Разгром Украинского военного округа

Вид материалаДокументы

Содержание


Погром киевского офицерства
Что следователь чрезвычайно строг, что обещает принятие против меня еще более ужасной меры, о которых я ему и даже сказать не мо
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14

Погром киевского офицерства


Тупое безжалостное истребление киевских офицеров, не служивших в РККА, началось задолго до ареста Владимира Александровича Ольдерогге и раскрутки дела "Весна" на Украине. В конце сентября либо в первых числах октября 1930 года в Киевский оперативный сектор ОГПУ была спущена директива немедленно арестовать всех бывших белых офицеров. Только из проживавших в Киеве более 300 бывших офицеров почти 200 во время гражданской воины служили в тех или иных антисоветских формированиях. Кроме того, множество бывших офицеров проживало на территории Киевского сектора - современных Киевской, Черкасской и части Житомирской областей.

В ОГПУ еще с 1922 года существовал, и каждый год обновлялся список бывших офицеров. К 1930 году сей документ уже насчитывал 56 страниц, содержащих исчерпывающую информацию обо всех бывших офицерах, живших в Киеве и не служивших в РККА. Уже во врем следствия список был приобщен в качестве 2-го тома к делу бывшего полковника И. Г. Рубанова - одного из якобы существовавшей в Киеве офицерской организации. Но в процессе работы этот список найти так и не удалось.

Первый из известных нам арестов произошел 14 октября 1930 года (хотя, скорее всего, аресты бывших офицеров происходили и в предыдущие дни). Сотрудниками ОГПУ был схвачен бывший полковник 11 Чугуевского уланского полка и командир Финляндского драгунского полка Владимир Васильевич Ржевский, в то время работавший заведующим магазином. "На крючке" Ржевский был уже давно, поскольку происходил с территории, отошедшей к Польше, и имел там довольно крупную усадьбу. Поляки признали право Владимира Васильевича на владение землей, и он вел оживленную переписку о продаже усадьбы. Естественно, такая "наглость'' советского директора магазина не могла не привлечь внимание ОГПУ. Впрочем, от Ржевского следователи толком ничего интересного не добились - видать, человеком он был крепким. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 2589(2221), дело Ржевского В. В.)

Кроме Ржевского, были брошены в Лукьяновскую тюрьму и многие другие бывшие офицеры. На каком основании, спросите вы, ведь для их ареста должна была быть хоть какая-то зацепка? Никакой зацепки не было, Аресты проводились очень банально: по имеющемуся списку бывших офицеров. Уже потом, в январе 1931 года, подследственным вкладывались в дела показания В. А. Ольдерогге и Н. И. Минина от 24.12.1930 года о якобы имеющейся в Киеве большой контрреволюционной офицерской организации. Именно эти показания, весьма общего характера, лишенные каких-либо фамилий и малейших намеков на причастность данного лица к организации, становились для бывших офицеров главной уликой, определявшей их дальнейшую судьбу.

Итак, брали всех подряд, причем к бывшим офицерам вскоре присоединялись бывшие домовладельцы, священники, преподаватели, студенты и просто интеллигентные горожане, умудрившиеся пережить гражданскую войну. Арестованные по-разному держали себ на допросах: одни "признавали" свое участие в контрреволюционной организации, другие лишь ограничивались признаниями в собственных антисоветских настроениях (что для многих задержанных было, возможно, правдой). Лишь единицы категорически отрицали свою "контрреволюционную сущность". В не которых случаях именно такая позиция и спасала подследственным жизнь.

Приемы дл "убеждения" арестованных были различные. К "первопроходникам", схваченным ранее других, по ряду косвенных факторов применялись "методы физического воздействия" - дубасили, пока не признаются. Вторую партию жертв уже уговаривали: мол, подпиши, вот ведь и предшественники твои подписали, облегчишь свою участь. А если арестованные упорствовали, уговоры продолжались и в камере, куда подсаживали "раскаявшихся", или даже уже завербованных заключенных.

Нам пришлось изучить дела почти сотни людей, арестованных Киевским сектором. Дела в основном однотипные, но попадались и интересные судьбы. Как пример различных методов следствия, а также поведения арестованных, можно привести дела двух лиц: бывших полковников И. Г. Рубанова и В. И. Шелетаева.

Оба полковника были хорошо известны в Киеве: в конце Первой мировой войны они командовали полками, входившими в состав старого киевского гарнизона, где служило множество горожан. Остатки своих частей командиры 130 Херсонского полка И. Г. Рубанов и 165 Луцкого В. И. Шелетаев весной 1918 года привели в Киев. Война закончилась, на Украине правил гетман П. Скоропадский: жить бы да жить. ан нет, гражданская вой на вскоре захлестнула и Украину.

В октябре 1918 года, когда гетман Скоропадский начал формирование Офицерских дружин для защиты Киева, полковники Рубанов и Шелетаев вновь стали в строй, возглавив отделы (роты) 1-й Офицерской дружины. 14 ноября Ивану Григорьевичу Рубанову было предложено взяться за формирование 2-й Офицерской дружины, на что он сразу же согласился, устроив свой штаб в Художественном училище. В последующие дни через киевские газеты полковник Рубанов обратился к своим сослуживцам с призывом встать в ряды 2-й Офицерской дружины. (См., например; "Голос Киева", вторник, 19(6) ноября 1918 года, №158.)

Конечно, это обращение не могло не сделать имя Рубанова еще более популярным, да и Шелетаева многие знали. Но... в декабре 1918 года немногочисленные Офицерские дружины вынуждены были сдаться украинским войскам Симона Петлюры. Большая часть пленных офицеров была вывезена немцами в Германию, и уже в 1919 году сражалась с большевика ми в составе белых армий под Петроградом и Мурманском. Некоторые, в том числе и Рубанов с Шелетаевым, избежали плена и прятались сначала от петлюровцев, а потом и от большевиков.

В августе 1919 года, когда Киев заняли части Добровольческой армии генерала Деникина, Рубанов с Шелетаевым вновь вышли из подполья: Иван Григорьевич возглавил роту в Киевском Офицерском батальное, Василий Иванович стал дежурным офицером штаба войск Киевской области. Со своими частями в январе 1920 года полковники отступили к Одессе, а далее их судьбы разошлись: Шелетаев остался во вскоре занятом красными городе, а Рубанов эвакуировался в Крым.

Весной 1920 года Василий Иванович Шелетаев вернулся к семье в Киев. При регистрации бывших офицеров арестовывался ЧК, но выкрутился, предъявив поддельные документы о том, что в 1918-1920 годах был счетоводом. С тех пор Шелетаев стал обычным советским служащим: работал счетоводом на Белоцерковском сахарном заводе, в строительном кооперативе, на заводе "Красный Пахарь", закончил в Москве бухгалтерские курсы. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 1330(1158), дело Шелетаева В. И., с. 16-17.) По рассказам дочери Василия Ивановича, которая до сих пор живет в Киеве, он очень много работал, ни с кем не общался, почти никуда, кроме церкви, не ходил.

Другая судьба выпала Ивану Григорьевичу Рубанову. В 1920 году он еще продолжал драться с красными: как преподаватель Корниловского военного училища участвовал в Таманской операции и в обороне Крыма. Затем был в эмиграции: в Константинополе, Галлиполи, Болгарии. В 1922 году Рубанов вступил в Союз возвращения на Родину, почти год ждал раз решения на въезд в Советскую Россию. В октябре 1923 года вместе с прочими белогвардейцами, желавшими вернуться на Родину, Рубанов был вы слан болгарским правительством в Новороссийск. Но большевики транспорт не приняли: у возвращенцев не было соответствующих документов. Ивану Григорьевичу вновь пришлось возвращаться в Константинополь, где советский полпред наконец-то выдал необходимое разрешение на въезд. Лишь в марте 1924 года в Новороссийске Рубанов ступил на родную землю, но вскоре все вновь прибывшие белогвардейцы были схвачены ОГПУ. Разбирательство дела бывшего полковника Рубанова тянулось несколько месяцев, и только в августе 1924 года он был отпущен на все четыре стороны. (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 546(630), с. 10-11.)

Итак, после долгих мытарств Иван Григорьевич Рубанов вернулся в Киев. Ревностный христианин, он часто посещал Десятинную церковь, где как-то нос к носу столкнулся с Шелетаевым. Но радостной встречи не вы шло: Василий Иванович по понятным причинам Рубанова "не узнал". Так они, бывшие командиры киевских полков, иногда посещали одну церковь, упорно продолжая "не замечать" друг друга. Лишь в 1928 году Шелетаев как-то догнал на улице Рубанова, извинился за "не узнавание" и сообщил, что арестован один из его однополчан, служивший в РККА, бывший капитан К. Я. Кузнецов. Последний на следствии признался, что в 1918 году служил в Офицерских дружинах и среди прочих имен назвал и Шелетаева. Василия Ивановича вызывали в ОГПУ, и он на всякий случай предупредил об этом Рубанова. Впрочем, история с Кузнецовым не получила хода, а сам он вскоре был отпущен, и более бывшие полковники почти не общались.

По делу "Весна" Иван Григорьевич Рубанов был арестован 25 октября 1930 года. Рубанова взяли по списку, как в прошлом известного киевского военного и белогвардейца. Несколько недель Рубанов держался на допросах, отвергая какие бы то ни было обвинения в контрреволюционной деятельности. "Физические воздействия" и уговоры, похоже, помогали мало. Тогда в камеру к Ивану Григорьевичу подсадили одного из уже сознавшихся арестованных, согласившихся работать с ОГПУ и уговаривать "покаяться" своих товарищей по несчастью. Похоже, этот агент обрабатывал Рубанова достаточно долго, и, к сожалению, его "уговоры" увенчались успехом. По счастливой для нас случайности в деле Рубанова оказалс отчет этого сексота, который будет небезынтересно привести полностью:

"Старшему уполномоченному Харитоновскому

20.11 с.г. я получил от Вас задание осветить и выявить контрреволюционную сущность сидящего в камере 6-4 гр. Рубанова И. Гр. Рубанов И. Г. по его рассказам полковник бывшей царской армии, сражавшийся в белых армиях и эвакуировавшийся с белыми (с военным училищем и юнкерами) из Крыма в Галлиполи и затем в Болгарию. Знает лично Кутепова и Лукомского. Рассказывал их биографии. В 1905 году подавлял восстание на Кавказе, в Батуми. В 1924 году вернулся в СССР. Из бесед с ним, показал себ полным антисоветским элементом, совершенно не разбирающимся в Советской экономике и политике. Думающий, что все равно Советская власть падет, так как без права собственности (у него есть дом) и частной инициативы, государство существовать не может. В своих надеждах на падение Советской власти он настолько упорен, что за 6 лет пребывания в СССР не счел нужным избрать другой работы, как выполнение случайных чернорабочих работ.

Во исполнение данного мне Вами поручени по возвращении в камеру, принял вид человека чрезвычайно потрясенного допросом следователя. Я сообщил, что меня обвиняют якобы в участии в контрреволюционной организации, за которую грозит расстрел, что я ни в чем не виноват, вот теперь со мной будет, и т. д.

Что следователь чрезвычайно строг, что обещает принятие против меня еще более ужасной меры, о которых я ему и даже сказать не могу и пр.

На другой день я рассказал гр. Рубанову, что, якобы, следователь частично рассказал имеющие у него против мен материалы, и я вижу, что против меня есть улики, и что не лучше ли сознаться во всем, поверив следователю о льготах. Гр. Рубанов уверял, что следователь своих обещаний не сдержит, что они пользуются только для вскрытия дела. Что якобы ему при допросе, в случае сознания, тоже обещали льготы, а он уверен, что вот именно тогда его и расстреляют, что он не верит обещаниям следователя. Все время он чрезвычайно волновался, постоянно хватался за голову, приговаривая: "Вот положение, вот ужас".

К концу дня, в течение которого я вел себ человеком, совершенно потерявшим голову, я сказал т. Рубанову: "Иван Григорьевич, я все-таки верю, что в интересах ГПУ действительно облегчить положение сознающихся и тем идущим на встречу следователю и облегчающим раскрытие преступлений, а потому и учитывая угрозы следователя, я решил сознаться. Просил его совета, как поступить. Он сначала насупился и ничего не ответил, только взялся за голову и сказал: "Боже, боже, что с нами дела ют".

Когда же я еще раз спросил его совета, то он мне сказал: "Сергей Андреевич, тяжело давать совет в таком деле, может быть как раз лучше то, что Вы решили, как я могу Вам давать совет, когда я сам не знаю, как поступить, голова идет кругом. Если бы поверил в то, что мне облегчат участь, я подписал бы свое участие в организации, но ведь Вы пони маете, я должен буду потянуть за собой других лиц, кроме того, я должен буду сказать, что я участвовал в организации из-за наживы, и от меня потребуют указания, откуда я получал денежную помощь, а я такой не получал ".

Когда я ему сказал, что я окончательно решил сознаться и писал заявление ГПУ о вызове на допрос, это на него произвело сильное впечатление. Он долго сидел задумчивый. А потом сказал: "Вот теперь, Сергей Андреевич, всем лучше, Вы пришли к определенному решению, сделали решительный шаг, теперь Вам не придется так долго думать и мучиться"

Раньше, в предыдущих беседах со мной, Рубанов рассказывал, что он попал в ГПУ ввиду его связи с некими бывшими офицерами Добровольскими. Говорил, что они арестованы, большие контрреволюционеры, постоянно ругали Советскую власть, и что он с ними встречался. 24.11 1930, Верный". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 546(630), дело Рубанова И. Г., с. 14-19.)

27 ноября 1930 года И. Г. Рубанов подписал "чистосердечное при знание", в котором указал, что частенько бывал в доме С. И. Добровольского (того самого, сошедшего на следствии с ума), и состоял членом "контрреволюционной организации". На последующих допросах Рубанов "признался", что вернулся в Советскую Россию по заданию начальника штаба командира Добровольческой дивизии генерала Б. А. Штейфона дл проведения антисоветской деятельности. Правда, ничего конкретного по этому вопросу Иван Григорьевич, естественно, сказать не мог. Также через Рубанова следователи вышли на "организацию офицеров 130 Херсонского полка", проявлениями каковой стали частые встречи прежних сослуживцев на квартире у Ивана Григорьевича. Кроме того, Рубанов дал показания и на прочих офицеров прежнего киевского гарнизона, живших в городе. Среди них значился и В. И. Шелетаев.

Василия Ивановича Шелетаева арестовали у себ на квартире 10 января 1931 года. Шелетаеву сразу же были предъявлены показани Рубанова о его принадлежности к контрреволюционной организации. Но на это Василий Иванович заявил, что... не знаком с человеком по фамилии Рубанов. Следователям не помогли ни добытые ими показания на Шелетаева его сослуживцев, ни систематические побои (по словам дочери, вся одежда Василия Ивановича, которую как-то передали из тюрьмы для стирки, была завшивевшая и в крови, да и сам он потом рассказывал близким о побоях). Шелетаев упорно стоял на своем: "не был, не служил, не участвовал, не знаю". Не помогла даже очна ставка И. Г. Рубанова и В. И. Шелетаева от 27 февраля 1931 года. Василий Иванович, не смотря на рассказ Рубанова о совместной службе в Офицерских дружинах Деникинской армии, заявил, что впервые видит этого человека, (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 1330(1158), с. 22-24-об.)

Кто же, в конце концов, оказался прав: Рубанов или Шелетаев? Василия Ивановича приговорили к расстрелу 13 марта, Ивана Григорьевича -17-го. И Рубанова через несколько дней действительно расстреляли, а Шелетаева... 14 апреля 1931 года постановлением Коллегии ОГПУ расстрел был ему заменен 5 годами ссылки в Северном крае. Почему? Дело в том, что даже в 30-е годы Коллегия ОГПУ или тройка НКВД не могли приговорить к расстрелу человека, не признавшего свою вину; но поиграть с ним, объявив приговор о расстреле и бросив в камеру смертников - очень даже могли. Так получилось и с Шелетаевым: целый месяц он просидел в камере смертников, но "вспомнить" что-либо о своей контрреволюционной деятельности так и не захотел.

В отличие от Рубанова, Шелетаеву, по словам дочери, досталась необычайная судьба. После отбытия срока ссылки он благоразумно остался на поселении на Севере. Перед Второй мировой войной вернулся в Киев, остался в оккупированном немцами городе, с помощью почты в Швейцарии разыскал семью своего родного брата, расстрелянного большевиками еще и гражданскую войну. Когда же в 1944 году советские войска форсировали Днепр. В. И. Шелетаев не долго думая, бежал на Запад, добрался до Швейцарии, где и умер в семье своего брата счастливым и свободным человеком в 1956 году. Василий Иванович пытался забрать с собой единственную дочь, но она ждала с фронта мужа и осталась в Киеве.

К сожалению, путь Василия Ивановича Шелетаева выбрали лишь единицы. Большинство же, сломавшись под пытками, испугавшись угроз, наконец, наслушавшись "умных" сокамерников, все же подписывало себе смертные приговоры.

Основная масса бывших офицеров и их "подручных" уже к февралю 1931 года была переловлена и дала "нужные" показания. Для всех основным обвинением оставалось участие в контрреволюционной организации. Причем сие участие могло выражаться всего лишь в дружеских вечерах сослуживцев по старой армии, встречах коллег по службе в различных советских учреждениях и просто общении в компаниях, В этом отношении самым эффектным для ОГПУ стало "разоблачение" контрреволюционных организаций различных полков и частей старой армии. Так, своей жизнью поплатились офицеры и военные чиновники 129 Бессарабского, 130 Херсонского, 131 Тираспольского. 132 Бендерского. 165 Луцкого и 166 Ровенского пехотных полков, 33 артиллерийской бригады, 4 тяжелого артиллерийского дивизиона, артиллерийского склада, 4 искровой роты, военно-окружного суда и прочих подразделений старого киевского гарнизона.

Были схвачены даже престарелые генералы, в силу своей дряхлости вообще не способные оказать какого-либо сопротивления советской власти. Под следствием оказались ветераны русско-японской и Первой мировой войн, генералы В. И. Буймистров, В. В. Ранцев, А. В. Брандт. М. Ф. Подерни, М. И. Квятковский, А И. Косяченко. Все они, так или иначе, служили в Красной Армии, затем были списаны в отставку по старости (правда, кроме Косяченко, который еще преподавал в гражданских вузах).

Среди них выделялся Владимир Иванович Буймистров, оказавший немалые услуги советской власти. В гражданскую войну Буймистров командовал 3-й пограничной дивизией, затем был начальником оперативного управления и штаба 12-й и 14-й красных армий, дравшихся на Украине с петлюровцами и поляками. И как же большевики отблагодарили старого генерала? Очень просто - коленом под зад отправили рядовым в армию безработных. Вот что сам Буймистров рассказывал об этом на допросах: "В 1922 году 1 октября, я был уволен по демобилизации с военной службы. Пытавшись в том же году вновь устроиться на службу, я состоял долго на учете Биржи труда, но так, как моя профессия - военная служба - и последняя должность делопроизводителя не могли иметь спроса на Бирже, то я не мог получить должность. Впоследствии, ввиду моего возраста и пониженной трудоспособности, удалось выхлопотать пенсию и я остался жить в Киеве.

Тяжелые материальные условия жизни, естественно, понизили мое прежнее усердие и добросовестное отношение к своим обязанностям и обусловили несдержанность, иногда в разговорах в очередях или с бывшими сослуживцами, высказыва мнения и суждения, порицающие те или иные распоряжения Соввласти, касающиес хозяйственной стороны быта". (ГАСБУ, фп, д. 67093, т. 1556(1349), дело Буймистрова В. И., с. 11.)

Такая же, если не худшая участь в советском раю была уготована и товарищам Буймистрова: его бывшие сослуживцы по штабу 14-й Красной Армии Ранцев и Брандт были безработными, а в прошлом преподаватель Киевской школы имени Каменева М. Ф. Подерни работал ночным сторожем в Доме РККА.

В. И. Буймистров достаточно быстро "признался" в том, что также состоял а "контрреволюционной организации". Правда, от этого признания толку было мало: генерал практически ни с кем не общался, и каких-либо серьезных "заговорщиков" назвать не мог. Да и возраст Буймистрова - 63 года - свидетельствовал как раз о том. что даже при всем желании (если бы, конечно, таковое было). Владимир Иванович не смог бы принести советской власти никакого вреда. В общем, пожалели старика, что вообще-то для ОГ ПУ не было характерным, и отправили на свободу с запретом проживания в Московской, Ленинградском областях и на Украине на 3 года. (ГАСБУ, фп. д. 67093, т. 1556(1349), дело Буймистрова В. И., с. 47.) Правда, остальные генералы милости от следователей так и не дождались и получили различные сроки заключения.

Итак, всего в Киеве было арестовано 730 заговорщиков, якобы готовивших восстание против советской власти. Что же это были за люди? Ответить достаточно сложно, поскольку если по осужденным и Киевском гарнизоне существует обобщающее дело, то по отдельно арестованным "рядовым" заговорщикам ничего подобного найти не удалось. Арестовывали их компактными пачками, расстреливали - тоже пачками, но уже по мере "признания" и в силу отсутствия необходимости для следстви продолжения содержания под стражей конкретного человека. Кстати, в отличие от военнослужащих гарнизона, среди которых было всего 13 приговоров к расстрелу, из "заговорщиков" высшую меру получило подавляющее большинство. В тюрьме иx тоже держали отдельно.

Отыскать какую-либо логику в составлении списков арестованных или приговоренных к расстрелу так и не удалось. Напрочь отсутствует и какая-либо систематизаци "заговорщиков". Даже в последние годы, когда

часть дел передавалась из архива СБУ в открытые архивы, порядок в мате риалах так и не был наведен.

Единственный более или менее логически составленный список осужденных совершенно случайно удалось отыскать в деле штабс-капитана П. А. Бржезицкого, хранящемся в бывшем архиве КПУ. Петр Александрович Бржезицкий был арестован 1 февраля 1931 года, на допросах признался, что в гражданскую войну служил в армиях Скоропадского и Колчака, а в 1920-м - в РККА, Также Бржезицкий признал и свою принадлежность к "контрреволюционной офицерской организации".

Уже 6 марта 1931 года на А. П. Бржезицкого и еще 26 человек, арестованных с декабря 1930 по февраль 1931 года дорожно-транспортным отделом ОГПУ Юго-Западной железной дороги, было составлено обвинительное заключение. Вот эти люди:

1) Белолипский Сергей Кириллович, полковник;

2) Волков Михаил Иванович, прапорщик;

3) Щербинский Петр Фотиевич, штабс-капитан;

4) Волков Владимир Иванович, из дворян;

5) Тихомиров Владимир Иванович, профессор;

6) Махорино Сергей Леонтьевич, капитан;

7) Ляпунов Сергей Сергеевич, полковник;

8) Тихомиров Аркадий Иванович, подпоручик;

9) Слясский Николай Павлович, капитан;

10) Парфененко Харлампий Яковлевич, собственник;

11) Левицкий Валериан Порфирьевич, прапорщик;

12) Яковчук Сергей Семенович, прапорщик;

13) Малижановский Николай Федорович, протоирей;

14) Бородин Василий Иванович, бывший купец;

15) Попруженко Вадим Михайлович, поручик;

16) Слушко-Цаплинский Семен Игнатьевич, поручик;

17) Юдицкий Константин Константинович, подпоручик;

18) Левицкий Мелентий Всеволодович, прапорщик;

19) Жуковский Петр Владимирович, белогвардеец;

20) Дубовенко Николай Григорьевич, прапорщик;

21) Безпалов Всеволод Ростиславович, прокурор;

22) Фирсов Николай Андреевич, подполковник;

23) Лященко-Соловкин Петр Дмитриевич, офицер;

24) Лагутин Александр Максимович, военный чиновник;

25) Бржезицкий Петр Александрович, капитан;

26) Мейер Александр Максимович, служащий;

27) Колбасин Анатолий Григорьевич, подпоручик.

(Государственный архив Общественных и политических организаций, ф. 263, оп. 1, д. 58809, с. 20.)

Все эти люди были арестованы в Сталинском районе, на территории которого проходила Юго-Западна железная дорога. Правда, проживали они в разных районах. В данном списке они расставлены в той очередности, в которой были арестованы. Так, полковник С. К. Белолипский и прапорщик М. И. Волков были схвачены еще во второй половине октября, а штабс-капитан Бржезицкий - 1 февраля. В обобщающем деле осужденных по Киевскому гарнизону фигурирует 33 арестованных по Сталинскому району. Следовательно, к 3 марта, времени составления обобщающего дела, еще 6 человек находились под следствием.

Дорожно-транспортный отдел ОГПУ предлагал всех лиц, указанных в списке, расстрелять. По всей видимости, это был первый расстрельный список в деле "Весна". С большей частью заключенных через несколько дней именно так и поступили. Но Бржезицкого почему-то оставили в камере смертников, и 20 апреля приговорили всего лишь к 5 годам заключения. Кроме того, его дело было изъято из пачки криминальных дел, фигурировавших по процессу "Весна".

После 6 марта 1931 года расстрелы продолжались регулярно. Расстреливали почти каждый день от 5 до 20 человек. В середине апреля расстрелы на две недели прекратились: в дело вмешалась судебная тройка при Коллегии ОГПУ, но с 3 мая они продолжились вновь.

Кроме собственно киевлян в городе также велось следствие и по делам лиц, арестованных на территории Киевского оперативного сектора. Причем только одних бывших офицеров было схвачено около ста человек. Арестовывались сельские священники, учителя, недовольные политикой советской власти крестьяне, каковых среди заключенных было подавляющее большинство. Но, к сожалению, нельзя указать даже приблизительной цифры осужденных, поскольку их дела вскоре были изъяты из "Весны" и распылены по различным фондам архивов.

Подследственных из области, как и горожан, расстреливали в Киеве. И большинство арестованных в 1930 и 1931 годах киевлян и жителей пригорода нашли свое пристанище на Лукьяновском городском кладбище, где Киевский оперативный сектор ОГПУ имел дл захоронения собственный участок.