Geum.ru

Мосты на войне и дорога – главное в развитии успеха Русс Семен

Вид материалаДокументы

Содержание


Служили два товарища
Сошелся номер
Случай дан в интерпретации Русса.
Снимите шляпу
Подобный материал:



Мосты на войне и дорога – главное в развитии успеха - Русс Семен



Бывший взводный, младший лейтенант-железнодорожник, ныне полковник милиции в отставке Семён Русс давно на пенсии. В милиции его знают как острослова, весельчака. Он действительно незаурядный человек. Его интересы – искусство, юриспруденция, политика, непопулярная нынче общественная работа. Отец троих детей. По-прежнему любит свою жену Эсфирь. Дед и прадед. Как-то много лет назад с помощью всесоюзного розыска нашел почти всех своих одноклассников, даже «замаскированных» другими фамилиями, разбросанных по необъятной нашей родине. Встречались и не раз, активно переписываются. Всякий раз благодарят: «Спасибо тебе, Сеня, за то, что собрал»! Ездил в Ленинград к однополчанам. Среди милых его сердцу друзей – именитые ученые, военачальники, руководители производства, педагоги и люди искусства.


Семен Сергеевич вспоминает:


- 17 апреля я получил вызов из Ленинградского училища железнодорожных войск имени М.В.Фрунзе. Меня отпустили без сдачи выпускных экзаменов. Школа у нас была очень хорошая. Класс, учителя, директор – замечательные. Экзамены я не сдавал. Учился хорошо. Вывели оценки по четвертям. И отпустили без разговоров. Как человека задерживать, если его вызывают в Ленинград!

А я написал заявление и через военкомат послал с просьбой принять. Тогда все мальчишки мечтали стать офицерами. Картина была совершенно противоположной сегодняшней. Защита Родины – честь. И ее нужно было удостоиться. Конечно, большинство стремилось в летчики, моряки, танкисты. А я почему-то хотел стать путейцем и работать военным комендантом.

Прибыл 15 июня. На все факультеты набор уже закончили. Мне предложили – на мостовое отделение. Там был недобор. Преподаватели успокаивали: «Учись. Общая подготовка одна. Получишь образование. А как устроишься, как в жизни сложится, - дело другое, никто не знает». И я решил поступать.

Перед сдачей экзаменов отпустили ненадолго. Сказали: «Явиться в училище 21 или 23 июня. На выбор». Я выбрал 23: хотелось посмотреть Ленинград. И вот 22 какая-то в городе странная картина: народ собирается кучками возле репродукторов, что-то по радио говорят. Дошло: «Война!» Бегом в училище! Ну что, мол, не до экзаменов, наверное? Домой надо ехать. Да нет, говорят, вы ж без пяти минут курсанты. Отправили в лагеря, под Лугу. Второй и третий курс уже были там и рыли окопы. Отчетливо слышалась канонада фронта. Включились в работу и мы: натягивали колючую проволоку - пары рукавиц на день не хватало. Вскоре пошли бомбить Ленинград самолеты. Били зенитки. Первый «привет с того света» плюхнулся почти перед носом - здоровенный осколок от снаряда.

Позже мы стали определять свои и чужие самолеты по звуку. А в первый раз выбежали из леса, думали, наши летят, а над головой - крылья со свастикой! Летчик заметил, дал по нам очередь, другую! Мы - врассыпную! Никто не пострадал. Но немцы нас засекли и могли расколошматить за милую душу. Лагерь мы сняли и сделали марш-бросок километров на десять, чтоб не испытывать судьбу. Но это была не сказка и даже не присказка.

Первый раз нас накрыло по-настоящему при наведении моста… Во всю шла война. Мы учились. Осваивали железнодорожную премудрость, саперное дело, тактику, стрелковое оружие, огневую, строевую подготовку. Естественно, курс по всем статьям укороченный. Трехгодичную программу прошли за семь месяцев. Экзамены сдали все. Даже те, кто на двойки. Железной дорогой вернулись в Ленинград. Приняли присягу. Ходили патрулировать город… Когда в декабре началось наступление наших войск под Москвой, немцы взорвали стратегический мост. И нас командование бросило туда «на практику». Ремонтировали под бомбежкой. Немец долбил, но, на счастье, не эффективно. Речка была вся вывернута наизнанку. Взрывы – столбы воды со льдом и грязью! А в мост не попадали. Мы под него прятаться бегали, дураки. Немец ведь по нему и лупил. Были раненые. Командование фронта требовало восстановить объект в кратчайшие сроки, чтоб обеспечить наступление. Работали сутками. И это еще была не сказка.

17 апреля 1942 года в звании младшего лейтенанта я был направлен на Западный фронт, в 76 батальон 1-й железнодорожной бригады. 30 апреля, на станции «Сухиничи», где находился штаб, представился командиру. Комбат назначил меня взводным и внес коррективы в мой внешний вид: вместо обмоток, которые составляли, казалось бы, неотъемлемую часть моего обмундирования, приказал выдать сапоги. Взвод был большой, человек пятьдесят…

Ждали наступления немцев. Комбат поставил задачу: выдвинуться километров на сорок от расположения штаба, занять оборону и при необходимости обеспечить прикрытие для отхода основных сил… Взяли под контроль участок железнодорожной насыпи, склады с толом. Назначил я группы подрывников, провел тренировки. Взрывчатка доставлялась в вагонетках к двум мостам, которые, чтоб исключить возможность преследования, нужно было взорвать. Разведчики мне доложили, что немцы уже неподалеку в селе. Но наступление, на счастье, не состоялось. Видимо, побоялись железнодорожников.

… Чего только не летело на наши головы! Кроме бомб, любил попугать немец пустыми бочками. Они летят с душераздирающим ревом! Своего рода психологическая бомбежка. С непривычки, конечно, жутко. Многое уж забылось, - размышляет Семен Сергеевич и рисует на тетрадном листке опорный пункт батальона, позицию взвода, направление вероятного удара противника, обозначает склады с железнодорожными ветками и т.д., будто оттуда только вчера. – Мой боевой путь, - продолжает он, - Ленинград – Смоленск - Минск – Вильнюс – Каунас – Кёнигсберг. Но не в составе 76 батальона. В нем воевал я сравнительно недолго. А в составе 65-го, под командованием замечательного человека, ленинградца, подполковника Диодора Кайдана… Полное представление звучало так: командир взвода 2-й путевой роты 65-го отдельного восстановительного железнодорожного батальона 26 Кёнигсбергской ордена Александра Невского отдельной железнодорожной бригады 3-го Белорусского фронта. … Взвод, главным образом, решал тактическую задачу – в кратчайшие сроки восстанавливал дорогу, по которой шли эшелоны с боеприпасами, продовольствием, техникой, людьми. Дорога – артерия жизни. Танки часто бросали в бой прямо с платформы.

Случалось инженерной мысли работать не только на созидание, на разрушение тоже: минировали пути, взрывали. Хитрости минирования помню. Некоторые мины ставятся так, что невозможно разминировать, только взрывать…

Немец, бывало, раскурочит пути на десятки километров. Кажется, годы требуются на восстановление. Здоровенным крюком, намертво прикрепленным к поезду, шпалы выдирал и разбрасывал, как спички! А путейцы собирали. Под бомбежкой, под обстрелом.

Все были вооружены пистолетом-пулеметом Шпагина, магазин у него не рожком, как у автомата Калашникова, а диском. Хорошее оружие. Случалось, что лопату - в сторону, ППШ - в руки и вперед.


В августе сорок четвертого работали на восстановлении. Дело было в Литве. Несколько ребят попросили разрешения набрать картошки на перепаханном артиллерией поле. «Свежая. Хочется». Разрешил. Набрали, варят. А я пошел вперед по насыпи определиться, что делать дальше. Отошел на почтительное расстояние. И помню, - пламя, мощный удар!… Как только мозги не вышибло! Подорвался на мине. Но ни одним осколком не задело! Шарахнуло взрывной волной! Тем и отделался. Доставили меня ребята в санчасть. Пришел в себя – вернулся к ним. Но голова и тело болели страшно. Соображали взводом, как же уцелел? Наверное, оказался в мертвой зоне: шаг назад – разорвало бы в клочья, шаг вперед – то же самое. А так весь металл над головой прошел. Если бы двигались группой, от группы ничего б не осталось… Случилось мне в связи с выходом на пенсию справки собирать. Хоть убей, не помню, где меня контузило! Послал письмо комбату. Он присылает ответ, заверенный нотариусом: «… Вас контузило на участке Литовской железной дороги Каунас – Перляве». – Аккуратнейший человек, он записывал все, что происходило в нашу военную бытность.

Да, война беспощадна. Не заладились у меня отношения с ротным. Невзлюбил он меня. Бывает между людьми неприязнь. И я от него, конечно, был не в восторге. Мало того, что дурной, так еще выслужиться любил за чужой счет. Это его и сгубило. Вызвал однажды. – Давай, - говорит, - шпалы крепи через одну. Быстрее будет. – Я отказался. Он стоит на своем. Я ни в какую. – Отказываешься?! В условиях военного времени! Под трибунал пойдешь!… - Я в опале. Поручил другому. «Добился»: с рельсов сошел бронепоезд. Выяснили причину. Его – под трибунал и в штрафной батальон. По иронии судьбы, комбат приказал мне доставить ротного в новое место службы. Я снова в отказ: так, мол, и так, морально не могу. – Не можешь, - говорит, - вместе с ним загремишь! – Пришлось вести. Когда расставались, он попросил у меня прощения… Слухи потом дошли: погиб ротный.

Мясорубка при штурме Кёнигсберга не поддается описанию. Крепости и бастионы, фортификацию, пути сообщения фашистов наши артиллерия и авиация превратили в руины. А разгребать завалы кому? – нам. Грозившаяся стоять до последней капли крови группировка капитулировала. Склады набиты продовольствием! Пленные – огромные, здоровенные парни! Не только немцы. Там и финны, и румыны, и поляки были… Комбат вызывает меня, говорит: «Принимай двести пятьдесят человек!» Принял «батальон амбалов». Обыскали предварительно. Чего только нет! Финки, кортики, обыкновенные ножи. – в основном, холодное оружие. Да при желании, они из железнодорожного взвода рагу сделали б. Но расчищали завалы беспрекословно. Снова команда: еще двести пятьдесят. А у меня забота, как их содержать?! Кормить надо. Ребята где-то нашли повара, колбасника взяли. Еще пятьсот дают! Не могу, говорю, не могу!… Большой заботы я с пленными не знал: полностью были они на самообеспечении; сапожники, портные, врачи – были среди них все. Жизнь превращалась в мирную. Группа головорезов на песчаной косе (Куршская коса), на километры вдававшейся в залив, используя воду, как естественное препятствие, долго не сдавалась. И там продолжали терять людей. Проклятая коса…


Победа. Засуетились: на демобилизацию и домой!


Вдруг вызывают меня в трибунал! Что такое?! Перепугался. Грехов вроде нет. Но это мне так кажется. Явился. Доложил: лейтенант Русс прибыл!.. Оказывается, председателю трибунала нужно было набрать человек пять грамотных ребят на секретарскую работу. Отсюда и начался мой постепенный путь в юриспруденцию и охрану правопорядка. Были мысли поступить в медицинскую академию. А председатель соблазнял меня Лениградской юридической…

В общем, работал в Ленинграде, бывал в Москве, дома, в Борисоглебске, и, когда предложили выбор, предпочел Сталинграду Казань.


*

Служили два товарища


Евель Серебренников и Семен Русс. Евель был талантливым сыщиком. Ворье его знало. Стоило, бывало, Евелю появиться на улице или в злачном месте, – тот час по городу разлеталось: «Серебро!» Но даже это он использовал в своих интересах… Единственный «хулиган», которого Евель никогда не мог раскусить вовремя, был Семен, знавший «чуткие струны» приятеля и исполнявший на них все, что ему взбредет в голову. Например:


- С «капитаном», Евель Шошевич ! – мимоходом бросает Русс. – За секретную информацию с вас причитается! – Серебренникову месяца через три-четыре действительно должны присвоить очередное звание… Сомнение посеяно. Виновник торжества звонит «кадру». Тот подтверждает факт присвоения. (У Семена все «замётано», «проколов» не бывает). Евель счастлив. Собирает компанию, «гудят»: обмывают звание.

- Евель! Что ж не позвал!? Договорились ведь! – возмущается Семен. И пока новоиспеченный «капитан» мнется, лихорадочно соображая, кто его заложил Семену и как соврать, - Русс выносит приговор: «Я в капитаны тебя произвел, я тебя и разжаловал: за жлобство. Только что телеграмму в Москву отбил: поторопились, мол!»… Евель – в прострации. Мама «ребенка» с укоризной в голосе звонит: «Семен, ты ж нас в расходы вогнал!». Маму жалко. Семен аргументирует: «Я на банкете не настаивал…».

Штучка



В кабинете оперов стояли три стола. Телефоны на двух. Серебренников сидел в центре. По левую руку от него – Искандер Рахматуллин. Русс добыл у криминалистов черный порошок и, предупредив соседей Евеля, обработал им телефонные трубки.

Стоило Евелю зайти в кабинет, его сосед Искандер Рахматуллин, по уговору с Семеном, тот час убрался восвояси. Зазвонил телефон Искандера. Серебренников взял трубку, прижал ее к левому уху: Русс спрашивал, нет ли Искандера. – Только что вышел, - ответил Евель. Семен обещал перезвонить. Перезвонил минут через пять и прямо Евелю. Тот, слушая правым ухом, ответил, что Искандер еще не пришел. Дельце было обстряпано, как задумано…

Пока Серебренников бегал туда-сюда по своим делам, в кабинет вошла московская инспекторша, находившаяся в министерстве с «недружеским» визитом. – Евель Шошевич, извините, вы по утрам уши моете? – спросила она строго. Евель слегка остолбенел. – Посмотрите на себя в зеркало! - проскрипела столичная штучка. Он сунулся в зеркало и вдруг, испугав собеседницу, взвизгнул: «Это Семена работа!» - и опрометью помчался к вечному оппоненту. Русс ледяным голосом: «Евель, что у тебя за мания? Сам напартачишь – Русс виноват!»

Жалкие попытки Евеля взять реванш, к его глубокому огорчению, не имели успеха.


*

Сошелся номер



У оперативника Абдула Музафарова «сошелся номер», а серия, как всегда, - извините. Для выигрыша автомашины пару цифр надо было заменить. Музафаров, ничтоже сумняшеся, и заменил. Так получилось, что комар носу не подточит! На свет не посмотришь – не разглядишь. Все, кто в отделе был, отдали свои «продувные» Абдулу. Он их сложил в колоду, а посредине ее вставил «счастливый» билет.

Все знали, что у Серебренникова есть его собственная газета с тиражом. И только Евель переступил порог, ребята потребовали у него газету. Евель тянул резину, получая удовольствие. Тогда Музафаров, будто бы нервничая, резко вручил ему пачку и сказал: «Проверь сам! Выигрыш – пополам!»

Евель уселся за стол. Народ его обступил. Ждали реакции. Постепенно очередь дошла до «машины»… Глаза у Серебренникова распахнулись! И он истошно заорал: «Машиина!» «Не ври! Не ври!..» – загомонил народ. «Гад буду!» – поклялся Евель. И каждый тянул на себя газету, чтоб убедиться.

Абдул попросил билет. Евель не отдал. Я сказал: «Так как выигрыш крупный, надо билет отнести в сберкассу». Евель рванул в сберкассу. Запахло керосином! Защитники законности и правопорядка знали, что в сберкассе шутить не будут и вызовут милицию. Воображение наше уже рисовало Евеля в наручниках, в ИВС, на этапе!… Забеспокоились, загоревали… Я бросился вдогонку: «Вернись»!

Евель вернулся с недоуменным видом…

Я вздохнул: « Эх, опер, опер! Просвещайся! Ученье – свет». – Серебренников все понял.

По мере того, как эта история расходилась по отделам и службам, Евеля долго еще поздравляли с крупным выигрышем.


Случай дан в интерпретации Русса.


По рассказу Владимира Апанаева, одного из участников событий, происходили они немного иначе. Во-первых, Абдул Музафаров был не на первых ролях, а закоперщиком выступал, как всегда, Семен Русс. Подделка билета и манипуляции с ним тоже были делом его рук. То есть там, где в рассказе Русса значится Музафаров, у Апанаева – Русс. И далее не по тексту:


Снимите шляпу


… Перед обедом появился Евель Шошевич. Русс почти равнодушно, в присутствии не менее «равнодушных» сотрудников сообщил, что только что пришла газета с таблицей. Каждый уткнулся в свои бумаги. Евель быстро достал из сейфа лотерейные билеты, развернул газету и начал сверять. Ни слова не говоря, он сунул билеты в карман и быстро вышел из кабинета. Все бросились к окну: … Серебренников вылетел из подъезда и – к Главпочтамту через Ленинский садик!

Семен, к всеобщему удивлению, снял свою шляпу, точную копию шляпы Евеля, с вешалки.

Долго «счастливчик» ждать себя не заставил. Минут через десять он уже несся назад. Ворвавшись в кабинет, испепелил взглядом Семена! Сорвал головной убор ненавистного ему человека, – грянул им об пол и начал его топтать истово и с наслаждением! - Хорошие шляпы во все времена стоили недешево. - Семен достал из стола свою. Любовно смахнул с нее невидимую пылинку, украсил шляпой «стихами наполненный череп» и, будто мимо пустого места, продефилировал к выходу... Евель тупо переваривал впечатление. Потом он поднял «останки» погубленной шляпы и вдруг завопил: «Ну, Русс! Я тебе это еще припомню!»

С Почтамта вскоре дошел слух, что задержали, было, там «одного» за подделку. А он предъявил удостоверение инспектора уголовного розыска.


*