Тезисы докладов алексеев Андрей Николаевич
| Вид материала | Тезисы |
- Алексеев Михаил Николаевич; Рис. О. Гроссе. Москва : Дет лит., 1975. 64с ил. (Слава, 1100.71kb.
- Тезисы докладов, 3726.96kb.
- Тезисы докладов, 4952.24kb.
- Тезисы докладов, 1225.64kb.
- Становление и развитие государственно-церковных отношений в России Кайгородцев Андрей, 100.38kb.
- Правила оформления тезисов докладов Тезисы докладов предоставляются в электронном виде, 22.59kb.
- «Симпозиум по ядерной химии высоких энергий», 1692.86kb.
- Требования к тезисам докладов, 16.83kb.
- Тезисы докладов научно-практической, 6653.64kb.
- Тезисы докладов 1 Межвузовская научно -практическая конференция студентов и молодых, 100.64kb.
ТЕЗИСЫ ДОКЛАДОВ
Алексеев Андрей Николаевич
Санкт-Петербург
Разномыслие как социологическое понятие и характеристика социума
(опыт теоретического рассмотрения)
1. Понятие РАЗНОМЫСЛИЕ, введенное в наш социологический дискурс Б. М. Фирсовым, заслуживает специальной разработки и, если можно так выразиться, научной прописки, кодификации. Для этого, в частности, необходимо его соотнесение с устоявшимися, общепринятыми элементами категориального аппарата социологической науки (такими, как социальная группа, социальная идентификация, солидарность, социальный контроль, социальная норма, ценность…). Обыденному представлению о разномыслии, как «несогласии во мнениях, несходстве убеждений» (см. большинство толковых словарей), а также выражению, довольно распространенному в теологической и религиоведческой литературе, уместно не противопоставить, но поставить в соответствие определенное социологическое понятие.
2. Правомерно трактовать разномыслие как ментальный плюрализм, или разнообразие ментальностей в рамках социума или социальной группы. Это именно неоднородность общественного или группового сознания, в отличие от его однородности (чему в обиходном языке соответствует единомыслие).
Разномыслие – естественное состояние и стихийный процесс, результат органичной суверенности личностей, некая антитеза не только единомыслию, но и «безмыслию» (то и другое выступают в известном смысле синонимами). Разнообразие ментальностей – характерная черта гражданского, здорового, развивающегося, общества, в отличие от общества тоталитарного, больного и в конечном счете стагнирующего. Но даже и тоталитарный режим, при всех используемых им технологиях «промывки мозгов» и репрессивных механизмах, не способен искоренить разномыслие в обществе (пример – социологически исследовавшееся Б. Фирсовым, под этим углом зрения, советское общество 1940-1960-х гг.).
3. Следует подчеркнуть, что разномыслие есть черта, модус именно социума или группы, но не личности, не индивида. Личность интериоризует или продуцирует «разные» мысли, но отождествлять это с разномыслием социума никак нельзя. Разномыслие есть разнообразие именно ментальностей, но не «мыслей», в обиходном смысле слова. Здесь полисемия слов обыденного языка ставит ловушку научному сознанию.
4. Стоит, впрочем, иметь в виду, что и в сознании отдельно взятой личности могут сталкиваться и переплетаться разные ценностно-нормативные системы, ее сознание может быть конгломератным, калейдоскопичным, внутренне противоречивым (в том числе и под влиянием разномыслия общества). В определенных общественных условиях возникают феномены типа двоемыслия (вот это уже характеристика личности!), «ситуационной морали» и прочие ментальные аномалии, которые, в частности, в тоталитарном обществе становятся нормой.
«Разномыслящая» личность предстает в социальном смысле явлением крайне уродливым (некий аналог известных психически заболеваний). Такая личность заслуживает «лечения» в смысле развития в ней способности к самостоятельному мышлению (являющемуся естественной опорой социального разномыслия).
Сказанное, разумеется, не относится к духовному развитию, ментальной эволюции личности, при которой могут произойти и реально случаются также и разнообразно обусловленные и мотивированные «перевороты» в индивидуальном сознании.
5. До сих пор речь шла о разномыслии как некоем состоянии общественного или группового сознания, разномыслие - в статике, что можно определить также как синхронический подход, соответственно, аспект разномыслия. Между тем, разномыслие есть также процесс, изменяющаяся структура социального сознания, где на смену одной конфигурации ментальностей приходит другая, а маргинальная в одних общественных условиях может стать приоритетной в других, и наоборот. Здесь уместно говорить о диахроническом подходе к разномыслию.
6. Исследование разномыслия может быть как качественным, интерпретативным, антропоцентричным. Но оно же может быть и количественным, аналитическим, социоцентричным. В сущности, столь широко распространенные опросы общественного мнения могут быть реинтерпретированы как исследования плюрализма ментальностей.
7. И последнее, ценностно отнюдь не нейтральное замечание. Мера неоднородности общественного сознания может трактоваться не только как информационная характеристика (негэнтропия), но и как показатель цивилизованности. Сосуществование и взаимодействие разных «образов мыслей», при их взаимной толерантности, является необходимым признаком духовно богатого, солидарного и свободного общества.
Блюм Арлен Викторович
Санкт-Петербургский государственный университет
культуры и искусств
Настроения ленинградцев перед началом Второй мировой войны
(август-сентябрь 1939 г.)
(По донесениям осведомителей НКВД)
1. Источники доклада – два «Спецсообщения» Управления Государственной безопасности по Ленинградской области, находившегося тогда в структуре НКВД:
1).»Об откликах на заключение советско-германского договора о ненападении»»); 2)«Об откликах населения города Ленинграда и Ленинградской области в связи с выступлением главы Советского Правительства Молотова и переходом Красной Армией польской границы».
«Спецсводки» и «спецсообщения» составлялись на основе перлюстрации почтовой корреспонденции и донесений «н/источников» («наших источников») – штатных осведомителей госбезопасности и добровольцев-стукачей. Адресованы они в Смольный на имена Жданова и Щербакова, хранятся в делах так называемого «Особого сектора» Ленинградского обкома ВКП(б) (Центральный архив историко-политических документов, бывший Партийный архив Ленинградской обл.). .
2. Пакт 23 августа 1939 года, вошедший в историю как «пакт Молотова-Риббентропа», и заключенный в сентябре «Договор о дружбе и границе между СССР и Германией» породили «смешанные» чувства у советских людей, у многих же - настоящий шок: вчерашние заклятые враги превратились в лучших друзей. Приводя «положительные» отклики ленинградцев, начальник управления НКВД главное внимание уделяет «враждебным» оценкам и высказываниям.
3. Диапазон их очень велик – от успокаивающих (самих себя, прежде всего) заявлений до полного неприятия. Встречаются, к сожалению, и мнения, перекликающиеся с чуть ли не черносотенными или, по крайней мере, евразийско-сменовеховскими точками зрения на события августа-сентября 1939 года. Однако, к чести подавляющей части ленинградской интеллигенции, они крайне редки.
4. Приблизительно таковы же, судя по «спецсообщению», настроения ленинградцев в связи с разделом Польши и началом Второй мировой войны. Многие ученые, артисты, музыканты и другие деятели культуры крайне негативно откликнулось на эти события. Некоторые из них сразу же поняли их смысл и дальнейшие последствия, а также проницательно уловили внутреннюю схожесть и даже сродство двух режимов – фашистского и коммунистического. Сотрудников НКВД интересовали и настроения «рядовых» граждан, которые неосмотрительно позволяли себе неодобрительные высказывания в очередях и даже в бане, где, оказывается, тоже были свои стукачи.
5. Насколько же эффективными оказались акции тайной полиции, агитпропа и цензурных органов, направленные на «перековку» сознания советских людей? Добились ли они своей цели, переориентировав его столь резким и решительным образом? На эти вопросы следует все-таки ответить скорее отрицательно: впервые карательная и пропагандистская машина дала сбой. Во-первых, слишком уж неожиданным, даже для привыкшего ко всему советского человека, был агитпроповский курбет, совершенный буквально в течение одних суток. Во-вторых, эти акции носили кратковременный и непоследовательный характер. Сознание многих советских людей, травмированное событиями эпохи Большого террора, когда вчерашние вожди и герои оказывались «врагами народа», в данном случае все-таки выдержало испытание: слишком уж велик был перепад между уровнем яростной антифашистской пропаганды (особенно в период испанских событий) и сменившей его парадигмы осенью 1939-го.
Барбой Юрий Михайлович
Академия театрального искусства, Санкт-Петербург
1968 – 1974. Ленинград. Театр
«Младшие шестидесятники» 1953 -1956 – 1968: война в обрывках сознания, реализация в эпоху застоя. Быстрое движение «назад» - к Ленину с человеческим лицом, к раннему Марксу и дальше в разные стороны. В русском искусстве: к 1920-м и дальше к «Серебряному веку».
Самоидентификация преимущественно политическая: они и мы, и в жизни и в искусстве. У не-наших, и в театре, - нет никаких идей. Среди них, даже среди гонителей, все меньше энтузиастов. Искусство им тоже не нужно, даже для пропаганды. Мы просто заполняем некую рубрику.
Мы не в подполье, но мы «против». Уходящие в чистое искусство, значит, тоже наши, потому что тоже «против», но их жаль: они контуженные.
Запад за занавесом, таким же железным, как строй. Западного театра почти нет. Зато есть много сам- и тамиздата. Это практически безопасно.
Общение с «ними»: «рамочное соглашение» о количестве допустимых вольностей. В Москве легче - там начальство крупней и либеральней. Среди наших есть открывающие ногой двери их кабинетов, свою внутритеатральную власть они ценят и используют. Их руками нас могут избить, по их совету снять и не дать работать. Есть, впрочем, признанные маргиналы, для тех отдельные правила - но тоже правила, и они это хорошо знают.
Участвовать в ритуалах нас почти не понуждают. Главный режиссер, например, вполне может быть беспартийным. Все это выглядит надоевшей игрой навсегда.
Диссиденты тоже присвоены нами, только они герои, а мы всего лишь порядочные. Но мы несомненно для себя порядочные: соблюдаем заповеди и делаем свое дело. Наше дело - сообщить интеллигенту в зале, что он не одинок. И что искусство тоже за него.
Репертуарные планы, как правило, не осуществляются: пьесы Б. Вахтина, Я. Гордина, И. Ефимова, Ф.Искандера, А. Хмелика, не политические, ставить не дают, а политических мы и сами в Смольный не носим. Классические пьесы разрешают, но спектакль могут закрыть. Люди продолжают думать как думали, а думали без всякого двоедушия. Но делать устают, отступают - как надеются, только до границы с гражданской подлостью.
Белякова Надежда Алексеевна
МГУ, исторический факультет, Москва
Религия как форма разномыслия в СССР?
В докладе предполагается рассмотреть обращение к религии в советском обществе в 1970-1980-е годы, реакцию государственной власти на это явление и поставить вопрос, насколько это обращение было формой разномыслия в различных слоях населения.
Изучение положения «институционализированных» верующих различных конфессий (священнослужителей, алтарников, проповедников, пресвитеров) в советском обществе и способы взаимодействия с ними государственных институций позволяет понять, насколько власть на практике пыталась включить в сферу своего влияния «чуждые советскому обществу элементы».
Анализ документов Совета по делам религий показывает наличие у государственных институций концепции в 1970-80-е годы по недопущению превращения религии и церкви в оппозиционную власти силу и сближения диссидентского движения с религиозным.
На практике у представителей разных конфессий сложились разные модели как участия в жизни советского общества, так и способов сопротивления государственной политике. Однако у значительной части верующих присутствовала твердая убежденность в собственной лояльности советской власти и недоверия к правозащитной деятельности как разновидности политики.
Воронков Виктор Михайлович
Центр независимых социологических исследований
Санкт-Петербург
25 февраля 1956 года – начало «разномыслия» в СССР
До указанной даты (она, конечно, метафорична) «разномыслия» как явления общественного в стране не было. До того его не существовало ни в публичном, ни – как правило - в приватном пространстве. С одной стороны, из-за страха: любое высказывание, не совпадающее с одобренными образцами, могло повлечь репрессии. С другой стороны, сформировались индоктринированные советские поколения, у которых «разномыслия» не было в принципе.
В середине 1950-х коммуникационное пространство в СССР принципиально видоизменяется. Появляется защищенная приватная сфера и особая часть публичного пространства – приватно-публичная сфера. «Разные мысли» уже можно выражать. Три причины этого:
1. Сам факт антисталинского доклада Хрущева на ХХ съезде КПСС 25 февраля 1956 года стал прецедентом для возможности критиковать власть и прямым сигналом к инициации такой критики.
2. Репрессии за выражение нелояльности в послесталинское время резко ослабли.
3. Появилось защищенное пространство для обсуждения «разных мыслей»: начавшееся массовое строительство жилья позволили горожанам переселиться из коммунальных квартир в отдельные.
Разномыслие не разрушало режим, а, напротив, способствовало его укреплению благодаря жесткой границе между официальной, публичной и публично-приватной сферой и молчаливой договоренности граждан с государством о «священности» этой границы.
Даниэль Александр Юльевич
Международный Мемориал, Москва
Диссиденты и творчество:
Художники-"авангардисты" на фоне "литературного инакомыслия"
1. Проблема дефиниций
Беглый обзор терминологии, используемой в литературе для описания феномена советского «инакомыслия». «Инакомыслящие» и «диссиденты»: как можно разумно соотнести эти понятия между собой? Термин «разномыслие» (Б.М.Фирсов) и пределы его применения.
2. Советский диссидент как «движение»
Несколько иллюстраций к тезису о некорректности часто употребляемого словосочетания «диссидентское движение».
3. Советский диссидент как «субкультура»
Постановка вопроса о возможности или невозможности говорить о «субкультуре диссидентства». «Принцип неопределенности» в культурологии диссидентства.
4. Советский диссидент как поведенческая модель
Предложение рассматривать диссидентскую активность как деятельность, моделирующую «альтернативный» универсум.
5. Диссидентские коннотации в советской культуре и культурный контекст советского диссидентства
Краткий обзор становления «классического» диссидентства протестного типа внутри традиционного инакомыслия. Культурный процесс как базовый исторический контекст этого становления. Символический характер диссидентской активности.
6. Причины «литературоцентричности» советской культуры
Идеальная модель советской цивилизации: концепт «советской действительности» как базовый текст, идеология как интерпретация «базового текста», культура как механизм, интерпретирующий интерпретации. Художественная природа данной модели.
7. Почему первыми диссидентами стали художники?
Интерпретация и образ: специфика запретов и предписаний для невербальных видов искусства. «Лианозово» как универсальная поведенческая модель. Что на самом деле произошло в Манеже в декабре 1962?
8. «Авангардисты»: жизнь с дипломом на диссидентство
Специфические проблемы социализации творчества для художников, и как они эти проблемы решали. Неизбежность «бульдозерной выставки».
9. Потерпевшие победу: после бульдозерной выставки. (Вместо заключения)
Социокультурные последствия легализации художественного андерграунда. Исчерпанность диссидентской модели поведения. Массовый исход художественного авангарда: «парадоксальная реакция» или опережение?
Димке Дарья Владимировна
Европейский университет в Санкт-Петербурге
Разномыслие в воспитательной системе СССР 1960-х годов
Публичная сфера функционировала в Советском Союзе по единым и жестким правилам;. В частности, правила поведения в ней были хорошо известны любому советскому гражданину и, как правило, соблюдались. Как вести себя на комсомольском собрании, заседании кафедры или товарищеском суде было известно каждому.
Разномыслие в СССР развивалось, главным образом, в приватной сфере: кухонные посиделки, споры с друзьями, послевоенные шалманы. Я бы хотела остановиться на том разномыслии, которое проявлялось в публичной сфере. Этот вид разномыслия был не «разговорным» (приватным, кухонным), а практическим, то есть разномыслие проявлялось не на уровне дискурса, а на уровне практик. Видом такого практического разномыслия было разномыслие педагогическое.
Такое разномыслие появилось в возникших в начале шестидесятых подростковых внешкольных клубах и отрядах. Для того, чтобы разномыслие такого типа могло возникнуть, должны была появиться структурная возможность. Она возникла в конце пятидесятых годов благодаря реализации двух новых законов. Во-первых, закона о связи школы с жизнью 1958 года, который обеспечил приход на должности вожатых молодых рабочих. Во-вторых, закона 1961 года о тунеядстве, следствием которого стало привлечение к воспитательному процессу «общественности».
Эти законы были призваны решать очень широкий спектр проблем. Результатом же их появления стало активное включение непрофессиональных педагогов (молодых рабочих, «общественности») в воспитательный процесс. Это означало, что создававшиеся вокруг конкретных инициативных взрослых детские компании, клубы и т.д. получили масштабную моральную и материальную поддержку.
Важно было то, что руководителям этих объединений также как и шефам, ни комсомольские работники, ни школьные учителя не указывали, как нужно работать с детьми и чем с ними заниматься. Райкомам комсомола нужно было, чтобы такие объединения существовали как таковые, поскольку им было необходимо чем-то отчитываться за свою деятельность, связанную с новыми законами. Собственно же деятельность этих объединений их не особо интересовала.
Закон об образовании 1958 года был «свернут» в 1964, а в 1965 году поправки к закону РСФСР свели на нет и закон о тунеядстве. Казалось, что оба эти закона не оставили каких-либо значимых следов в советской повседневности.
Однако в области досуга советских детей и подростков именно благодаря реализации этих законов все же произошли некоторые изменения. Они не вытекали напрямую из этих законов, поэтому не были попросту «отменены». Эти изменения касались расширения области допустимого и возможного. Теперь допустимым, а, следовательно, и возможным стало создание «своего» летнего трудового лагеря и/или «своего» детского отряда или клуба. Причем для практически любого заинтересованного в этом советского гражданина.
Именно эти клубы стали, начиная со второй половины 1960-х очагами распространения иных (несвойственных пионерской детской культуре) моделей жизни и, что гораздо важнее, моделей критического восприятия советской действительности.
Дубин Борис Владимирович
Левада-Центр, Москва
Социология Юрия Левады
0. Сообщение рассматривает теоретические поиски Ю.А.Левады в контексте социально-исторических обстоятельств работы ученого на разных этапах жизни советского и постсоветского общества.
1. Специфический характер проблем, характерных для данного общества, и личная заинтересованность (персональная вовлеченность) в них: основное - проблемы репродукции социальной системы, потенций и механизмов социального изменения.
2. Открытая и скрытая – по обстоятельствам времени – полемичность теоретических концепций Левады. Его мысленные оппоненты: марксизм, экономизм, структурализм, бихевиоризм, символический интеракционизм, отечественная этнография в ее представлениях о культуре.
3. Проблемы (планы) теоретической проработки Левады как дефициты тогдашней социологической теории, в том числе – отечественной (особенность - внимание к сложным формам и, с другой стороны, к вырожденным «простым» случаям):
- понятие культуры, символические структуры (планы) действия
- специфический (предельный) тип социального действия – игра
- специфически упрощенный характер общества – мобилизационное общество
- специфический социальный процесс – аваланш
- специфический антропологический тип – советский человек
4. Этапы теоретической работы Левады: проблемы социальной организации общества (первая половина и середина 1970-х), структура социального действия, значения культуры, феномен игры (вторая половина 1970-х – начало 1980-х), процессы социального изменения (вторая половина 1980-х), советское общество и советский человек (с 1989 по 2006).
5. Примеры теоретической работы: урбанизация и социальная организация общества. Пространственно-временные координаты действия, формы их записи (типы культуры). Феномен сверхцентрализации и провинциализма в России.
6. Планы и функции культуры в структуре социального действия. Понятия символа и символического перехода.
7. Форма и значения игры как предельного типа социального действия без внешних ориентиров и воздействий. Театр, спорт, церемониал. Церемониальный характер позднесоветского и современного российского общества.
8. Понятие социального перелома: перелом как структура, а не хаос (лидерство и типы лидеров, формирование аппарата, формы и масштабы поддержки и доверия, феномен «болота»). Аваланш как специфический тип действия «всех разом», как бы отменяющего дифференциацию и институционализацию. Рутинизация перелома: значение мобилизации (институционализации чрезвычайных состояний) в истории российского, советского и постсоветского общества.
9. Мобилизационное общество и адаптивный человек: управление извне, дефицит инициативы, инновации, самостоятельности и соревновательности, ответственности и солидарности. Двоемыслие как механизм адаптации к внешнему давлению и, вместе с тем, консервации сложившегося порядка, торможения перемен.
Журавлев Олег Михайлович
Государственный университет гуманитарных наук
Москва