Geum.ru

Разгром Украинского военного округа

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   14

Харьков


Суровые услови следствия почти не оставляли шансов большинству харьковских военных выжить в мясорубке местного ОГПУ. Похоже, январский нагоняй за "торможение" работы не лучшим образом повлиял на следователей. Всех арестованных они сразу же брали в оборот и заставляли подписывать откровенную чушь.

В одном из дел мне удалось найти любопытный протокол допроса бывшего поручика, начальника штаба 20 авиационной бригады Г. И. Веч финского от 10.03.1931, который ярко характеризует методы следствия: "После нескольких дней отрицания факта моего участия в контрреволюционной организации, восстановив в памяти последовательно все важные события из моей жизни за последние 3-4 года, пришел к твердому убеждению, что необходимо со всей полнотой осветить все мне известное об упомянутой организации". Ну и что, спросите вы, банальное начало признания, что дальше? А вот дальше самое интересное. Вечфинский действительно дал требуемые от него показания, и на этом, на первый взгляд, все и закончилось. Но оказалось, что это еще далеко не все...

На следующей странице дела я наткнулся на любопытнейшую собственноручную записку Генриха Иосифовича: "Сегодня, 10 марта, когда следователь оставил меня в своей комнате №6, Харьковского Оперативного Сектора, с часовым, я сделал попытку к бегству из-под стражи. Попытка выразилась в том, что я молниеносно запер дверь комнаты, чтобы никто не мог прийти часовому на помощь, и бросился па последнего с целью обезоружени его и последующего побега с оружием - наганом. Мое покушение не удалось вследствие того, что часовой поднял шум, на который прибежали сотрудники ГПУ, ломившиеся в запертую комнату, а с другой стороны, потому что часовой силою и угрозой оружия вынудил отступить, и, таким образом, он открыл дверь и впустил сотрудников". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 23, дело Бежанова С. Г., с. 416,423.)

Да уж, после всего выше изложенного можно себе только представить, что толкнуло Вечфинского на попытку побега, причем - из комнаты следователя. К сожалению, этому храброму человеку затем припомнили его неудавшийся побег и приговорили к расстрелу.

По всей видимости, с особой жесткостью следователи относились лишь к штабным работникам и военным преподавателям гражданских вузов. К строевым командиром 23 дивизии и случайно попавшим в ОГПУ штатским лицам пытки, похоже, не применялись. Это прослеживается по справке о признавшихся и не признавшихся харьковчанах, вложенной в дело военрука Института народного хозяйства А. В. Веденяева. Суд по документу, вину признало почти два десятка военных и лишь один штатский преподаватель, зато не признавшихся - трое, из них два пожилых профессора Института народного хозяйства, которых, в силу их возраста, сломать было достаточно просто. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 50(39), дело Веденяева А. В., с. 339-341.)

Главным пунктом обвинения для большинства харьковских военных стала подготовка всеукраинского восстания. Впрочем, планы этого "восстания" в пересказе подследственных очень напоминали план мобилизации РККА в случае войны; перенос штаба в Днепропетровск, разворачивание дивизий второй очереди, активное использование громадных запасов оружия, обмундирования и продуктов, хранящихс на территории УВО. О чем же это свидетельствует? Да о том, что арестованных заставляли сочинять какие-то планы восстания, и они, не придумав ничего лучшего, дружно пересказывали мобилизационный план развертывания округа.

Особо преуспел в "организации" восстания арестованный преподаватель Школы червоных старшин В. С. Москаленко. Прежде всего, хочу подчеркнуть, что Москаленко, похоже, под следствием сошел с ума или находился в состоянии невменяемости. Он сочинил просто абсурдный план восстания с грандиозным развертыванием крестьянских дивизий, массовым формированием антисоветских частей и пр. По его словам, Харьковская контрреволюционная организация кроме имеющихся в ее распоряжении регулярных войск, планировала создать 5 повстанческих пехотных и одну повстанческую кавалерийскую дивизию, несколько артиллерийских бригад, развернутых на базе Одесской, Киевской и Сумской артиллерийских школ и отдельных кавалерийских полков, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 23, дело Бежанова С. Г., показания Москаленко В. С., с. 558-560.)

Также Москаленко дал обширные показания о "заговорщицкой деятельности" почти всех преподавателей Школы червоных старшин и командиров украинских территориальных соединений. Впрочем, именно в этих показаниях ОГПУ не нуждалось: Харьковска Школа червоных старшин была разгромлена почти тогда же, но совсем по другому делу.

Кроме организации восстания харьковчанам вменялась в вину вредительская деятельность в инженерном деле, военных сообщениях и ветеринарии. В последнем случае речь шла о якобы имевших место попытках ветеринарных врачей различных гарнизонов УВО "подсунуть" для питания красноармейцев недоброкачественное мясо. Все три линии вредительства были отработаны ОГПУ самым суровым образом. Проще всего было с сотрудниками управления военных сообщений: их было всего несколько человек, а руководители из Москвы и Харькова давно "покаялись", и дл следователей составление обвинений во вредительстве не представляло особой сложности.

Зато на всю катушку досталось военным инженерам и ветеринарам. Особенно - первым. Дело в том, что так же, как и в случае с управлением передвижений, заговор в Военно-техническом управлении РККА ОГПУ быстро связало с "заговорщиками" на Украине: инспектором инженеров УВО Мисюревичем, выдвиженцем Мултановского дивинженером 23 Л. А. Какуриным и многими другими.

По видимости, особенное внимание следователи ОГПУ обратили на Льва Александровича Какурина, к тому же - однофамильца арестованного известного военного историка и профессора Военной академии. Уже на одном из первых допросов 15 февраля Какурина вынудили дать показания на своего патрона, В. О. Мисюревича. Но, похоже, от Льва Александровича требовали "разоблачить" всю военно-инженерную вредительскую организацию. И Какурин оговорил коринженеров 8 Вехова, 14 Симбирякова, 17 Ференса; дивинженеров 24 Матвеенко, 30 Буданова, 45 Красавцева, 46 Чебкасова, 51 Туманова, 75 Лазаревича. 96 Зелинского, а также ряд военных инженеров из строевых частей. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 23, дело Бежанова С. Г., показани Какурина Л. А., с. 424-434.)

Часть этих лиц была арестована и осуждена на различные сроки за вредительскую деятельность, сам же Какурин получил 10 лет исправительно-трудовых работ.

Почти такая же ситуация сложилась и с Ветеринарным управлением УВО. Правда, показания шли не "сверху", от сотрудников управления, а "снизу" - от ветеринаров Днепропетровского, Винницкого, Киевского и других гарнизонов. В руководстве вредительством в деле поставок недобро качественного мяса призналс помощник начальника управления Е. Я. Мазель, который за это получил 10 лет. Также к различным срокам были осуждены дивизионные ветеринарные врачи Г. Г. Дамрин (из 30 дивизии в Днепропетровске, где вообще был выявлен "заговор ветеринаров"), И. М. Башков (80 дивизия, Донецк), В. В. Мясоедов (25 дивизия, Полтава), Садиков А. А., Одринский П. Д. (24 и 96 дивизии, Винница) и многие другие.

Из всех харьковских военных больше всего повезло командирам 23 стрелковой дивизии, схваченным почти одновременно с сотрудниками штаба и преподавателями. В участии в заговоре обвинялись командиры 68 стрелкового полка Левицкий и 69 Китвейт (австрийский офицер), помощники командиров 67 полка Иванов и Серга, 69 - Попков, а также многие командиры рангом пониже.

Похоже, арестованные военнослужащие 23 стрелковой дивизии в чьем-то лице имели хорошего заступника, поскольку, по всей видимости, их не принуждали признаваться в "содеянных грехах". Более того, на некоторых, как на Сергу, дел вообще не заводили и, в конце концов, отпустили "просто так". Не исключено, что в этом была заслуга командира 23 дивизии, в последующем легендарного советского командарма М. Ф. Лукина, известного своим мужественным поведением в плену в годы Второй мировой войны; может быть, за командиров заступился кто-либо другой. Так или иначе, но 23 дивизия во всем Украинском военном округе осталась единственным "не репрессированным" соединением (правда, это относительно, поскольку почти все взятые под подозрение командиры на протяжении 1931 года были переведены из УВО в другие округа или "вычищены").

Кроме репрессий собственно в среде военнослужащих РККА ОГПУ также не забыло "пощипать" и бывших офицеров, находившихся на гражданской службе. В Харькове их проживало сравнительно немного; до первой мировой войны в городе стоял небольшой гарнизон, и доля его офицеров по сравнению с тем же Киевом была невелика. Немногие вернувшиеся с фронта кадровые офицеры, а также офицеры военного времени, в своем большинстве в 1918-1919 годах ушли к белогвардейцам и петлюровцам. Кроме того, в Харьков, как в столицу Советской Украины, было запрещено возвращаться и реэмигрантам из различных белых армий. Таким образом, к 1931 году в городе проживало не более сотни бывших офицеров, не служивших на тот момент в РККА.

По первоначальному замыслу ОГПУ, руководителем "контрреволюционной офицерской организации" должен был стать инженер авиационного завода, бывший белый офицер П. Г. Матросов. Но он упорно держался на допросах и категорически отрицал свою вину. Тогда на смену Матросову "пришел" преподаватель института Народного хозяйства Владимир Эдуардович Кункевич. В прошлом штабс-капитан 156 Елисаветпольского полка, весной 1918 года Кункевич вступил в Донскую армию, был начальником штаба белогвардейской 8-й Донской казачьей дивизии, с которой участвовал во многих боях с красными. Весной 1920 года в Новороссийске, будучи тяжело больным тифом, Владимир Эдуардович в числе 40 офицеров попал в плен. После выздоровления был мобилизован в РККА, работал топографом штаба 9 армии и преподавателем Чугуевской и Харьковской пехотных школ, так и попал в Харьков. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 33(34). дело Кункевича В. Э., с. 7-12.)

Для ОГПУ биографи Кункевича была идеальной во всех отношениях: белогвардеец, мол, что с него взять? Но Владимир Эдуардович назвал всего несколько фамилий бывших офицеров, решительно ничего не давших. Несмотря на это Кункевича все же сделали руководителем контрреволюционной организации и затем расстреляли вместе со всеми остальными главными "заговорщиками" УВО.

А что же сама мифическая организация? Улов ОГПУ был мизерным, с грехом пополам удалось наскрести по всему Харькову несколько десятков человек, из которых часть так и не созналась в своих "злодеяниях" (кстати, что с ними было дальше - неизвестно, но не исключаю, что их мог ли выпустить, хотя это мало вероятно).

Какого-либо обобщающего дела по Харьковской организации также выявить не удалось. Очень может быть, что этого дела просто не существовало, а арестованных харьковчан осуждали частным порядком, выносили приговоры в виде постановлений тройки НКВД УССР. Чтобы составить хоть какое-то общее представление о "Харьковской контрреволюционной организации", пришлось старательно выписывать все попадавшиеся в протоколах допросов фамилии и сверять их с общим списком осужденных по делу "Весна", Работа осложнялась тем, что в свое время этот список был составлен лишь по первой букве фамилии, т. е. чтобы найти какое-либо лицо, например, Бежанова, пришлось просматривать всех осужденных, у которых фамилии начинаются на букву "Б", и т. д. Тем не менее, удалось выявить 53 харьковчан: 10 из них были расстреляны, 12 (в основном командиры 23 дивизии и лица, связанные с ней) - отпущены, остальные получили различные сроки. Таков итог ликвидации ОГПУ "заговора в штабе Украинского военного округа".

По остальным городам Украины также прокатилась волна массовых арестов бывших офицеров. Но в этих городах очень четко прослеживается два сценария: киевский, по которому расстреливались все офицеры, не служившие в РККА, а также хваталось множество военнослужащих (Днепропетровск, Одесса, Зиновьевск) и харьковский, более мягкий, с арестом лишь "головки" заговора (Житомир, Винница, Николаев, Полтава, Суммы, Стали но). Некоторым особняком стоит гарнизон Чернигова, где репрессии прошли по собственному сценарию.