Geum.ru

Эрик хобсбаум. Век революции. Европа 1789-1848

Вид материалаДокументы

Содержание


"Le grand роeme de l'etalage chante ses strophes de couleur depuis la Madeleine jusqu'a la Saint-Denis".
Все чиновники в бальзаковских романах происходили или ассоциировались с семьями мелких предпринимателей.
В Европе общее число юристов и их относительное количество в сравнении с другими специалистами, всегда было гораздо больше.
Подобный материал:
1   ...   31   32   33   34   35   36   37   38   ...   60

III

Ни одна группа населения не приветствовала доступ к открывшимся карьерам для талантов так страстно, как те меньшинства, которые до сих пор были лишены возможности достигать высокого положения не потому, что не были знатного происхождения, а потому что они страдали от официальной и социальной дискриминации. Энтузиазм, с которым французские протестанты ринулись в общественную жизни во время и после революции, превзошло лишь настоящее извержение вулкана талантов из числа евреев в западных государствах. До освобождения, которое подготовил рационализм XVIII в. и принесла французская революция, для еврея существовало только два пути, чтобы достичь высшего положения: коммерция или финансы и толкование святого закона - и оба ограничивали его узкой, напоминающей гетто общиной, из которой только несколько допущенных ко двору евреев, или других людей богатых и осторожных - даже в Британии и Голландии - старались не сделать лишнего шага в опасный и непопулярный свет известности. Грубые и подвыпившие скептики были категорически против освобождения евреев, да и общая масса населения была еще не готова к этому. Века социального угнетения заставили обитателей еврейских гетто самим закрыть перед собой двери, отказываясь от любого шага во внешний мир из-за своей ортодоксальности, расценивая этот поступок как вероотступничество и измену. В XVIII в. родоначальники еврейской либерализации в Германии и Австрии, такие как Мозес Мендельсон (1729-1786), были осуждены как перебежчики и атеисты. Большое число исповедующих иудаизм из быстро растущих гетто в восточных районах Польского и Литовского королевства продолжали жить замкнуто, с подозрением относясь к враждебно настроенным к ним крестьянам, будучи приверженными к ученым ортодоксальным литовским раввинам и к восторженным и нищим хасидам. Характерно, что из 46 революционеров Галиции, арестованных австрийскими властями в 1834 г., только один был евреем [XVIII]. Но в небольших коммунах на Западе евреи оценили свои новые возможности, даже когда им пришлось заплатить за это, формально совершив обряд крещения, как это нередко бывало в полуосвобожденных странах, любой ценой получая официальные посты. Таких постов не достигли еще даже бизнесмены. Ротшильды, короли международного еврейства, были не только богаты. Богатства они смогли добиться и раньше, теперь же политические и военные изменения давали беспрецедентные возможности заниматься международным финансированием. Теперь можно было показать, что они богаты, занять общественное положение, приблизительно соответствующее их богатству, и даже возвыситься до дворянского статуса, которым их начали жаловать в 1816 г. европейские короли (они стали в 1823 г. наследными габсбургскими баронами).

Более потрясающим, чем богатство евреев, был расцвет еврейских талантов в светских искусствах, науках и профессиях. К XX в. число их было все еще скромным, хотя к 1848 г. величайший еврейский мыслитель XIX столетия и наиболее успешный еврейский политик уже достигли зрелости: Карл Маркс (1818-1883) и Бенджамин Дизраэли (1804-1881). Среди евреев было немного ученых, только несколько еврейских математиков высокого, но не наивысшего ранга. Мейербер (1791-1864) и Мендельсон-Бартольди (1809-1847) не были композиторами высочайшего класса среди современников, а вот среди поэтов Генрих Гейне (1797-1856) своим творчеством пережил века. Из евреев не вышло выдающихся художников, не было и еврейских исполнителей-музыкантов, и только одна главная театральная фигура, актриса Рашель (1821-1858). Но фактически то, что создано гениями, не является показателем человеческого освобождения, которое скорее измеряется неожиданным изобилием менее знаменитых еврейских представителей в западноевропейской культуре и общественной жизни, особенно во Франции и более всего в германских государствах, которые дали язык и идеологию, при помощи которых был возведен мост через пропасть, отделявшую средневековье от XIX столетия, для эмигрировавших из Нидерландов евреев. Двойственная революция дала евреям то, что как никогда при христианстве приблизило их к равноправию. Те, кто осознал свои возможности, хотел более всего ассимилироваться в новом обществе, и их симпатии по вполне понятным причинам были на стороне либерализма. Хотя положение евреев было сомнительным и нелегким, и несмотря на то, что эксплуатируемые массы, находящиеся во власти эндемического антисемитизма, теперь с готовностью отождествляли еврея с буржуа [h], - это положение серьезно не эксплуатировалось политиками-демагогами. Во Франции и Западной Германии (но больше нигде) некоторые молодые евреи мечтали о еще более совершенном обществе, во французском сен-симонизме заметен еврейский элемент (Олинде Родригес, братья Перейра, Леон Галеви, д'Эйхталь) и в меньшей степени в германском коммунизме (Мозес Гесс, поэт Гейне и, конечно, Маркс, который тем не менее с полным безразличием относился к своему еврейскому происхождению и связям).

Положение евреев заставляло их ассимилироваться в буржуазном обществе. Они составляли меньшинство. Они уже были в подавляющем большинстве городскими жителями до такой степени, что могли противостоять всем невзгодам урбанизации. В городах статистиками была отмечена более низкая заболеваемость и смертность среди евреев. Они были поголовно грамотными и не занимались сельским хозяйством. Многие из их числа уже занимались коммерцией или овладели какими-либо профессиями. Само положение постоянно заставляло их обдумывать новые ситуации и идеи; и еще следует упомянуть о скрытом страхе, который они постоянно испытывали. С другой стороны, подавляющее большинство людей в мире гораздо труднее приспосабливались к новому обществу.

Это происходило частично из-за того, что непробиваемые доспехи обычаев не давали им понять, что от них требуется делать: так молодые алжирцы благородного происхождения, привезенные в Париж, чтобы получить европейское образование в 1840-х гг., были потрясены, узнав, что приглашены в королевскую столицу для чего-то другого, а не с целью торговли с королем и дворянами. Более того, новое общество не давало легких путей приспособления. Те, кто принял законы буржуазного общества, кто перенял образ жизни среднего класса, оказался в выигрыше, те, кто не смог или не хотел этого сделать, оказался за бортом. Существовало нечто большее, чем простое политическое предубеждение, в требовании привилегий собственности, которое выдвигало правительство умеренных либералов в 1830-х гг.; человек, который оказался неспособным копить имущество, был неполноценным человеком и поэтому едва ли являлся полноценным гражданином. Крайности такого отношения проявились там, где европейский средний класс наладил контакт с необращенными язычниками, стараясь обратить их в христианскую веру при помощи образованных миссионеров, привлечь к торговле и убедить носить штаны (не делая больших различий между этими намерениями) или приобщая их к либеральному законодательству. Если они принимали все это, либерализм был готов даровать им полное гражданство со всеми его правами или надежду стать один день почти такими же хорошими, как англичанне хороши для британцев. Такое отношение прекрасно отражено в senatusconsulte [87] Наполеона III, который несколько лет спустя после нашего периода учредил гражданство для алжирцев: "Il peut, sur sa demande, etre admis a jouir des droits de citoyen francais; dans ce cas il est regi par les lois civiles et politiques de la France" [XIX].

Все, от чего им следовало в действительности отказаться, был Ислам; если кто-то не хотел этого - а мало кто хотел, - тогда он оставался подданным, а не гражданином.

Всеобщее презрение "цивилизованных" к "варварам" (в число которых входили и подавляющее большинство бедных рабочих-надомников) [XX] основывалось на этом чувстве превосходства. Мир среднего класса был открыт для всех. Те, кто не смог войти в него, были людьми, которым не хватало образования, моральных сил или энергии, и оно автоматически проклинало их, или в лучшем случае историческое или расовое наследие постоянно вредило им, или они все-таки извлекали выгоду из своего положения. Период, который закончился почти в середине столетия, явил, таким образом, пример бессердечия не только потому, что нищета, окружавшая средний класс, была такой шокирующей, что богачи учились не замечать ее, чтобы ее ужасы потрясали только заезжих иностранцев (как сегодня поражают ужасы индийских трущоб), но потому, что беднота, как и иностранные "дикари", были и вовсе нелюди. Если ж судьбе было угодно сделать их промышленными рабочими, они были просто массой, которую нужно заставлять проходить правильную дисциплинированную формовку по принуждению, где драконовская фабричная дисциплина будет насаждаться при помощи государства. (Характерно, что современный средний класс уверенно совместил принципы равноправия перед законом и умышленно пристрастные законы о труде, если рассматривать британский закон о хозяине и слуге от 1823 г., по которому рабочие подвергались наказанию заключением в тюрьму за нарушение контракта, а наниматели к мизерным штрафам, если они вообще с них взимались [XXI].) Они должны были находиться в состоянии, близком к голоду, потому что иначе они просто не смогли бы работать не будучи подвержены чисто "человеческим" побуждениям. В конце 1830-х гг. наниматели сообщали Вилерме о том, что все делается в интересах самих рабочих и что рабочие должны постоянно проводить время в хлопотах, чтобы показывать своим детям хороший пример, а нищета служит гарантией их хорошего поведения [XXII]. Таким образом, бедняков было так много, что надо было надеяться, для их собственного блага, что, следуя законам Мальтуса, бедняки вымрут от голода в такой степени, что останется лишь жизнеспособный максимум рабочего населения, иначе per absurdum [88] бедняки создадут собственный контроль за ростом населения путем воздержания от чрезмерного приумножения своего потомства.

Это был хотя и маленький, но шаг к формальному признанию неравенства, как доказывал в своей вступительной лекции в College de France в 1853 г. Анри Бодрийар, и это неравенство являлось одним из трех столпов человеческого общества, другие два - собственность и наследование [XXIII]. Иерархическое общество, таким образом, было перестроено на основании формального равенства. Оно буквально утратило то, что делало его в прежние времена терпимым, всеобщее убеждение общества в том, что у людей есть обязанности и права, что достоинство измеряется не только деньгами и что низшие классы имеют право на свою скромную жизнь в том общественном положении, к которому их призвал Господь.

  1. В 1835 г. "Journal des Debats" (около 10 тыс. экземпляров) зарабатывал около 20 тыс. франков в год, помещая объявления. В 1838 г. четвертая страница "Ля Пресс" сдавалась под объявления за 150 тыс. франков в год, а в 1845 г. за 300 тыс. [V]

  2. "Le grand роeme de l'etalage chante ses strophes de couleur depuis la Madeleine jusqu'a la Saint-Denis".

  3. У этого класса людей, находящихся ниже среднего уровня, сформировались представления и мысли, находящиеся под влиянием интеллигентных и добродетельных представителей среднего класса, которые в свою очередь сразу вступили с ними в контакт. (Джеймс Милль. "Очерк о правительстве", 1823).

  4. Леон Фоше. "Манчестер в 1844 г." (1844) С. 24-25: "Город показан, как это понимал утопист Бентам. Все оценивается по результатам, по мере полезности, а если красивое, величественное или благородное когда-либо появлялось в Манчестере, оно подлежало изменению в соответствии с этими стандартами".

  5. Все чиновники в бальзаковских романах происходили или ассоциировались с семьями мелких предпринимателей.

  6. В Британии во времена наполеоновских войн это было введено на время, а после 1842 г. уже постоянно, ни в одной другой крупной стране этого не было до 1848 г.

  7. В Европе общее число юристов и их относительное количество в сравнении с другими специалистами, всегда было гораздо больше.

  8. Германский разбойник Шиндерханнес (Йоханнес Бюклер, 1777-1803) снискал большую популярность, специализируясь на еврейских жертвах, а в Праге - промышленный бунт 1840-х гг. также имел антиеврейскую окраску: Vienna, Vrwaltungsarchiv, Polizeihofstelle, 1186-1845).