Эрик хобсбаум. Век революции. Европа 1789-1848

Вид материала

Документы

Содержание Раз жизнь стала тем, что купишь за деньги, Богачи будут жить, а бедняки умирать [XXI] .

Подобный материал:

• Июльская монархия период в истории Франции от Июльской революции 1830, покончившей, 100.02kb.
• Курсовая работа по философии На тему: «Немецкая классическая философия», 410.77kb.
• Россия против нового мирового порядка, 212.02kb.
• Школьников русскому языку., 818.74kb.
• Вера Николаевна Данилина, наш двигатель и великий ветеран, сказала мне, что ее нужно, 599.04kb.
• Ливанова Т. Л 55 История западноевропейской музыки до 1789 года: Учебник. В 2-х, 10620.25kb.
• Ливанова Т. Л 55 История западноевропейской музыки до 1789 года: Учебник. В 2-х, 10455.73kb.
• Задачи революции 7 Начало революции 8 Весенне-летний подъём революции, 326.28kb.
• Религия и революция 1789 г. Во франции, 989.79kb.
• Europaeisches kulturrecht, 347.52kb.

II

Альтернативой бегству или поражению было восстание. Таково было положение рабочей бедноты и промышленного пролетариата, который стал ее ядром, что восстание стало не только возможным, но и необходимым. Самым неизбежным в начале XIX в. стало появление рабочих и социалистических движений и, конечно, массовых социальных революционных волнений. Революция 1848 г. стала их прямым следствием. Положение рабочих между 1815-1848 гг. было ужасным и все время ухудшалось, в Британии население следовало теории Мальтуса, которая гласила, что рост населения неизбежно опережает рост средств к существованию. Это утверждение было подкреплено аргументами экономистов школы Рикардо. Тех, кто видел будущее рабочего класса в розовом цвете, было меньше, чем тех, кто смотрел на него как на мрачное и беспросветное. В Германии в 1830-х гг. рост обнищания стал предметом обсуждения почти в 14 различных публикациях, по вопросам об обнищании и нехватке продовольствия были признанны достойными представления к академическим наградам (десять из шестнадцати участников полагали, что это справедливо и лишь двое не разделяли этого мнения.) [X] Самое широкое распространение подобных мнений свидетельствует о всеобщей и безнадежной нищете бедноты.

Без сомнения, в деревне нищета переносилась тяжелей, особенно безземельными наемными рабочими, сельскими надомниками и крестьянами, имевшими неплодородные земли. Плохой урожай, как в 1789, 1795, 1817, 1832, 1847 гг. вызывал голод, даже без вмешательства такого дополнительного несчастья, как конкуренция британских хлопчатобумажных товаров, которая подорвала основы надомного полотняного производства Силезии. После того как погиб урожай в Ломбардии в 1813 г., многие остались в живых, употребляя в пищу навоз и сено, хлеб делали из листьев бобовых растений и диких ягод [XI]. 1817 г. был настолько тяжелым, что даже в спокойной Швейцарии начался рост смертности новорожденных [XII]. Голод в Европе 1846-1848 гг. последовал за голодом в Ирландии. В Восточной и Западной Пруссии (1847 г.) одна треть населения не употребляла в пищу хлеб и ела только картофель [XIII]. В германских промышленных районах в пуританских обнищавших рабочих поселках мужчины и женщины сидели на бревнах и на скамейках, у них почти не было занавесок или домашнего белья, пили они из глиняной посуды и из оловянных кружек, за неимением стеклянных, населению иногда приходилось питаться картофелем и слабым кофе, а в голодные времена безработные научились есть горох и овсянку, которую им выдавали [XIV]. Голод и тиф опустошили деревни Фландрии и Силезии, где деревенские прядильщики холста вели безуспешную борьбу с современной промышленностью.

Собственно говоря, нищета, которая привлекла почти всеобщее внимание, была не такой уж катастрофой, как в Ирландии, где в городах и промышленных районах беднота голодала куда сильнее.

До сих пор историки спорят, явилось ли причиной этого падение доходов, хотя, как мы видели, общее состояние бедняков в городах ухудшалось. Разница между различными районами, между различными типами рабочих и разными экономическими периодами не позволяет с точностью ответить на этот вопрос, хотя до 1848 г. не отмечалось никакого всеобщего полного улучшения (а в Британии до 1844 г.), а пропасть между бедными и богатыми становилась все глубже. Во времена, когда баронесса Ротшильд носила брильянты стоимостью полтора миллиона франков на балу-маскараде, который устраивал герцог Орлеанский (1842 г.), Джон Брайт описывал женщин Рочдейла: "2000 женщин и девушек прошли по улицам с пением гимнов - зрелище в высшей степени странное и поразительное, - они были ужасно голодны, с жадностью поглощали ломоть хлеба, и даже если ломоть был покрыт грязью, его все равно ели" [XV].

Фактически было несколько ухудшений положения по всей Европе, поскольку не только городские учреждения и общественные службы не успевали за ростом городов, но и заработная плата после 1815 г. постоянно падала, производство и транспортировка продовольствия также сокращались во многих крупных городах вплоть до появления железных дорог [XVI]. Тогдашние последователи теории Мальтуса с пессимизмом отмечали, что производство продовольствия отставало от потребностей в нем. Но произошло совершенно не связанное с этим отставанием, по причине обнищания, изменение пищевого рациона городского и промышленного населения, которое привело к плохому питанию, а условия городской жизни вызвали ухудшение здоровья. Ясно, что из-за этого существовало традиционное различие в здоровье и физическом состоянии между промышленным и сельским населением и, конечно, между высшими, средними классами и рабочими, на что статистика Франции и Англии обращала внимание. Общая продолжительность жизни в 1840-х гг. была в 2 раза выше у рабочих и крестьян Уилтшира и Ратлэнда, чем у тех же рабочих Манчестера и Ливерпуля. Так, в Шеффилде едва ли знали болезнь точильщика в ремесле ножовщика до конца века, пока паровой двигатель не начал использоваться в этой профессии, Но в 1848 г. 50% всех резчиков-точильщиков тридцатилетнего возраста и 100% старше пятидесяти лет, 79% сорокалетнего возраста имели загубленные легкие от этой работы [XVII].

Более того, изменения в экономике выталкивали и перемещали широкие слои рабочих, иногда и для их же пользы, но чаще на их беду. Большие массы населения оставались неиспользованными в новой промышленности или городах, являясь постоянным субстратом нищих и беспомощных, кроме того, большие массы периодически пополняли ряды безработных при наступлении происходивших время от времени кризисов. Две трети текстильных рабочих в Болтоне (1842 г.) или Рубе (1847 г.) регулярно выбрасывались с работы во время кризиса [XVIII]. 20% ноттингемцев, 1/3 жителей в Пейсли обычно находились без средств к существованию [XIX]. Такое движение, как чартизм в Британии, терпело неудачу снова и снова из-за политической слабости. Снова и снова начинался голод, и непосильное бремя, обрушивавшееся на миллионы трудовой бедноты, снова приводило к волнениям. Вдобавок к этим основным несчастьям на головы простых трудящихся обрушивалось и другое. На первых порах, как мы видели, промышленная революция приводила на механизированные фабрики не всех рабочих. Наоборот, вокруг нескольких механизированных и крупных районов производства она создавала ряд предпромышленных ремесленных производств из различных квалифицированных рабочих и из множества надомных и сельских рабочих и часто улучшала их существование, особенно во время долгих лет нехватки рабочих во время войн. В 1820-х гг. и 1830-х гг. внедрение металлических безликих машин и рынок начали вытеснять рабочих. В лучшем случае они превращали их из независимых рабочих в зависимых людей, в рабочие руки. А в худшим появлялись массы деклассированных, нищих и голодных людей - ткачей на ручных станках, поденщиков и т. д., чьи условия жизни заставляли леденеть кровь самых стойких экономистов. Это были не какие-нибудь неквалифицированные и ничтожные отбросы общества. Такие общины, как в Норвиче и Дунфермлайне, где ткачи были разорены и выброшены в 1830-х гг., как лондонские мебельщики, чей старинный прейскурант превратился в клочки бумаги, так как они были превращены в работников предприятий с потогонной системой. Квалифицированные рабочие по найму превратились в странствующих пролетариев, ремесленники, потерявшие свою независимость, - все они были наиболее квалифицированными, наиболее образованными, наиболее самостоятельными людьми - цветом рабочего класса [e]. Они не понимали, что с ними происходит. И естественно, что они искали выход, и еще более естественно, что им приходилось протестовать [f]. Материально новому фабричному пролетариату было немного легче. С другой стороны, он был не свободен, находясь под строгим контролем и еще более строгим надзором за дисциплиной со стороны мастеров или надзирателей, против которых рабочие располагали законными средствами защиты и имели лишь самую малую поддержку общества. Они должны были отрабатывать свои часы или смены, подвергаться наказаниям и штрафам, при помощи которых хозяин держал их под контролем либо повышал свои доходы. В изолированных промышленных районах они были обязаны покупать товары в его магазине так часто, что уже нечего был получать (таким образом позволяя нанимателю увеличивать свои доходы) или жить в домах, которые сдавал им их хозяин. И поэтому крестьянские юноши должны были искать такую жизнь, чтобы она была не более зависимой и не такой бедной, как у их родителей, а в европейских промышленных районах, где были сильны традиции отцовской опеки, деспотизм хозяина частично уравновешивался защитой, образованием и культурно-бытовыми службами, которые он иногда содержал. Но для свободного человека поступить на фабрику было не лучшим, чем угодить в рабство, и все, кроме самых голодных, старались не попадать туда, и даже когда попадали туда, сопротивлялись драконовской дисциплине настойчивее, чем женщины и дети, которых по этой причине хозяева предпочитали нанимать. И, конечно, в 1830-х гг. и начале 1840-х гг. материальное положение заводского пролетариата постоянно ухудшалось.

Каким бы ни было положение рабочей бедноты, без сомнения, те из них, кто не воспринимал несчастья бедноты как предначертание судьбы и неизменный ход вещей, понимали, что рабочие будут нищать от эксплуатации богачей, которые становятся все богаче, а бедные - беднее. Бедняки страдали потому, что богачи богатели. Социальный механизм буржуазного общества был самым жестоким, несправедливым и бесчеловечным. "Богатства не бывает без труда", - писал "Кооператор из Ланкашира". "Рабочий человек является источником всех богатств. Кто вырастил все продукты питания? Полуголодный и нищий рабочий. Кто построил все здания и склады, дворцы, которыми владеют богачи, которые никогда не работают и ничего не производят? Рабочий человек. Кто прядет всю пряжу и делает всю одежду? Прядильщик и ткач. И несмотря на это, рабочий остается бедным и обездоленным, в то время как тот, кто не работает, богат и владеет богатством до пресыщения" [XX]. А сельские рабочие (перекликаясь почти буквально с негритянскими исполнителями госпелс) выражались менее четко, но зато более проникновенно:

Раз жизнь стала тем, что купишь за деньги,

Богачи будут жить, а бедняки умирать [XXI] .