Аркаим: По страницам древней истории Южного Урала / Науч ред. Г. Б. Зданович

Вид материалаДокументы

Содержание


Мир детей
Андреева В.А., 1998
Гайдученко Л.Л., Мусатов В.А., 1999.
Лаврушин Ю.А., Спиридонова Е.А., 1995
Летопись природы заповедника Аркаим, 1996
Николаев В.А., 2000
В.А. Гашек
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   ...   17

Мир детей


Опираясь на материалы некрополей, можно с уверенностью утверждать, что в синташтинском обществе существовала особая детская субкультура. Различая в мифо-ритуальной сфере два вида сакральности – мужскую и женскую, также можно говорить и о третьем виде сакральности – детской. Детская субкультура в рамках культуры народов проявляется двояко – с одной стороны, это отношение к детям со стороны общества, обряды и обычаи, посредством которых определяется статус ребенка в коллективе, а с другой – наличие у детей своего взгляда на мир и культуру взрослых, отраженного в особом детском фольклоре, играх и т.п.

Ранее был отмечен факт отсутствия на синташтинских могильниках большинства младенческих захоронений (Зданович Д., 1997. С. 30). Можно предполагать, что к маленьким детям применялись иные формы погребального обряда. Существование особых способов погребения младенцев отмечены почти у всех «примитивных» народов. Северные народы - чукчи, ненцы, нганасаны и другие – хоронили детей под корнями деревьев, привязывая тела к ветвям, устраивали водные и воздушные погребения. Отдельные детские кладбища существовали у некоторых племен Австралии. Древние считали, что у младенцев нет души и поэтому они не нуждаются в человеческих способах погребения, не являясь собственно «людьми».

Известны единичные случаи захоронения детей в полах жилищ (поселения Аркаим, Петровка II, Устье). Захоронения эти, видимо, носили особый характер, являясь так называемыми «строительными жертвами». Дом для людей представлялся своего рода космосом. Ввиду существования у индоевропейцев мифа о творении Вселенной из тела Первочеловека, строительство жилища могло начинаться с жертвы.

Ребенок у синташтинцев, видимо, считался принадлежностью прежде всего рода, а не семьи – частью «родового древа». На могильниках встречаются случаи, когда маленьких детей подзахоранивали к ранее умершим женщинам, которые, судя по разнице во времени погребения, не могли являться их матерями. Ребенка как бы отдавали под опеку женщине из его рода, чтобы она заботилась о нем на том свете.

Детский погребальный обряд значительно проще взрослого, характеризуется меньшим количеством погребального инвентаря и более скромными жертвоприношениями. Как правило, детям до определенного возраста не укладывали в могилу инвентарь, указывающий на их половую принадлежность. Это объясняется тем, что в традиционных обществах маленькие дети считались существами бесполыми – мальчиков и девочек одевали одинаково, не давая личных имен. Слова для обозначения маленького ребенка в индоевропейских языках, как правило, среднего рода (ср. «дитя» (рус.), «baby» (англ.), «bambino» (итал.)). Только по прошествии некоторого времени после совершения специальных обрядов детей начинали воспринимать и обучать в соответствии с их полом. В могилах детей постарше появляются различные украшения и орудия труда.

Социализация детей и приучение их к труду происходили очень рано. Так в могилах детей 5–7 лет археологи находят керамические сосуды, слепленные неумелыми детскими руками с неровно нанесенным орнаментом. Могилы детей 9–10 лет по характеру и сложности погребального обряда уже практически не отличаются от погребений взрослых. Очевидно, примерно в это время проводился обряд инициации, посвящающий детей в равноправные члены общества. Инициации в традиционных обществах проводились очень рано и не обязательно совпадали, как обычно считается, с возможностью вступления в брак. Инициация соответствовала периоду, когда ребенок достигал определенных знаний и умений, мог приносить пользу обществу, оправдывая свое существование. Во многих культурах часто до и после основного обряда инициации проводился ряд более мелких обрядов, знаменующих восхождение ребенка по социальной лестнице. Они совпадали с определенными этапами развития личности – например, временем, когда дети учатся ходить, говорить и пр. У индоевропейцев бытовали обряды первого пострига волос, прорезания первого зуба, выпадения молочных зубов и т.п. (Байбурин, 1991).

Выше отмечалось, что погребения подростков в некрополях «Страны городов» не уступают взрослым захоронениям по богатству обряда и даже превосходят их, отличаясь зачастую какими-либо необычными чертами. Нередко именно подростков хоронили в так называемой «позе объятий». Вероятно подростковый возраст имел особое значение в синташтинской культуре. В индоевропейской мифологии существовал своеобразный культ молодости, проявляющийся в почитании вечно юных богов – Гермеса, Аполлона, Артемиды, Фреи и других. Молодость и невинность в некоторых религиях были обязательными качествами для жреческого сословия.

* * *

В социуме «Страны городов» взаимодействуют мир мужчин и мир женщин. Мир детей является и основой, и медиатором двух этих сфер. Для человека все начинается с рождения, а затем, взрослея, он приобщается к миру мужчин либо к миру женщин. Встреча и соединение миров ведут к рождению новой жизни. Человек снова возвращается к миру детей – уже в качестве родителя.


Литература


Байбурин А.К., 1991. Обрядовые формы половой идентификации детей // Этнические стереотипы мужского и женского поведения. СПб.

Байбурин А.К., Левинтон Г.А., 1978. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд. Л.

Виноградов Н.Б., 1997. Страницы древней истории Южного Урала: Учебник для общеобразовательных школ, гимназий, колледжей, лицеев. Челябинск.

Генинг В. Ф., Зданович Г. Б., Генинг В. В., 1992. Синташта: археологические памятники арийских племен Урало-Казахстанских степей. Т. 1. Челябинск.

Еремина В.И., 1991. Ритуал и фольклор. Л.

Жарникова С.В., 1987. Фаллическая символика северорусской прялки как реликт прото-славяно-индоиранской близости. // Историческая динамика расовой и этнической дифференциации населения Азии. М.

Зданович Д. Г., 1997. Синташтинское общество: социальные основы «квазигородской» культуры Южного Зауралья эпохи средней бронзы. Челябинск.

Клейн Л.С. 1979. Смысловая интерпретация совместных погребений в степных курганах бронзового века // Проблемы эпохи бронзы юга Восточной Европы: Тез. докл. конференции. Донецк.

Соколова В.К., 1977. Об историко-этнографическом значении народной поэтической образности (образ свадьбы-смерти в славянском фольклоре) // Фольклор и этнография. Л.

Сумцов Н.Ф., 1996. О свадебных обрядах преимущественно русских // Сумцов Н.Ф. Символика славянских обрядов. М.

Хейзинга Й., 1992. Homo Ludens. В тени завтрашнего дня. М.

Элиаде М., 1987. Космос и история: Избранные работы. М.

Dickinson O., 1994. The Aegean Bronze Age. Cambridge: Cambridge University Press.


А.И.Левит

Н.П. Миронычева-Токарева


ЛАНДШАФТНАЯ КАРТА ЗАПОВЕДНИКА Аркаим


Пожалуй, первой работой, посвященной ландшафтам заповедника Аркаим, была работа И.М. Батаниной (Батанина, 1995), носившая, мы бы сказали, описательный характер. Ландшафт здесь ассоциируется с пейзажем и тесно «связан» с рельефом, в свою очередь обусловленным геологическим строением и теми экзогенными процессами, которые происходили на данной территории в мезо–кайнозое. Автор работы впервые отметил, что «первичные ландшафты здесь сохранились в виде небольших фрагментов … участки нетронутой степи находятся в 25–30 км западнее (Аркаима), … территория заповедника испытала на себе очень сильный антропогенный прессинг…».

Большое внимание автор уделила проблемам образования рельефа, описанию долин степных рек и, в частности, происхождению «центральной» долины, которую Батанина И.М. называет «аркаимской депрессией», имеющей меридиональное простирание и ограниченной тектоническими нарушениями (по сути, грабен!).

Как видно из приведенных фрагментов, автор собственно и не претендует на описание реальных ландшафтов (урочищ, подурочищ и т.д.), где все биогенные и абиогенные составляющие обмениваются энергией и информацией.

Ландшафтной структуре заповедника посвящена работа Гайдученко Л.Л. и Мусатова В.А. (Гайдученко, Мусатов, 1999), отличающаяся серьезным научным подходом к излагаемой проблеме. Авторы прежде всего пытаются оспорить принадлежность территории к степной ландшафтной зоне, выделенной на Южном Урале еще Макуниной А.А. (1974). Маландин Г.А. в своей известной монографии «Почвы Урала», не касаясь вопросов ландшафтного районирования Южного Урала, априори относил все районы к югу от линии Троицк–Звериноголовский к степной зоне (Маландин, 1936. С. 114). Точка зрения Макуниной А.А. позднее многократно подтверждалась другими авторами (Чибилев, 1995; Андреева, 1999). Из работы Ю.А. Лаврушина и Е.А. Спиридоновой, посвященной палеоэкологическим событиям на описываемой территории в голоцене, можно сделать вывод, что большую часть времени здесь царил аридный климат (Лаврушин, Спиридонова, 1995). В спорово-пыльцевых комплексах преобладали степные ассоциации травянистых растений, правда с единичной пыльцой древесных (ель, сосна, береза). В конце голоцена (субатлантическая палеоклиматическая эпоха) степь, по данным тех же авторов, сменяется лесостепью. За последнее тысячелетие, особенно последние 300–350 лет, человек внес очень значительный вклад в обезлесение той области, что ныне относится к Зауральскому пенеплену (юг Челябинской области). Сегодня средняя залесенность различных районов колеблется от 1–2% до 6–10% (за счет остаточных хвойных боров – Джабык-Карагайского, Каратубайского, Черноборского). Но ни эти общеизвестные факты, ни основной тезис авторов разбираемой работы, что «… широкое распространение выщелоченных черноземов и луговых почв не позволяет отнести ее (т.е. описываемую территорию) к степному типу ландшафтов», не позволяют нам согласиться с Гайдученко Л.Л. и Мусатовым В.А.

Мы позволили себе отвести так много места дискуссии с указанными авторами, потому что для ландшафтной карты даже маленького района понятие «степь» или «лесостепь» является определяющим. Оно зависит от совокупности признаков. Именно по этой совокупности мы относим территорию заповедника Аркаим и подавляющую часть территории «Страны городов» к степной ландшафтной зоне (Батанина, 1995).

Очевидно, далее следует остановиться на терминологии, которая не так однозначна (скорее, совершенно не однозначна), как кажется неискушенному читателю. Определений ландшафта великое множество. Только Реймерс Н.Ф. в своем капитальном труде «Природопользование» приводит восемь определений ландшафта (Реймерс, 1990. С. 261). Об этом, в частности, говорит и Николаев В.А. (2000. С. 6). Он же пишет о том, что понятие «ландшафт» следует использовать «…для обозначения сложно организованных природных и природно-антропогенных геосистем региональной размерности» (Николаев, 2000. С. 31). Другими словами, термин «ландшафт» скорее применим лишь к крупным сегментам земной поверхности. В.А. Николаев в указанной работе на стр. 11 пишет: «…в московской университетской ландшафтной школе ландшафт понимается как ПТК региональной размерности»(!), но далее – «Термином ПТК (природно-территориальный комплекс) принято обозначать ландшафтно-географические объекты любой размерности: от небольшого верхового болота … до целой физико-географической страны» (Николаев, 2000). Явное противоречие! Сам автор в той же работе даёт (Николаев, 2000. С. 33) шесть определений ландшафта, имеющих географический, экологический и даже эстетический смысл. По-видимому, большинство исследователей придерживается той точки зрения, что ландшафт – это территория определенного ранга, отличающаяся сравнительно однородным строением, где все составляющие находятся в тесном взаимодействии, постоянно обмениваясь энергией и информацией.

На локальном уровне морфоединицами ландшафта могут быть местности, урочища, подурочища и фации.

Выделенные нами на карте элементы степного ландшафта мы склонны рассматривать как местности. Однородные по строению элементы местности, по-видимому, можно рассматривать как урочища, то есть природные геосистемы, сформированные «…на основе какой-либо одной мезоформы рельефа…» (Реймерс, 1990).

В основу разделения степных ландшафтов заповедника Аркаим положен ряд признаков, основным из которых является рельеф. Учитывая небольшие размеры территории, мы решили детализировать это понятие, введя такие признаки, как формы рельефа: холмы, увалы, бугры, лога первого порядка, пологие плоские и наклонные поверхности; расчлененность рельефа в баллах (визуальная оценка) и средние уклоны поверхности, рассчитанные по горизонталям.

Столь детальное расчленение рельефа стало возможным по той причине, что оно выполнялось на основе топотрапеций масштаба 1:10 000, где сечение горизонталей равно 1 м. В дополнение к картам выполнено четыре высотных профиля, ориентированных вкрест простирания основных форм рельефа и долины реки Большая Караганка.

В рельефе территории заповедника удалось выделить четыре высотных уровня (ступени): 380–350 м, 350–335 м, 335–318 м, 318–314 м. Наиболее высокие формы рельефа сформированы вулканитами среднего палеозоя; низшие отметки рельефа соответствуют долине реки Большая Караганка, в основании которых лежат глинисто-карбонатные сланцы (ритмиты) среднего (?) карбона. Уже по этим ступеням можно наметить области проявления (преобладания!) денудационных, либо аккумулятивных процессов формирования рельефа. Что касается логов, то их появление скорее связано с тектоникой, тектонической раздробленностью территории, хорошо отраженной на геологической карте (тр. №-41-132-А, Шалагинов, Батанин и др., 1982).

Уклоны, подсчитанные нами по заложению горизонталей, имеют тот смысл, что они характеризуют участки катены (склона) по скорости продвижения поверхностных вод (характеру промывного режима), а следовательно по скорости геохимических процессов.

Одним из основных признаков степных ландшафтов является растительность. На территории заповедника существуют все три яруса растительности: от луговых и степных травянистых ассоциаций до кустарников и деревьев. В ландшафтах южной части территории преобладают келериево-полынно-типчаковые, полынно-типчаковые ассоциации на черноземах обыкновенных и неполно развитых местами карбонатах. В нижних частях склонов участками развиваются солонцы черноземные.

В восточной части заповедника верхние этажи также занимают келериево-полынно-типчаковые ассоциации, к которым добавляются кермек-колосняковые. Здесь же пятнами развиваются автоморфные солончаки. Почвы представлены теми же черноземами неполно развитыми, местами солонцами, солодями.

На средних и нижних частях склонов преобладает солончаковая растительность. (Все геоботанические данные по результатам обследования в 2001 году, проведенного Н.П. Миронычевой-Токаревой). Кустарники, преимущественно вишня кустарниковая, образуют небольшие заросли на средних частях склонов; относительно редкие, часто одиночные кусты чилиги располагаются ниже.

Очень характерны здесь по составу небольшие колковые леса, занимающие верхние и средние части склонов с западной экспозицией. В их основе береза, лиственница, сосна. Состав лесной растительности становится более гомогенным по мере продвижения вниз по склону и по логам. Колки здесь представлены исключительно березой.

На холмистой местности в южной части заповедника развиваются ковыльно-типчаковые степи с разнотравьем, каменистые полынно-типчаковые ассоциации на неполно развитых обыкновенных и карбонатных черноземах. Кустарниковая растительность встречается относительно редко (в основном – карагана); лесная растительность представлена березовыми, осиново-березовыми колками площадью от 1 до 4–5 га (единичные до 7–9 га), занимающими склоны с северной экспозицией.

В местности, которую мы называем холмисто-увалисто-бугристой (юго-восточная часть территории), луговые разнотравно-злаковые степи в пониженных, более увлажненных местах сменяются настоящими лугами с вейником наземным, тимофеевкой степной и овсяницей луговой. Возвышенные участки занимают фрагменты ковыльно-овсецовых степей. В почвенном покрове преобладают черноземы неполно развитые, часто осолонцованные и солонцы черноземные. В пониженных частях – лугово-черноземные почвы. Здесь широко развита кустарниковая растительность. Заросли чилиги (явно преобладает!), шиповника, вишни кустарниковой и миндаля низкого образуют непроходимые заросли в повышенных частях рельефа, на склонах логов (Чилижный Дол и др.). Под густым покровом кустарников - мертвопокровные зоны. Древесный ярус – небольшие колки березового, осиново-березового леса обычно несколько вытянутой причудливой формы.

Близ западной границы заповедника на юге преобладает настоящая луговая растительность, занимающая верхние и средние части склонов, перемежающаяся с солончаковой растительностью и небольшими зарослями караганы (чилиги). Нижние части склонов занимают луговые разнотравно-злаковые ассоциации. Среди почв здесь преобладают черноземы неполно развитые, солонцы черноземно-луговые.

В северо-западной части территории (к северу от Соснового Дола) на постепенно выполаживающихся склонах холмов развиты в основном ковыльно-овсецовые ассоциации, петрофитные полынно-типчаковые, а также лугово-разнотравно-злаковые «степи», занимающие слабо пониженные части рельефа.

Заросли чилиги и здесь занимают довольно обширные площади (с каждым годом увеличивающиеся). Древесная растительность совершенно отсутствует. В почвенном покрове явно преобладают солонцы черноземные.

Полого наклонные местности на лево- и правобережье реки Большая Караганка, как правило, заняты луговой растительностью (настоящие луга). В южной части заповедника наряду с лугами широко развита солончаковая растительность. Почвы здесь представлены черноземами обыкновенными карбонатными. На правом берегу Большой Караганки широко развиты аллювиальные луговые почвы, на левобережье – черноземы выщелоченные.

Кустарники растут практически повсеместно. В основном это чилига – одиночные кусты и небольшие заросли. Древесная растительность практически отсутствует. Здесь можно встретить лишь единичные молодые березы.

Так выглядят местности и урочища на территории заповедника. Хотелось бы обратить внимание на то, что термин «урочище» имеет еще топографический и этнографический смысл. Это определённые участки местности выделены населением по каким-либо признакам. На площади заповедника есть несколько таких урочищ. Это Чилижный и Сосновый Дол, Пчельник, Пьяный Лес (на северной оконечности), имеющие вполне определенные отличия. Пожалуй, только Сосновый Дол не оправдывает своего названия, а отражает скорее факт существования здесь когда-то хвойной растительности. Единственное водное урочище на территории заповедника – подпрудное озеро (определение Ю.А Лаврушина) на реке Утяганка, ныне представляющее собой низинное осоково-рогозовое болото. Площадь его – 20–22 гектара.

Далее хотелось бы остановиться на трансформациях природных и техногенных

ландшафтов, наблюдаемых за последнее время.

До заповедования территории 46% ее площади было распахано. На оставшихся землях интенсивно пасся крупный рогатый скот и овцы, причем количество голов на единицу площади превышало норму от 3,5 до 5 раз, что сказалось не только на состоянии сохранившихся участков степной растительности (III и IV степени депрессии), но и небольших колковых лесах, имеющихся в заповеднике.

Во второй половине 80-х годов XX столетия на описываемой территории началось строительство крупного водохранилища, в связи с чем была начата добыча щебня, песка и глины из небольших карьеров. Возведение насыпной плотины, строительство канала, отсыпка дорог, в том числе крупным щебнем, установка линий электропередач – все это негативно сказалось на эстетическом восприятии степного ландшафта.

Еще ранее, в 60–70-х годах, на территории, вошедшей в состав заповедника, было посажено пять лесополос длиной 1700 м, расположенных субширотно. В составе полос береза и карагач. Примерная площадь лесополос 24 га. Между лесополосами располагались поля, засеянные многолетними травами (кострец). Таким образом можно отметить, что территория заповедника и сегодня – сочетание естественных природных и техногенных ландшафтов. Последние по причине их небольшой величины могут быть охарактеризованы как искусственные урочища. За период заповедования происходит трансформация таких искусственных ландшафтов. Она выражается в зарастании стенок и дна карьеров, полевых дорог, в том числе и щебеночных, временном или постоянном обводнении ряда выработок, появлении маломощного (первые миллиметры) почвенного слоя. Площади, засеянные многолетними травами, постепенно превращаются в лугово-степные пространства.

Особенно заметна трансформация древесной растительности. Она выражается, прежде всего, в разрастании лесополос. За последние 4–5 лет карагач (Ulmus minor), ранее высаженный здесь, начал бурно разрастаться на степных равнинных участках, примыкающих к полосе. К 2002 году площадь молодого леса составила 35 га. Густота подроста 100–120 особей на 1 га. Высота отдельных деревьев достигла 3,5–4 м. Таким образом, на территории заповедника возник растительный феномен, прежде в степях не наблюдавшийся (а возможно, просто не известный авторам). Зарастают деревьями и кустарником и другие участки проявления техногенеза. Особенно заметны зарастание березой склонов насыпных каменных плотин и разрастание березы вдоль ранее проложенных полевых дорог.

Так или иначе, но основной целью создания степного заповедника Аркаим, кроме сохранения археологических и этнографических памятников, является восстановление и сохранение естественных степных ландшафтов. Под восстановлением понимается, прежде всего, восстановление растительных сообществ сеяных сенокосов до естественных степных ценозов, улучшение структуры и плодородия почв, увеличение водности, улучшение режима степных рек, то есть тех элементов ландшафта, которые относятся к наиболее динамичным.

Заповедование территории внесло серьезные коррективы в растительный покров. При проведении геоботанических исследований Моисеевым Д.А. в середине 90-х годов (Моисеев, 1998) было зарегистрировано 714 видов высших сосудистых растений, большинство из них принадлежит в зональном плане к разнотравно-ковыльным и типчаково-ковыльным степям.

Повторное геоботаническое обследование, проведенное в 2001 году, показало значительное сокращение видового состава травянистых растений. Всего было зарегистрировано 418 видов, принадлежащих 49-и семействам. По сравнению с 1996 годом значительно уменьшилось количество маревых, гвоздичных, лилейных. Разнообразие растительных формаций уменьшилось наполовину. В то же время почти на 10% увеличилась площадь кустарников, заметно увеличился подрост лиственницы и сосны у восточных границ заповедника.

Если в первые годы заповедования в структуре фитоценозов преобладали ксерофиты, то через 9–10 лет обозначилось явное лидерство мезофитов (около 50% площади). Все эти факты естественно говорят об эволюции ландшафтов заповедника. Изменение характера растительности влечет за собой изменения в составе почвенной фауны, орнитофауны, структуре гумусового горизонта, режиме испарения и т. д.

Таким образом, ландшафтная карта территории, построенная с учетом ряда отобранных признаков, не только отображает структуру географической оболочки, но дает основание перейти к вопросам ландшафтной экологии, основной целью которой является изучение взаимоотношений «…между людьми и территорией…» (Кирпотин, 2002. С. 161). Мы бы добавили – между территорией и экосистемами различных уровней. Это, по нашему мнению, и является основной задачей степного заповедника Аркаим.


Литература


Андреева В.А., 1998. Челябинская область (краткий справочник).

Батанина И.М., 1995. Физико-географические условия и ландшафты заповедника Аркаим. // Аркаим. Исследования. Поиски. Открытия. Челябинск.

Гайдученко Л.Л., Мусатов В.А., 1999. Ландшафтная структура территории основной части музея-заповедника Аркаим // Природные системы Южного Урала. Челябинск.

Кирпотин С.Н., 2002. Возрождение ландшафтной экологии // Вестник ТГУ. Приложение № 2. Сентябрь.

Лаврушин Ю.А., Спиридонова Е.А., 1995. Основные геолого-архео-экологические события конца позднего плейстоцена и голоцена на восточном склоне Южного Урала // Природные системы Южного Урала. Челябинск.

Летопись природы заповедника Аркаим, 1996 (фонды НОК ЧелГУ). Челябинск.

Макунина А.Е., 1974. Ландшафты Урала. М.

Маландин Г.А., 1936. Почвы Урала. Свердловск.

Моисеев Д.А., 1998. Аннотированный список высших растений музея-заповедника Аркаим и его окрестностей. Челябинск.

Николаев В.А., 2000. Ландшафтоведение. М.

Реймерс Н.Ф., 1990. Природопользование. М.

Чибилев А.А.,1995. Природа Оренбургской области

Шалагинов Э.В., Батанин А.И. и др., 1982. Отчет о геологическом доисследовании Брединской площади (фонды Геолкома). Челябинск.

В.А. Гашек