От мечты к открытию: Как стать ученым
| Вид материала | Документы |
СодержаниеВремя для раздумий Вненаучные интересы Критика и ее восприятие |
- Ганс Селье. От мечты к открытию, 5951.77kb.
- Труды преподавателей уо «мгуп» за 35 лет, 490.68kb.
- Обращение Президента нпф сбербанка, 127.88kb.
- «Запорожье мое цветущее», 31.14kb.
- Час общения: до мечты нужно сделать всего один шаг. Цель, 28.83kb.
- Отечественное предпринимательство, 108.53kb.
- Когда сбываются мечты?, 117.13kb.
- Парки развлечения Америки!!!, 33.74kb.
- Конкурс макетов «Город моей мечты», 23.82kb.
- И. В. Вишев на пути к практическому бессмертию москва 2002 Человек может и должен стать, 4128.67kb.
осознавать, что он никогда их не достигнет. К несчастью,
подобная мания величия и твердая решимость в своем стремлении к
звездам "победить или погибнуть" могут отравить жизнь ученого и
даже в еще большей степени жизнь его коллег.
Некоторые ученые вырабатывают в себе такую болезненную
жажду восхвалений, что проводят большую часть жизни в
назойливых попытках привлечь внимание к своим достижениям. Это
не только неэффективный, но и в высшей степени отталкивающий
способ утвердить свое положение в обществе. Есть только одна
форма поведения, являющаяся, по крайней мере для меня, еще
более отвратительной,-- это обдуманная демонстрация скромности.
Подлинная скромность остается запрятанной глубоко внутри, она
никогда не бывает настолько нескромной, чтобы привлекать к себе
внимание. По-настоящему великие люди слишком честны, чтобы
демонстрировать скромность как социальную ценность, и слишком
застенчивы, чтобы демонстрировать публике свою искреннюю
скромность.
ВРЕМЯ ДЛЯ РАЗДУМИЙ
Как бы ни был активен ученый и как бы ни стремился к
практической работе, он должен выделять время для размышлений.
Казалось бы, это очевидно, и все же .многие исследователи в
такой степени поддаются стремлению быть все время "в деле", что
у них не остается времени для правильного планирования
экспериментов и для осмысления наблюдений. Типичный "работяга"
-- обычно молодой человек -- переоценивает значение "делания"
конкретных вещей; он не ощущает себя работающим, если спокойно
сидит на месте, погруженный в свои мысли или даже просто в
мечты. Это великое заблуждение. Мы уже видели, что некоторые
самые лучшие идеи рождались в полудреме или в фантазиях, между
тем как одна хорошая идея может освободить нас от многочасовой
рутинной работы.
Но нет ничего хуже, если, размышляя, вы были вынуждены
прервать ход своих мыслей как раз в тот момент, когда идея была
готова родиться. Вот почему, желая на чем-либо сосредоточиться,
я скрываюсь в своем кабинете под защитой таблички "Просьба не
беспокоить!" и отключаю телефоны. Чтобы сделать этот заслон
действенным, понадобилось немало времени. Всегда появлялось
что-нибудь экстренное -- эксперимент ли, который сорвется без
моего немедленного вмешательства, неотложный ли междугородный
звонок, внезапное посещение какой-нибудь важной персоны,-- и я
был вынужден признать, что для таких случаев должно делаться
исключение. В результате исключения превращались в правило и у
меня никогда не оставалось времени для себя. Тогда мне пришла в
голову простая мысль: порой я отсутствую неделями, совершая
лекционное турне, но лаборатория при этом функционирует вроде
бы нормально; отсюда вывод -- она должна быть в состоянии
обходиться без меня в течение нескольких часов в день, даже
если я и в городе. Это умозаключение придало мне силы сделать
решительный шаг, и теперь, когда на дверях висит табличка
"Просьба не беспокоить!", действительно никто не имеет права
войти, за исключением г-жи Стауб, да и то лишь в случае
смертельной опасности. Конечно, следует признать, что иногда
моя оборонительная система дает сбои. Я помню -- как такое
забыть! -- период, когда новенькая телефонистка обучалась
искусству убеждать людей, желающих побеседовать со мной по
"личным вопросам", изложить свой вопрос в письменном виде.
Количество подобных звонков и предельная разговорчивость
некоторых абонентов в большинстве случаев делали эту защитную
меру необходимой. Но подчас и эта система страдала отсутствием
гибкости: моя жена не испытала большого удовольствия, когда,
попросив меня к телефону, получила совет изложить свой вопрос
письменно. На следующий день телефонистка объяснила, что она не
разобрала фамилию звонившей, и мне остается только гадать,
сколько подобных казусов прошло мимо моего внимания.
Пусть же те, кто сомневается в целесообразности применения
подобных драконовских мер, учатся на моем опыте: лаборатория
прекрасно работает, несмотря на мое периодическое отсутствие.
Мои помощники научились в экстренных случаях принимать
самостоятельные решения (фактически такие случаи крайне редки),
а человек, звонивший по междугородному телефону, звонит снова,
и, как правило, звонок его оказывается не таким уж срочным.
Даже важный гость не обижается, ибо знает, что о встрече надо
было договориться заранее, а секретарша просто говорит ему, что
меня "тут нет" (умалчивая о том, что я есть "там", за закрытой
дверью). Как бы то ни было, сделать вывод о моем оскорбительном
к нему безразличии никак нельзя, раз уж я даже не был поставлен
в известность о его прибытии.
Правда, остается возможность, что важная персона захочет
договориться о встрече на завтра. Но мы готовы и к этому. Наши
посетители делятся на три типа:
1. Очень интересные люди. Их я всегда рад видеть, так что
тут проблем не возникает.
2. Умеренно интересные люди. Для них, как и для любого
заинтересованного посетителя, для начала устраивается экскурсия
но институту в сопровождении "дежурного" сотрудника. Это дает
им хорошее представление о нашей текущей тематике и методах
работы. Затем я принимаю их в своем рабочем кабинете,
длительность пребывания в котором зависит от того, хочет ли
посетитель просто обменяться рукопожатием, сфотографироваться
на память, получить автограф на книге или же обсудить
действительно нужные вопросы. Иногда они оказываются гораздо
более интересными людьми, чем предполагалось, но такое
случается редко. Значительно чаще они оказываются менее
интересными, чем предполагалось, и тогда проблема состоит в
том, как закончить беседу, никого не обидев. Вот тут в ход
вступает операция "Найтингейл" (соловей), призванная избавить
страдальца от мучений. По понятным причинам я не могу раскрыть
ее подлинные детали, но принцип ее действия следующий: я
вызываю г-жу Стауб по внутренней связи и спрашиваю ее, готова
ли рукопись для доктора Найтингейла. Это -- секретный сигнал.
Она отвечает, что нет пока, но будет готова через несколько
минут. Она, конечно, знает, что не существует ни этой рукописи,
ни самого доктора Найтингейла. Мой вопрос означает только, что
через пару минут она должна влететь в мой кабинет, возбужденно
сообщая, что меня экстренно требуют в лабораторию. Конечно, в
таком известии есть доля преувеличения и даже, можно сказать,
"лжи во спасение", но ведь я и в самом деле почти всегда могу
оказаться чем-либо полезным в лаборатории, так что беседа
прекращается вполне приличным образом... Мало кто из
посетителей способен заподозрить причинную связь между моим
интересом к рукописи доктора Найтингейла и возникновением
экстренной ситуации в лаборатории.
3. Зануды и придурки. Похоже, я обладаю особой
привлекательностью для зануд и "чокнутых" всех сортов. Одни
хотят продать мне страховой полис или лекарство от рака, другие
бесплатно предлагают собственное тело для последующего
анатомического исследования либо самые доступные способы
прославиться. Визитеров этого типа следует выявлять,
выслушивать, благодарить за их доброту и без излишнего шума
выпроваживать с помощью секретарши.
Я прошу извинить меня за столь пространные рассуждения о
необходимости выделять время для раздумий и о способах,
используемых нами для достижения этого, но, я уверен,
большинство моих коллег согласятся с тем, что это чрезвычайно
важный вопрос и для нахождения его приемлемого решения никакие
усилия не будут излишними.
ВНЕНАУЧНЫЕ ИНТЕРЕСЫ
Говоря на эту тему, мне почти нечего почерпнуть из
собственного опыта. Меня интересует очень немногое из того, что
совсем не связано с наукой, а может быть, я просто смотрю на
все теми же глазами, что и на науку. Я никогда не был в
состоянии провести четкую грань между личной и научной жизнью.
Возможно, с этим связано и мое абсолютное безразличие к
материальным благам. Если я пользуюсь автомобилем, книгой или
предметом обстановки. для меня не имеет ровно никакого
значения, принадлежат они мне или нет.
Вплоть до недавнего времени библиотека нашего института
принадлежала лично мне. Составившие ядро библиотеки книги были
куплены еще в бытность мою аспирантом на заработанные не без
труда деньги у г-жи Бидль -- вдовы моего бывшего шефа. Потом в
течение ряда лет мне приходилось оплачивать все расходы по ее
содержанию (зарплата стенографистки, почтовые расходы,
канцелярские принадлежности, ящики для карточек и типографских
оттисков и т. п.) из своего скудного жалованья. Но когда это
библиотечное дело стало разрастаться в солидную службу, я
просто подарил ее нашему факультету. Я сделал это не из
великодушия, а просто потому что владение библиотекой не имеет
для меня смысла. Желание продать ее могло бы возникнуть у меня
не в большей степени, чем мысль продать семейный альбом, не
говоря о том, что я все равно делился и буду продолжать
делиться этими книгами и отдельными оттисками со своими
коллегами.
Я упоминаю об этом потому, что считаю свою жизненную
позицию несколько односторонней. Но для меня все -- Природа.
Моя семья, сотрудники, подопытные животные, книги (будь то
научные монографии, философские трактаты, романы или сборники
поэзии), т. е. весь мир, в котором мы живем, включая и меня
самого,-- это лишь разные проявления все той же Природы,
существующей внутри и вне меня. Наука -- это изучение Природы и
наслаждение ею. Я ощущаю свое тело, разум, поступки и
окружающую меня среду как взаимосвязанное целое. Будет
одинаково верно сказать, что у меня нет личной жизни и что вся
моя жизнь -- личная. Для меня нет различия между работой и
досугом -- просто это разные приемы одной и той же игры.
Если все сказанное звучит не слишком членораздельно, то
вовсе не потому, что я испытываю смущение, говоря о столь
личных материях. В этих заметках я хочу обсудить все, что знаю
о науке и ученых, включая себя самого, самым откровенным
образом. Я просто не в состоянии выразить это особое чувство
более понятным образом, может быть, потому, что именно в этих
вопросах я наиболее радикально отличаюсь от громадного
большинства людей, с которыми когда-либо имел дело.
Знаю, что публика -- особенно американская -- желала бы,
чтобы ученый был эдаким "славным парнем", "совсем таким, как
все". Но так ли уж это обязательно? Стоит ли говорить, что это
никак не уживается с традиционными странностями ученого.
Биографии ученых обычно уверяют нас, что их герои -- доступные
люди. Да так ли уж нужна нам их доступность, непременные пять
здоровых ребятишек и популярное хобби? Не дороже ли для нас
сварливость Ньютона и неуживчивость Паскаля?
Поведение при общении
Для того чтобы люди находили счастье в своей работе,
необходимы три условия: работа должна быть им по силам, она не
должна быть изнуряющей и ей обязательно должен сопутствовать
успех.
Дж. Рескин31*
Искусство общения с людьми посредством свободного и
тактичного обмена мыслями и чувствами является для каждого
ученого ценнейшим качеством. Этот дар зависит в первую очередь
от понимания как наших собственных мотивов поведения, так и
мотивов поведения других людей -- понимания, особенно важного
для организации исследовательских групп, играющих в наше время
в науке всевозрастающую роль. Нам следует учиться не только
тому, как убеждать других, но и тому, как без предубеждения
выслушивать чужие доводы, а это гораздо более сложное
искусство.
Основательное проникновение во все особенности упомянутых
в начале этой книги типов личностей -- как нас самих, так и
наших коллег -- способствует достижению эффективной и
гармоничной работы любого научного учреждения. Нам следует
научиться поддерживать здоровое равновесие между естественным
эгоизмом и сочувственным альтруизмом, уверенностью в себе и
скромностью, ободряющей похвалой и направленной на коррекцию
поведения других людей критикой. Умейте разумно ограничивать
тщеславие и противостоять всякой лести. Избегайте скрытности,
неминуемо ведущей к нервозной и напряженной обстановке в
коллективе. Нужно искренне стараться понимать чужие языки и
обычаи, ибо наука по природе своей интернациональна, и все виды
кастовости и изоляционизма наносят ей огромный ущерб.
Истинное товарищество в значительной степени основывается
на принципе взаимопомощи. Подлинная совместимость коллег между
собой должна опираться на сочувственное понимание чужих
трудностей и на готовность каждого проявить помощь и поддержку,
удовлетворяя тем самым присущую всем людям потребность в этих
качествах.
Существует целый ряд негативных качеств, способных сделать
молодого ученого невыносимым для своих коллег. Среди них:
отсутствие предупредительности по отношению к товарищам по
работе; проявление превосходства, выражающееся в тенденции
преуменьшать вклад в работу других и преувеличивать свой
собственный; утаивание достигнутых результатов, лишающее автора
не только удовольствия поделиться ими с коллегами, но и ценных
критических замечаний в его адрес; "приоритетомания" --
вошедшая в привычку потребность говорить или, чаще, намекать,
что он-де это уже предвидел (говорил) ранее; нарочитая
демонстрация своей эрудиции и т. д. и т.п.
Правильно построенные межличностные отношения в
значительной мере базируются на соответствующей аргументации.
Убеждение -- это дар приводить удовлетворяющие собеседника
аргументы и доводы. В науке оно всегда должно опираться только
на ясное изложение отстаиваемых принципов. Словесное или
основанное на наглядной демонстрации обсуждаемых объектов, оно
должно исключать всякого рода уговоры и просьбы. Ученый,
относящийся с излишним энтузиазмом к своей работе или слишком
озабоченный тем, чтобы произвести нужное впечатление на
аудиторию, должен особенно остерегаться использовать такие
аргументы или ссылаться на такие авторитеты, которые, как он
считает, подкрепляют занимаемую им позицию.
В прямой зависимости от характера межличностных отношений
находится и организация работы в коллективе. Как правило, в
первую очередь на поведение людей оказывают влияние эмоции, а
эмоциональное проявление потребностей и у лаборанта, и у
известного ученого в основе своей одинаково. Уровень интеллекта
и образования влияет лишь па минеру выражения инстинктивных
побуждений. Поэтому все, что я буду говорить об одной группе, в
равной степени применимо и ко всем другим.
КРИТИКА И ЕЕ ВОСПРИЯТИЕ
Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но
любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили.
Ф. М. Достоевский
Когда о вас говорят, то хуже этого может быть только одно
-- когда о вас не говорят.
О. Уайльд
Хотя мальчишки побивают лягушек камнями ради забавы, но
лягушки умирают по-настоящему.
Плутарх
Воспитание в себе разумного критического подхода является
одной из самых существенных предпосылок успеха в любой области
деятельности. Способность к критическому суждению нужна ученому
не только для оценки своих и чужих работ, но и для объективного
и аргументированного ответа на критику, которой он неминуемо
подвергнется, если достигнет результатов, противоречащих
общепринятой точке зрения. Резкая и агрессивная критика
вызывает в нас естественный протест, однако совершенно
необходимо научиться не поддаваться этому чувству. Обычная
отговорка "Мне все равно, что обо мне говорят" почти всегда
неискренна. И даже не "почти". Фактически я не знаю ни одного
человека, которому было бы безразлично, что о нем говорят. К
чему такое притворство? Если человек совершенно уверен в своей
правоте (что крайне редко среди интеллигентных людей), он
должен стоять на своем, сколь бы резким нападкам он ни
подвергался. Мало кто способен проявить достаточное упорство,
но уж точно нет никого, кто был бы безразличен к нападкам и их
тону.
Критика новатора.
Когда химик Луи Пастер осмелился предложить свои
нововведения врачам, он подвергся с их стороны сокрушительной
критике. Да и в настоящее время врачи относятся достаточно
высокомерно к работам специалистов, не имеющих прямого
отношения к медицине. Эта кастовость сильно затрудняет
биохимикам или психологам доступ к клиническим материалам.
Поэтому при выборе места работы им следует убедиться в том, что
они не встретятся с противодействием такого рода.
Разумеется, даже ученая степень в области медицины не даст
гарантии против скептицизма и враждебности, с которыми
сталкиваются авторы большинства революционных теорий.
Единственное, что можно в таком случае сделать,-- это осознать
неизбежность подобного отношения и вести себя достойно. Надо, с
одной стороны, учиться не игнорировать критику лишь на том
основании, что ее агрессивный тон раздражает нас, а с другой --
не расстраиваться из-за необоснованных нападок. Уделяя критике
столь много внимания, я рискую показаться излишне
чувствительным к ней. Быть может, так оно и есть. Более того, я
думаю, что все мы таковы (хотя мало кто готов сознаться в
этом), и борьба с этой слабостью совершенно необходима, если мы
хотим добиться успеха в науке. В этом отношении нас многому
может научить опыт прошлых лет.
Моим первым критиком был великий Уолтер Кеннон. Я все еще
живо помню его реакцию, когда, едва закончив первые
эксперименты по стрессу, заговорил с ним на эту тему. Мы
обсуждали стресс дважды: первый раз кратко во время моего
посещения лаборатории Кеннона в Бостоне, а второй раз спустя
несколько лет и в более свободной обстановке Университета
Мак-Гилл, студентам которого он только что прочел прекрасную
лекцию. Я был очень огорчен тем, что не смог доказать этому
великому старцу, насколько существенную роль играют гипофиз и
кора надпочечников в возникновении стресса. Он привел ряд
превосходных доводов в пользу того, что эти органы не только не
могут способствовать сопротивляемости и приспособляемости
организма, но даже делают само существование "общего
адаптационного синдрома" маловероятным. Но в критике Кеннона не
было и следа той агрессивности и ядовитости, которая могла бы
вынудить меня не дослушать его до конца. Его замечания лишь
обострили мое понимание той ограниченной роли, которую играет в
стрессе ось гипофиз - надпочечники. Они оказали мне помощь,
помимо прочего, и тем, что побудили провести эксперименты, в
которых было установлено, что некоторые проявления стресса
могут возникать и в отсутствие этой системы желез.
Разумеется, даже самый объективно настроенный ученый может
ошибаться. Один из величайших физиков всех времен Майкл Фарадей
говорил: "Я готов признать, что могу во многом ошибаться,--
никому не дано быть абсолютно правым в физической науке, по
сути своей находящейся в стадии становления и изменения". Это
же, причем в еще большей степени, справедливо в отношении менее
точных наук, таких, как медицина. Беспристрастное аналитическое
обсуждение помогает выявлять и исправлять ошибки; критика
всегда должна оставаться объективной. Лучше всего высказать ее
дружеским тоном, в расчете на то, что коллеги, работающие в той
же области знания, горят желанием развивать науку с помощью
взаимных и конструктивных советов. И что самое главное, в
дискуссии не следует (насколько вам позволяет воспитание)
руководствоваться соображениями личного престижа. Вопрос должен
ставиться не по принципу "кто прав", а по принципу "что
правильно". Древнееврейская поговорка гласит: "Зависть ученых
увеличивает мудрость". И действительно, даже дебаты,
порожденные ревностью, могут стимулировать исследования, но это
менее эффективный и определенно менее приятный путь, нежели