Рабочее движение смогло найти ответ на то, что мучило бедняка. Его не должно смущать коллективное изменение чувств по отношению к невыносимым трудностям, оно всегда сопутствовало человеческой истории, оно выражается в забастовках и других формах воинственности, которая становится характерной чертой борьбы трудящихся. Все эти формы существовали и до промышленной революции. Новым в борьбе рабочего класса XIX в. было классовое сознание и классовые цели. Бедные больше не противостояли богатым. Особый класс, класс рабочих, или пролетариат, противостоял другому классу - нанимателям, или капиталистам. Французская революция дала этому новому классу уверенность, промышленная революция убедила его в необходимости постоянно объединяться. Приличной жизни нельзя добиться случайными протестами, которые служили для восстановления постоянного, но временно нарушенного равновесия в обществе. Необходимы были постоянная бдительность, организация и активность борьбы - профсоюзы, совместные или кооперативные общества, организации рабочего класса, газета или агитация. Но сама новизна и скорость общественных изменений, которые поглотили их, помогли рабочим понять необходимость коренного изменения общества, основанного на их опыте и идеях, направленных против их угнетателей. Это будет общество кооперации, а не соревнования, общество коллективистское, а не индивидуалистическое. Это будет социалистическое общество. И оно будет олицетворять мечту о свободном обществе, о котором бедные люди уже хорошо знали, но думали лишь в редкие моменты всеобщих социальных революций, а явится практической альтернативой существующей системе.
В этом смысле сознательность рабочего класса в 1789 г. еще не сформировалась, как и во время французской революции. А за пределами Британии и Франции она и вовсе отсутствовала до 1848 г. Но в двух странах, которые явились воплощением двойственной революции, сознательность рабочих появилась где-то с 1815 по 1848 г., а точнее, около 1830г. Само понятие "рабочий класс" появилось в английской литературе о рабочем движении сразу после Ватерлоо, а может, и чуть раньше, а во Франции в 1830 г. [XXII] Попытки объединить всех рабочих людей вместе во всеобщие профсоюзы в Британии, а значит, пробиться сквозь секционную и локальную разрозненность особых групп рабочих и обрести национальную и, может быть, всеобщую солидарность рабочего класса начались в 1818 г. и продолжались с лихорадочной интенсивностью с 1829 по 1834 г. Дополнением к этому всеобщему объединению явилась всеобщая стачка, и оба эти действия стали концепцией и систематической тактикой рабочего класса этого периода, отраженной в работах Уильяма Бенбоу "Великий национальный праздник" и "Конгресс классов производителей" (1832 г.), которая серьезно обсуждалась чартистами как политический метод. А тем временем и в Британии, и во Франции в 1820-х гг. в научных спорах родились и концепция, и слово "социализм". Оно сразу было принято рабочими в меньшей степени во Франции и широко распространилось в Британии, где вскоре выдвинулся Роберт Оуэн, лидер движения широких масс, на роль которого он однозначно не подходил. Короче, в начале 1830-х гг. самосознание пролетариев как класса и социальные цели уже существовало. Конечно же, оно было более слабым и менее эффективным, чем сознание среднего класса. Но оно существовало.
Пролетарское сознание было крепко связано и усилено якобинским сознанием - целями, опытом, методами и моральным отношением, которыми пропитала умы бедняков французская (и еще раньше американская) революция. Практическим выражением положения нового рабочего класса явилось рабочее движение и его идеология - общественная собственность, для простых людей, пролетариев или всех других, которых французская революция выдвинула на арену истории как действующих лиц, а не как просто страдальцев демократического движения. "Граждане, бедно одетые, которые в прежние времена не осмеливались показаться в тех местах, где находились более элегантные компании, теперь вместе прогуливались с высоко поднятыми головами там же, где прогуливались богачи" [XXIII]. Они хотели уважения, признания и равноправия. Они знали, что могут достигнуть этого, потому что в 1793-1794 гг. они уже делали такую попытку. Не все из них были рабочими, но все сознательные рабочие думали так.
Пролетарское и якобинское сознание дополняли одно другое. Опыт рабочего класса давал рабочей бедноте главные организации каждодневной самообороны - профсоюзы и общества взаимопомощи, и главным оружием этой коллективной борьбы были солидарность и забастовка (которые в свою очередь требовали организации и дисциплины) [g]. Тем не менее даже там, где они были слабы, неустойчивы и локальны, а таковыми они все еще были в Европе, их цель была строго ограничена. Попытка использовать профсоюзную модель взаимовыручки не только для того, чтобы добиться повышения зарплаты организованной части рабочего класса, но чтобы полностью ликвидировать существующее общество и создать новое, была предпринята в Британии с 1829 по 1834 г., а также под руководством чартистов. Она потерпела поражение, и ее поражение сломило довольно зрелое, раннепролетарское социалистическое движение на полвека. Попытки вернуть профсоюзы к национальным союзам кооперативных производителей провалились, так же как попытки учредить национальное кооперативное производство и справедливый рабочий обмен. Всеохватывающие генеральные союзы, далеко не такие сильные, как локальные и секционные союзы, оказались слабыми, хотя это произошло не из-за ошибок генерального союза, а из-за слабой дисциплины, организации и опыта в его руководстве. Всеобщая стачка под руководством чартистов не смогла добиться своих целей, за исключением (1842 г.), когда она вспыхнула как стихийный голодный бунт.
Наоборот, методы политической агитации, которые в основном принадлежат якобинству и радикализму, а не только рабочему классу, оказались и эффективными, и гибкими: политические кампании при помощи газет и памфлетов, народных манифестваций и демонстраций, а когда необходимо - бунтов и восстаний. Правда и то, что там, где подобные кампании заходили слишком далеко или слишком пугали правящие круги, они терпели неудачу. В 1810-х гг. существовала тенденция вызывать армию против любых демонстраций (как в Спа-Филдз в Лондоне в 1816 г. или в "Питерлоу" в Манчестере в 1819 г., когда были убиты 10 демонстрантов, несколько сот человек были ранены). В 1838-1848 гг. миллионы подписей на петициях не принесли народной хартии успеха. Тем не менее политические кампании на более узком фронте имели успех. Без них не наступило бы освобождение католиков в 1829 г., не был бы принят акт о реформе в 1832 г. и даже акт законодательного контроля за условиями труда и рабочим временем на фабриках. Время шло, а мы снова наблюдаем слабую организацию рабочего класса, которая компенсировалась усилением методов политического радикализма. Волнения на фабриках в 1830-х гг. в Северной Англии прошли, несмотря на слабость местных союзов как массовый протест против изгнания "Мучеников Толпудла", старавшихся сохранить хоть что-нибудь от погрома, разрушившего "Всеобщие союзы" после 1834 г.
Тем не менее традиции якобинства, в свою очередь, набирали силу и беспрецедентную стойкость и массовость благодаря солидарности и преданности нового пролетариата. Их объединяли не их бедность и нахождение в одном и том же месте, но то, что они, работая вместе и в большом числе, объединялись в работе, опираясь друг на друга. Их оружием была их нерушимая солидарность, поскольку именно таким образом они демонстрировали свое единственное ценное качество - коллективную необходимость. В их моральном уставе была заповедь - никакого "штрейкбрехерства", нарушители солидарности были иудами их общества. И как только они приобрели хотя бы слабое политическое сознание, их демонстрации стали не случайными волнениями возмущенной толпы, которое легко переходит в апатию. Теперь они представляли собой армию. Таким образом в городе Шеффилд стартовавшие в начале 1840-х гг. классовые столкновения между средними слоями и рабочим классом стали главной темой местной политики, сразу появилось сильное и стабильное пролетарское объединение. К концу 1847 г. в городском совете было восемь чартистов, а национальный крах чартизма в 1848 г, не сломил рабочее движение в городе, где 10-12 тыс. рабочих приветствовали парижскую революцию: к 1849 г. чартисты занимали почти половину мест в совете [XXIV]. Кроме традиций рабочего класса и якобинских традиций, существовал гораздо более старый субстрат, который повлиял на те и другие: это мятеж, или стихийный социальный протест отчаявшихся людей. Прямым действием восставших с незапамятных времен было разрушение машин, магазинов или домов богачей. В основном оно выражало чувства крайнего голода и настроения людей, доведенных до отчаяния, в периоды разрушения машин, сводивших в упадок ручное производство (в британской текстильной промышленности в 1810-1811 гг. и снова в 1826 г. в европейской текстильной промышленности в середине 1830-х гг. и в 1840-х гг.). Иногда, как, например, в Англии, это была признанная форма коллективного давления организованных рабочих, и она выражала не враждебность к машинам, как у шахтеров, у квалифицированных рабочих текстильной промышленности или ножовщиков, которые сочетали политическую терпимость с систематическим терроризмом в отношении не входящих в союз коллег. Еще они выражали недовольство безработных или голодающих. Во время созревания революции подобные прямые действия политически незрелых людей могли превратиться в решающую силу, особенно, если они проходили в столичном городе или других политически важных местах. Как в 1830-х так и в 1848-х гг., такие движения явились гигантскими отражениями недовольства, превращая протест в восстание.
