И. Г. Петровский (председатель), академик
| Вид материала | Документы |
- Распределенная во времени и пространстве конференция ммтт-24 будет проходить: 21 - 24, 95.88kb.
- Распределенная во времени и пространстве конференция ммтт-24 будет проходить: 21 - 24, 104.55kb.
- Распределенная во времени и пространстве конференция ммтт-24 будет проходить: 21 - 24, 118.18kb.
- В. А. Черешнев, академик ран, председатель Уральского отделения ран, председатель Общенационального, 139.69kb.
- 27 июня 2011 г. Научно-практическая конференция, посвященная 300-летию со дня рождения, 347.16kb.
- 27 июня 2011 г. Научно-практическая конференция, посвященная 300-летию со дня рождения, 376.77kb.
- Рабочая программа совещания. Секция Пленарное Заседание. Председатель секции академик, 149.33kb.
- Литература по истории древнего мира, 22.84kb.
- Программа программный комитет исаев Александр Сергеевич, академик ран, д б. н., научный, 427.64kb.
- Образования национальная стратегическая задача, 53.36kb.
ИОГАНН ВОЛЬФГАНГ ГЁТЕ ИЗБРАННЫЕ СОЧИНЕНИЯ ПО ЕСТЕСТВОЗНАНИЮ
ПЕРЕВОД И КОММЕНТАРИИ И.И. КАНАЕВА
РЕДАКЦИЯ АКАДЕМИКА Е. Н. ПАВЛОВСКОГО
ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР 1957
23. 03. 2006 сканировал и проверил по возможности тщательно: gaum@rambler.ru с уважением …
СЕРИЯ «КЛАССИКИ НАУКИ» основана академиком С. И. Вавиловым Редакционная коллегия: академик И. Г. Петровский (председатель), академик К. М. Быков, академик Б. А. Казанский, академик О. Ю. Шмидт, академик H. H. Андреев, академик Д. И. Щербаков, академик П. Ф. Юдин, член-корреспондент АН СССР Б. Н. Делоне, член-корреспондент АН СССР X. С. Коштоянц, член-корреспондент АН СССР А. М. Самарин, профессор Д. М. Лебедев, профессор Н. А. Фигуровский, кандидат философских наук И. В. Кузнецов (заместитель председателя)
Смотри, он проходит мимо меня,
прежде чем я увидел его,
и изменяется,
прежде чем я заметил это.
Иов.
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРЕОБРАЗОВАНИЕ ОРГАНИЧЕСКИХ СУЩЕСТВ1
ОПРАВДАНИЕ ЗАМЫСЛА2
Когда человек, побуждаемый к самому непосредственному наблюдению природы, вступает в борьбу с ней, то сначала он испытывает чрезвычайно сильное желание подчинить себе предметы. Однако это продолжается недолго; предметы так властно теснят его, что он ясно начинает чувствовать, как много у него оснований признать их мощь и чтить их воздействие. Едва он убедится в этом взаимном влиянии, как замечает двоякую бесконечность: в предметах — многообразие бытия и становления и живо перекрещивающихся отношений, а в самом себе — возможность бесконечного совершенствования, выражающегося в том, что свою восприимчивость и свое суждение он постоянно приспосабливает к новым формам восприятия и противодействия. Эти состояния доставляют высокое наслаждение и могли бы составить счастье всей жизни, если бы внутренние и внешние затруднения не создавали препятствий этому прекрасному движению к совершенству. Годы, ранее дарившие, начинают отнимать; приходится в меру своих возможностей удовлетворяться приобретенным, наслаждаться им в тиши, тем более, что искреннее, чистое, оживляющее участие извне встречается так редко.
Сколь немногие способны воодушевляться тем, что в сущности доступно только духу! Ощущения, чувства, настроение владеют нами в гораздо большей мере, и это правильно: мы рождены для жизни, а не для созерцания.
К сожалению, однако, и у тех, кто посвятил себя познанию, науке, редко можно встретить желаемое участие. Рассудочному человеку, подмечающему частности, точно наблюдающему, анализирующему, до известной степени в тягость то, что вытекает из идеи и ведет к ней обратно. В своем лабиринте он на свой лад чувствует себя как дома, без заботы о нити, которая скорее вывела бы из него; и такому человеку невычеканенный в монету металл, не могущий быть сосчитанным, кажется обременительным имуществом; напротив, тот, кто находится на более возвышенной точке зрения, легко пренебрегает единичным, и все то, что живет лишь обособленно, он насильственно стаскивает вместе в мертвящую всеобщность.
В этом конфликте мы находимся уже с давних пор. Немало за это время было создано, немало — разрушено; и я не поддался бы искушению пустить в утлом челне мои воззрения на природу в океан мнений, если бы в недавно минувшие часы опасности3 мы бы так живо не почувствовали, какую ценность имеют для нас бумаги, в которых мы некогда стремились запечатлеть часть своего бытия.
Пускай же то, что в юношеском пылу часто грезилось мне как целое произведение, ныне появится как набросок, даже как фрагментарный сборник, и таким, как оно есть, действует и приносит пользу.
Вот все, что я хотел сказать, предлагая доброжелательному вниманию моих современников эти многолетние наброски, отдельные части которых более или менее закончены. Многое, что еще следует сказать, удобнее будет ввести дальше, в процессе развития этого издания.
Иена, 1807 г.
ПОЯСНЕНИЕ НАМЕРЕНИЯ
Когда мы рассматриваем предметы природы, особенно живые, таким образом, чтобы уразуметь взаимосвязь их сущности и деятельности, то нам кажется, что мы лучше всего достигнем такого познания путем разъединения частей; и действительно, этот путь может вести нас очень далеко. Что внесли химия и анатомия для понимания и обозрения природы — об этом друзьям науки достаточно напомнить лишь немногими словами.
Однако эти разделяющие усилия, продолжаемые все дальше и дальше, имеют и свои недостатки. Живое, правда, разложено на элементы, но вновь составить его из таковых и оживить оказывается невозможным. Это относится даже ко многим неорганическим телам, не говоря уже об органических.
Вот почему у людей науки во все времена обнаруживалось влечение познавать живые образования как таковые, схватывать внешние видимые, осязаемые части в их взаимосвязи, воспринимать их как проявления внутренней природы и таким образом путем созерцания овладевать целым. В какой мере эта научная потребность находится в близкой связи с художественным и подражательным влечением, нет, конечно, надобности излагать здесь подробно.
В процессе развития искусства, знания и науки можно поэтому найти много попыток основать и разработать учение, которое мы склонны назвать морфологией. В сколь различных формах такие попытки проявляются, об этом будет речь в исторической части.
У немца для комплекса проявлений бытия какого-нибудь реального существа имеется слово Gestalt4. Употребляя его, он отвлекается от всего подвижного и принимает, что все частности, входящие в состав целого, прочно установлены, закончены и закреплены в своем своеобразии.
Однако, если мы будем рассматривать все формы, особенно органические, то найдем, что нигде нет ничего устойчивого, ничего покоящегося, законченного; что все, напротив, скорее зыблется в постоянном движении. Поэтому наш язык достаточно обоснованно употребляет слово «образование» как в отношении к чему-либо возникшему, так и к еще возникающему.
Таким образом, если мы хотим дать введение в морфологию, то мы, собственно, не можем говорить о форме; а употребляя это слово, во всяком случае должны иметь при этом в виду только идею, понятие или нечто, лишь на мгновение схваченное в опыте.
Все образовавшееся сейчас же снова преобразуется, и мы сами, если хотим достигнуть хоть сколько-нибудь живого созерцания природы, должны, следуя ее примеру, сохранять такую же подвижность и пластичность.
Когда мы анатомическим путем разлагаем тело на части, а эти части на то, на что они могут делиться, то в конце концов мы приходим к таким началам, которые названы подобными частями. Не о них здесь речь; напротив, мы обращаем внимание на более высокий принцип организма, который выражаем следующим образом.
Всякое живое существо не есть нечто единичное, а является известной множественностью; даже в той мере, в какой оно нам кажется индивидуумом, оно все же остается собранием живых самостоятельных существ, которые по идее, по существу одинаковы, в явлении же, однако, могут оказаться одинаковыми или похожими, неодинаковыми или непохожими. Эти существа частично являются уже первоначально соединенными, частично же они находят друг друга и соединяются. Они расходятся и снова ищут друг друга, осуществляя таким образом бесконечное созидание на все лады и во всех направлениях.
Чем менее совершенно существо, тем более эти части одинаковы или похожи друг на друга, и тем более подобны целому. Чем совершеннее становится существо, тем менее похожими друг на друга становятся его части. В первом случае целое более или менее подобно частям, во втором целое не похоже на части. Чем больше части похожи друг на друга, тем меньше подчинены они друг другу. Соподчинение частей свидетельствует о более совершенном существе.
Во всех общих высказываниях, как бы хорошо они ни были продуманы, всегда остается что-то непонятное для того, кто не может их применить, не может привести для них необходимые примеры. Поэтому для начала мы дадим хотя бы некоторые, ибо вся наша работа посвящена развитию и проведению этой и других идей и принципов.
Нет ведь сомнения в том, что растение, особенно дерево, являющееся нам индивидуумом, состоит из отдельных частей, сходных как между собой, так и с целым. Сколько растений размножается отводками! Глазок последнего побега какого-нибудь плодового дерева выгоняет ветку, которая в свою очередь образует целый ряд подобных глазков; и таким же путем идет размножение с помощью семян. Это развитие бесчисленного множества одинаковых особей из лона материнского растения.
Здесь сразу видно, что тайна размножения посредством семян уже выражена в приведенном принципе; и если всмотреться и хорошенько вдуматься, то можно обнаружить, что даже само семя, которое кажется индивидуальной единицей, уже является собранием одинаковых и похожих существ. Боб обычно приводится как отчетливый образец прорастания. Возьмите боб до прорастания, в его неразвернутом состоянии, и вы найдете по вскрытии его прежде всего две семядоли, которые неудачно сравнивают с последом, ибо это два настоящих, только вздутых и наполненных мучнистым веществом листа, которые на свету и воздухе тоже зеленеют. Далее можно найти уже почечку, которая опять-таки является двумя более развитыми и способными к дальнейшему развитию листами. Если учесть при этом, что за каждым черенком листа, если не в действительности, то в возможности покоится глазок, то в кажущемся нам простым семени обнаруживается соединение множества единиц, которые можно считать одинаковыми по идее и похожими в явлении.
Если одинаковое по идее может в опыте являться как одинаковое или как похожее и даже как совершенно неодинаковое и непохожее, то в этом, собственно, и состоит та подвижная жизнь природы, набросок которой мы собираемся сделать на этих страницах.
Для большей убедительности мы приведем еще пример из низшей ступени животного царства. Существуют инфузории, довольно простые на вид, пока они движутся у нас перед глазами в воде; но как только они высыхают, они лопаются и рассыпаются на множество зерен, на которые, вероятно, они распались бы и при естественном развитии во влажной среде, образуя тем самым бесчисленное потомство. Но довольно об этом, так как при полном изложении вопроса мы еще вернемся к данному воззрению.
Если рассматривать растения и животных в их самом несовершенном состоянии, то их едва можно отличить друг от друга. Жизненная точка, косная, подвижная или полуподвижная — вот что едва доступно нашим чувствам. Могут ли эти первые зачатки жизни, двояко определимые, стать с помощью света растением, с помощью мрака животным — мы не беремся решить, хотя для размышления об этом и нет недостатка в наблюдениях и аналогиях. Мы можем лишь сказать, что существа, мало-помалу выявляющиеся из едва различимого родства в качестве растений и животных, совершенствуются в двух противоположных направлениях, так что растение, наконец, достигает своего совершенства в виде дерева с его долговечностью и неподвижностью, животное — в образе человека с его высочайшей подвижностью и свободой.
Почкование и оплодотворение — вот еще два главных принципа организма, вытекающие из вышеприведенного основного положения существования многих одинаковых или похожих существ и, в сущности, лишь выражающие его двояким образом. Мы постараемся проследить эти два пути через весь органический мир, благодаря чему многое весьма наглядным образом построится в ряд и придет в порядок.
Рассматривая растительный тип, мы сразу обнаруживаем у него низ и верх. Нижнее место занимает принадлежащий влаге и мраку корень, деятельность которого протекает в земле, тогда как прямо в противоположную сторону устремляется стебель, ствол или то, что заменяет его, — в высь к небу, свету и воздуху.
И вот, рассматривая ближе столь дивное строение и способ его возведения, мы снова встречаемся с существенно важным принципом организации: никакая жизнь не способна действовать на поверхности и там обнаруживать свою производительную силу; но всякая жизнедеятельность требует оболочки, защищающей ее от внешней суровой стихии, будь то вода или воздух, или свет, сохраняющей ее нежное существо, дабы она могла выполнить то, что требует своеобразие ее внутренней сущности. Эта оболочка может являться в качестве коры, кожи или раковины, но все, что должно вступить в жизнь и действовать как живое, должно быть покрыто. Итак, все, что обращено наружу, обречено на постепенное преждевременное отмирание, разрушение. Кора деревьев, оболочка насекомых, волосы и перья животных, даже наружная кожа человека — все они являются вечно отделяющимися, обреченными на отмирание покровами, под которыми постоянно образуются новые покровы, и уже под ними, поверхностнее или глубже, жизнь производит свою творческую ткань.
Иена, 1807 г.
ПРЕДИСЛОВИЕ К СОДЕРЖАНИЮ
Из настоящего сборника раньше была напечатана лишь статья о метаморфозе растений, которая, выйдя в свет отдельно в 1790 г., была встречена холодно, почти недружелюбно. Такая неприязнь, однако, была вполне естественна: учение о вложенных друг в друга зародышах, понятие о преформации, о последовательном развертывании уже имеющегося со времен Адама в общем овладело даже лучшими головами; кроме того, мощный ум Линнея пустил в ход более соответствующий духу времени способ представления, в особенности относительно образования растений, и это имело определяющее и решающее значение.
Мое искреннее старание оказалось поэтому безрезультатным, и я, довольный найденной руководящей нитью для моего собственного тихого пути, стал тем тщательнее наблюдать отношение и взаимодействие нормальных и ненормальных явлений, подробно рассматривать одиночные факты, которыми меня дарил опыт; в то время я провел целое лето за серией экспериментов, которые должны были показать мне, как чрезмерное питание делает развитие плодов невозможным, а недостаточное — ускоряет его.
Я использовал возможность по желанию освещать и затемнять оранжерею для изучения действия света на растения; меня особенно занимали явления обесцвечивания и беления растений; ставились также опыты с цветными оранжерейными стеклами.
Когда я приобрел достаточное уменье в большинстве случаев судить об органических изменениях и превращениях в мире растений, распознавать и выводить последовательность их форм, я почувствовал потребность так же близко узнать и метаморфоз насекомых.
Его никто не отрицает: течение жизни этих существ является непрерывным превращением, видимым глазами и осязаемым руками. У меня сохранились мои прежние знания, полученные раньше из многолетнего разведения шелковичных червей; я расширил их путем наблюдения развития нескольких родов и видов от яйца до бабочки и заказал ряд рисунков, наиболее ценные из которых у меня сохранились.
Здесь не оказалось противоречия с тем, что писалось об этом, и мне надо было только выработать схему в форме таблицы, по которой можно было отдельные наблюдения последовательно расположить рядами и ясно обозревать удивительный ход жизни этих созданий.
Об этих занятиях я также в дальнейшем постараюсь дать отчет совершенно откровенно, ибо моя точка зрения не противостоит ничьей другой.
Одновременно с этими исследованиями мое внимание было обращено на сравнительную анатомию животных, преимущественно млекопитающих; к ней уже пробудился большой интерес. Много сделали Бюффон и Добантон; Кампер появился как метеор ума, знания, таланта и дееспособности; Зёммеринг вызывал всеобщее удивление; Мерк направил и на эти предметы свою неустанную активность; с последними тремя лицами я находился в наилучших отношениях, с Кампером — письменно, с двумя другими — путем личного знакомства, не нарушавшегося разлукой.
В области физиогномики наше внимание попеременно занимали значимость и подвижность формы; многое в этой области обсуждалось и разрабатывалось мною с Лафатером.
Позже, при более частых и продолжительных посещениях Иены, я мог, благодаря неутомимому преподавательскому дару Лодера, наслаждаться проникновением в организацию животных и человека.
Тем методом, который я принял некогда при рассмотрении растений и насекомых, я руководился и на этом пути: ибо при различении и сравнении форм и здесь должны были поочередно выступать образование и преобразование.
Тогдашнее время было, однако, темнее, чем это можно себе представить теперь. Утверждали, например, что лишь от самого человека зависит с удобством ходить на четвереньках и что медведи могли бы, если бы они некоторое время держались вертикально, стать людьми. Отважный Дидро даже решился на известные предложения произвести козлоногих фавнов, чтобы ради особого щегольства и отличия помещать таковых в ливрее на козлы вельмож и богачей.
Долгое время не удавалось найти разницу между людьми и животными; наконец, вообразили, что обезьяну можно решительно отличить от нас на том основании, что ее четыре резца сидят в одной определенной кости, эмпирически, действительно, отделимой; и так все знание колебалось, всерьез и в шутку, между попытками подтвердить полуистину и придать какую-то видимость правдоподобия ложному; при этом, однако, оставались при своих сумасбродных и причудливых занятиях. Но наибольшее замешательство вызвал спор о том, следует ли считать красоту чем-то действительным, свойственным объектам, или же относительным, условным, даже индивидуально свойственным созерцающему и ценителю.
Я тем временем всецело отдался остеологии; ведь в скелете твердо и навсегда сохраняется определенный характер каждой формы. Я собирал вокруг себя и древние, и новые костяки, а во время путешествий старательно высматривал в музеях и кабинетах такие существа, организация которых в целом или в частях могла бы стать для меня поучительной.
При этом я вскоре почувствовал необходимость установить такой тип, с помощью которого все млекопитающие могли бы быть испытаны по сходству и различию; и как прежде я нашел перворастение, так теперь я старался найти первоживотное, что в конце концов ведь не что иное, как понятие, идея животного.
Мое кропотливое, мучительное выискивание было облегчено, даже услаждено тем, что Гердер принялся за изложение своих «Мыслей» относительно истории человечества. Наша ежедневная беседа была посвящена первобытному состоянию покрытой водой Земли и издревле развивающимся на ней органическим созданиям. Мы постоянно обсуждали вопрос о первоначальном состоянии и непрестанном дальнейшем развитии, и наши научные знания путем обмена сведениями и споров ежедневно очищались и обогащались.
С другими друзьями я также вел самые оживленные разговоры об этих предметах, страстно меня занимавших, и эти беседы не остались без влияния и взаимной пользы. Да, возможно, мы и не зазнаёмся, полагая, что кое-что, там возникшее и в дальнейшем пересаженное в научный мир, приносит теперь плоды, которыми мы наслаждаемся, хотя и не всегда называется тот сад, откуда были взяты черенки для прививки.
В настоящее время при все больше и больше распространяющемся знании, с помощью все углубляющейся философии стало общеизвестным многое из того, что в то время, когда нижеследующие статьи писались, мне и другим было еще недоступно. Поэтому содержание этих страниц, если даже их теперь сочтут лишними, следует рассматривать исторически, и пусть они служат свидетелями тихой, упорной и последовательной деятельности.
МЕТАМОРФОЗ РАСТЕНИИ5
Ταράσσερι τους ανηρώπονς ού τά πράγματα
άλλα τα περί τών πραγμάτων δόγματα.
ВВЕДЕНИЕ
1
Каждый, кто хоть немного станет наблюдать рост растений, легко заметит, что некоторые внешние части последних иногда преобразуются и принимают то целиком, то до некоторой степени форму близлежащих частей.
2
Так, например, простой цветок обычно превращается в махровый, если вместо тычинок и пыльников развиваются лепестки, которые по форме и окраске либо вполне уподобляются прочим лепесткам венчика, либо еще несут видимые признаки своего происхождения.
3
Если мы замечаем, что таким образом растение имеет возможность делать шаг назад и обращать вспять порядок роста, то это тем более привлекает наше внимание к правильному пути природы, и мы познаем законы превращения, по которым она одну часть производит из другой и разнообразнейшие формы образует посредством видоизменения одного единственного органа.
4
Скрытое родство различных наружных частей растений, как листьев, чашечки, венчика, тычинок, развивающихся друг за другом и вместе с тем как бы друг из друга, в общем давно известно исследователям и даже специально разрабатывалось, и тот процесс, посредством которого один и тот же орган оказывается многообразно измененным, назвали метаморфозом растений.
5
Этот метаморфоз обнаруживается трояким образом: правильно, неправильно и случайно.
6
Правильный метаморфоз мы можем назвать также прогрессирующим: ибо он, с первых семядолей до последнего завершения плода, оказывается все время действующим постепенно, и путем превращения одной формы в другую поднимается как бы по идеальной лестнице к вершине природы — половому размножению. Этот-то метаморфоз и наблюдал я внимательно много лет, и для его объяснения я и предпринял настоящий труд. Ради этого в последующем изложении мы будем рассматривать только однолетнее растение, непрерывно развивающееся от семени до плода.
7
Неправильный метаморфоз мы могли бы также назвать ρегрессирующим. Ибо если в первом случае природа спешит вперед к великой цели, то здесь она отступает на одну или несколько ступеней назад. Если там она с неудержимым влечением и мощным усилием создает цветы и снаряжает их для дел любви, то здесь она как бы впадает в бездействие и в нерешительности оставляет свое создание в незаконченном, слабом состоянии, хотя порой и приятном для наших глаз, но внутренне бессильном и бесплодном. С помощью наблюдений этого метаморфоза мы можем обнаружить скрытое в правильном метаморфозе и ясно увидеть то, о чем там мы могли только догадываться; и можно надеяться, что таким способом мы вернее всего достигнем своей цели.6
8
Что касается третьего рода метаморфоза, вызываемого случайно, извне, особенно насекомыми, то на нем мы не будем останавливаться, ибо это могло бы отклонить нас от простого пути, которого мы должны придерживаться, и тем помешать достижению нашей цели. Быть может, в другом месте представится возможность поговорить об этих уродливых и все же заключенных в известных границах порождениях.
9
Я решился написать настоящий опыт без ссылок на пояснительные гравюры, которые, однако, в некоторых случаях могли бы быть полезны. Я оставляю за собой возможность добавить их впоследствии; это будет тем более удобно сделать, что остается еще много материала, дополняющего и развивающего дальше настоящий небольшой, лишь предварительный трактат. Тогда не понадобится писать так сжато, как теперь. Я буду в состоянии привлечь многое, сюда относящееся, и различные цитаты из работ единомышленников найдут тогда свое надлежащее место. Особенно я постараюсь использовать все мемуары современных мастеров, которыми может гордиться эта благородная наука. Им я передаю и посвящаю настоящие страницы.