Аркаим: По страницам древней истории Южного Урала / Науч ред. Г. Б. Зданович
| Вид материала | Документы |
- Иванова Н. О., Зданович Г. Б. Аркаим. Исследования. Поиски. Открытия, 3121kb.
- Зданович Г. Б. Вместо введения, 3117.59kb.
- Столице Южного Урала 275 лет классный час, 87.36kb.
- Автомобильная эко этнографическая экспедиция «Малое ожерелье Южного Урала», 44.07kb.
- На конференции планируется обсудить следующие вопросы: военная культура и традиции, 44.38kb.
- Хроника культурной и литературной жизни Среднего и Южного Урала, 527.63kb.
- Успех инновационной компании. Перспективы российской модернизации, 22.46kb.
- Государство, церковь и сектантство в россии во второй половине XIX начале XX вв. (На, 476.51kb.
- История науки, 2805.01kb.
- Распоряжение 116-р от 01. 12. 2010 г. (Бргу имени А. С. Пушкина) Организационный комитет, 197.86kb.
Литература
Работнов Т.А., 1984. Луговедение. М.
Иванов В.В., 1958. Степи Западного Казахстана в связи с динамикой их покрова. Записки географического общества СССР. Нов.серия. Т.17. М.-Л.
Ларин И.В., 1971. Естественные корма для животноводства и их использование // Ресурся биосферы на территории СССР. М.
Нечаева Н.Т., 1967. Основные направления в изучении пастбищной растительности пустынных территорий. Пробл. освоения пустынь. № 5
Левит А.И., Левит Н.В., 1995. Карта состояния окружающей среды Челябинской области. Тезисы в сб. докладов региональной научно-практической конференции, посвященной 150-летию Русского географического общества. Челябинск.
Чибилев А.А., 1992. Экологическая оптимизация степных ландшафтов. Екатеринбург.
Челябинская область, 1995. Краткий географический справочник. Челябинск.
Земельный фонд Челябинской области, 1988.
Е.Л. Полякова
Аллея менгиров в историческом парке музея-заповедника Аркаим и другие памятники мегалитического культа Южного Зауралья
Наверное, в современном мире нет человека, который интересовался бы древней историей и не слышал о таких колоссах культовой архитектуры Евразии, как Стоунхендж или ряды менгиров в Ле-Менеке. Однако многие ли знают, что и в наших зауральских степях в эпоху позднего бронзового века был весьма развит мегалитический культ? Аллеи менгиров и одиночные менгиры Южного Зауралья не отличаются колоссальными размерами, но памятники мегалитического характера были широко распространены, а выразительные особенности их постройки красноречиво говорят об особой сакральной значимости этих комплексов в культуре населения эпохи поздней бронзы наших степей. Один из таких памятников – Симбирская аллея менгиров – в настоящее время представлен среди объектов исторического парка музея-заповедника Аркаим.
Аллея была раскопана в 1990 году отрядом археологической экспедиции Челябинского государственного университета под руководством И.Э. Любчанского при проведении археологических исследований в зоне строительства Ильясского водохранилища в Кизильском районе Челябинской области. После проведения исследовательской работы аллея была демонтирована и перевезена в заповедник с целью сохранения памятника, который находился в зоне планируемого затопления. Симбирская аллея менгиров – пример неизвестного культа, широко распространенного в зауральских степях в древности.
Исследованные и открытые в Южном Зауралье памятники можно разделить на 4 типа:
1. Одиночные менгиры.
2. Аллеи менгиров в виде прямой линии.
3. Аллеи менгиров в виде дуги.
4. Комплексы менгиров.
Какой конкретной культуре эпохи позднего бронзового века принадлежали менгиры и аллеи менгиров? Какому культу они были посвящены – солярно-лунарному, фаллическому? Что символизировал вкопанный в землю менгир? От кого охраняла аллея? Какую роль играли мегалитические памятники в освоении культурного пространства древним населением евразийских степей? На все эти вопросы сейчас пытаются ответить археологи. Сегодня эти загадочные камни изучены недостаточно, но в ходе исследований разных лет выявились некоторые интересные закономерности.
Практически все изученные мегалитические комплексы находятся в непосредственной близости от памятников эпохи поздней бронзы. Чаще всего это поселения, реже – могильники. Известны случаи, когда комплекс памятников одного времени и расположенных в непосредственной близости представлен: поселение – общинный культовый объект (мегалит) – общинный некрополь (например, памятники микрорайона Система в Карталинском районе Челябинской области, разведки и раскопки В.П. Костюкова в 1989 году и Ф.Н. Петрова в 2001 году). Мегалитические памятники не просто расположены вблизи поселений, но занимают строго определенное положение относительно них. Памятники как бы выстраиваются по некой смысловой линии: поселение – мегалит – могильник/холм. В ландшафте это выглядит следующим образом: река – поселение (например, на первой надпойменной террасе) – далее, по плавно поднимающейся местности – менгир или аллея менгиров (практически во всех случаях это склон ближайшего, зачастую совсем невысокого холма) – далее, на указанной линии будет располагаться вершина описанного выше холма. В некоторых случаях, когда поселения рядом с менгиром или аллеей менгиров не зафиксировано, имеется как бы часть указанной схемы выше схемы: мегалит – могильник. Могильник и в этом случае будет располагаться в ландшафте выше мегалита, как бы заменяя собой или предваряя холм, господствующий над окружающей местностью (например, аллея менгиров Песчанка, раскопки С.С. Маркова, 2002). Преимущественно указанная линия или ось проходит по линии север-юг зачастую с отклонениями. Вероятно, это связано с общим устройством ландшафта, в котором аллея обязательно должна находиться на склоне холма, например, в случае с Симбирской аллеей менгиров аллея находилась к востоку от поселения, то есть поселение соответственно находилось на запад от ближайшего холма. Видимо, расположение культового мегалитического комплекса именно на склоне холма имело особенно важную роль при его устройстве, даже если (в очень редких случаях) рядом с мегалитом не было зафиксировано поселений или могильников. Например, две исследованные в полевой сезон 2002 года аллеи менгиров на массиве горы Чека в Кизильском районе Челябинской области (Чека I и Чека II). В непосредственной близости от этих памятников не обнаружено поселений или могильников, однако, обе аллеи, подобно большинству аллей менгиров Южного Зауралья были выстроены по линии запад-восток и расположены на склоне холма.
Раскопки мегалитических памятников дают самые разнообразные данные. И это, по-своему, еще больше затрудняет их анализ. В сущности, на сегодняшний день исследователи могут с известной долей уверенности сказать лишь то, что хронологическая принадлежность большинства зауральских мегалитов – эпоха поздней бронзы. Это время тесных контактов на территории нашей области алакульских (восточных) и срубных (западных) племен. Основными результатами раскопок в степной зоне являются материальные следы именно таких контактов. Кроме того, имеется пока единичный случай получения в ходе раскопок материалов черкаскульских (лесных) племен (раскопки мегалитического комплекса Ахуново в зауральской части республики Башкортостан, Ф.Н. Петров, 2003). Также в результате этих раскопок были получены материалы, предположительно датированные более ранним периодом – энеолитом.
В ходе раскопок некоторых мегалитических памятников Южного Зауралья были обнаружены остатки захоронений (трупосожжений и трупоположений, что само по себе говорит о различных культурных традициях или смешении таковых). Являлись ли они следами особых погребений сказать сложно. В случае с трупосожжениями ни могильной ямы, ни соответствующего инвентаря (сосудов или жертвенников) найдено не было. Единственный встреченный случай полного погребального обряда зафиксирован на одиночном менгире Лисьи Горы (раскопки Ф.Н. Петрова, 2003). Погребение было произведено по срубному обряду.
Что же означали эти погребения, совершенные вне традиционного некрополя общины? Может быть, имел место случай аномальной смерти (например, странная болезнь)? Либо умерший имел при жизни некий особый статус? В случае с менгиром Лисьи Горы, где было обнаружено захоронение женщины с двумя грудными младенцами, можно предполагать или смерть от естественных причин, или ритуальное убийство – принесение общиной в жертву близнецов, рождение которых, возможно, считалось дурным знаком, и их матери. Также погребения на мегалитических памятниках могли являться «строительной жертвой» широко известной в культовой практике разных народов (Тайлор, 1989).
Есть и еще одно относительно новое направление в изучении памятников древности и в том числе мегалитических – это археоастрономия. Исследователи, работающие в этом направлении, предполагают, что на мегалитических памятниках могли проводиться некие обряды астрономического характера, связанные с земледельческими циклами. Например, в ходе раскопок Симбирской аллеи менгиров были найдены остатки кремации, располагавшиеся внутри некой деревянной или каменной конструкции. Их расположение выделяет северо-восточное направление относительно центра аллеи. Это направление является общезначимым для пригоризонтной астрономии, так как маркирует направление на восход Солнца в дни летнего солнцестояния, и имело особую значимость в ритуальной (в том числе и погребальной) практике древности. Уместно также упомянуть тот факт, что при раскопках на самом, пожалуй, известном мегалитическом памятнике Европы – Стоунхендже (это одна из наиболее древних обсерваторий) также встречались следы кремации (Дж. Вуд, 1981. С. 227–228). Возможная аналогия в данном случае не позволяет говорить о некоем родстве или преемственности культур, однако может подчеркнуть самим наличием человеческого жертвоприношения особую значимость мегалитического культа в жизни древних обществ.
Особое место в изучении мегалитов Южного Зауралья занимает вопрос о художественной подработке, встречающейся на камнях – зооморфной или антропоморфной, крайне редкой для менгиров данной территории. Почему это так? У исследователей нет никаких оснований считать, что люди бронзового века – создатели удивительной по красоте посуды из глины и мелкой каменной пластики – не умели воспроизводить художественные образы. Известны более древние по времени, относительно менгиров Южного Зауралья, окуневские стелы, на которых можно проследить и достижения в обработке камня, и необыкновенную стилистику. В сущности, все художественные творческие навыки были восприняты человечеством на самом раннем этапе его развития – в древнем каменном веке. «От XXX до X тыс. до н. э. освоены все основные принципы изобразительного творчества – в ансамбле и в отдельных его компонентах, в композициях и в декоре. Создание священного пространства «храма»; канон развернутой на плоскости фигуры; фризовое и геральдическое построение сцены; соотношение вещи и ее воплощения; взаимодействие формы предмета и изображения. К чему бы мы ни прикоснулись, все имеет свои посттипы, постобразы, все получает развитие в последующей многотысячелетней истории искусства человечества» (Лаевская, 1997. С. 23). Однако среди менгиров Южного Зауралья, среди которых лишь в нескольких случаях встречена с трудом угадываемая попытка придания камню какой-то не вполне ясной формы, имеется лишь один достоверный случай нахождения изображения – это одна из двух центральных стел мегалитического комплекса Ахуново. Судя по состоянию изображения на этом камне, а оно весьма плачевное, можно предположить, что само время (геологическое выветривание, которому постоянно подвергался камень) стерло с памятников работу древних мастеров. Но это лишь версия.
Можно также высказать предположение о том, что на большинство менгиров степного Зауралья какие-либо изображения не наносились вовсе. Совсем иной, никак не привязанной к морфологии отдельных камней, была смысловая нагрузка комплексов, аллей и одиночных менгиров. «Сущность древнего искусства, особенно монументального, определялась его особой функцией, отличающейся от функции современного искусства. Не столько отражение, копирование реальности, сколько воссоздание мировоззренческих основ бытия с целью воздействия и на реальную, и на иллюзорную сферы жизни общества – эти представления обусловили специфику создания и функционирования древних памятников такого рода. Искусство создания монумента (стелы, менгира, изваяния и т.д.), таким образом, мыслилось и воспринималось как демиургический религиозно-магический процесс, призванный обеспечить нормальное взаимодействие мира людей с миром богов, предков и героев» (Самашев, Ольховский, 1996. С. 218). Таким образом, мы можем предположить, что для южноуральских строителей мегалитических памятников наиболее значимым могло быть как само устройство, «архитектура» сооружения, так и положение его внутри или вне культурного «цивилизованного» пространства общины.
Итак, как мы видим, проблема исследования мегалитических памятников весьма многогранна. Это относительно новое направление в изучении древних обществ Южного Зауралья. Здесь представляются широкие перспективы для исследований в самых различных областях как собственно археологии, так и поисков в области мифологии, религиоведения, искусствоведения. В полевой работе археологов уже принимают активное участие палеопочвоведы и астрономы, полученные ими данные, расширяют возможности археологов в плане уточнения хронологии и реконструкции духовной жизни древних обществ.
Не утихают споры по поводу корректного наименования памятников. Правомочно ли именовать их «мегалитами»? В самом деле, зауральские менгиры в основной своей массе не так уж велики, хотя встречаются отдельные камни весьма внушительных размеров. Но нам думается, что основным критерием является вовсе не величина конкретного камня. Стоит задуматься над этим культурным феноменом глубже. Неолитические стелы с «личинами», оленные камни разных культур и эпох, скифские «каменные бабы», тюркская поминальная скульптура и, наконец, Эр-Гра и Стоунхендж. На огромной территории евразийской степи тысячи лет стоят древние камни. Установка их не всегда являлось таким уж трудозатратным делом, однако требовала усилий и интеллектуального потенциала всей общины. Так что употребление термина «мегалит» представляется нам вполне правомочным в значении не «большой камень», но «больше, чем камень».
Энергия, вложенная в строительство аллей менгиров или установку одиночных камней, имела скорее духовную природу нежели физическую, и следы этой духовной культуры, оставленные нам древним населением южноуральских степей, еще ждут своей разгадки.
Литература
Вуд Дж., 1981. Солнце, Луна и древние камни. М.
Лаевская Э.Л., 1997. Мир мегалитов и мир керамики. М.
Петров Ф.Н., Полякова Е.Л., 2002. Археологические памятники массива горы Чека // Вестник общества открытых исследований древности. Вып.2. Челябинск.
Самашев З.С., Ольховский В.С., 1996. Стелы Дыкылтаса // Вопросы археологии Западного Казахстана. Самара.
Тайлор Э.Б., 1989. Первобытная культура. М.
А.Д. Таиров
А.А. Таирова
РАННИЙ ЖЕЛЕЗНЫЙ ВЕК НА ТЕРРИТОРИИ ЮЖНОГО УРАЛА
(по материалам кургана Темир)*
Ранний железный век на территории Южного Урала представлен археологическими памятниками в виде курганов. По материалам одного из них в Заповеднике Аркаим создан музей-реконструкция «Курган Темир», отражающий историю кочевых народов, населявших наш край в древности.
Кочевничество как производящая форма хозяйства просуществовала в урало-казахстанских степях без каких-либо существенных изменений до начала XX века. Основу хозяйства кочевников Южного Зауралья составляло круглогодичное пастбищное содержание скота на подножном корме. Это обусловило состав стада, где преобладали лошади и мелкий рогатый скот, прежде всего овцы. Именно эти животные наиболее приспособлены к длительным передвижениям и способны самостоятельно добывать корм из-под снега (тебеневать). Крупный рогатый скот занимал второе место. В составе стад были также верблюды. Скотоводство давало главные продукты питания: молоко, кумыс, мясо, сушеный творог-курт, а также шерсть, шкуры, войлок, кожи.
Накопление богатого опыта по выплавке металла в период бронзового века, изобретение новых способов получения высоких температур путем сооружения печей и установки мехов сделали возможным использование для изготовления орудий труда и оружия нового материала – железа.
В истории человечества этот период называется ранним железным веком. О племенах этого времени, живших в южноуральских степях, имеются уже и письменные сведения античных авторов, правда весьма немногочисленные и отрывочные.
История не сохранила ни имен вождей и старейшин сарматских родов, ни рассказов об их ратных подвигах, ни имен их жен, похороненных в раскопанных курганах. Можно лишь сказать, что эти вожди и старейшины жили в то время, когда в мире происходили крупные события – длительная греко-персидская война, закончившаяся блестящей победой греков в 449 году до н.э. около Саламина; Пелопонесская война 434–404 годов до н.э. между Спартой и Афинами. Они были современниками расцвета эллинистической культуры, когда в Афинах – одном из крупнейших центров цивилизации того времени жили и творили философ-материалист Демокрит, философ Сократ, когда афиняне присутствовали на представлениях трагедий Эсхила, Софокла и Эврипида и комедий Аристофана. Они были современниками талантливого греческого скульптора Фидия, а также «отца истории» и знаменитого путешественника Геродота из Галикарнаса, который побывал в устье Днепра в греческой колонии Ольвии и обессмертил свое имя знаменитой «Историей», где впервые упоминается о савроматском народе.
Начиная с Геродота (V в. до н.э.), племена, кочевавшие на территории от низовий Дона до казахстанских степей, античными писателями и историками именуются савроматами и (позднее) сарматами.
Для исследования истории сарматов большое значение имеет также священная книга древних иранцев «Авеста», упоминающая народ «Сайрима», в котором многие исследователи видят савроматов–сарматов. Она дает возможность, хотя и косвенно, глубже понять характер хозяйства, общественного устройства и особенности религии сарматов.
Почти единственным видом археологических памятников сарматских племен в южноуральских степях являются их могилы в виде курганов различной величины. Курганы представляют собой земляные насыпи высотой от нескольких десятков сантиметров до нескольких метров, что, видимо, означало разное социальное положение усопших. Большие курганы, как правило, располагались на возвышенностях и как бы господствовали над местностью. Курган Темир «венчал» один из увалов неподалеку от озер Зингейка и Рыбное.
Расположение кургана на возвышенности и сама конструкция погребальных сооружений (курган – модель мировой горы) отражают один из культов древних сарматов. Горы считаются местом обитания богов не только в индоиранской мифологии. В космологическом плане восприятие горы как посредствующего элемента между небом и землей функционально тождественно мировому дереву, космическому столпу и т.д. свойственно самым различным архаичным культурам. Не случайно обиталище богов и зона их контактов с людьми во многих религиозных системах помещаются именно на горах (ср.: Олимп в греческой религии, Синай в Ветхом Завете, мотив нагорной проповеди и представление о Голгофе в христианстве).
Погребения кочевников ярко характеризуют имущественную и социальную дифференциацию общества. Наряду с крупными курганами знати – сложными и трудоемкими архитектурными сооружениями, имеющими обширные погребальные камеры, заполненные большим количеством предметов, существуют также небольшие курганы с простой грунтовой могильной ямой, весь инвентарь в которых представлен лишь сосудом и несколькими наконечниками стрел. Есть и безынвентарные погребения самых низов общества того времени.
Курган Темир был раскопан в Чесменском районе Челябинской области. Как и множество других древних курганов, этот располагался на пашне. Земледельцам Березиновского совхоза надоело объезжать каждый год курган, и весной 1982 года руководство совхоза дало указание «срыть эту гору бульдозером». Спасло памятник лишь то, что нашлись неравнодушные люди, понявшие, что «гора» является памятником древности. Краевед Беликов позвонил в археологическую лабораторию ЧелГУ и сообщил о том, что при распашке земляного возвышения выворочены два бронзовых котла. Работы были срочно приостановлены, и отряду УКАЭ удалось оперативно исследовать остатки разрушенного кургана.
Курган Темир до начала распашки имел диаметр 24–26 м и высоту около 2,5 м. К моменту археологических раскопок максимальная высота насыпи составляла 0,8–0,9 м. Однако, несмотря на разрушения и на то, что курган был ограблен еще в древности, были получены очень важные сведения об архитектуре погребального сооружения, о погребальном обряде древних племен, построивших его. В кургане были обнаружены интересные находки – предметы вооружения, посуда, украшения, позволяющие реконструировать быт и верования той эпохи.
По наиболее характерным вещам курган датирован концом V – началом IV в. до н.э. Это было время окончательного перехода древнего оседлого скотоводческо-земледельческого населения к кочевому скотоводству, что было неизбежным результатом дальнейшего развития хозяйства в условиях степи. Начиная с VII в. до н.э. и почти на протяжении двух тысячелетий южноуральские степи становятся местом кочевий различных племен и народов.
Реконструкция кургана «Темир» возведена на территории исторического парка в музейно-научном комплексе Аркаим в 1998 году с использованием древних технологий, но из современных материалов. Реконструкция создавалась при поддержке института «Открытое общество» фонда Сороса. Проект «Полномасштабная реконструкция «царского» кургана V–IV вв. до н.э. и создание в реконструированном сооружении музейной экспозиции «Погребальный обряд и верования ранних кочевников» одержал победу в конкурсе «Музей на пороге XXI века» и получил финансовую поддержку Сороса.
Курган Темир был погребальной усыпальницей семейно-родственного коллектива высокого социального статуса, где захоронения совершались в течение нескольких десятилетий. В погребальной камере, судя по составу и размещению вещей, находились четыре-пять умерших. Материалы кургана Темир, несмотря на разрушенную грунтовую часть надмогильного сооружения, представляют редкий пример для воссоздания бревенчатой конструкции шатрового типа, а также для восстановления ряда интересных деталей погребального обряда.
Сооружение кургана начиналось с выбора могильной площадки, которая отделялась от мира живых широким, но неглубоким ровиком. Этот обычай восходит еще ко времени существования индоевропейской общности, когда мир представлялся в виде круга. Погребальное сооружение отождествлялось у индоевропейцев, а позже у индоиранцев с микрокосмом, а его планировка осмыслялась как структура Вселенной в миниатюре. Круг считался символом совершенства и одновременно символом то доброго, то карающего бога, воплощенного в Солнце. Выполняя свои охранительные функции, божество превращалось в оберег-круг. С южной стороны вал прерывался, образуя проход шириной около 2,5 м. В пределах этой площадки производились какие-то особые ритуальные действия, следы которых сохранились в виде рытвин, колдобин и вообще значительных перепадов древней поверхности. Следующим этапом было рытье котлована для погребальной камеры и входного коридора–дромоса. Вероятно, одновременно вокруг котлована сооружался вал – фундамент для бревенчатой конструкции, высота которого в древности составляла 1,0–1,2 м.
Могильные конструкции в археологической литературе трактуются как воспроизведение жилища, предназначенного для умерших. Строительная деятельность по сооружению «дома мертвых» в своей сущности отражала существующие земные приемы строительства реального жилища. Оба «дома» представляли собой реальные объекты, хотя «дом мертвых» не повторял полностью жилой. Но в обоих случаях создание дома преследовало цель упорядочения мира и отделения «своего» мира от другого, «несвоего». Существующая по отношению к реальному дому оппозиция «внутреннее–внешнее» в погребальном доме воспроизводится наиболее отчетливо. С одной стороны, он призван уберечь умершего от живущих, а с другой – оградить от нежелательных воздействий предков оставшихся на земле.
Судя по сообщениям античных авторов, сарматские племена кочевали на повозках с кибитками, крытыми войлоком и корой. Геродот отмечает, что скифы и родственные им по образу жизни сарматы ведут кочевой образ жизни: «Они не имеют ни городов, ни укреплений и свои жилища возят с собой, их жилища – в кибитках».
Гиппократ также подчеркивает, что у кочевников «…нет домов, а живут они в кибитках», и сообщает о них более подробные сведения. «… Кибитки наименьшие бывают четырехколесными, а другие – шестиколесные, они кругом укрыты войлоком и устроены подобно домам, одни с двумя, другие с тремя отделениями; они непроницаемы ни для дождя, ни для света, ни для ветров. В эти повозки запрягают по две и по три пары безрогих волов… В таких кибитках помещаются женщины, а мужчины ездят верхом на лошадях» (Смирнов, 1964). Видимо, в случае необходимости, это переносное жилище могло устанавливаться на землю, что, возможно, было своеобразным прообразом юрты. Знаменитый средневековый путешественник Марко Поло писал о жилищах кочевников: «Дома у них деревянные, и покрывают они их веревками: они круглы, всюду с собой они их переносят, переносить их легко, перевязаны они прутьями хорошо и крепко, а когда дома расставляют и устанавливают, вход всегда приходится на юг. Телеги у них покрыты черным войлоком, да так хорошо, что хотя бы целый день шел дождь, вода ничего не подмочит в телеге».
Передвижное жилище занимало важное место в жизни кочевника. Тесное, холодное, пропитанное дымом, не всегда полностью спасающее от ветра и дождя, оно, тем не менее, давало возможность быть рядом с основным богатством – стадами, забота о которых была единственным смыслом жизни кочевника.
Вместе с тем, в случае опасности можно было быстро свернуть лагерь и, откочевав, спастись от нападения и преследования, а в случае необходимости обороны – расположить кибитки по кругу и защищаться под прикрытием табора. Таким образом, при всей кажущейся хрупкости и непрочности передвижные жилища кочевников, по сравнению с относительной монументальностью жилищ оседлых народов, имели и определенные преимущества. Существовали, видимо, и какие то постоянные жилища на месте зимовок. Традиции их строительства вероятно отражались в сооружении монументальных деревянных погребальных камер, подобных погребальной камере кургана Темир.
Бревенчатое надмогильное сооружение кургана Темир представляло собой усеченную шестиугольную пирамиду, нижнее основание которой поставлено на вал–фундамент, сооруженный из грунта, извлекаемого при рытье погребальной камеры, и специально приготовленного раствора известковых глин. Раствор накладывали тонкими слоями с последующей просушкой. Основание бревенчатой пирамиды (крупные бревна, расположенные по периметру) вмазано в верхнюю часть вала. Верхнее основание пирамиды подведено под горизонтальные слои перекрытия. Последнее опиралось на 7 столбов, вкопанных в дно погребальной камеры. С точки зрения строительных традиций важно установить, как связаны между собой грани и каковы конструктивные особенности ребер пирамиды. Наблюдения при раскопках на участках пересечения бревен позволили сделать вывод, что в основе постройки лежит сруб, состоящий из венцов, то есть горизонтально уложенных бревен, связанных в углах вырубками. Бревна рубились так, что их концы выступали за стенки сруба. Вырубки делались в виде полуцилиндров в каждом нижнем или верхнем бревне, что соответствует древнейшим приемам в «чашу» и «обло», известным по этнографическим и археологическим данным.
Курган Темир дает уникальные материалы для установления высоты бревенчатого сооружения. Нам известны длина сторон и периметр нижнего и верхнего оснований пирамиды. С учетом вала-фундамента и глубины выбранного под могилу котлована первоначальная высота погребальной камеры от пола до перекрытия составляла 4 м.
Для понимания некоторых конструктивных особенностей кургана Темир необходимо учитывать свойства строительных материалов. Современные требования при использовании строительной древесины предполагают налаженную вентиляцию для снижения влажности воздуха. Опыт древних строителей учитывал особенности дерева как строительного материала. Это тем более очевидно, что перед создателями бревенчатой пирамиды стояла задача долговременного использования погребальной камеры. Одна из важных причин подведения под деревянное сооружение фундамента, наряду с возможностью входа, связана также с защитой нижних венцов бревенчатой конструкции от влаги. По этой же причине все дерево сверху обложено толстым слоем бересты. Необходимо отметить еще одну деталь – торцы бревен в кургане Темир в большинстве случаев обожжены. Это может быть связано с защитой древесины от насекомых – древоточцев и с использованием огня для разделения срубленного ствола на отдельные отрезки нужных размеров.
Постоянная вентиляция погребальной камеры должна была обеспечиваться через дромос, при необходимости забутовки входа оставлялись специальные отверстия. Воздушные продухи в виде щелей были вероятно и между верхним венцом пирамиды и перекрытием.
Курган Темир (в силу его разрушенности) не дает материалов для реконструкции земляной части сооружения. Но по аналогии с другими раскопанными курганами можно судить о его форме. С.Г. Боталов и А.Д. Таиров, изучив особенности конструкции одного из курганов прохоровской археологической культуры (курган у села Варна) и использовав ряд математических формул, доказали, что насыпь была возведена в виде земляной ступенчатой пирамиды. Таким образом, курган напоминал некоторые пирамиды Египта и храмы древних государств междуречья Тигра и Евфрата. Только в плане он был не квадратным, а круглым.
Погребальная камера в кургане Темир была обнаружена в южной половине подкурганной площадки. В плане это пятиугольник с округлыми углами, размеры сторон которого от 3,5 до 5 метров. Две его южные стенки, сходясь под углом около 110о, уступом переходят в дромос, обращенный выходом на ЮЮЗ. Дромос на уровне материковой поверхности имеет длину 2,5 м при ширине 1,5–1,8 м. На полу три ступени высотой по 25 см.
На полу погребальной камеры тонкая прослойка органического происхождения – остатки специальной подстилки (вероятно кошмы), на которую и помещались умершие. Прослеживается стремление изолировать покойника от непосредственного соприкосновения с землей. Таково, вероятно, назначение всевозможных подстилок на дне могилы. Этот обычай перекликается с зороастризмом, по которому «хоронить в земле считалось великим прегрешением, за которое нет искупления во веки веков, так как земля от такого осквернения испытывает «наибольшую печаль».
Судя по находкам, погребенных было четыре-пять человек, но относительно хорошо сохранились только два скелета. Погребение № 1 – в северо-западном углу, умерший был ориентирован головой на юг. По этнографическим данным ориентировка погребенных связывается с представлениями людей о месте, где нахоится страна предков, или мир умерших. Под северной стенкой погребальной камеры расчищен костяк женщины, лежавшей на спине, головой на запад.
Таким образом, сохранилось два погребения – мужчины и женщины. Погребение мужчины считается более ранним, а погребение женщины – более поздним. Погребенные относятся к европеоидному расовому типу. Представление о внешнем облике людей этой эпохи дает скульптурная реконструкция, выполненная известным антропологом М.М. Герасимовым. Основой для нее послужил череп мужчины из кургана 2 Покровского могильника в Северном Казахстане.
Никаких остатков, которые могли бы относиться к одежде, не обнаружено. А между тем одежда играет не последнюю роль в изучении истории древних народов. Едва люди научились выделывать простейшие ткани и шить незамысловатые одеяния, костюм стал не только средством защиты от непогоды, но и определенным знаком. Детство, отрочество, зрелость, переход из одной возрастной группы в другую, включение человека в систему родственных связей – все это находило отражение в костюме. Одежда указывала на национальную и сословную принадлежность человека, его имущественное положение и т.д. С течением времени увеличивалось число понятий, которые можно было донести до окружающих цветом и качеством ткани, орнаментом и формой костюма, наличием или отсутствием каких-то деталей. Но прочесть, расшифровать без усилий все эти знаки (поскольку они усваивались лишь в процессе повседневной жизни) могли лишь те, кто принадлежал к этой общности людей. У каждого народа в каждую историческую эпоху вырабатывались свои отличительные знаки. Они постоянно менялись под влиянием культурных контактов народа, технического совершенствования ткачества, культурных традиций и т.д. Неизменной оставалась суть – особый язык костюма.
Реконструкция костюмов погребенных в кургане Темир является весьма условной. Она опирается на сведения об одежде сарматских и родственных им народов. Источники, которыми обычно пользуются, трех родов. Краткие, но ценные указания содержатся в трудах античных авторов. Важны произведения древнего искусства. Таковы например изображения родственных южноуральским кочевникам среднеазиатских саков на рельефе парадной лестницы царского дворца в Персеполе (Древний Иран) и на золотых пластинах из Амударьинского клада. Они дают представление не только о внешнем облике, но и об одежде, головных уборах, типах оружия и способах его ношения. Но торевтика – источник односторонний, воспроизводящий преимущественно парадный канонизированный костюм знати. И наконец, археологические материалы. Ткани и остатки одежд в земле почти не сохраняются. Археологические материалы дают больше сведений о способах украшения одежды: бусах, пряжках, фибулах, бляшках и т.д. Однако непотревоженное расположение нашивных украшений и других аксессуаров дает возможность реконструировать костюм погребенных, что и было сделано украинскими учеными (Симоненко А.В., Лобай Б.И., Елкина А.К., Ковпаненко Г.С.) на примере хорошо сохранившихся сарматских погребений Пороги и Соколова Могила.
Одежду сарматы шили из грубой шерстяной ткани и кожи и оторачивали мехом. В холодные месяцы они, вероятно, носили меховые кафтаны с широкими и длинными рукавами, позволявшими пользоваться ими в мороз как муфтой. В теплое время года они одевались в короткие кожаные куртки, схваченные в талии кожаным ремнем с металлическими пряжками. Узкие кожаные штаны или широкие шаровары заправлялись в мягкие кожаные сапоги (скифики).
Головы покрывались войлочными башлыками. Вероятно, сарматы носили длинные волосы и бороды. Опальный римский поэт Овидий, наблюдавший сарматов в окрестностях города Томы на северном берегу Черного моря, описывает их так: «Свирепое лицо, грубый голос, ни волосы, ни борода не пострижены, между ними нет ни одного, который не носил бы налучья, лука и синеватых от змеиного яда стрел…» (Попов, 1982).
Одежда женщин-сарматок мало чем отличалась от мужского костюма. При кочевом образе жизни они, как и мужчины, носили шаровары, заправленные в сапожки или кожаные башмачки. Верхняя одежда– это халат (или кафтан) с длинными широкими рукавами, который надевался поверх длинного платья с узкими рукавами и глухим воротом. Головной убор сарматской женщины состоял из большого платка или головного покрывала, спускавшегося на плечи или на спину. Археологические находки в могилах женщин-сарматок указывают, что женская одежда расшивалась мелкими бусинами, бисером. Они нашивались на головной убор, на ворот и грудь одежды, на края рукавов и шаровар.
В зависимости от социального и имущественного положения одежда различалась качеством и украшениями. Богатые и знатные женщины нашивали на одежду и головной убор золотые бляшки, носили золотые серьги, височные кольца, на шее – ожерелья из стеклянных и каменных бус. И в мужских и в женских могилах встречаются бронзовые и медные кольца и браслеты.
В погребениях кургана Темир обнаружены лишь немногочисленные украшения – бронзовые спиральные браслеты, две сердоликовые бусины, две стеклянные – синяя и глазчатая и раковина. Наиболее массовыми украшениями у сарматов были бусы. Из них делали ожерелья, обшивали ими одежду, реже использовали как пуговицы, амулеты и украшения оружейной портупеи и конской сбруи. Бусы зачастую делались из полудрагоценных камней, которые благодаря блеску, твердости и красоте издавна служили амулетами. Перечень камней с описанием их свойств мы находим еще у Плиния. Культ камней бытовал и у сарматских народов. Значение камней нам неизвестно, но очевидно оно было таким же, как и у других народов. К примеру, сердолик – камень здоровья. Ему приписывалось свойство предохранять человека от болезней и несчастий. Бусы из сердолика считаются привозенными из Индии или Ирана, с юга через Среднюю Азию, вероятно, Хорезм.
Глазчатые бусы изготавливались сирийскими (финикийскими) и египетскими мастерами. Они широко распространились в античное время по всему миру. К сарматам бусы поступали через Кавказ и из греческих городов Северного Причерноморья.
Глазчатым бусам приписывались лечебные свойства, а также способность отвращать действие «дурного глаза». Раковины часто применялись в древности в качестве амулетов, они имели охранное значение. Морские раковины считались символом вечности. О том, что украшения имели целью не только украшать, но и защищать, свидетельствуют и этнографические данные. У алтайцев до сих пор бытует мнение, что женщина, особенно кормящая мать, должна непременно носить браслеты, кольца, бусы, серьги, чтобы дети не умирали, а были при ней.
Более всего в кургане Темир найдено наконечников стрел –276. Сарматские племена были очень воинственными. Война во всех ее проявлениях была неотъемлемой и весьма важной частью их жизни. Обычно возникали стычки из-за скота, который можно было легко угнать и тем самым не только поправить свое положение, но и обогатиться. Часто происходили межплеменные столкновения из-за пастбищ. Кочевники постоянно совершали дальние грабительские походы или участвовали в войнах каких-либо соседних государств. Все это способствовало становлению в их обществе различных форм военной идеологии. К одной из них относится поклонение мечу как воплощению божества войны.
Особенностью савроматского и сарматского войска являлось участие женщин в походах и сражениях. Савромато-сарматы считаются потомками воинственных амазонок. Геродот сообщает, что амазонки стреляют из лука, бросают дротики… «… и такой образ жизни ведут исстари – ездят верхом на охоту с мужьями и без них выходят на войну и носят одинаковую с мужчинами одежду. Ни одна девушка не выходит замуж, пока не убьет врага» (Смирнов, 1964). Медицинский трактат Псевдо-Гиппократа VI–V вв. до н.э. независимо от Геродота кратко останавливается на сарматах: «Их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики с коня и сражаются с врагами, пока они в девушках. Они остаются в девицах, пока не убьют троих врагов, и не прежде поселяются с мужем, как совершают установленные обычаем жертвоприношения. Раздобыв себе мужа, они перестают ездить верхом, пока не появится необходимость во всеобщем походе». Далее говориться о выжигании правой груди для большего удобства при стрельбе из лука. Другой античный автор (Псевдо-Скилак) упоминает: «… народ савроматов управляется женщинами». Подобные свидетельства древних авторов имели, видимо, под собой реальную основу и дали возможность предполагать, что у савроматов существовали пережитки матриархата.
О том, что в кургане Темир похоронена одна из воинственных «амазонок» может свидетельствовать то, что из 276 наконечников стрел, обнаруженных в кургане, 146 принадлежало женскому погребению.
Савроматские воины, вероятно, не проходили специального обучения. Их, согласно установившемуся обычаю, уже с детства приучали ездить верхом, стрелять из лука и владеть мечом. Война пронизывала всю обыденную жизнь:
Здесь был особый жизни опыт,
Особый дух, особый тон,
Здесь речь была как конский топот,
Как стук мечей, как копий звон
(Н. Заболоцкий)
По письменным источникам, боевым оружием сарматам служили лук и стрелы, а также дротики. Действительно, лук и стрелы являются основным оружием, которое встречается во всех могилах сарматских воинов. Наконечники стрел сарматы отливали из бронзы в большом количестве и, судя по обилию типов и вариантов, в различных производственных центрах. Некоторые воины носили в своих колчанах, подвешенных на массивных крючках, иногда несколько сотен стрел. Античный поэт Овидий неоднократно упоминает о том, что сарматы смазывали наконечники стрел ядом: «Синеватые от змеиного яда стрелы», «летучее железо пропитано ядом», «стрелы, влажные от змеиной крови»; эти выражения, возможно, являются не только поэтической метафорой, но и отражают истинное положение дел. Впрочем, достоверно установить это невозможно.
К IV веку до н.э. усиливается значение сарматской конницы, вооруженной длинными мечами, стрелами и тяжелыми копьями. Это еще не катафрактарии, но в такой коннице IV–III вв. до н.э. можно видеть один из источников будущих сарматских отрядов катафрактариев, позднее наводящих ужас на западные скифские земли:
Мы – те, об ком шептали в старину,
С невольной дрожью, эллинские мифы…
Вкруг моря Черного, в пустых степях,
Как демоны, мы облетали быстро,
Являясь вдруг, чтоб сеять всюду страх:
К верховьям Тигра иль низовьям Истра.
Что были мы? – Щит, нож, колчан, копье,
Лук, стрелы, панцирь да коня удила!
Блеск, звон, крик, смех, налет –
Все бытие в разгуле бранном…
(В.Я. Брюсов)
Интересно, что в сарматских могилах лук – большая редкость. Это противоречит данным источников, подчеркивающих особую популярность лука у сарматов. Возможно, он имел какую-то сакральную силу и передавался по наследству от отца к сыну.
Кроме вооружения погребенного сопровождали и другие вещи, которые, как считалось, могут понадобиться ему в загробном мире. Как правило, все они наделялись какими-то особыми ритуальными функциями. Ритуальные функции бытовых предметов во многом являлись продолжением их утилитарных свойств. Вещи верно служили человеку во всех областях его бытия. Они являлись надежным буфером между своим создателем и природой и в то же время инструментом ее познания и преображения. Действительность открывалась людям через вещи и их применение. Причем если при прагматическом каждодневном использовании сакральный статус предметов быта и труда снижается, то в погребальном обряде смысловая, духовная сторона выражена наиболее ярко.
Очень интересными в этом плане являются два медных котла, обнаруженные в кургане. Оба имеют бокаловидную форму тулова, один с воронкообразным поддоном и вертикальными зооморфными ручками в виде стилизованной поджарой фигуры стоящего зверя с вытянутой вперед мордой. Скупая манера исполнения обусловлена, вероятно, функциональным назначением фигурок как ручек котла. Котел явно местного производства, так как в изображении улавливается сходство с представителем местной фауны – медведем. «Образ медведя, выступающий в сарматском искусстве наравне с образом волка, возможно был тесно связан с культом огня, так как у древних племен Прикамья и Урала он олицетворял Солнце и, видимо, свидетельствует о сильных пережитках тотемизма в идеологии сарматов. Вероятно, многие сарматские роды считали, что ведут свое происхождение от волка и медведя».
Котел играл большую роль в жизни кочевника – был походной кухней и ритуальным сосудом одновременно. Он служил для варки мяса как в повседневной жизни, так и при совершении культовых церемоний с жертвоприношениями. В котлах нередко находят кости животных. Вместе с тем некоторые данные позволяют предполагать и их иное назначение – в наскальных рисунках Центральной Азии (Боярская писаница, енисейская писаница Кизи-Кайя) отражена связь «скифских» котлов с культовым напитком. Это прежде всего мог быть кумыс, значение которого в культовой практике кочевников было чрезвычайно велико, либо другой напиток, подобный соме индоиранцев.
Несомненна связь котлов с культом огня и солнца. Котел для варки пищи служил символом устроенности бытия. Огонь очага, соединяющий землю, небо и человека, является одним из аналогов центра мира, наделенного созидательными функциями. В этнографической практике у алтайских народов образ котла возникает в обращении к огню:
Пусть зола вся, подобная тылкану, не развеется,
Каменный очаг, треножник не развалится
С твоего треножного тагана
Горячий котел не снимается
Незыблемость, неиссякаемость благодати, наполняющей котел, была обязательным условием изобильного быта семьи. В ней, согласно мифологическим представлениям, заключалось счастье, успех человека. Боясь лишиться его, алтайцы строго следили за тем, чтобы котел не перекипал, считая, что иначе счастье может сгореть в огне.
Если горящий огонь очага был признаком стабильности, то пепелище, разрушенный таган, равно как и перевернутый котел имели противоположное значение. Таким образом, котлы, несомненно, помимо утилитарных функций имели еще и магическую. «Котел – одна из тех категорий вещей, которую мифологическое сознание охотно помещает в центр мира… Благодаря котлу может происходить взаимодействие миров… Котел в этой процедуре – не только посредник в общении миров, но и защитник, охранитель от вредоносного дыхания Нижнего мира» (Мец, 1999). Очевидно, в первую очередь это относится к котлам, имеющим зооморфное оформление. Они, видимо, использовались для выполнения каких-то религиозно-магических обрядов, зооморфные ручки при этом связываются с культом животного и выполняют функцию оберега.
Темирский котел с зооморфными ручками позволяет уточнить некоторые этногеографические выводы. Лингвистами и историками высказано мнение, что этимология имени сарматских племен аорсы (известны по письменным источникам) означает «арийские медведи». Археологическая находка такой сакральной вещи, как котел с ручками в виде фигурок медведей подтверждает данные о существовании сарматского племени с самоназванием «медведи» и определенно указывает на место его локализации – степи Южного Урала. Именно здесь организуется мощный военный союз верхних аорсов. Он представлял основную военно-политическую силу того времени в среде сарматских племен, начавших свое продвижение на запад.
Сарматские племена южноуральских степей имели интенсивные торговые, экономические и политические связи с сако-массагетскими племенами и со Средней Азией, в первую очередь с Хорезмом – рабовладельческим государством, возникшим в низовьях Амударьи. К.Ф. Смирнов, один из ведущих специалистов в области истории сарматов, полагает, что уже к IV веку до н.э. возник «… постоянный караванный путь из приуральских степей в Хорезм и другие страны Средней Азии и Переднего Востока». Наиболее ярким выражением связей сарматских племен со Средней Азией и через посредство Хорезма также с Персией, Индией, Передней Азией являются найденные вещи работы мастеров и ремесленников этих стран. В кургане Темир это гончарная фляга и украшения из женского погребения.
Гончарная фляга асимметричная с невысокой цилиндрической горловиной, светлоангобированная. С двух сторон в верхней половине корпуса сделаны ручки в виде полуцилиндриков с вертикальными сквозными отверстиями. Под горлышком на поверхности уплощенного бока мазки черной краски и клеймо владельца – процарапаны четыре вертикальных зигзага.
Еще одной интересной находкой является бронзовое зеркало, обнаруженное у погребения женщины. Зеркало плоское, дисковидное, с утолщенным ободком без боковой ручки. С тыльной стороны зеркало украшено серией концентрических окружностей. Между двумя крайними полосками орнамента находится валик шириной 1,8 см и высотой 0,3 см. Зеркало намеренно разбито в древности, удары наносились каким-то острым предметом. Зеркало было положено в специальную сумочку из кожи округлой формы. Ребро для жесткости и придания формы выполнено из изогнутой полоски древесного прута. Внутри сумочка подбита тонким, тщательно выделанным полотном кожи, которое делит полость на три отделения. Центральное предназначалось для зеркала. В боковом – фрагмент неизвестного плоского предмета подпрямоугольной формы, сшитого из двухслойной кожи. На нем аппликацией выполнен свастический узор. Эта своеобразная «эмблема» в случае необходимости легко вынималась из сумочки. Аналогичный рисунок, сделанный в том же стиле, украшает и лицевую сторону сумочки. Свастический узор имел большое распространение у индоиранских народов и означал символ солнца, огня, жизни. Вещи с такими изображениями, как правило, имели религиозно-магическое значение и в качестве культовых предметов играли роль оберегов.
Пожалуй ни у одного евразийского народа древности металлическое зеркало не играло столь значительной роли в погребальном обряде, как это было у сарматов на протяжении их тысячелетней истории. Зеркало в древние времена представляло собой не только предмет туалета. Так как оно отражало образ человека, его рассматривали как образ души, как предмет, обладающий волшебной магической силой. В большинстве сарматских могил, как и в кургане Темир, зеркала положены преднамеренно разбитыми, часто в могилу клали их отдельные куски. Б.А. Литвинский считает, что это хорошо согласуется с восточным обычаем разбивания зеркал при расставании родственников или супругов, когда каждый из них получал часть разбитого зеркала. Именно в этом он видит причину помещения в могилу преднамеренно разбитого зеркала, другая часть которого оставалась у живого родственника или супруга, чтобы после смерти он мог отыскать в загробном мире близкого человека (Литвинский, 1972).
В зеркало как бы входила душа умершего, поэтому соответствующие действия над зеркалом составляли часть самого погребального обряда. Дошедший до наших дней обычай завешивания зеркал в доме, где находится покойник, вера в то, что разбитое зеркало предвещает смерть – свидетельствует о том, что такое отношение к зеркалу как далекий пережиток прошлого сохранилось даже в наше время.
В погребальном обряде сарматов большую роль играл огонь. В южной половине могильной ямы кургана Темир обнаружены остатки кострища. Огонь мог гореть во время или после похорон, во время тризны и поминовения. Существование представлений, связанных с верой в сверхъестественную очистительную, защитительную силу огня широко известно как по археологическим, так и по этнографическим источникам. Культ огня происходит от культа домашнего очага и солнца, так как огонь рассматривали как дитя солнца. Уже в эпоху бронзы в степях Поволжья и Южного Урала находит яркое выражение вера в очистительную силу огня, отгоняющего злых духов. Различные формы огненного ритуала, вплоть до трупосожжений, существовали и у сарматов. Особое развитие этого культа отмечено в южноуральских степях (следы кострищ под насыпью, засыпка могильной ямы углем, частичное или полное трупосожжение, сожжение деревянной конструкции и т.д.). Сарматы считали огонь очистительной силой, средством, облегчающим переход души умершего в загробный мир. Именно так относились к огню древние индийцы, когда сжигали своих покойников. В их представлениях бог огня Агни ведет души умерших в царство смерти и огонь отгоняет демонов.
Принятие сарматами идеи «очищения» покойника показывает, что сарматы, подобно зороастрийцам, смотрели на смерть как на действие злых сил, которые овладевают умершим, оскверняют его тело. Видимо, огонь им казался средством борьбы с этими злыми силами (духами).
Таким образом, центральное место в мировоззрении сарматов, как и всех древних иранцев, занимал комплекс «небо – солнце – огонь – свет». Участвовавшие в погребальном обряде огонь и его продукты, а также белое вещество (мел, известь и т.п.) имели прямое отношение к указанному комплексу, так как они символизировали свет, солнце, чистоту. В кургане Темир, видимо, в очистительных целях дно ямы было посыпано белым порошком. Белый цвет, возможно, означал и какие-то другие этические понятия или был своеобразным пожеланием. Например, у хантов белый цвет ассоциируется с добром, благом, удачей.
Как известно, погребальный обряд включает в себя не только непосредственно похороны, но и ряд бытовых обычаев, религиозных обрядов, запретов и т.д. После захоронения на могиле совершалась тризна (на перекрытии кургана Темир обнаружены, видимо, остатки такой тризны – груда камней и кости овцы), которая могла повторяться с определенной цикличностью.
Возвращение с места погребения сопровождалось, вероятно, также ритуальными охранительными действиями. Но об этом можно судить только по этнографическим аналогиям. Например, сибирские народы запутывали следы, возвращаясь с места погребения, а тувинцы умывались родниковой водой с молоком и окуривались дымом можжевельника, стремясь предотвратить возвращение покойника за теми, кто его хоронил, юрту умершего ставили на новое место или все откочевывали. С совершением похорон связь живых с умершим не прерывалась, однако археологически это проследить трудно.
Таким образом, материалы даже одного только кургана дают много сведений о религиозных и идеологических представлениях сарматских племен. Погребальный обряд, отражая прежде всего веру в загробное существование, веру в бессмертие души, отделимой от тела человека, дает некоторое представление о культе мертвых и культе предков. Анимистические представления сарматов выражались не только в культе предков, но и в одухотворении сил природы. Культ природы выражался в поклонении ее отдельным элементам – солнцу, огню, воде, камням, животным и т.д. Сохранялись еще пережитки тотемизма. Они выражались в образах определенных животных, травоядных и хищных, наделенных также и магическими свойствами. Их изображения помещали на предметы оружия, конской сбруи, нашивные бляшки, ручки зеркал, ножей и т.д.
Как видим, у сарматов существовали политеистические представления, господствовал культ огня, света и солнца. Сарматские женщины являлись жрицами культа местных родоплеменных первобытных религий, характерных для ираноязычных народов до сложения религиозной системы зороастризма. Верования сарматов своими корнями связаны с религией Авесты и с зороастризмом и заключали многие элементы древнего племенного мировоззрения, которые составили источники зороастрийской религиозной системы оседлых народов Средней Азии и Ирана.