Разгром Украинского военного округа

Вид материала

Документы

Содержание Уничтожение командных кадров УВО

Подобный материал:

• ® Способ учета эластичности спроса по цене при определении ликвидационной стоимости, 229.41kb.
• Програма розбудови українського соборного суспільства книга исхода украинского народа, 11964.74kb.
• Генеральный Штаб Красной армии Военно-исторический отдел разгром немецких войск под, 7478.79kb.
• ® Понятия денежных потоков и условных денежных потоков в контексте финансовой концепции, 281.31kb.
• Проблемное задание: Вчем заключался коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны?, 87.06kb.
• Глобализации все чаще привлекает к себе внимание известных ученых, бизнесменов, политиков., 329.27kb.
• Собрание депутатов миасского городского округа челябинская область, 82.67kb.
• Николай Иванович Ульянов Происхождение украинского сепаратизма, 3318.08kb.
• Территориально-милиционная система в ркка в 1923-1928 годы (на материалах московского, 358.64kb.
• Роль Президента Российской Федерации в формировании системы государственного оборонного, 399.31kb.

Уничтожение командных кадров УВО

У командующего Украинским военным округом Ионы Эммануиловича Якира были хорошие и дельные помощники, надежные, и, как он мог думать, вполне преданные военспецы. Чего только стоил Сергей Георгиевич Бежанов! Подполковник Генерального штаба, блестящий военный работник, в гражданскую войну возглавлявший оперативные управления 13-й и 14-й Красных армий и войск Главнокомандующего Сибири. Участвовал он и в разгроме войск Петлюры, Деникина, Врангеля, Колчака, Бакича, Унгерна фон Штернберга и Дитерихса, был награжден орденом Боевого Красного Знамени.

Хорошим, дельным штабным командиром был и начальник 1-го (оперативного) управления штаба округа Сергей Степанович Ивановский, Штабс-капитан царской армии, окончивший два курса академии Генерального штаба, Ивановский всю гражданскую войну служил на различных штабных должностях, занимался стратегическим планированием и армейской разведкой.

Основная масса начальников отделов и их помощников в УВО комплектовалась из кадровых офицеров российской армии. Среди них служили и пять генштабистов: бывшие генералы Николай Махров и Евгений де Монофор, полковник Сергей Гершельман, капитаны Владимир Сергеев и Иван Чинтулов. И все это - люди с огромным опытом Первой мировой и гражданской войн.

Зато на должности начальника штаба Украинского военного округа за десять лет после окончани гражданской войны сменилось восемь чело век. Причем, если верить тому, что сказано в показаниях арестованных, часть из них смотрела на это как на обязательное "отбытие" номера для дальнейшего продвижения по службе, другие же просто откровенно тунеядствовали. В общем, не повезло УВО с начальниками штабов, и хотя в большинстве это были дельные военные специалисты, толку от них всегда было мало.

Назначат, бывало, нового авторитетного командира начальником штаба округа, обрадуются штабные: вот, мол, пойдет работа! Ан нет - вы, дорогие, все в округе делали, вот и делайте дальше. Так же получилось и летом 1929 года, когда на должность начальника штаба УВО из Москвы прислали Семена Андреевича Пугачева, бывшего капитана Генштаба, в гражданскую войну командовавшего армиями и штабами фронтов РККА. Многие сотрудники штаба УВО, арестованные по делу "Весна", утверждали, что Пугачев с ленцой взялся за работу и особо не напрягался над графиками, отчетами и мобилизационными планами. Как потом заметил на допросах бывший начальник 3-го управления УВО Владимир Сергеев: "Пугачев жизнью штаба не интересовался, занималс "шутовством". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 175-176, дело Сергеева В. В., с. 845.)

Даже такой знаменитый военный, сменивший в 1930 году Пугачева, как бывший генерал и начальник Полевого штаба РККА Павел Лебедев, решительно отмежевался от какой-либо работы. Сергей Ивановский потом сокрушался по этому поводу на допросах: "Лебедев до его болезни занимался только оперативными вопросами и изучением театра военных действий, кроме того, он был очень замкнут и вообще не играл существенной роли в руководстве штабом". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), протокол допроса С. С. Ивановского, с. 72.)

Понятно, что при таком положении дел полная власть в округе сосредоточилась в руках помощника командующего округом Бежанова и начальника оперативного отдела штаба Ивановского. Они достойно тянули на себе лямку командования округом. Но вечна перегруженность работой, постоянный страх увольнения из армии, желание поделиться с кем-то свои ми проблемами толкнули этих двух командиров на сближение со своими коллегами - старыми русскими офицерами.

Кроме штаба округа в Харькове и окрестностях дислоцировалась 23 стрелковая дивизия, существовали сильные военные кафедры во всех гражданских вузах. Военными руководителями институтов и техникумов состояли недавние сотрудники штаба округа, бывшие кадровые офицеры русской армии. Эти бывшие офицеры часто собирались друг у друга, в частности - у военрука Харьковского института народного образовани Александра Владимировича Веденяева. Сам он на допросах признался, что подобные встречи организовывал, начиная с 1927 года. К Веденяеву приходила вся верхушка УВО, военруки, командиры 23 стрелковой дивизии. Пели старинные военные песни, вспоминали былую жизнь и императорскую гвардию, обсуждали положение в РККА, и, конечно же, говорили на политические темы: не стесняясь в выражениях, ругали советскую власть. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 37(3149), протокол допроса А. И. Жарова, с. 133.)

Компания харьковских военспецов оформилась довольно быстро: многие были кадровыми гвардейскими офицерами, а это сильно сближало. Сам Веденяев закончил Первую мировую капитаном Лейб-гвардии Гренадерского полка, Бежанов был из гвардейских егерей, Ивановский - павловцем, начальник 3-го управления Владимир Сергеев - финляндцем, начальник 4-го инженерного управления Мисюревич - гвардейским сапером, его помощник Н. П. Кононов - также гвардейским офицером и т.д.

Как здравомыслящие люди, штабные работники УВО отдавали себе отчет в том, что в стране далеко не все нормально, а Украине грозят серьезные социальные потрясения. Это не могло не волновать их.

В показаниях упомянуто о том, что в конце 1920 - начале 1930-х годов в армии продолжалась активная чистка старых кадровых офицеров: оставляли лишь партийцев и "особо преданных". Отсутствие перспектив действовало угнетающе. Каждый командир или ответственный штабной работник со дня на день ждал, когда же его "вежливо" попросят из РККА. Об этих настроениях Сергей Бежанов на допросах рассказывал: "После Октябрьского переворота... я остался добровольно служить в рядах Красной Армии... В течение указанного периода времени я служил вполне добросовестно, но затем, примерно в период с конца 1924 или 1925 в настроениях лично моих, и, как я заметил, настроениях бывших офицеров, с которыми по службе мне приходилось сталкиваться, начинают происходить некоторые изменения. Надежды на поправку режима, которые появились в период НЭПа, не оправдались. Уже было видно, что на смену старым военным специалистам, в том числе и генштабистам, идут новые молодые кадры. Мне тогда казалось, что бывшие офицеры, служащие в Красной Армии, не пользуютс полным доверием, казалось, что пройдет еще год-два, и мы, старые специалисты, будем уже не нужны для армии. Отсутствие дальнейших перспектив начало давить на настроение, лишать энергии в работе", (ГАСБУ, фп, д. 67043, т. 21, дело Бежанова С. Г. с. 88.)

Так бывшие офицеры постепенно падали духом, и, в конце концов, по собственным признаниям на допросах, начали открыто критиковать советскую власть. Эту невеселую компанию и застал приехавший летом 1929 года в УВО Семен Андреевич Пугачев. Кроме нежелания работать, Пугачев любил к месту и без оного язвить по поводу "грандиозных советских достижений", благодаря чему был признан харьковчанами, и. в особенности. Ивановским - "своим". Вот что о своей "вербовке" Пугачев рассказал на допросах: "Во время полевой поездки в начале июня 1929, года при остановке в одной из деревушек Полесья ко мне подошел Ивановский и начал говорить о некультурности населения этого района (Овруч. Словечно), что они живут в условиях Средневековья, что в такой обстановке можно рассчитывать построить социализм не раньше, чем через 100 лет. Я поддержал этот разговор, высказавши мысль, что сами по себе условия не страшны, но что

руководство строительством социализма идет по неправильному пути, в особенности много ошибок и головотяпства допускают местные власти, которые по своей культурности, знаниям и опыту недалеко ушли от самого населения....

В дальнейшем в ходе поездки из бесед с крестьянством я убедился, что крестьянство выражает большое неудовольствие мероприятиями Советской власти в деревне, везде слышались жалобы на недостаток то варов, на отбирание хлеба, несправедливость местных властей при выкачивании хлебных излишков. Вопрос коллективизации сельского хозяйства, который в то время выдвигался во всей широте, встречал резкий отпор со стороны крестьянства, причем при разговорах в большинстве случаев получались ответы: "Вот мы сядем на ваше место, а вы приходите на наше, устраивайте у себ коллективизацию, мы посмотрим, что у вас выйдет, а тогда и сами будем устраивать колхозы...

Лозунг ликвидации кулачества, как класса, встречен был мною, как одно из мероприятий Советской власти, льющих воду на мельницу всех сил, недружелюбно к ней настроенных. Проведение этого мероприятия, связанного с насильственной коллективизацией, вызвало надежды, что крестьянские волнения примут больший размах, и в разговорах с Ивановским мы обменивались мнениями, что в случае, если эти волнения к весне разрастутся и в это время возникнет война, то нам такая обстановка будет на руку... " (ГАСБУ, фп, д. 67093, т.77, дело Пугачева С. А. с. 24, 27, 31.)

Конечно же, нельз утверждать, что в тот момент Пугачев и Ивановский действительно намеревались поднять восстание против советской власти, в особенности - первый. Тем не менее, если исходить из элементарной логики, то они понимали пагубность коллективизации для крестьянства.

В конце 1929 года в Москве по обвинению во вредительстве на строительстве стратегических железных дорог было арестовано несколько сотрудников управления военных сообщений штаба РККА. Естественно, на допросах с пристрастием эти люди "признали" не только свою "вину", но и дали показания на своих коллег. В результате в поле зрение ГПУ попал начальник 3-го управления военных сообщений штаба УВО Владимир Сергеев.

1 августа 1930 года в Бутырскую тюрьму был брошен начальник управления военных сообщений РККА бывший генерал-майор царской армии В. Г. Серебрянников. Первые дни следствия он отпирался от "контрреволюционной деятельности". Но много ли нужно "экспериментировать" над 56-летним человеком, чтобы он "признался" и "покаялся"? И уже 17 августа следователи ГПУ получили небольшой список "махровых заговорщиков", где, между прочим, указывался и Сергеев. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 168(3188), дело Серебрянникова В. Г., с. 48.)

Моментально бежать и хватать Владимира Васильевича Сергеева не стали: зачем, можно ведь понаблюдать за еще ничего не подозревающей жертвой. Но Сергеев оказался слишком осторожным человеком, и был арестован в Харькове 24 сентября 1930 года лишь на основании показаний Серебрянникова.

К чести бывшего в гражданскую войну начальника штаба 16-й армии Владимира Васильевича Сергеева нужно сказать, что долгое время он отрицал соучастие в каком-либо вредительстве или контрреволюционной организации, надуманными следователями. Тем не менее, Сергеева "подловили" на том, что его младший брат, тоже бывший офицер-финляндец, был белоэмигрантом, что в глазах ОГПУ само по себе являлось чуть ли не преступлением. Тут-то за первейшего в Харькове "заговорщика" и взялись серьезно.

Зная об арестах бывших генералов Снесарева и Серебрянникова, Сергеев все время пыталс "перевести стрелки" именно на них. Между следователями Снесарева в Москве и Сергеева в Харькове была постоянная связь, и обоим обвиняемым все врем подсовывали признания друг о друге. О своих товарищах по УВО Сергеев пока не вспоминал. Более того, когда его спрашивали о том или ином деятеле, давал весьма положительные характеристики. Бежанова, например, Сергеев охарактеризовал таким образом; "Тихий, очень деликатный, спокойный человек, по-моему, без своего "Я". Несколько раз бывал у него в семье... но разговоров на политические темы не вел. Он как-то всегда воздерживался высказываться, а если вы сказывался, то всегда в духе "Правды". Так и чувствовалось газетное влияние. К Советской власти относился всегда очень лояльно, но, по-моему, был только "спецом". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 175-176(3133-3134), с. 846.)

10 октября 1930 года Сергеева вынудили назвать первых "членов контрреволюционной организации" в Харькове: Пугачева, Бежанова, Ивановского, военруков институтов Монфора, Чинтулова, Гершельмана. Вскоре к ним добавились сотрудники 4-го отдела штаба УВО Майстрах, Кононов, Какурин, Сыромятников, и... все. ГПУ это абсолютно ничего не дало, поскольку для ареста перечисленных лиц показаний одного Сергеева было мало.

Настал декабрь 1930 года. Сергеев вновь стал упорствовать. Тем временем по Украине уже покатилась волна массовых арестов в среде военных. 4 декабря в Житомире по подозрению в связях с чехословацкой разведкой арестовали командира 44 стрелковой дивизии Я. А. Штромбаха. 7 декабря взяли главного военрука Киева, бывшего командующего Восточным фронтом, разгромившего Колчака, генерала Ольдерогге. Затем арестовали почти всех командиров 30-й стрелковой дивизии во главе с комдивом П. П. Мясоедовым в Днепропетровске. Оттуда начали поступать сведения о крамоле в штабе УВО. Харьковский оперативный сектор ГПУ явно отставал от своих коллег в Киеве и Днепропетровске. Пришлось поднажать.

Серьезных свидетельств против Бежанова и Ивановского пока все равно не было. Киевляне давали показания лишь на своих сослуживцев, а Штромбах долгое время упорно молчал. И органы ОГПУ почти "наобум" арестовали двух помощников Ивановского - Николаева и Аксенова. Вскоре к ним присоединились военруки харьковских вузов Чинтулов, Веденяев, Овечкин и Жаров. Под подозрением находилось еще 39 человек.

По сравнению с Киевом и Днепропетровском улов в Харькове был, мягко говоря, невелик. К тому времени (а речь идет о данных на 7 февраля 1931 года) в Киеве уже "призналось" 68 военнослужащих РККА, в Днепропетровске - 29, планировалось к аресту еще около 200 человек.

Харьковское ГПУ закатало рукава, и... стало наверстывать упущенное. Похоже, оперативники просто озверели от своих "упущений". За считанные дни в Харькове были арестованы почти все (!) сотрудники штаба Украинского военного округа во главе с Ивановским, брошены в тюрьмы все военруки и часть военных преподавателей вузов, взяты под стражу некоторые командиры 23-й дивизии, 5-й авиационной бригады и прочих подразделений.

Позже всех арестовали Бежанова. Особым приказом 31 января 1931 года он был переведен на преподавательскую работу в Москву, где и схвачен 21 февраля. Зная горькую участь своих товарищей, Бежанов начал "колоться" на первом же допросе. Впрочем, почему у Сергея Георгиевича сразу "развязался" язык - доподлинно так и неизвестно.

Ко времени ареста Бежанова в руках ОГПУ уже находились С. С. Ивановский, его помощники, а также ряд военруков и преподавателей. Одни упорно отмалчивались, другие же по разным причинам начали давать "нужные" показания, а некоторые же вообще прямо на допросах предлагали следователям "сотрудничество". (См. например: ГАСБУ, фи, д. 67093, т. 50(39), дело Веденяева А. В., с. 339-341 )

Когда Бежанова доставили в специальный изолятор ОГПУ в Москве, у следователя на столе уже лежал готовый объемистый протокол допроса, составленный ранее на основе показаний коллег Сергея Георгиевича. В последующем же дело Бежанова, насчитывающее 5 томов, стало основополагающим материалом для дела "Весна".

Итак, от Бежанова были получены показания, в которых говори лось, что после приезда на Украину в 1924 году он сразу же попал в круг контрреволюционно настроенных сотрудников штаба: Сергеева, Ивановского, Мисюревича, Монфора, Веденяева и Чинтулова. Будто бы, все они вели "антисоветские" разговоры, ругали большевиков. В 1926 году С. Г. Бежанов ездил в Москву, где видел своего сослуживца по Сибири, преподавателя Военной академии РККА А. X. Базаревского, который якобы завербовал его в уже существующую контрреволюционную организацию.

В признаниях Бежанова, якобы со слов Базаревского, было сказано, что "организация" возникла в 1922-1923 годах в стенах Военной академии, а руководил ею... С. А. Пугачев. Абсурдность сего утверждения была сразу же понятна, поскольку в те годы Пугачев не преподавал в академии, но на такие "мелочи" следователи не обращали внимания. Почему Пугачев, спросите вы? По-видимому, в дело Бежанова это утверждение перекочевало из протоколов допросов С. С. Ивановского, близко общавшегос с Пугачевым в бытность его начальником штаба УВО.

Бежанов также "сознался", что после возвращения из Москвы он "создал" подобную "контрреволюционную организацию" и в Харькове, а установки по ее руководству якобы получал от иногда наведывавшегося на Украину С. А. Пугачева. В конце 1927 года при посещении Москвы Семен Андреевич также якобы сказал Бежанову, что в руководство организацией входят бывший начальник штаба БВО Кремков и... Борис Михайлович Шапошников. Да-да, легендарный Шапошников, полковник Генштаба царской армии и прославленный советский маршал времен Второй мировой войны.

А как же в числе заговорщиков оказался Борис Михайлович? Осенью 1928 года Шапошников приезжал на маневры под Киевом и виделся с С. Г. Бежановым. Об этом знал Ивановский, который на допросе в ночь с 17 на 18 февраля показал, что во время этой поездки якобы Шапошников за вербовал Бежанова. Факт "всплытия" громкой в военной среде фамилии следователями был тут же пущен в оборот, и уже от Серге Георгиевича были получены "дополнительные показания" по этому вопросу. Сам Бежанов на допросах "признался", что получал от Бориса Михайловича некоторые указания: "Первое мое свидание с Шапошниковым на почве контрреволюционной работы было осенью 1928 года во время маневров в Киеве. Здесь Шапошников сообщил мне, что настроение за границей, особенно во Франции, в определенных кругах все больше обостряется по отношению к Советскому Союзу, что в этих кругах все решительно готовятся к интервенции, и что во французском генштабе план этой интервенции, якобы, уже проработан". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 21, дело Бежанова С. Г., с. 102-103.)

Не исключено, что подобный разговор между Шапошниковым и Бежановым был: Борис Михайлович просто готовил своего коллегу к возможности возникновения новой войны. Но этим показания Бежанова не закончились, далее он заявил, что Шапошников якобы планировал поднять восстание навстречу интервентам и захватить власть в свои руки. Как вы понимаете, эти показания для ОГПУ были уже куда более интересными.

Вскоре в показаниях Бежанова стали фигурировать и другие фамилии именитых москвичей, в подавляющем большинстве уже давно арестованных: инспектора инженеров РККА Малевского, начальника отдела 3-го управления штаба РККА Серебрянникова, давно расстрелянного Михайлова (управление военной промышленности), начальников артиллерийского управления Шейдемана и Кремкова, преподавателей Военной академии Смысловского, Свечина, Верховского, Базаревского, Лукирского, Оберюхтина, Шиловского, Новицкого, Троицкого, Какурина, Готовцева и Высоцкого. Кстати говоря, этот список также перекликается с фамилиями, фигурировавшими на допросах С. С. Ивановского. Правда, бывший начальник оперативного отдела в дополнение ко всему дал еще показания и на заслуженного советского военачальника Петина.

Безусловно, следователи не ограничивались "Московским центром", и требовали от Бежанова и Ивановского показания на "руководителей" контрреволюционных организаций гарнизонов Украины, а также членов организации в Харькове. И они назвали таковых (в большинстве, правда, к тому времени давно арестованных): по Киеву - главного военрука В. А. Ольдерогге и бывшего начальника штаба 14 корпуса Попова; по Днепропетровску - комдива 30 Мясоедова и его начштаба Катанского; по Житомиру - комдива 44 Штромбаха; по Виннице - ком кора 17 Василенко, начарта 17 Фридриха, комдива 24 Данненберга и комдива 96 Глазкова; по Полтаве начштаба 25 дивизии Помазкина и военрука Тимофеева-Наумова; по Николаеву начштаба 15 дивизии Кушелевского, по Одессе бывшего начштаба 6 корпуса Кирпичникова и начарта Брамма; по Черкассам начштаба 99 дивизии Коваленко и многих других. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 21, дело Бежанова С. Г., с. 88-132; т. 37, дело Ольдерогге В. А., показания Ивановского С. С. с, 61-85.)

В общем, как видно из списка, работой "контрреволюционной организации" был охвачен практически весь Украинский военный округ во главе с командирами и начальниками штабов корпусов, комдивами и начальниками штабов дивизий.

Кто был заинтересован в разгроме Украинского военного округа - до сих пор неясно. Но после признаний Ивановского и Бежанова на уже арестованных, или еще находящихся на свободе командиров ОГПУ налегло с новой силой. Дабы подробнее рассказать о том, что творилось на Украине той страшной зимой 1930-1931 годов, я попробую описать события в каждом из гарнизонов отдельно. Но перед тем мне бы все же хотелось закончить рассказ о Бежанове и "московских руководителях".

28 февраля в Москве был выписан ордер на арест преподавателя Военной академии (с осени 1930 года) Семена Андреевича Пугачева. При ночном обыске у него забрали ордена Боевого Красного Знамени, Таджикской АССР и два - Бухарской ССР, фотоаппарат (в те годы - большая ценность) и 21 доллар (за что в принципе с ходу давали 3 года). (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 99(77), дело Пугачева С. А., с. 4.)

Что с Пугачевым выделывали на допросах, не известно. Но 11 марта он подписал бумажку под названием "Чистосердечное признание", в которой заявлял, что состоял в контрреволюционной организации, созданной в штабе УВО. На это Пугачева якобы толкнули раскол в партии в 1928 году (борьба с троцкистами), медленные темпы индустриализации и политика ликвидации зажиточного крестьянства. Также Пугачев признался в процитированных выше антисоветских разговорах с Ивановским и собственном тунеядстве на должности начальника штаба УВО. В общем, Семен Андреевич взял на себя грехов более чем достаточно. Подлила масла в огонь и обнаруженная записка, которую Пугачев пытался передать на волю жене: "Милая, славная Ларик. Тяжкое обвинение. Прорывы на службе. Признал себя виновным в преступно небрежном отношении к службе. Обратись к Орджоникидзе с просьбой ускорить разрешение дела, дать возможность дальнейшей работы, загладить вину. Подробности предъявитель. Крепко целую тебя, Митю. Будьте здоровы мои дорогие. До свидания. Твой Семен". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 99(77), дело Пугачева С. А., с. 102.)

То ли "предъявителя" поймали, то ли он оказался обычным агентом ОГПУ, но эта вообще-то невинная записка стала еще одним "козырем" следствия против С. А. Пугачева. Вокруг его шеи стягивалась петля, и спасло его лишь чудо.

ОГПУ переусердствовало и запросило Политбюро ЦК ВКП(б) об аресте самого начальника штаба РККА Бориса Михайловича Шапошникова. Этого не мог позволить даже Сталин, кроме того, какая-то информация о Пугачеве, похоже, таки просочилась к Орджоникидзе. 13 марта в присутствии Сталина, Молотова, Ворошилова и Орджоникидзе была устроена очная ставка Шапошникова и Пугачева с Бежановым. Борис Михайлович и Семен Андреевич дружно изобличили в клевете разбитого морально и физически С. Г. Бежанова, после чего Пугачева отпустили восвояси, а с Шапошникова были сняты все подозрения). (Военные архивы России. - М., 1993. - Вып. 1, - С. 106.)

На руководство ОГПУ обрушился гнев партийного руководства, а следователи этот гнев обратили на Бежанова. Вскоре после очной ставки было составлено обвинительное заключение, где Сергею Георгиевичу инкриминировалось создание на Украине "контрреволюционной организации", в которую входили почти все сотрудники штаба УВО, командиры 7 (Чернигов), 15 (Николаев), 23 (Харьков), 24 (Винница), 25 (Полтава), 30 (Днепропетровск), 44 (Житомир), 45 (Киев), 46 (Киев), 51 (Одесса) и 96 (Винница) дивизий и многих других частей. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 23, дело Бежанова С. Г., с. 563-578.)

Начальник особого отдела УВО Леплевский требовал расстрела Сергея Георгиевича. Единственным, кто попытался спасти Бежанова, был И.Э. Якир. Он обратился к военному прокурору УВО и начальнику ОГПУ УССР Балицкому с просьбой заменить Сергею Георгиевичу высшую меру 10 годами исправительно-трудовых работ. Оба пошли на встречу Якиру. 30 апреля 1931 года военный прокурор сделал на обвинительном заключении помету: "Обвинительное заключение утверждаю. В отношении меры социальной защиты полагал бы применить: высшую меру социальной защиты расстрел с заменой заключением в концлагерь на 10 (десять) лет". К этому же мнению присоединился и Балицкий: "Ввиду искреннего раскаяния и настоятельную просьбу ком. войск УВО передать дл использования (в тюрьме) в качестве консультанта по спец. вопросам - заменить высшую меру наказ. десятью годами (10 г) концлагеря". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 23, дело Бежанова С. Г., с. 578.)

Тем не менее, это заступничество так и не спасло Бежанова, и он был расстрелян вместе с С. С. Ивановским в половине второго ночи 1 июня 1931 года. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 2, протоколы тройки НКВД УССР, с. 89.)