Geum.ru

И. Г. Петровский (председатель), академик

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   33

II

В то время, когда я в начале восьмидесятых годов, под руководством гофрата Лодера, много занимался анатомией, идея метаморфоза растений передо мной еще не вставала; тем не менее моя ревностная работа направлялась поисками общего остеологического типа, и я должен был поэтому принять, что все части данного животного как взятые в отдельности, так и в целом могут быть обнаружены у всех животных, ибо ведь на этой предпосылке покоится давно уже начавшая разрабатываться сравнительная анатомия. Тут-то и встретился я со странным явлением: различие между обезьяной и человеком хотели видеть в том, что первой приписывали os intermaxillare, a y второго ее отрицали; но так как названная часть примечательна главным образом тем, что в ней сидят резцы, то было непонятно, как это человек, имея резцы, может тем не менее быть лишенным кости, в которой они помещаются. Поэтому я стал искать следы таковой и весьма легко нашел их: canales incisivi обозначает переднюю границу кости, а идущие от нее в стороны швы вполне ясно указывают на обособленность maxilla superior. Лодер отметил это наблюдение в своем руководстве по анатомии 1788 г., стр. 89, и мы немало гордились открытием. Были сделаны зарисовки, чтобы наглядно представить утверждаемое; к ним была написана вышеприведенная краткая статья, которая затем была переведена на латинский язык и послана Камперу. Формат и почерк были столь добропорядочны, что этот замечательный человек принял ее с некоторым приятным удивлением. Любезно похвалив нас за труд и усердие, он, однако же, продолжал, как и прежде, утверждать, что у человека нет os intermaxillare.

Когда непосвященный ученик осмеливается противоречить цеховым старшинам, или даже, что еще безрассуднее, надеется их переубедить, то это, разумеется, свидетельствует о ярко выраженном незнакомстве его с миром, о его юношеской самонадеянности. Однако непрерывный многолетний опыт научил меня и иному. Он открыл мне, что постоянно повторяемые фразы переходят, в конце концов, в окостенелые убеждения, а органы восприятия совершенно притупляются. Тем не менее благотворно, что такие вещи познаются не слишком рано, потому что иначе юношеское чувство свободы и правды было бы парализовано унынием. Странным казалось мне, что не только мастера держались в этом вопросе ходячих мнений, но и лица, работавшие вместе со мной, также мирились с подобным кредо.

Мы не можем, однако, не напомнить здесь об одном молодом способном рисовальщике, по имени Вайц, который, имея опыт в такой работе, выполнял для нас как контурные рисунки, так и детализированные изображения, поскольку было решено печатать небольшие статьи, затрагивавшие или поднимавшие какие-либо значительные анатомические вопросы, с тщательно выполненными гравюрами. В данном случае оспариваемую кость надлежало представить в ясной последовательности вариантов, от предельной простоты и слабого развития до усложненности и мощи, и показать, как, наконец, у самого благородного существа, человека, она как бы стыдливо прячется из страха выдать его животную прожорливость.

Теперь следует указать, что сохранилось из рисунков того времени. Так как мы намеревались идти от простейшего к самому сложному, от более слабого к более сильному, то прежде всего остановились на козуле, у которой эта кость слабо развита, выгнута и лишена зубов; отсюда мы перешли к быку, где она усиливается, уплощается и расширяется. Верблюд вызвал к себе интерес своей двойственностью, у лошади ясно выделялись резцы, клык же у нее мал. Последний велик и силен у свиньи, чудовищен у Sus babirussa. Несмотря на эти различия, межчелюстная кость повсюду присутствует на полных правах. У льва она сокращена и массивна, могуча благодаря шести зубам, у медведя более тупа; более вытянута у волка; морж из-за перпендикулярности лицевой линии становится похож на человека, обезьяна поднимается еще выше, несмотря на ее бестиальность, в конце же стоит человек, где после всего, что мы уже знаем, нельзя не заметить тот же состав костей. Эти разнообразные формы костей в целях лучшего рассмотрения и сопоставления зарисованы по большей части сверху, снизу и сбоку. Рисунки аккуратно и отчетливо выполнены, помещены в рамку под стекло и выставлены в иенском музее, где каждый может их видеть. С предметов, которых недоставало упомянутому собранию, частично уже были сделаны наброски, другие объекты были добыты; но, однако, смерть молодого художника, который уже успел приспособиться к делу, и другие происшествия помешали завершению предприятия. Кроме того, из-за непрекращавшихся возражений, пропала охота проповедовать вечно глухим ушам столь ясную и понятную вещь.

Но что особенно следует рекомендовать друзьям науки из числа иенских рисунков, так это четыре изображения кассельского черепа слона. Я получил возможность использовать этот череп благодаря содействию и любезности Зёммеринга. В останках этого молодого слона, который не мог выжить в Германии, обнаружилось наибольшее число швов, не сросшихся, по крайней мере, на одной стороне; рисунки всего черепа уменьшены в одном масштабе и сделаны с четырех сторон, так что связь целого здесь хорошо видна, и — что нас здесь больше касается — межчелюстная кость играет здесь большую роль; она действительно охватывает клык, отчего, при беглом наблюдении, могло возникнуть ошибочное мнение, будто чудовищный бивень помещается в os intermaxillare. Однако природа, всегда оставаясь верна своим большим принципам и более всего в важных случаях, оставляет здесь тонкую пластинку, которая, исходя из верхней челюсти, охватывает корень бивня, дабы защитить эти органические первоначала от претензии межчелюстной кости.104

Для дальнейшего сравнения был также нарисован большой череп взрослого слона из музея, и вот тогда бросилось в глаза нечто удивительное; если у молодого экземпляра верхняя челюсть и os intermaxillare клювообразно выдаются вперед и вся голова кажется вытянутой в длину, то, напротив, у взрослого слона череп может быть заключен в почти правильный квадрат.105

Насколько серьезным было отношение к этим работам, видно из следующего: для подробных статей, которые намечалось написать, упомянутые рисунки были выгравированы на двух отдельных досках в формате малого фолио, что аккуратнейшим образом выполнил Липс. В интересах друзей науки с них были также изготовлены оттиски.

После сказанного нам простят, что первый набросок нашей работы был издан без описанных там таблиц; особенно если учтут, что эта благородная наука с тех пор и получила значительное распространение и оживилась. Едва ли сейчас найдется любитель, который не имел бы в своем распоряжении, будь то в общественных музеях или в своем частном собрании, всех предметов и препаратов, о которых здесь шла речь; а если бы их все же оказалось недостаточно, то можно отлично познакомиться с ними, обратившись к ценному труду по краниологии господина Спикса, где рисунками и описанием полностью снята спорность вопроса.

Прежде всего мы находим на стр. 19 ясное и безоговорочное заявление, что и на черепе человека нельзя отрицать межчелюстную кость. Далее, на контурных рисунках эта кость обозначена номером 13 как у человека, так и у животных. Этим, казалось, вопрос решен раз и навсегда, если бы прирожденному нашему роду духу противоречия не было свойственно находить поводы для отрицания самой признанной истины, пусть не в предмете, но, по крайней мере, в воззрении и слове. В самом способе изложения уже лежит основа противоречия: где один начинает, там кончает другой, где один разъединяет, другой соединяет; так что, наконец, слушатель приходит в замешательство: а может быть оба правы? Нельзя также пройти мимо того, что в ходе обсуждения этого предмета некоторые значительные люди стали совсем недавно ставить вопрос так: а стоит ли вообще тратить столько сил, постоянно возвращаясь к этому предмету? И если и об этом говорить откровенно, то подобное отклонение вопроса хуже возражения, ибо оно содержит отрицание интереса, чем всякое научное стремление совершенно снимается.

Однако не было недостатка и в ободрении. Так, мой друг Зёммеринг сказал в своей «Остеологии» (1791, стр. 160): «Глубокомысленный опыт Гёте 1785 г. из сравнительной остеологии о том, что межчелюстная кость верхней челюсти свойственна человеку вместе со всеми животными, — с его очень верными рисунками, — заслуживает стать известным всем».


III

Однако работу предполагалось снабдить не только графическими изображениями, но также словесным описанием, ибо образ и слово постоянно состязаются в более близком раскрытии естественной истории и дальнейшем ее расширении. Приведенная выше схема служила нам основой, и межчелюстная кость черепа любого животного описывалась во всех своих частях в порядке, указанном схемой. Вследствие этого накопилось очень много бумаг, оказавшихся при более подробном рассмотрении непригодными для свободного и наглядного сообщения; однако, настойчиво придерживаясь раз принятого намерения, мы отнеслись к этому материалу как к предварительной работе и принялись за разработку на ее основе нового описания, хотя и точного, но более плавного по языку и по стилю более приятного.

Но все это упорство не привело нас к цели; работы, которые многократно прерывались, не давали ясного представления, как следует завершить то, в достоверности и значительности чего мы были так убеждены. Десять лет и больше протекло с тех пор, как моя связь с Шиллером вызвала меня из этого склепа науки на вольный воздух сада жизни. Мое участие в предприятиях Шиллера, его «Орах», «Альманахах муз», в драматических планах, а также зародившиеся в моем собственном сознании работы, как «Герман и Доротея», «Ахиллеида», «Челлини», планы новой поездки в Италию и, наконец, путешествие в Швейцарию — все это решительно увело меня прочь от тех занятий и подготовительных работ, так что пыль и плесень покрыли препараты и бумаги, о радостном воскрешении которых руками молодого друга я все еще продолжал мечтать. И я, конечно, увидел бы исполнение этой надежды, если бы люди, часто под влиянием обстоятельств или причуды, не находили повода действовать друг против друга, вместо того чтобы работать совместно.


IV

Готхельф Фишер, еще молодой человек, которого я знал как славного деятеля в этой области, издал в 1800 г. сочинение «О различной форме межчелюстной кости у разных животных». На стр. 17 он упоминает о моих стараниях. Он говорит: «Глубокомысленный опыт Гёте по остеологии, о том, что межчелюстная кость имеется у человека, как и у животных, остался мне неизвестен, и я особенно сожалею, что мне не удалось увидеть его прекрасные рисунки по этому предмету. Вообще было бы желательно, чтобы этот тонкий наблюдатель в скором будущем ознакомил ученый мир со своими остроумными, проникнутыми философией идеями о законах строения животного тела».

Если бы этот богатый знаниями и деятельный человек, основываясь на самых общих сведениях, вступил бы тогда в более близкие сношения со мной и смог бы проникнуться моими убеждениями, то я охотно уступил бы ему рукописи, рисунки и гравированные доски, так что дело уже тогда пошло бы на лад и не ушел бы еще ряд лет, прежде чем полезная истина получила признание.


V

Когда, вслед за моей тщательной и усердной разработкой метаморфоза растений, 1790 г. осчастливил меня радостными и новыми перспективами также и в строении животного тела, все мое стремление обратилось к этой области; я неустанно продолжал наблюдать, думать и упорядочивать, благодаря чему предметы становились для меня все яснее. Сердцеведу и без дальнейших исторических справок будет понятно, что к этой труднейшей из всех задач меня влекла созидательная страсть. Мысль упражнялась на достойнейшем предмете, стремясь познать и расчленить живое согласно его глубочайшей сути; но как такое стремление может увенчаться успехом, если ему не посвятить всей своей деятельности?

Так как я проник в эту область по собственной воле и ради своих целей, то я и стал смотреть непосредственно своими собственными глазами. Вскоре я заметил, что самые выдающиеся ученые специалисты, хотя им и случается иногда во имя собственных убеждений выбираться из наезженной колеи, все же не покидают проложенной широкой дороги, не решаются пускаться по новым путям, так как ради своей и чужой выгоды они находят самой удобной для езды проторенную дорогу и доступную местность. Я сделал немало и других удивительных открытий вроде, например, того, что многие не боятся впасть в странность и неясность, лишь бы им хоть до некоторой степени удалось преподнести что-нибудь примечательное. Я же оставался верен своему намерению и направлению работы и старался безоговорочно использовать все преимущества, которые легко и просто открываются нам при выделении и различении явлений и несказанно движут нас вперед, если только мы не заходим слишком далеко и умеем во-время снова соединять. С методом наших прародителей — Галена и Везалия — мы не могли здесь считаться, ибо кто же может хоть сколько-нибудь преуспеть по смыслу и существу дела, когда участки костяка в том виде, как они случайно распадаются или остаются вместе, произвольно принимают за целое, части этих больших масс различают по числу? Какое воззрение могло отсюда воспоследовать? От этой, несомненно незрелой, манеры мало-помалу отошли, однако от нее отказались не преднамеренно, не из принципа; поэтому и позже часто еще связывали вместе то, что было срощено лишь благодаря соседству, не будучи отнюдь частью от части, — или даже вновь соединяли со странным упрямством то, что разлучило время, которое ведь допускает также и разумное.

Сопоставляя органические части, по природе своей внутренне одинаковые, по внешности же совершенно неодинаковые, я крепко держался такой мысли: надо стремиться исследовать назначение каждой части самой по себе и ее отношение к целому, признавая права каждого единичного явления, но одновременно не упуская из виду воздействие его на все прочее, в результате чего на живом существе должно было, в конце концов, обнаружиться то, что необходимо, полезно и целесообразно.

Еще памятны многочисленные трудности, с которыми была сопряжена демонстрация человеческой клиновидной кости: не легко было верно схватить форму или запечатлеть в памяти терминологию; но как только стало ясно, что она составлена из двух одинаковых, лишь мало отличающихся друг от друга костей, то сразу все упростилось и вместе с тем уяснилось целое.

Подобным же образом запутаннейшее из всех изображений, которое должно было демонстрировать слуховой аппарат одновременно с его окружением, давало повод задуматься о возможности разъединения. Последнее оказалось вполне осуществимым у животных, где те три части, которые прежде рассматривались как скрепленные и слившиеся в одно тело, отныне оказались распадающимися на действительно отдельные и часто даже разделяемые части.

Нижнюю челюсть я рассматривал совершенно отдельно от черепа, как один из подсобных органов, почему она и была приравнена мною к рукам и ногам. И вот, хотя она уже у млекопитающих казалась состоящей из двух частей, все же ее форма, ее своеобразный изгиб, связь ее с черепом, развивающиеся на ней зубы — все это привело к предположению, что и здесь должен быть комплекс отдельных костей, которые, сросшись, создают такое замечательное образование, выполняющее столь удивительную функцию. Это предположение было подтверждено расчленением молодого крокодила, которое показало, что каждая сторона челюсти составлена из пяти костных частей, вдвинутых и надвинутых друг на друга, вся же челюсть, следовательно, из десяти частей. Поучительно и радостно было искать следы этих подразделений и у млекопитающих и как, казалось, видишь их умственным взором, так рисовать их контуры на наружной и внутренней стороне разных челюстей и таким образом отчетливо преподносить чувствам то, что прежде едва могло отмечать и удерживать воображение.

Так постепенно я все более подготовлял себя к обозреванию природы и становился все более способным радостно и искренне принимать участие в каждом честном начинании в этой области. Я постепенно восходил ко все более высокой точке зрения, необходимой для суждения о научной и этической ценности того, что возникало также и в этих областях человеческой деятельности.

Так я провел много времени, пока в 1795 г. братья Гумбольдты, которые подобно Диоскурам 106 уже и раньше часто светили мне на жизненном пути, не пожелали поселиться в Иене на довольно продолжительное время. Это снова послужило поводом к тому, чтобы от избытка сердца заговорили уста, и я столь часто и назойливо преподносил им мои соображения о типе, что, почти уже потеряв терпение, они, наконец, потребовали, чтобы я письменно изложил все то, что так живо преподносилось моему уму, чувствам и памяти. К счастью, в это время в Иене нашелся молодой, преданный этим занятиям друг, Максимилиан Якоби, которому я сразу же, без подготовки, продиктовал эту статью, приблизительно в том виде, как она выглядит теперь, и этот метод я, с небольшими уклонениями, сохранил как основу моих работ, хотя и мог бы его постепенно видоизменять на весьма разные лады. Первые три главы, которые в настоящее время имеются в виде наброска, я написал подробнее. Возможно, что и эта обработка заслуживает быть опубликованной, ибо если даже для знатоков большая часть ее в настоящее время может показаться излишней, то следует вспомнить о том, что всегда найдутся новички, для которых и более давние начинания вое еще достаточно новы.


VI

Чтобы сделать непосредственное наблюдение в этой обширной, трудно обозримой области более многогранным, удобным и убедительным, стали располагать различные части многих животных рядом, но каждый раз в другом порядке. Шейные позвонки, например, раскладывали, начиная с самых длинных до самых коротких, благодаря чему также более ясно обнаруживается закон их несовпадения друг с другом. От жирафы до кита расстояние велико, однако, чтобы не блуждать среди множества предметов, мы старались отобрать немногие, которые для данной цели могли как бы играть роль фланговых солдат. Где недоставало естественных тел, пробел заполнялся рисунком. Мерк доставил нам отлично выполненное изображение жирафы, находящейся в Гааге.

Таким же образом мы располагали руки и кисти от пункта, где, подобные лишь столпу, подпорке, они пригодны только для самых необходимых движений, до пронации и супинации, этого присущего вышестоящим животным органического механизма, которому нельзя достаточно надивиться.

Так же поступили мы с ногами и стопами, расположив их, начиная с пункта, где их надлежит рассматривать как неподвижные опорные столпы, до того, где они кажутся превратившимися в легчайшие пружины, и даже по форме и функции допускают сравнение с руками. Далее глаз и разум одновременно радовало постепенное уменьшение длины руки и ноги до их крайнего сокращения, от обезьяны до тюленя. Кое-что из этих рядов было выполнено, многое подготовлено, иное разрушено и перепутано. Быть может, при нынешнем положении вещей мы увидим это похвальное желание выполненным и подтвержденным, так как такие составления рядов костей становятся легко выполнимыми благодаря тому, что каждый музей обладает неполными скелетами, которые могут быть удачно и с пользой употреблены для такой надобности.

Подобным же образом давало повод к содержательным размышлениям сравнение ossis ethmoideum, начиная от того пункта, где она выступает в своей величайшей ширине и свободе, как у броненосца, до того, где она в силу сближенности и значительной величины развитых глазных впадин, как у обезьяны, сжата и место корня носа почти исчезло.

Так как я предполагал в этих целях воспроизвести уже сделанные и только намеченные наблюдения в известном порядке, чтобы иметь под рукой такие сочетания и по мере надобности легче находить и подбирать их, то был изготовлен набросок таблицы по вышеупомянутой схеме, который я брал с собой в путешествия, благодаря чему было установлено многое, что совпадало с более поздними наблюдениями или исправлялось ими. Этим был облегчен более общий обзор материала и подготовлена будущая общая таблица.

Если части какого-нибудь животного хотели сравнить между собой, то требовалось только прочесть колонку по вертикали вниз; если же надо было произвести сравнение с другими животными, то читали в горизонтальном направлении, и формы без труда сменялись перед нашим воображением. Как я при этом поступал, покажет нижеследующая таблица. Там видно, как кости попадали на должное место, без дальнейшей проверки, вот почему здесь и не говорится о ее содержании.

В этой связи я должен здесь с благодарностью признать, что в Дрездене мне оказали большую любезность господа начальники натуралистического кабинета, и мне была предоставлена самая благоприятная возможность для заполнения моей таблицы. Еще до этого я использовал ископаемых Мерка, которые в настоящее время хранятся в богатом герцогском дармштадтском музее; прекрасная коллекция господина фон Зёммеринга помогла мне многое понять, и с помощью моей таблицы я мог повсюду использовать отдельные редкие предметы, частью для заполнения ее, частью для проверки. Весьма ценное собрание господина фон Фрорипа прибыло в Веймар, к сожалению, в то время, когда я уже отошел от этих исследований. Оно все еще находится там, тогда как я теперь уже навсегда должен проститься с этими прежде любимыми занятиями.

VII

(Смотри прилагаемую таблицу.)



VIII

Мы обращаемся теперь к одному вопросу, который, если бы только нам удалось прийти здесь к чему-то решающему, оказал бы большое влияние на все ранее сказанное. Дело в том, что после всех пространных рассуждений об образовании и преобразовании возникает вопрос: действительно ли должно и можно выводить кости черепа из позвонков и, не взирая на столь большие и решающие изменения, все еще признавать их первоначальную форму? И вот я охотно признаюсь, что уже тридцать лет убежден в этом тайном родстве и постоянно размышлял над этим. Однако подобное aperçu108, такое обнаружение, концепция, представление, понятие, идея, как это ни называй, сохраняет постоянно, что бы мы ни говорили, эзотерический характер; его можно высказать в общем виде, но нельзя доказать; его вполне возможно показать на отдельных частностях, но округлить и завершить доказательство невозможно. Два человека, проникшись этой мыслью, все же едва ли сошлись бы относительно применения ее в частностях; и, если уж быть последовательным, мы можем утверждать, что одинокий, молчаливый наблюдатель и друг природы не всегда остается в согласии с самим собой. В один день он видит проблематический предмет яснее, в другой — менее ясно, в зависимости от того, насколько чисто и совершенно способна проявиться его духовная сила.

Как-то раз — чтобы пояснить сказанное примером — я заинтересовался манускриптами »пятнадцатого века, сплошь написанными аббревиатурами109. И хотя такой расшифровкой я никогда прежде не занимался, я все же, возбужденный, страстно взялся за дело и, к своему удивлению, стал живо читать незнакомые письмена, которые, казалось бы, надолго могли оставаться для меня загадочными. Однако это удовольствие не было продолжительным, ибо, когда я через некоторое время снова принялся за прерванное занятие, я заметил, что ошибочно стремлюсь обычным путем сосредоточенного внимания закончить работу, начатую в воодушевлении и с любовью, с просветленной и свободной душой, и что мне остается только в тиши надеяться, не возобновится ли тот момент счастливого наития.

Если мы встречаемся с таким различием при рассмотрении старых пергаментов, начертания которых лежат перед нами строго фиксированными, насколько должна возрасти трудность, когда мы намереваемся выведать что-нибудь у природы, которая, вечно подвижная, не хочет, чтобы жизнь, даруемая ею, была познана. То она стягивает вместе своими аббревиатурами вещи, которые в ясном развитии были бы вполне понятны, то наводит невыносимую скуку перечислениями, растянутыми в ряд размашистым беглым готическим почерком; она раскрывает то, что раньше скрывала, и скрывает то, что только что показывала. И кто может похвалиться такой любовной настойчивостью, такой скромной дерзостью, благодаря которой природа отдавалась бы ему в любом месте, в каждый момент?

Однако, если такая проблема, решительно противящаяся всякой экзотерической обработке, преподносится вниманию непостоянного, занятого лишь самим собою общества, то, независимо от того, будет ли это сделано постепенно и скромно или гениально смелым путем, сообщенное весьма часто встречает холодный или даже неприязненный прием, так что такое нежное духовное существо оказывается совсем не на месте. И если даже новая или обновленная, простая и благородная мысль сумеет произвести некоторое впечатление, то все-таки никогда она не подхватывается и не развивается дальше в ее чистом виде, как это было бы желательно. Исследователи и сочувствующие, учителя и ученики, ученики между собой, не говоря уже о противниках, оспаривают, запутывают, расходятся между собой при многообразно расщепляющейся обработке, и все это именно потому, что каждый в отдельности хочет целое приспособить к своему уму и чувству и, что гораздо лестнее, быть в своих ошибках оригинальным, чем, признав истину, подчиниться более высокому способу представления.

Кто в течение своей долгой жизни наблюдал этот ход вещей в обществе и в науке как в истории, так и вокруг себя, вплоть до сегодняшнего дня, тому хорошо известны эти затруднения, тот знает, как и почему так трудно развить и распространить глубокую истину; поэтому да простится ему, если он не чувствует охоты снова рисковать попасть в кучу неприятностей.

Вот почему я лишь кратко повторю свое много лет лелеянное убеждение, что череп млекопитающего надлежит выводить из шести позвонков. Три относятся к затылочной части, как содержащие сокровище мозга и рассылающие нежные ветви жизни, тонко разветвленные внутрь и по всему целому, а также одновременно наружу; три, с другой стороны, образуют лицевую часть черепа, раскрываясь навстречу внешнему миру, воспринимая его, схватывая, постигая.

Три первые признаны:

затылочная кость,

задняя клиновидная кость и

передняя клиновидная кость;

но три последние еще должны быть признаны:

нёбная кость,

верхняя челюсть и

межчелюстная кость.

Если кто-либо из выдающихся ученых, которые уже усердно занимались этим предметом, воспользуется изложенным воззрением, хотя бы в качестве проблемы, и применит несколько рисунков, чтобы пояснить посредством немногих чисел и знаков каждое доступное взаимоотношение и тайную связь, то уже и без того неминуемая гласность вопроса приобретет решающее направление, и мы, возможно, отважимся тогда также еще кое-что высказать о способах рассмотрения и разработки таких природных тайн, чтобы в конце концов направить их, вероятно в общепонятном изложении, на достижение практических результатов. Ведь только таким образом ценность и достоинство какой-нибудь мысли может, наконец, получить всеобщий почет и признание.