование монголо-татарского нашест­вия на Русь. Наиболее значительное историческое сочинение начала XX в. — «Курс русской истории» В. О. Ключевского — в оценке монголо-татарского завоевания продолжает наметившуюся уже в историографии конца XIX в. тенденцию «положительного влияния» ига па образование русского централизованного государства. «Власть хана, — пишет В. О. Ключевский, — давала хотя признак единства мельчавшим и взаим­но отчуждавшимся вотчинным углам русских князей... Гроза ханского гне­ва сдерживала забияк, милостью, т. е. произволом, хана не раз предупреж­далась или останавливалась опустошительная усобица. Власть хана была грубым татарским ножом, разрезавшим узлы, в какие умели потомки Всеволода III запутывать дела своей земли» ³. Для В. О. Ключевского была характерна недооценка разрушительных последствий нашествия, игнори­рование тех новых условий, в которые были поставлены русские княжест­ва монгольским завоеванием. Не случайно в многотомном «Курсе русской

Ярослава до конца XIV столетия, 1891, стр. 458—459). Эти же положения повторяет М. С. Грушевский и в своей более поздней работе «Очерк истории украинского народа» (СПб., 1906).

¹ А. С. Гринев. Конница Чингиз-хана. «Колосья», 1885, № 3; В. И. Лес т-вицин. Помощь из Нижнего. По поводу статьи Гацисского «Современное положе­ние о месте битвы на берегах Сити», 1884; Н. Н. Овсянников. К4 марта 1889 г. Ко дню чествования памяти убиенных в 1238 году на р. Сити в битве с татарами. Тверь, 1889; А. С. Гацисский. О месте битвы на берегах Сити. «Действия Ниже-гор. губ. арх. ком.», в. 4, 1889, и др.

² См.: М. И. Сагарадзе. Влияние монгольского ига на Россию. Кутаиси, 1895, стр. 43, 47, 57.

³В. О. Ключевский. Соч., т. 2, стр. 43.


истории» не нашлось даже места для описания событий нашествия Батыя'.

В двух других общих курсах русской истории — «Русская история в очерках и статьях» под ред. М. В. Довнар-Запольского и «Русская исто­рия» Д. И. Багалея — оценка монголо-татарского ига очень противоречива и эклектична. Автор очерка «Русское общество и татарское иго» в истории М. В. Довнар-Запольского С. К. Шамбинаго отмечал, что татарское завое­вание привело к «огрублению нравов», «полнейшей замкнутости Руси» и упадку культуры, но одновременно признавал за татарами определенное положительное влияние на складывание русской государственности. «Не без влияния татар, — писал С. К. Шамбинаго, — явилось изменение княжеской власти» ². Оценка татарского владычества Д. И. Багалеем носит эклектический характер «многих факторов»; «татары оказали сильное вли­яние на политический быт древней Руси..., — писал Д. И. Багалей, — глав­ным образом (татарское владычество. — В. К.) отразилось на характере великокняжеской власти, которая перешла мало-помалу во власть цар­скую», что было «положительным» моментом. Но одновременно татарские погромы имели «чрезвычайно печальные экономические последствия для населения», и «татарское иго задержало на некоторое время культурное развитие русского народа» ³.

С другой стороны, С. Ф. Платонов в «Лекциях по русской истории» называл монгольское иго лишь «случайностью в нашей истории» и счи­тал, что обе «стороны» влияния татарского ига — и «влияние на государ­ственное и общественное устройство», и «влияние на культуру» — были ничтожны. «Мы можем рассматривать внутреннюю жизнь русского обще­ства в XIII веке, — писал он, — не обращая внимание на факт татарского ига». Единственное значительное последствие татарского владычества С. Ф. Платонов видел в том, что оно привело к «окончательному разделе­нию Руси на две половины: на Северо-Восточную и Юго-Западную» ⁴.

Примерно так же расценивает влияние монголо-татарского завоева­ния Н. Рожков. Он писал, что татарское влияние «не было велико, и в тех случаях, когда проявлялось, лишь дополняло собою ряд других, внутрен-

¹ Недооценка В. О. Ключевским последствий монголо-татарского нашествия для общественно-политического развития Руси была впоследствии подвергнута критике А. Е. Пресняковым, упрекавшим Ключевского и вообще историков «юридической школы» в том, что они рассматривали процесс образования русского государства «вне связи с общими условиями политической жизни»; А. К. Пресняков указывает, что «общие условия... глубоко изменились для всего русского севера после татар­ского разгрома и утверждения владычества Золотой Орды» (А. Е. Пресняков. Образование великорусского государства. Пг., 1918, стр. 48—49).

² «Русская история в очерках и статьях». Под ред. М. В. Довнар-Запольского, т. 1. М., 1909, стр. 618.

³ Д. И. Багалей. Русская история, ч. 2, в. 1. Харьков, 1911, стр. 31—33, 34. * С. Ф. Платонов. Лекции по русской истории. Пг., 1917, стр. 106, 109.


них воздействий..., было в сущности явлением внешним, поверхностным». Даже задержку экономического развития России из-за «татарских погро­мов» не следует, по мнению Н. Рожкова, преувеличивать, так как наблю­давшееся в период ига усиление торговли с востоком «служило одной из предпосылок зарождения товарного хозяйства в удельной Руси». В соци­ально-политическом смысле влияние татар Н. Рожков видит в том, что иго «содействовало закрепощению масс» и «укрепляло власть московских царей, способствовало собиранию Руси Москвой» '.

Единственная специальная работа по истории монголо-татарского ига на Руси — книга Д. И. Троицкого «Русь в монгольский период» — пред­ставляет собой популярный очерк, не содержавший нового фактического материала и, по существу, не дававший никакой оценки монголо-татарско­го завоевания². Не пытался оценить влияние монголо-татарского нашест­вия на русскую историю и М. Дьяконов в «Очерках общественного и го­сударственного строя древней Руси». Он ограничился лишь констатацией факта существования в историографии «двух направлений» — сторонни­ков решающего влияния татар на складывание «единодержавного госу­дарства» и историков, «не придающих монгольскому игу решающего зна­чения» ³. Немногочисленные статьи этого периода, касающиеся монголо-татарского нашествия на Русь, не вносили ничего принципиально нового в историографию нашествия (статьи Н. И. Веселовского, П. Н. Голубовского, С. Смирнова, Ф. Сурина-Массальского и др.).

В начале XX в. продолжалась публикация источников, связанных с историей монголов и монголо-татарского завоевания Руси. В 1907 г. В. О. Поповым были опубликованы «Яса Чингиз-хана» и «Уложение мон­гольской династии Юань-чао-Дянь-чжань» ⁴.

В 1911 г. появились в переводе Малеина «Путешествие в Восточные страны» Рубрука и «История Монголов» Плано Карпини. В 1914 г. А. И. Иванов подготовил к изданию ценную подборку китайских источни­ков «Походы монголов на Россию по официальной китайской истории Юань-ши» ⁵. Однако восточные источники, опубликованные в это время, не были использованы буржуазной историографией; даже ссылок на цен­нейший сборник арабских материалов В. Тизенгаузена, изданный в 1882 г., почти нет в работах русских буржуазных историков периода империа­лизма.

В целом для русской буржуазной историографии периода империа-

¹ Н. Рожков. Татарское иго. «Энциклопедия Гранат», т. 41, ч. VII. стр 84, 85, 87.

² См.: Д. И. Троицкий. Русь в монгольский период. СПб., 1909. ³М. Дьяконов. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. СПб., 1908, стр. 196—199.

⁴ Записки ВО русского арх. об-ва. СПб., 1907, т. XVII, в. 4.

⁵ Записки Вост. разряда военно-истор. об-ва. СПб., т. III, 1914.

лизма характерно отсутствие новых идей в освещении истории монголь­ского завоевания, возвращение к теории «решающего влияния» татарско­го ига на формирование русской государственности, преуменьшение раз­рушительных последствий татарских погромов. В ряде работ историков этого периода оценка монголо-татарского нашествия на Русь и его послед­ствий вообще отсутствует (Д. И. Троицкий, М. Дьяконов) или представ­ляет собой эклектическое объединение взглядов предшествующих иссле­дователей (Д. И. Багалей, С. К. Шамбинаго).

Подводя итоги развития русской дореволюционной историографии монгольского нашествия, можно отметить, что русские дореволюционные историки накопили значительный фактический материал о завоевании монголо-татарами русских княжеств, сделали ряд ценных наблюдений и интересных выводов по частным вопросам темы и источниковедческому анализу документов. В русской буржуазной историографии периода империализма наблюдается отход от многих правильных положений, выра­ботанных историографией середины XIX в. (особенно в трудах революци­онных демократов), тенденция к преуменьшению разрушительных послед­ствий татарских погромов и стремление отыскать «положительное влия­ние» завоевателей на русскую историю (в вопросе о складывании единого русского государства). Источниковедческая база русской дореволюцион­ной историографии монгольского нашествия была недостаточной; мало ис­пользовались восточные источники, почти не привлекался к исследованию археологический материал. Можно вполне согласиться с оценкой состоя­ния историографии нашествия, сделанной в 1913 г. К. А. Стратонитским: «Ни в одной книге, ни в одной статье, где рассматривается та или другая сторона нашей жизни хотя сколько-нибудь с исторической точки зрения, не обходится без упоминаний о татарах, татарщине, татарских обычаях... А между тем, едва ли можно указать на какой-либо другой во­прос в русской истории, который был бы так мало разработан, как вопрос о татарах» '.

II

Система взглядов на монголо-татарское завоевание и его роль в исто­рии Руси, разработанная русской буржуазной историографией периода империализма, легла в основу работ по этой теме белоэмигрантской исто­рической «школы» евразийцев. Работы историков этой «школы» интерес­но рассмотреть подробнее, так как многие их теории до сих пор повторя­ются зарубежными буржуазными авторами.

«Евразийство» было одним из наиболее влиятельных литературно-фи-

¹ К. А. Стратонитский. Монгольское управление покоренными Китаем и Арменией. М., 1913, стр. 3.


лософских течений русской белой эмиграции 20-х — начала 30-х годов. Книги «Евразийского книгоиздательства» выходили в Харбине, Берлине, Белграде, Праге, Париже. В Берлине в 1923—1927 гг. издавался периоди­ческий орган евразийцев — «Евразийский временник», а в Париже — журнал «Евразийская хроника». В ряде европейских городов (Париж, Прага и др.) постоянно функционировали «евразийские» клубы и се­минары.

Евразийское движение зародилось в начале 20-х годов, в обстановке глубокого кризиса русской белоэмиграции. Полным провалом закончились попытки силой свергнуть Советскую власть; Советское государство не только выстояло, но и начало успешную работу по восстановлению разру­шенного мировой войной и иностранной интервенцией народного хозяй­ства. В самой Западной Европе под давлением трудящихся масс все гром­че раздавались голоса за признание Советской России, за установление с ней нормальных дипломатических и торговых отношений. В обстановке послевоенного кризиса и ожесточенных классовых боев европейского про­летариата собрались международные конференции в Генуе и Гааге, на ко­торых советская делегация заявила о твердой решимости Советской вла­сти проводить свою, независимую от капиталистов Запада политику, об отказе от уступок капиталистам в принципиальных вопросах. Все это со­здавало в рядах белой эмиграции атмосферу безнадежности и подавлен­ности.

С другой стороны, в связи с обострением классовой борьбы в Западной Европе в среде белоэмигрантов произошло «крушение европейских идеа­лов»: контрреволюционная белоэмиграция уже не надеялась на активную военную помощь в борьбе с Советской Россией со стороны капиталистиче­ских государств Западной Европы, охваченных пожаром классовой борьбы.

В этих условиях идеологи контрреволюционной белоэмиграции иска­ли какую-то «третью силу», которая могла бы победить крепнувшую Со­ветскую власть. Поиски новых средств борьбы с Советской Россией при­вели к возникновению «сменовеховства» — течения преимущественно бе­лоэмигрантской интеллигенции, которая с началом нэпа надеялась на «мирное перерождение» Советской власти и реставрацию капиталистиче­ских отношений, и «евразийства», идейная близость которых несомненна.

Выход из идейного тупика, в который зашла контрреволюционная белоэмиграция, «евразийцы» видели в теории «смены культур». Эта «смена культур», по мнению «евразийцев», должна была произойти в результате развития человеческого духа совершенно независимо от каких-либо мате­риальных предпосылок. По утверждениям «евразийцев», «большевистская идеология», являясь разновидностью на русской почве гибнущей «запад­ной культуры», тоже якобы переживала «глубокий кризис», а на смену ей шла «с востока» «евразийская культура», отличавшаяся «патриархально­стью», «религиозным обоснованием» и в корне противоположная социализ-

му. Согласно теории «евразийцев», в результате простой «смены культур» Советская власть в России должна была исчезнуть, а на ее месте возник­нуть «евразийское государство», представляющее собой своеобразную фор­му реставрации капиталистических отношений.

Эта теория имела целью дать какую-то историческую перспективу контрреволюционной белоэмиграции, идейно поддержать неразоружив­шихся врагов Советской власти.

Свою надуманную, глубоко идеалистическую «теорию», евразийцы ста­рались обосновать историческим материалом. «Евразийским книгоизда­тельством» было выпущено в 20-х годах много книг и статей по истории (книги И. Р. ', Э. Хара-Давана, В. Иванова, П. И. Савицкого, Н. С. Тру­бецкого, статьи Я. Садовского, Б. Ширяева, С. Пушкарева и др.). Особое внимание «евразийских историков» привлекала история монголов, кото­рым они приписывали решающую роль в формировании «евразийской культуры и государственности».

Взгляды «исторической школы евразийцев» сложились под влиянием русской дворянско-буржуазной историографии, особенно «славянофильст­ва» и «колонизационной теории» В. О. Ключевского. Однако если русские буржуазные историки начала XX в. обогащали науку привлечением бога­того фактического материала, то источниковедческая база «евразийских историков» была крайне скудной. По существу, «евразийцы» почти не при­влекали для своих «исследований» источники и пользовались для иллю­страции исторических схем данными, которые содержались в работах исто­риков прошлого. В книге евразийца Э. Хара-Давана, например, прямо говорилось, что сочинение написано «по историческим данным профессо­ров Ключевского и Платонова» ².

Особенно большой шаг назад сделали «евразийцы» в методологичес­ком отношении: евразийская «школа» отказалась даже от элементов эко­номического материализма, содержавшихся в работах лучших представи­телей русской буржуазной историографии. Преследуя глубоко реакцион­ные цели, прозябая в обстановке идейного разложения и обреченности контрреволюционной эмиграции, «евразийцы» скатились к мистике и иде­ализму.

Очень сильное влияние на складывание взглядов «евразийцев» оказа­ла книга реакционного немецкого философа-идеалиста Освальда Шпенглера «Закат Европы», появившаяся вскоре после первой мировой войны. Шпенглерианское предсказание неизбежной гибели «европейской цивили­зации», его теория «смены культур», релятивизм и философский идеализм лежали в основе исторических взглядов «евразийской школы».

¹ Есть основания считать, чго под инициалами «И. Р.» писал Н. С. Трубецкой.

² Э. Хара-Даван. Чингиз-хан как полководец и его наследие. Белград. 1929, стр. 201.


«Евразийцы» отрицали существование объективных законов развития общества. С. Пушкарев утверждал в своих статьях, что «общезначимых законов исторического развития не существует, ибо история имеет дело с явлениями индивидуально-неповторимыми и качественно-своеобразны­ми». Фактором, определявшим развитие исторического процесса, «евра­зийцы» считали духовное развитие в различных его проявлениях. По ут­верждению Я. Садовского, «главным двигателем в жизни человечества яв­ляется этическая область»². В связи с этим «евразийцы» придавали религии непомерно большое значение в истории. «Религия есть совесть народа», она «должна дать русскому народу целостную методику жизни», «церковь должна воздействовать на хозяйственную жизнь страны» ³, Мос­ковское государство «представляет из себя пример государства, базиру­ющегося на религиозности, вросшей в быт», причем сама мысль об обра­зовании государства «родилась под влиянием и действием объединяющей народ религиозности» ⁴, — такими высказываниями буквально пестря,т сочинения «евразийцев».

Один из теоретиков «евразийского» движения Я. Садовский так фор­мулировал идейно-политические цели «евразийства»: «противопоставле­ние духовной культуры материализму, утверждение религии основой культуры, отстаивание интересов личности против гнета коллектива, на­ции против нивелировки интернационала» ⁵.

«Евразийская историческая школа» полностью игнорировала не толь­ко классовую борьбу, но и само существование классов. Анонимный автор книги «Наследие Чингиз-хана» утверждал, что в своей политике и госу­дарственном строительстве Чингиз-хан опирался не на класс, не на нацио­нальность, а на «определенный психологический тип людей», которые «честь и высшие принципы» ставили выше страха и жажды благополучия и являлись в силу этого носителями «большой и положительной идеи»⁶.

Об «едином туранском психологическом типе», не связанном никакой классовой или национальной принадлежностью, писал и другой евразий­ский историк, князь Н. С. Трубецкой⁷.

В соответствии с идеалистическим осмыслением общественной жизни «евразийцы» создали свою собственную схему русского исторического про­цесса. Полнее всего она была изложена в «Наследии Чингиз-хана», издан­ном в 1925 г. в Берлине «Евразийским книгоиздательством». Необходимо отметить, что изложенная в этой книге концепция являлась в значитель-

¹ «Евразийский временник», т. 5. Берлин, 1927, стр. 121.

² «Евразийский временник», т. 4. Берлин, 1925, стр. 399.

³ Т а м же, стр. 380—381 и т. д.

⁴ «Евразийская хроника», в. 8. Париж, 1927, стр. 7, 8.

⁵ «Евразийский временник», т. 4. Берлин, 1925, стр. 393.

⁶ И. Р. Наследие Чингиз-хана... Берлин, 1925, стр. 14, 15.

⁷ См.: «Евразийский временник», т. 4. Берлин, 1925, стр. 353.


ной мере общей для историков «евразийской школы» и с появлением но­вых сочинений ее представителей только дополнялась и уточнялась.

Автор (под инициалами И. Р.) «Наследия Чингиз-хана» игнорировал первый период русской истории, историю Киевской Руси. По его мнению, «не только из Киевской Руси не возникла современная Россия, но это бы­ло даже и исторически невозможно», так как Киевская Русь являлась «группой княжеств, управлявшихся варяжскими князьями», и была «не­жизнеспособна» '. Смысл русской истории, заявлял автор «Наследия Чингиз-хана», нужно искать в другом направлении — на Востоке: «...вся тер­ритория современного СССР некогда составляла часть монгольской импе­рии, основанной великим Чингиз-ханом», и «в исторической перспективе то современное государство, которое можно назвать и Россией, и СССР, есть часть великой монгольской монархии, основанной Чингиз-ханом»².

Это произошло потому, продолжал И. Р., что территория России пред­ставляет из себя «систему степей» от Тихого океана до устья Дуная и в географическом отношении отличается «и от собственно Европы, и от соб­ственно Азии», являясь «особым материком, особой частью света, кото­рую в отличие от Европы и Азии можно назвать Евразией». Эта «особая часть света» — Евразия в целом, через существование «переходных ти­пов», не только «представляет из себя географически и антропологически единое целое, но ее можно рассматривать даже как «до известной степени самодовлеющую хозяйственную область». В силу такого единства — геог­рафического, антропологического и хозяйственного — «государственное объединение Евразии было с самого начала исторической необходимо­стью» ³, и народ, взявший на себя эту задачу, делал исторически прогрес­сивное и необходимое дело.

Таким народом, по мнению автора, не могли быть русские, болгары или хазары, ибо «народ, овладевший той или иной речной системой, ока­зывался хозяином одной определенной части Евразии». Только «система степей», протянувшихся по всей Евразии, связывала ее в единое целое, и «народ, овладевший системой степей, оказывался господином всей Евра­зии». Таким народом были монголы.

С этих исходных позиций автор «Наследия Чингиз-хана» и оценивал роль и значение монголо-татарских завоеваний в истории «Евразии»: «Чингиз-хану удалось выполнить историческую задачу, поставленную са­мой природой Евразии, задачу государственного объединения всей этой части света»; «завоевывая Евразию и государственно ее объединяя, Чин­гиз-хан совершал дело исторически необходимое и осуществлял вполне реальную, самой природой поставленную историческую задачу» ⁴. В пред-