Geum.ru

И. Г. Петровский (председатель), академик

Вид материалаДокументы

Содержание


Размышление о морфологии вообще
Опыт всеобщего сравнительного учения
О межчелюстной кости человека и животных
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   33

РАЗМЫШЛЕНИЕ О МОРФОЛОГИИ ВООБЩЕ70

Морфологию можно рассматривать как самостоятельное учение и как вспомогательную для физиологии науку; в целом она покоится на естественной истории, из которой извлекает потребные ей феномены, равным образом на анатомии всех органических тел и особенно на зоотомии.

Так как она хочет только изображать, а не объяснять, то из остальных вспомогательных наук физиологии она использует минимум, хотя и не упускает из виду как силовых и пространственных отношений физики, так и отношений веществ и смесей химии; благодаря своей ограниченности она становится, собственно, лишь специальным учением, смотрит на себя всегда, как на служанку физиологии, координированную с прочими подсобными науками.

Намереваясь установить в лице морфологии новую науку, правда не по предмету, так как таковой известен, но по точке зрения и методу, который должен придать самому учению свой самостоятельный облик и указать ему место среди других наук, мы прежде всего обратимся к последнему вопросу и покажем отношение морфологии к остальным родственным ей наукам, а затем ее содержание и способ ее изложения.

Морфология должна содержать учение о форме, об образовании и преобразовании органических тел; она поэтому относится к тем естественным наукам, особые цели которых мы сейчас рассмотрим.

Естественная история хорошо знает многообразие формы органических существ. От нее не ускользает, что это великое многообразие все же обнаруживает некоторые совпадения, частью в общем, частью в особенностях, и она не только описывает известные ей тела, но располагает их то по группам, то рядами, согласно видимым формам, согласно находимым и познаваемым свойствам; этим создается возможность обозревать огромную массу объектов. Работа ее двояка: с одной стороны, непрестанно отыскивать все новые предметы, с другой — все более совершенно группировать предметы в соответствии с природой и свойствами их и по возможности изгонять при этом всякий произвол.

В то время как естественная история, следовательно, держится внешнего проявления форм и рассматривает форму в целом, анатомия стремится к познанию внутренней структуры, к расчленению человеческого тела, как самого достойного предмета и нуждающегося в разных видах помощи, которая не может быть ему оказана без точного познания его организации. В анатомии остальных органических существ сделано много, но все это так не связано между собой, по большей части основано на столь неполных, а иногда и неверных наблюдениях, что для естествоиспытателя эта масса данных остается почти непригодной.

Отчасти для того, чтобы расширить и развить, отчасти чтобы объединить и использовать тот опыт, который дают нам естественная история и анатомия, обращались иногда к помощи посторонних наук, привлекали для этого родственные, устанавливали также собственные точки зрения, — все с целью удовлетворить потребность в общем физиологическом обзоре; и хотя, как свойственно людям, при этом большей частью поступали и поступают слишком односторонне, все же этим путем была произведена отменная подготовительная работа для физиологов грядущего.

У физика, в самом строгом смысле слова, учение об органической природе смогло взять только общие отношения сил и их положение в наличном мировом пространстве. Применение механических принципов к органическим существам было полезно только тем, что еще больше усилило наше внимание к совершенству живых существ, и можно утверждать, что органические существа кажутся тем совершеннее, чем меньше применимы к ним принципы механики.

Химику, который уничтожает форму и структуру и обращает внимание только на свойства веществ и условия их смешения, эта область также обязана многим, и в дальнейшем будет еще более обязана, так как новейшие открытия позволяют производить тончайшие разъединения и соединения, и, следовательно, можно надеяться с помощью их подойти еще ближе к бесконечно тонкой работе живого органического тела. И вот, как уже теперь путем точного наблюдения структур мы получили анатомическую физиологию, так мы можем со временем ожидать и появления физико-химической физиологии; и было бы желательно, чтобы обе науки всегда так подвигались вперед, как будто каждая в отдельности желает завершить все дело.

Но так как обе являются только разделяющими, и химические соединения, в сущности, тоже основаны только на разделениях, то естественно, что эти способы познавать и представлять себе органические тела не могут удовлетворить всех людей, из которых некоторые имеют тенденцию исходить из единства, из него развивать части и снова непосредственно сводить их к нему. Природа органических тел дает нам превосходный повод к этому, ибо самые совершенные из них являются нам как обособленное от всех других существ единство; а так как мы сами себя осознаем таким единством, поскольку мы замечаем совершенное состояние здоровья только потому, что чувствуем не части нашего целого, но только само целое; так как все это может существовать лишь в той мере, в какой существа организованы, а они могут быть организованы и поддерживать свою деятельность только благодаря состоянию, которое мы называем жизнью, — то нет ничего естественнее попыток установить зоономию и стремиться проследить те законы, которыми определяется жизнь органического существа. С полным правом ради удобства изложения предположили силу, ее могли, даже должны были допустить, потому что жизнь в своем единстве обнаруживается как сила, которая не содержится в отдельности ни в одной из частей.

Мы не можем какой-нибудь организм долго рассматривать как единство, даже самих себя мы долго не можем мыслить как единство, таким образом мы видим себя вынужденными принять две точки зрения: с одной стороны, мы рассматриваем себя как существо, воспринимаемое чувствами извне, а с другой — как существо, которое может быть познано только внутренним чувством или обнаружено по своим действиям.

Зоономия распадается поэтому на две не легко отделимые друг от друга части, именно на телесную и духовную. Правда, они не поддаются отделению одна от другой, но исследователь этого предмета может исходить как от одной, так и от другой стороны и потому заниматься преимущественно той или другой.

Однако не только те науки, которые здесь были названы, требуют каждая всего человека, но даже отдельные части их способны занять собою целую человеческую жизнь; еще большее затруднение возникает оттого, что все эти науки разрабатывают почти исключительно врачи. Они ради практического использования научных данных обычно очень скоро забрасывают дальнейшую разработку науки, несмотря на то, что практика со своей стороны оказывается полезной для расширения их познаний.

Из этого ясно видно, что требуется проделать еще много подготовительной работы, чтобы мог появиться физиолог, которому предстоит охватить все эти наблюдения, свести их к единству и, насколько это доступно человеческому уму, познать их сообразно достоинству великого предмета. Для этого необходима целесообразная деятельность с разных сторон, в чем не было и нет недостатка, при которой каждый скорее и вернее продвигался бы вперед, если бы он изучал хотя бы и одну сторону, но не изучал бы ее односторонне, и с радостью признавал бы заслуги всех остальных соработников, вместо того чтобы ставить, как это обычно происходит, свой собственный способ представления выше всех других.

Итак, после того как мы представили различные науки, которые работают в помощь физиологу, и показали их взаимоотношения, пора теперь узаконить морфологию как особую науку.

За таковую ее и принимают; и прежде всего она еще тем должна оправдать законность своего существования, как особая наука, что сделает своим главным предметом то, что в других науках трактуется попутно и случайно, собирая рассеянное там и устанавливая новую точку зрения, с которой естественные вещи могут рассматриваться легко и удобно. Она имеет то большое преимущество, что состоит из общепризнанных элементов, что она не находится в противоречии ни с каким учением; что ей нечего устранять, чтобы очистить себе место; что феномены, которыми она занимается, весьма значительны, и что те умственные операции, посредством которых она сопоставляет феномены, сообразны человеческой природе и приятны ей, так что в этой области даже какой-либо неудавшийся опыт мог бы соединить в себе пользу с удовольствием.


ОПЫТ ВСЕОБЩЕГО СРАВНИТЕЛЬНОГО УЧЕНИЯ71

Если наука начинает запинаться и, несмотря на старания многих деятельных людей, как будто не двигается с места, то можно заметить, что виной тому часто является известный способ рассмотрения предметов в духе установившейся традиции, а также косная терминология, которой большинство безоговорочно подчиняется и держится и от коей даже мыслящие люди отходят робко, поодиночке, и то в редких случаях.

От этих общих соображений я тут же перехожу к занимающему нас предмету, дабы сразу быть как можно лучше понятым и не отклониться от цели: тот способ представления, что живое существо произведено на свет ради известных внешних целей и его форма соответственно определена сознательной первичной силой, уже много столетий задерживал нас в философском рассмотрении природных вещей, и до сих пор еще задерживает, несмотря на то, что отдельные люди горячо оспаривали этот способ представления и показывали те препятствия, которые он ставит на пути.

Пусть этот способ представления сам по себе благочестив, приятен для некоторых душ, для некоторых умов необходим, — я не считаю ни целесообразным, ни возможным оспаривать его в целом. Если можно так выразиться, это тривиальный способ представления, который, как и все подобные вещи, именно тем тривиален, что он в целом удобен и достаточен для человеческой природы.

Человек привык лишь в той мере ценить вещи, в какой они ему полезны, а так как по своей природе и положению он должен считать себя венцом творения, то почему бы ему не думать, что он также конечная цель его? Почему его тщеславие не может себе позволить этот маленький софизм? Раз он нуждается в вещах и может пользоваться ими, то отсюда следует: они для того и созданы, чтобы он ими пользовался. Не удобнее ли ему устранить каким-нибудь фантастическим способом противоречия, которые он видит, чем отказаться от притязаний, с которыми он уже свыкся. Почему ему не назвать сорной травой72 ту траву, которую он не может использовать, поскольку она действительно не должна бы была для него существовать в данном месте? Он скорее припишет возникновение чертополоха, так вредящего его труду на поле, проклятию разгневанного доброго существа или коварству злорадного демона, чем сочтет именно этот чертополох одним из чад великой общей природы, столь же близким ее сердцу, как старательно взращиваемая и весьма ценная для него пшеница. Да, можно заметить, что даже самые скромные люди, которые считают себя наиболее смиренными, доходят только лишь до того представления, что все должно, по меньшей мере косвенно, иметь отношение к человеку, что хотя бы в будущем должна обнаружиться какая-либо скрытая сила того или иного произведения природы, благодаря которой оно сможет быть использовано в качестве лекарства или иным образом. А так как, далее, человек в самом себе и в других справедливо больше всего ценит те поступки и дела, которые совершаются с определенным намерением и целесообразны, то из этого следует, что и природе, о которой он никак не может составить себе более высокого понятия, чем о самом себе, он будет приписывать намерения и цели. Если, далее, он верит, что все существующее создано ради него, только как орудие и подсобное средство его существования, то отсюда, естественно, следует, что природа, доставляя ему орудия, поступала так же с намерением и целесообразно, как действует он сам, добывая таковые. Так охотник, заказывая себе ружье, чтобы стрелять дичь, не нахвалится материнской заботой природы, которая изначала дала ему собаку для того, чтобы с ее помощью добывать дичь. Находятся и другие причины, в силу коих человеку вообще невозможно расстаться с этим способом представления. Мы можем хотя бы на простом примере из ботаники видеть, в какой степени естествоиспытатель, желающий глубже вникнуть в общие вопросы, должен избегать этого способа представления. Для ботаники как науки самые пестрые и махровые цветы, самые съедобные и прекрасные плоды не более, в известном смысле даже менее, важны, чем презираемый сорняк в естественном состоянии, чем ненужная сухая семенная коробочка.

Таким образом, естествоиспытателю рано или поздно уже придется подняться выше этого тривиального понятия; и если даже он как человек не в силах отделаться от этого способа представления, то, по крайней мере, в той степени, в какой является естествоиспытателем, он должен как можно больше отрешиться от него.

Это рассуждение, касающееся естествоиспытателя вообще, имеет и для нас здесь лишь общее значение. Однако другое касается нас уже ближе, хотя оно непосредственно вытекает из предыдущего. Человек, относя все вещи к самому себе, тем самым вынужден приписывать им внешнюю целесообразность, и это ему тем удобнее делать, что каждая вещь, чтобы жить, должна обладать совершенной организацией, без которой она не может даже быть мыслима. Поскольку эта совершенная организация в высшей степени ясно определена и обусловлена внутри, то и вовне она должна найти такие же ясные отношения, так как вовне она может существовать только при известных условиях и в известных отношениях. Так, на земле, в воде, в воздухе мы видим движение самых разнообразных форм животных, и согласно самым обычным понятиям этим существам приданы органы, чтобы они могли производить различные движения и каждое по-своему поддерживать собственное существование. Не возвысится ли в наших глазах уже первичная сила природы, мудрость мыслящего существа, которую мы обычно ей приписываем, если мы уже эту силу сочтем обусловленной и научимся усматривать, что она так же хорошо творит снаружи, как и наружу, изнутри, как и внутрь? Мне кажется, гораздо менее говорит: рыба существует для воды, чем: рыба существует в воде и благодаря воде; ибо это последнее положение гораздо яснее выражает то, что в первом темно и скрыто, именно, что существование создания, именуемого «рыба», возможно только при условии того элемента, который мы называем водой, притом не только для того, чтобы в нем существовать, но также, чтобы в нем возникнуть. То же самое относится ко всем другим существам. Итак, таково первое и самое общее рассмотрение изнутри наружу и извне внутрь. Определенная форма является как бы внутренним ядром, которое различно образуется под детерминирующим воздействием внешней стихии. Именно потому животное и приобретает свою целесообразность вовне, что оно сформировано извне в такой же мере, как и изнутри; тем более, и это вполне естественно, что внешний элемент скорее может изменить в соответствии с собой внешнюю форму, чем внутреннюю. Мы это лучше всего можем видеть на тюленях, внешность которых так похожа на рыб, тогда как их скелет еще вполне представляет четвероногое животное.

Таким образом, мы не умаляем ни первичной силы природы, ни мудрости и могущества творца, если допустим, что первая действует косвенно с помощью определенных средств, второй же действовал так в начале вещей. Разве не подобает этой великой силе, чтобы она простое производила просто, сложное сложно? Неужели мы умаляем ее могущество, когда утверждаем: она не могла бы произвести рыб без воды, птиц без воздуха, прочих животных без земли, что это так же немыслимо, как существование таких созданий без наличия этих стихий? Разве мы таким образом не лучше вникнем в полный тайн созидательный строй природы, производящей, как теперь все больше признается, по одному единственному образцу, если, после того как мы точнее изучили и познали этот единственный образец, мы спросим теперь и исследуем: как действует общая стихия в различных ее проявлениях на эту общую форму? Как отвечает на эти воздействия детерминируемая и детерминирующая форма? Что за форма возникает благодаря этому воздействию в твердых частях, в мягких, в наиболее внутренних и наиболее наружных? Что, как говорилось, могут произвести все эти элементы во всех их модификациях благодаря высоте и глубине, странам света и зонам?

Как много уже сделано здесь раньше! Как много остается только взять и применить всецело только на этих путях!

И как это соответствует высокому достоинству природы, что она всегда должна пользоваться одними и теми же средствами, чтобы производить какое-либо существо и его питать! Так будут и дальше продвигаться по этим же самым путям, и как раньше неорганизованные, недетерминированные элементы считали материалом неорганизованных предметов, так теперь, поднявшись на более высокую точку зрения, будут считать и органический мир тоже взаимосвязью многих элементов. Все царство растений, например, вновь предстанет перед нами как необъятное море, которое так же необходимо для обусловленного существования насекомых, как моря и реки для обусловленного существования рыб, и мы увидим, какое невероятное число живых существ рождается и питается в этом растительном океане; больше того, мы в конце концов будем рассматривать и весь животный мир также лишь как одну великую стихию, где один род на другом и через другой, если и не возникает, то все же поддерживается. Мы привыкнем рассматривать отношения и зависимости не как назначения и цели, и уже только благодаря этому уйдем вперед в познании того, как творящая природа обнаруживается со всех сторон и во все стороны. И мы на опыте убедимся, как это уже доказал поступательный ход науки, что самая реальная и широкая польза для людей является лишь результатом великих и бескорыстных стараний, которые не могут претендовать на оплату, как труд поденщика, в конце недели, но зато и не обязаны предъявить полезный для человечества результат ни в конце года, ни десятилетия, ни столетия.


О МЕЖЧЕЛЮСТНОЙ КОСТИ ЧЕЛОВЕКА И ЖИВОТНЫХ

Иена, 1784 г.73

Некоторые опыты остеологических рисунков собраны здесь вместе с той целью, чтобы предложить вниманию знатоков и друзей сравнительной анатомии маленькое открытие, которое, как мне кажется, я сделал.

На черепах животных легко можно заметить, что верхняя челюсть состоит более чем из одной пары костей. Ее передняя часть вполне явственно соединяется с помощью разного рода швов74 с задней и образует пару особых костей.

Этому переднему отделу верхней челюсти дано название os intermaxillare75. Уже древние знали эту кость,*(* Gа1еnus. Lib. de ossibus, cap. III.76) а с недавней поры она приобрела особое значение, так как ее выдают за признак различия между обезьяной и человеком. Первому роду ее приписывают, а у второго ее наличие отрицают,**(** Полное собрание мелких сочинений Кампера, изданных Хербелем. Том первый, статья вторая, стр. 93 и 94. Blumenbach. De varietate generis humani nativa, p. 33.77) и если бы при изучении предметов природы не убеждала очевидность, у меня не хватило бы смелости выступить и сказать, что этот костный отдел имеется и у человека.

Я буду краток, насколько это возможно, так как уже простое рассмотрение и сравнение нескольких черепов позволяет быстро вынести суждение об этом и без того простом утверждении.

Кость, о которой я говорю, получила свое название потому, что она вклинивается между обеими главными костями верхней челюсти. Сама она состоит из двух частей, смыкающихся на середине лица.



У различных животных она очень различной формы, и ее строение весьма заметно меняется в зависимости от того, простирается ли она вперед или отступает назад. Ее передняя, самая широкая и мощная часть, названная мною телом, устроена соответственно виду пищи, предназначенной природой животному, ибо этой частью оно должно прежде всего взять, схватить, отщипнуть, отгрызть, разрезать свою пищу, так или иначе ее присвоить; поэтому она бывает то плоской и снабженной хрящами, то вооруженной более тупыми или более острыми резцами, или приобретает иную сообразную пище форму.

Боковым отростком она соединяется кверху с верхней челюстью, с носовой костью и иногда с лобной.

Внутрь от первого резца или от места, которое он должен был занимать, направляется назад ость или spina, налагается на нёбный отросток верхней челюсти и образует бороздку, куда вдвигаются нижняя и передняя части вомера, или сошника. Посредством этой spina, боковой части тела этой межчелюстной кости и передней части нёбного отростка верхней челюсти образуются каналы (canales incisivi или naso-palatini), через которые проходят мелкие кровеносные сосуды и нервные разветвления второй ветви пятой пары.

Эти три части отчетливо заметны с первого взгляда на лошадином черепе на второй таблице, фиг. 1.

A. Corpus.

B. Apophysis maxillaris.

C. Apophysis palatina.

На этих главных частях можно еще в свою очередь обнаружить и описать много подразделений. Латинская терминология, которую я выработал с помощью господина надворного советника Лодера и здесь прилагаю, может при этом послужить путеводной нитью. Эта терминология доставила мне много трудностей, поскольку она должна была подойти ко всем животным. Так как у одних известные части очень сокращаются, сливаются, а у иных даже вовсе исчезают, то наверно эта таблица, если углубиться в детали, также допускает еще различные улучшения.


Os intermaxillare

A. Corpus.

a) Superficies anterior.

1. Margo superior in quo spina nasalis.

2. Margo inferior seu alveolaris.

3. Angulus inferior exterior corporis.

b) Superficies posterior, qua os intermaxillare jungitur apophysi palatinae ossis maxillaris superioris.

c) Superficies lateralis exterior, qua os intermaxillare jungitur ossi maxillare superiori.

d) Superficies lateralis interior, qua alteram os intermaxillare jungitur alteri.

e) Superficies superior.

Margo anterior, in quo spina nasalis. vid. 1.

4. Margo posterior sive ora superior canalis naso-palatini.

f) Superficies inferior.

5. Pars alveolaris.

6. Pars palatina.

7. Ora inferior canalis naso-palatini.