Cначала будет кризис в Америке, а потом ведьм начнут жечь на Красной площади. Часть 1 Интервью с Михаилом Хазиным

Вид материала

Интервью

Содержание Прощай, оружие! Трудовая помощь или конкуренция? Временные трудовые мигранты

Подобный материал:

• Парад на красной площади, 625.23kb.
• -, 460.59kb.
• Русской Службе Новостей (рсн) 30 августа 2007 года. Ведущий программы Сергей Грушевский, 213.35kb.
• Iii материалы о положении православной церкви в америке, 955.2kb.
• Газета для учащихся и учителей, 97.25kb.
• О проведении 7 ноября 2011 года торжественного марша молодежи Пуровского района в рамках, 22.47kb.
• Инструкция для учащихся. При выполнении заданий уровня а часть, 425.37kb.
• Темы разработки экскурсий по дисциплине: «Архитектурные памятники Красной площади»., 35.9kb.
• Генрих Крамер "Молот Ведьм", 4907.69kb.
• Задачи, оцениваемые в 3 балла, 46.67kb.

Прощай, оружие!


В течении десятилетий мы считали, что наша советская боевая техника самая лучшая в мире. Мы гордились тем, что наши танки самые живучие и защищенные, что мы держим первенство в разработке и создании БМП, что у нас лучшее стрелковое оружие – знаменитые автоматы и пулеметы Калашникова. И до второй половины 80-х годов это наше первенство действительно было неоспоримым, но уже в начале 90-х стало намечаться заметное отставание нашей боевой техники от аналогичных образцов западной. Сегодня, спустя 10 лет этот разрыв стал просто зияющим.

Уже афганская война показала, что советская бронетанковая техника недостаточно защищена от современных противотанковых средств, пожароопасна и крайне уязвима на подрыв. Основные тогдашние советские танки Т – 62 и Т – 55, стоящие на вооружении Среднеазиатского военного округа, были вынуждены срочно модернизировать. На них установили так называемые «противокумулятивные решетки» и дополнительные броневые плиты на башни, которые солдаты прозвали «бровями Ильича». А БМП – 1 были вообще выведены из Афганистана и срочно заменены на, переброшенные из Германии, новейшие БМП – 2. Но все равно обочины афганских дорог были усеяны советской уничтоженной техникой.

За девять лет войны мы потеряли в Афганистане 147 танков и 1314 БМП, БТР.

Казалось бы, высшее военное и политическое руководство должно было сделать соответствующие выводы о качестве и путях модернизации отечественных БМП и БТР, но через восемь лет, первая чеченская война поставила перед армией фактически те же самые проблемы. Только теперь основными боевыми танками на поле боя выступали уже Т – 72 и Т-80. И мы получили уже качественно иной уровень потерь.

Всего за два года первой чеченской войны Российская армия потеряла более 200 (!!!) танков и почти 400 БМП, БТР.

Напомню, что за восемь лет до этой войны, в Афганистане, воюя на территории превосходящей Чечню почти в 10 раз против почти 50 000 –ой армии моджахедов, вооруженных США, Китаем и Пакистаном мы имели максимальные потери 28 танков в 1981 году и 22 танка в 1988 году и 186 БМП, БТР в 1983 году. А в Чечне всего за полтора года мы потеряли в 10 (!!!) раз больше танков и в 2 раза БМП, БТР.

Стоящие сегодня на вооружении российской армии БМП и БТР не только не могут защитить солдата броней, но к тому же не способны надежно прикрыть его огнем. Бортовое вооружение БМП — 1, БМП — 2, БТР-80 не способно эффективно подавлять обороняющегося противника в силу слабой своей мощности, а в обороне не способно эффективно отражать атакующего противника в силу недостаточной дальности и все той же малой мощности. Некоторые типы боевой техники вообще вызывают сегодня лишь недоуменную улыбку – так стоящие на вооружении ВДВ БМД –1 и БМД- 2, «броня» которых пробивается обычными ротными пулеметами, а подрыв на мине превращает их в груду искореженного металла.

Имеющиеся на вооружении БМП и БТР настолько слабо защищены, что участвуя в бою, сами становятся основным объектом защиты, отвлекая на себя основные силы пехотных подразделений. Так в ходе боевых действий в Чечне из штатного отделения в 9 человек как минимум 5 были «привязаны» к своей штатной боевой технике – 3 человека расчет БМП и 2-3 человека прикрытия, а иногда и больше.

Неудивительно, что сегодня, спустя почти 56 лет после окончания 2 мировой войны, основным видом ведения боя для нашего солдата остается все тот же «пеший порядок».

Вся техника, в лучшем случае, следует далеко сзади, а то и вообще оставляется в тылу и выдвигается лишь на уже захваченные пехотой позиции. Наши БМП и БТР уже давно превратились в обычное средство транспортировки пехоты, к тому же лишенное каких-либо удобств.

Передвижение под броней опасно по причине того, что при наезде БТРа и особенно БМП на мину или фугас фактически весь экипаж и десант выходит из строя или гибнет. Поэтому обычно весь десант рассаживается сверху, становясь удобной добычей стрелков и осколочных мин.

Главной проблемой стала низкая пожарозащищенность танков и БМП после попадания в них кумулятивных гранат и снарядов. Системы пожаротушения отечественной бронетехники показали недопустимо большое время реакции и низкую эффективность средств борьбы с огнем. В итоге более 87% попаданий выстрелов из РПГ и 95% ПТУР в БМП и БТР приводили к их поражению и пожару. Для танков это число соответственно равнялось 40% и 75%.

Поэтому боевая техника сухопутных войск, как в ходе первой, так и в ходе второй чеченской войны плотно заняла место в лучшем случае средств огневой поддержки, а чаще всего обычных средств доставки.

Конечно, вести сегодня речь о более – менее серьезном перевооружении Сухопутных войск не приходится. Но модернизация существующих образцов – путь уже давно зарекомендовавший себя во всем мире. В большинстве стран боевая техника проходит от двух до трех модернизаций прежде чем заменяется на новые образцы. Взять, к примеру, стоящий более 40 лет на вооружении армий НАТО американский бронетранспортер М-113. Его модернизировали почти шесть раз. А общее количество его модификаций перевалило за 20. Практически только стальная коробка и двигатель остались на нем без изменения. Все остальное — от вооружения, средств связи и пожаротушения до активной брони и средств спутниковой навигации не однократно модернизировалось.

В нашей же армии модернизация целиком и полностью ложиться на плечи самих боевых подразделений. И находчивые пехотинцы навешивают на борта бэтээров и БМП ящики с боеприпасами, мешки с песком и рулоны сетки «рабицы». Раскладывают по броне тубусы с одноразовыми гранатометами и огнеметами, оборудуют места для стрелков и кормовых пулеметчиков.

Сегодня больше нельзя рассматривать боевую машину пехоты как просто средство огневой поддержки или передвижения. Это слишком узкий и устаревший взгляд. Сегодняшняя БМП должна стать единым комплексом, совмещающем в себе целый ряд функций. Транспорта, огневой поддержки, защиты, разведки, связи, навигации и маскировки. Принцип «всего по чуть – чуть», который был оправдан тридцать лет назад, когда СССР готовился к третьей мировой войне, где потери боевой техники измерялись бы десятками тысяч, сегодня, в ходе локальных войн служит нам дурную службу.

«Начинка» наших БМП, БТР не просто устаревшая – а убогая. Радиостанции 60-х годов, примитивные оптические прицелы, устаревшие приборы ночного видения, полное отсутствие каких – либо современных средств разведки и навигации, примитивная допотопная маскировка. Все это и делает ее на поле боя легкой добычей противника.

За последние двадцать лет Сухопутные Войска России накопили уникальный боевой опыт Афганистана, Карабаха, Приднестровья, Абхазии, Таджикистана, Чечни. И отмахиваться от него, как это пытаются сегодня делать некоторые военные руководители, которые мечтают воевать «одними ракетами» и готовятся к очередной «мегавойне» не только глупо, но и преступно.

И каждый, в конце концов, должен понять один страшный факт – из 3500 погибших в Чечне наших солдат и офицеров как минимум каждый второй был бы сегодня жив, если бы армия наша имела сегодня все необходимое.

Сколько групп и взводов не заблудились и не погибли, если хотя бы в ротах мы имели автономные навигационные системы. Сколько бы колонн и отрядов не погибло в засадах, если бы имели хорошие современные средства электронной и авиационной разведки. Сколько солдат и офицеров осталось бы жить, если бы имели надежные бронежилеты и шлемы. Сколько их могло бы вернуться домой если бы наши танки, «бэтээры» и «бээмпэ» держали бы гранаты и ПТУРы. Не погибла бы 6-я рота под Улус Кертом, если бы армия имела вертолеты, оборудованные для ночных полетов.

Мы должны не на словах, а на деле взяться за реформу войск. Мы должны дать нашему солдату отличную форму, современную амуницию, связь, средства защиты. Он должен идти в бой на технике, которая действительно является лучшей в мире. Он должен жить на войне не на уровне пещерного человека, а как солдат великой державы.

В.Шурыгин


Нерусское сельское хозяйство


Все знают, что в городах России много гастарбайтеров — «иностранных рабочих гостей». Целые сферы городской экономики без них уже невозможно себе представить. В то же время с ними связаны проблемы, вокруг которых разгораются все более жаркие споры.

Применительно к сельской местности эта тема, и без того крайне сложная, к тому же обросла мифологией. Образ русского крестьянина, хранителя-возродителя всего Отечества и его сельского хозяйства, закрепился в массовом сознании, да и вбивается в него многими усердными политиками. Однако гастарбайтеры есть и на селе. Речь пойдет в основном о том сельском хозяйстве, которое ведут они, а также иноэтнические, т. е. нерусские, переселенцы в «русских» регионах страны.

О мигрантах говорят и пишут немало, но даже оценки их численности расходятся порой на порядки. Кое-что известно об их жизни и занятиях в городе (торговля, строительство и ремонт, уборка улиц, вождение общественного транспорта, криминал). Совсем мало — об их аграрных «нишах». Статистики на этот счет вообще нет, данные социологических опросов отрывочны. Автору остается лишь опираться на свой полевой опыт (из него, к сожалению, совсем выпадает восток России) и разрозненные факты, добытые из научной литературы и СМИ.

«Корейские» арбузы и «месхетинские» помидоры

Южная часть саратовского Заволжья — это северная окраина российской «арбузной земли». Арбузы выращивают там только частники, чаще всего корейцы, приезжающие из Средней Азии (куда их, как известно, депортировали при Сталине). Обычно они формируют бригаду и арендуют землю и технику у крупных предприятий или фермеров. Семена, труд, сбыт урожая — забота бригады. Расплачивается она либо заранее указанным в договоре твердым объемом продукции, либо ее долей. В любом случае это риск, связанный с погодой, ценами и т. п. Можно за сезон неплохо заработать, а можно и прогореть. Изредка в эти бригады входят русские, но бригадиры — почти всегда корейцы. Помимо бахчевых (арбузов, тыкв) они выращивают знаменитый корейский лук, капусту и другие овощи.

Летом корейцы живут тут же в поле, в землянках. Внутри землянок все выложено досками, фанерой и удивительно чисто. Рядом балаганчик с душем. Преимущества такого временного и, на первый взгляд, допотопного жилья в здешних условиях очевидны: летом при жаре до 30-37 градусов в землянке прохладно, в холода тепло. Когда начинаются суховеи, воздух темнеет от пыли, и кроме такой землянки укрыться негде.

Местные жители подрабатывают в этих бригадах на прополке. Жалуются, что корейцы платят скудно, но мало кто сам берется сколотить бригаду. Хотя те немногие, кто все же рискнул арендовать земли у колхозов под арбузы, живут лучше других. Поощряя их активность, районные администрации отменили плату за арендуемую землю, если ее меньше одного гектара. Но и при большей площади годовая аренда невелика. Колхозы выделяют землю охотно: заброшенных полей хоть отбавляй. Однако большинство местных жителей боится выйти за пределы приусадебной экономики (кстати говоря, имеющей там скотоводческое направление).

Корейцев-бахчеводов и овощеводов можно встретить на всем юге России. Арендаторов видно сразу по аккуратной делянке среди заросшего бурьяном поля. Своим трудом они частично восполняют потери производства овощей и арбузов, произошедшие из-за кризиса крупных предприятий. Кроме того, они дают временную работу местным жителям.

Среди арендаторов часто встречаются турки-месхетинцы. Совхоз «Красная звезда» в Новоалександровском районе Ставропольского края раньше был мощным овощеводческим хозяйством. Теперь орошаемые земли полузаброшены. Едешь по такой новой степи, и вдруг объявление: в 100 метрах вправо предлагают купить помидоры и перец. Проселок упирается в убогую халупу из подручного материала, стоящую на крошечном пятачке среди полей. Тут же пасутся три коровы и уйма птицы: утки, гуси, куры, индюки. Здесь круглый год живут несколько семей турок-месхетинцев, так и не получивших официальной регистрации в России[1]. Они арендуют у совхоза 13 гектаров орошаемой земли по восемь тысяч рублей за гектар (цены на 2003 год), половину этой суммы платят весной, а остальное — после уборки. Пашет землю тот же совхоз, он же дает воду для полива. Семена помидоров, огурцов и перца сами выращивают в теплицах у дома. Собирают урожай рабочие, в основном местные жители, которые получают по 80 рублей в день и ведро помидоров в придачу. Помидоры сбывают по четырепять рублей (для справки: в Москве в это время ставропольские помидоры шли по 20-30 рублей за килограмм). Но даже при таком перепаде цен и при том, что главную прибыль получают перекупщики, помидоры оказываются выгодными.

Еще больше таких бригад в восточных засушливых районах Ставрополья. Если видишь орошаемое поле, значит не обошлось без арендаторов. Как и в Поволжье, кроме овощей они выращивают арбузы, спасая хотя бы часть колхозных полей от зарастания бурьяном. В основном это корейцы, турки, вьетнамцы, дагестанские народы, даже цыгане. Русских же здесь, как и в Саратовской области, среди арендаторов крайне мало. В Ставропольском крае только молокане с их протестантской верой и мировоззрением оказались психологически готовы к такого рода аграрному предпринимательству.

Трудовая помощь или конкуренция?

О дефиците рабочей силы в российском селе в связи с его депопуляцией говорят давно. С 1959 по 1990 год сельское население страны уменьшилось почти на 30 процентов, а в 13 регионах Центра и Северо-Запада России — более чем наполовину. На периферии многих регионов Нечерноземья его стало меньше в дватри раза, а в пригородах и на юге страны оно почти не убывало или даже росло. Но при тогдашней организации колхозно-совхозного производства и низкой производительности труда работников не хватало всюду. Горожанин «на картошке» — одна из ярких примет позднесоветской эпохи.

Уже тогда в наших селах работали выходцы с южных окраин Союза. Так, многие специалисты (агрономы, ветеринары) были кавказцами, получившими образование дома и нашедшими применение в России. Существовали специальные программы заселения российской глубинки. Например, в Псковской области, где к 1980 году население с начала века сократилось более чем на три четверти, было создано бюро трудоустройства, которому «сверху» спускали планы вторичного заселения сел. Его сотрудники сами ездили проводить вербовку в трудоизбыточные районы бывшего СССР, хотя, по их собственному признанию, толку от этих поездок было мало. В то же время аграрии приезжали из таких районов сами и жили годами без прописки.

Кризисы 1990-х годов все резко изменили. Сельское население в Европейской России начало расти в основном благодаря миграциям — межрайонным, с Севера и Востока страны, и международным, в основном из стран СНГ. Приток из бывших союзных республик значительно превышал увеличение доли нерусского населения: 60-70 процентов прибывших составляли русские.

По статистике «вклад» мигрантов в население России за период с 1991 по 2000 год составил 3,3 миллиона человек, что в 1,7 раза больше, чем за предыдущее десятилетие[2]. Нелегальных мигрантов в несколько раз больше, ведь границы стран СНГ (протяженностью более 6 800 километров только с Казахстаном) пока еще легко проницаемы. Официальная статистика показывает единовременное присутствие в России 300 тысяч трудовых мигрантов, а по оценкам Федеральной миграционной службы МВД России их реальное число в 10-15 раз больше[3]. Однако любые оценки масштабов такой миграции недостоверны. Даже перепись населения вряд ли покажет реальную картину. Участие в переписи — дело добровольное, а нелегальные мигранты избегают любых контактов с официальными структурами.

Около 40 процентов людей, легально прибывающих в регионы, миграционные службы направляли в село. Казалось бы, вот и решение проблемы сельских трудовых ресурсов. Однако большинство приезжих — выходцы из городов. В начале 1990-х годов на селе было легче получить жилье, и впоследствии оказалось, что для многих село было лишь ступенькой на пути в город. К тому же бoльшая часть мигрантов стремилась не в обезлюдевшие районы Нечерноземья, а в благодатные южные края, где трудовых ресурсов и без того было достаточно.

Тем временем экономический кризис 1990-х годов снизил потребности агропредприятий в работниках и обнаружил количественный избыток трудовых ресурсов во многих сельских районах. В 1990 году российские агропредприятия обеспечивали работой 48 процентов трудоспособного сельского населения России, а в 2000-м — только 39 процентов[4]. Полная оценка российской сельской безработицы, получаемая на основе опросов по методике Международной организации труда, в конце 1990-х годов превышала городскую и составила 18 процентов[5]. Существенные проблемы села связаны с тем, что многие его жители, помимо своего индивидуального хозяйства, не имеют поблизости иных занятий, которые могли бы стать для них материальным и моральным жизненным стимулом. Отходничество и вахтовая работа селян в городах становятся весьма распространенным явлением.

В этой ситуации существенное значение приобретает вопрос: составляют ли трудовые мигранты конкуренцию местному населению? Многочисленные исследования не обнаруживают прямой связи между уровнем безработицы и притоком мигрантов[6]. И все же конкуренция есть. Хотя бы потому, что в обветшавшие, отдавшие городам своих активных уроженцев и, что греха таить, нередко опустившиеся русские села приезжают молодые (трудоспособные составляют более 60 процентов общей численности мигрантов), нацеленные на заработки и малопьющие люди.

Рассмотрим трудовые миграции в сельскую местность европейской части России. Это миграции двух типов, хотя деление условно (первый тип со временем может превращаться во второй): временные, в том числе сезонные, миграции для выполнения сельскохозяйственных работ и переселения в поисках постоянной занятости и заработка в аграрном секторе.

Вообще-то жить и работать в Россию едут из 100 с лишним стран мира. Большинство мигрантов — представители городских профессий, хотя во многом это зависит от страны выезда. Например, армяне и азербайджанцы почти всегда предпочитали город. А вот мигранты из Средней Азии и Казахстана охотно едут в деревню. Белорусские трудовые мигранты делятся между городом и деревней почти поровну: по некоторым оценкам, в сельском хозяйстве России работают 45 процентов от их общего числа[7].

Временные трудовые мигранты

Приведенный выше пример аренды поливных земель корейцами из Средней Азии относится именно к этой группе. Значительная часть арендаторов приезжает весной на сельскохозяйственные работы, с тем чтобы осенью уехать в места постоянного проживания. Такими мигрантами могут быть не только иностранцы, но и представители российских меньшинств. Например, заработки в Ставрополье все чаще привлекают дагестанцев (даргинцев, аварцев и др.). Левокумский район на северо-востоке края принимает ежегодно более тысячи трудовых мигрантов из Дагестана, причем только часть из них арендуют землю для выращивания овощей и арбузов. Остальные нанимаются в колхозы для обрезки и подвязки винограда, уборки урожая. Руководители хозяйств отмечают высокую ответственность дагестанских рабочих. Считается, что один такой рабочий «заменяет» пятерых студентов[8].

Большой поток временных мигрантов с юго-востока идет через Нижнее Поволжье, особенно через Астраханскую область. Это связано с тем, что из всех железнодорожных веток, связывающих Россию со Средней Азией, сейчас действует лишь астраханская (прежде поезда шли до Москвы). По данным миграционного контроля Астраханской области, в Россию в теплый сезон четырежды в неделю на поезде Душанбе — Астрахань, рассчитанном примерно на 500 мест, прибывает до 800 человек. Плюс еще два поезда в неделю из Средней Азии и поезд из Казахстана. Ежедневно прибывает до 1 300 человек, выезжает в два раза меньше. С появлением миграционных карт наладился учет временно прибывающих. Максимальный поток (37-38 тысяч человек ежемесячно) прибывает в Астраханскую область с апреля по август, к сентябрю-октябрю он спадает до 24 тысяч. Чуть менее половины прибывающих — граждане Таджикистана, подавляющее большинство которых приезжает в поисках временной работы. От четверти до трети — из Узбекистана. Для них в большей степени характерен челночный бизнес; работу, судя по их собственным записям в миграционных картах, ищут лишь 13-15 процентов. Жителей Казахстана среди приезжих по железной дороге — 14-16 процентов, большая их часть едет к родственникам, многие занимаются куплей-продажей. Но с Казахстаном интенсивны связи и по автодорогам. Доля остальных стран в миграционном потоке невелика: один-два процента из Киргизии, столько же из Украины.

Проследить, кто из этого потока остается в Астраханской и соседних областях, практически невозможно. В течение трех дней приезжие должны зарегистрироваться, а через 90 суток покинуть страну. По оценкам сотрудников УВД, половина прибывающих не регистрируется и живет в России дольше положенного срока. Также невозможно определить, где тот или иной человек находит работу. Известно лишь, что в пограничных сельских районах Астраханской области до 40 процентов работников в весенне-летний период составляют иностранцы. Сезонные мигранты в сельской местности оказываются востребованными. Местных жителей временные работы в колхозах не слишком привлекают из-за низкой оплаты труда. Им бывает выгоднее подработать у корейских или дагестанских арендаторов, которые платят побольше, или уйти из сельского хозяйства в рыбные промыслы или на нефте- и газодобычу. Вот тут в сельском хозяйстве и оказываются нужными таджики, готовые чуть ли не рабски трудиться за сущие гроши[9]. Пользуются спросом определенные профессиональные навыки. Например, узбеки в Астраханской области выращивают хлопок и табак. Прежде они работали и на рисовых плантациях, но сейчас, с упадком рисоводства в колхозах, их вытесняют корейцы-арендаторы.

В черноземные и западные регионы России приезжают белорусы и украинцы на высаживание рассады, прополку и уборку урожая. Эта работа в течение трехчетырех недель ведется практически нелегально, обычно безо всяких договоров.

Основная причина социального напряжения заключается в том, что иностранные рабочие понижают местные расценки на труд, что вызывает ропот местного населения, особенно в регионах, не испытавших сильной депопуляции. С другой стороны, мигранты спасают наше нищее сельское хозяйство, которое не может платить работникам больших денег и опираться на местные трудовые ресурсы. Руководители крупных предприятий и фермеры предпочитают нанимать приезжих рабочих не только из-за того, что им можно меньше платить. Важны и настрой мигрантов на заработки, позволяющий им более интенсивно работать, и гораздо меньшая их алкоголизация.

Показательно и такое относительно недавнее явление, как приезд иностранных рабочих со своей техникой. Это особенно актуально, так как в период уборки техники остро не хватает. О турках-механизаторах уже не раз писала наша пресса[10]. Они уже несколько лет приезжают на уборку хлебов в Краснодарский и Ставропольский края, а теперь расширяют географию своей деятельности, осваивая центральные регионы. Работают они не только в России, но и на Украине, в странах Восточной Европы. Их работа выгодна хозяйствам, так как ее оплата не требует живых денег. У нас они получают либо определенную долю собранного урожая, либо его фиксированный объем (например, шесть-семь центнеров с гектара). Некоторые авторы[11] считают такую плату непомерной. Но это зависит от зоны. Для юга России — это 15-20 процентов сборов, а для Нечерноземья — половина, а то и больше. Тем не менее эта плата не покажется такой высокой, если учесть, что турки-комбайнеры — превосходные работники и с ними не возникает проблем воровства. Техника у них вдвое-втрое производительнее нашей и почти не допускает потерь зерна. Наши разбитые комбайны теряют несколько центнеров на каждом гектаре.