Жукова Проект "Военная литература"
| Вид материала | Литература |
- Nguyen Minh Chau След солдата Проект Военная литература, 3038kb.
- Кузьмина Лидия Михайловна Генеральный конструктор Павел Сухой : (Страницы жизни) Проект, 2889.44kb.
- Победы Проект "Военная литература", 4367.63kb.
- Проект военная проза В. П. Астафьева: «Веселый солдат», «Пастух и пастушка», 145.66kb.
- Ванников Борис Львович Записки наркома Проект Военная литература, 1330.13kb.
- Некоторые черты полководческого почерка Г. К. Жукова, 98.85kb.
- Кузнецов Павел Григорьевич Дни боевые Проект Военная литература, 5550.94kb.
- Костенко Филипп Алексеевич Корпус крылатой гвардии Проект Военная литература, 2918.99kb.
- Дорохов Александр Петрович Крылатые защитники Севастополя Проект Военная литература, 1559.21kb.
- Журавлев Даниил Арсеньевич Огневой щит Москвы Проект Военная литература, 2828.2kb.
Это страшный вопрос, но он-то и побудил к написанию всей книги.
Лёгкое отношение к потерям традиционно для русской армии. Это на Западе армия была наемной, профессиональной и дорогостоящей. За потери приходилось расплачиваться содержанием семей, за увечья пенсиями, и капитуляция не считалась таким уж позором. Перехитрил нас противник, переиграл, не платить же за свою ошибку кровью ни в чём не повинных солдат... (А слово «солдат» — нерусское слово, оно от итальянского «сольдо», что значит — гони монету!) Посмотрите полотно Веласкеса «Сдача Бреды». Побеждённый удручён, но победитель мил и галантен. Это потом настали революционные времена, а энтузиазм масс красной нефтью отапливал войну, по хлёсткому выражению Цезаря Куникова, да и во йны пошли насмерть, поскольку какие компромиссы, если война не продолжение политики другими средствами , а способ искоренения инакомыслящих...
Но в России и до революции пушечное мясо было дёшево. Мысль, что воюют не числом, а умением, экзотична и, можно сказать, иностранна для русских военачальников. Привычный подход — ништо, людишек много. «Бить врага малой кровью на его территории », этот принцип командармов-идеалистов, выношенный ими в ужасах Гражданской войны, был необычен и подкупил даже такого знатока русской истории, как Ал.Толстой. Он воистину пророчески, ещё до войны, и не без влияния этого лозунга проговорился о традиционном подходе на страницах своего «Петра».
Суворов был скуп вынужденно. Турок всегда было больше, им только выучку и можно было противопоставить. А экспедиционная армия и сама была мала, да и потери в Швейцарских Альпах возмещать куда как было не просто. При других обстоятельствах самые даровитые русские полководцы не скупились — ни Потёмкин, ни Румянцев, ни даже Кутузов, стратег и дипломат. Правда, как и Жуков, за спины солдат не прятались, в отличие от великого вождя.
А безумный храбрец Скобелев? Просмотрите-ка ещё разок Шипкинский цикл В.В.Верещагина. А Куропаткин?
Так не станем же требовать от Жукова того, чего не было в русской традиции. Тем паче от Жукова, руководимого Сталиным.
Впрочем, и злодей имеет одно оправдание. Ядовитое, как всё, связаное с ним, отравителем, интриганом и убийцей, оно тем не менее объективно и не раз уже сформулировано на страницах книги. Многократное повторение не украшает стиль, но здесь многократность пропорциональна кратности как потерь, так и упрёков в адрес сталинских полководцев, Жукова прежде всех. Итак, в войне, которую пришлось вести СССР, никакого иного решения в 1941 году не было. В той войне, которую Сталин навлёк на страну, в начальных, так сказать, параметрах, в каких подставил её под удар, не было иной тактики, как в условиях жидких заслонов стоять насмерть, а в условиях хоть какой-то концентрации войск наносить врагу встречные удары любой ценой, чтобы спутать если не план «Барбаросса», то хоть график его выполнения, иначе из авантюры план превращался в близкую реальность.
Разумеется, при ином командовании дело до этого не дошло бы. Да и до войны тоже. А потери в случае внезапного нападения не могли быть таковы, ибо никакая внезапность не была бы настолько тотальна, как та, какую обрушил на страну великий вождь. Но ведь об этом вся книга...
Летом 1942 года положение изменилось, и удар в неожиданном для Сталина месте (опять! о чём особо...), не принёс вермахту ожидаемого результата. Пятиться Красная Армия научилась. И вождь кое-чему подучился. Он хотя бы то понял, что, если удар уже получен, нечего гневаться и требовать «Ни шагу назад!» , это и есть то, чего желает враг. Войсками надо маневрировать, отводить их на новый рубеж и врага ставить перед нуждой в новой концентрации и новом ударе — пока не удастся стать в такую оборону, при которой у врага уже и удара не получится.
Но оправдание вождя (с приведенными оговорками) правомерно лишь до завершения Сталинградской битвы. Беспощадная трата людских жизней после достижения перелома в войне ничего не имеет общего с выживанием страны, но прямо связана с мечтами вождя о власти над Европой и миром.
* * *
Не было в Великой Отечественной войне ни одной успешной операции фронтового масштаба, в которой не создано было навальное превосходство в живой силе и технике. Так было под Москвой и Сталинградом, так было на Курской дуге, где лишь глубоко эшелонированная оборона помогла устоять против таранного удара вермахта, а обилие резервов сломило его упорство. Немецкие цифры остаются наиболее надёжным источником статистики советских потерь. Поэтому об потерях оборонительного периода войны можно говорить с бо льшей уверенностью, чем о потерях в годы побед{70}. В первом случае потери считали немцы, во втором свои. Для примера сопоставим хотя бы данные потерь несравненного по доблести, проявленной обеими сторонами, встречного танкового сражения 12 июля 1943 года у Прохоровки. В пыли, поднятой танковой армадой, при нулевой видимости авиация бездействовала, управление стало невозможно, и сражение распалось на поединки. Ярость достигла безумия, русские шли на таран, и у немцев не хватило танков. Советская ститистика численное превосходство при Прохоровке признала, но соотношение потерь исказила. Сражение было выиграно, но что советские потери были почти вдвое выше немецких ясно стало лишь из немецких источников.
Кстати, это сражение даёт хорошую модель для понимания навальной сталинской тактики.
Другие тенденции подавлялись.
Одного из советских полководцев я уже помянул — маршала Фёдора Ивановича Толбухина, да будет ему пухом родная земля. Больной диабетом, он дни и ночи просиживал над операциями и руководил ими, не щадя себя. Очень болезненно воспринимал потери. Командующие фронтами все так или иначе противились ранним срокам операций. Толбухин, такой мягкий, в этом был неумолим. Предусматривал возможное. Старался и невозможное предусмотреть. Он первый применил двойную и даже тройную артподготовку и ложные атаки, чтобы выявить и сразу же подавить огневые точки врага. В результате терял меньше других и последним из комфронтов стал маршалом. А Героем и вовсе посмертно, к двадцатилетию Победы.
Успешный командир Красной Армии — безжалостный командир. И не только на уровне комфронта.
Исключения были редки. Командиры военной выучки, щадившие людей, большей частью вышли из запаса. Образование, как бы то ни было, не лишне для основ гуманизма, отличных от основ ленинизма.
Так воевал Куников. От поста заместителя наркома боеприпасов он отбился назначением командиром отряда водного заграждения. Отряд водного заграждения — это заградотряд. Его забота — хватать отступающих, пеших или плывущих, и стрелять. Это карательный отряд.
Первое, что сделал Куников, — превратил карательный отряд в боевой. Для этого он весьма формально выполнил приказ о занятии рубежа второго эшелона на восточном берегу Днепра в районе Запорожья. Немцы уже были на восточном берегу, какой там второй эшелон , но в каше 41-го года легко было сослаться на невозможность найти штаб, а редкий фронт позволял выйти к противнику, не встретив своих. После головоломных приключений в безлунную ночь отряд бронекатеров на автомашинах с выключенными фарами совершил шестидесятикилометровый марш. На капот передней машины поочерёдно ложились бойцы с хорошим ночным зрением, а на задний борт свисавших с кузовов бронекатеров нацепили по куску белого полотна. Благополучно миновав свои отступающие войска, отряд вышел на передовую, не потеряв ни единого человека и выведя с собой другой заблудившийся отряд, кстати, боевой. Жестокий экзамен Халхин-Гола сдал не нюхавший пороху штатский, кабинетный чиновник, даже и не строевой командир, политрук, тем доказав полноправность жуковского экзамена и, технически говоря, корректность требований к командирским качествам. Простая истина: командир обязан думать. Именно поэтому, если не погибали в первом же бою, успешнее действовали командиры морской пехоты. Лучше подготовленные в общеобразовательном отношении, не считая себя компетентными и не зная шаблонов, они тщательнее продумывали ситуации. Еще и тем страшна была морская пехота, что состояла из команд, спаянных на судах годами службы. Ценность каждой жизни в таких коллективах выше, взаимовыручка надёжнее. Притом что на флот и так берут самых-самых...
Но слали на смерть и таких. Война! Триста спартанцев царя Леонида в Фермопильском ущелье разве не были оправданной жертвой? — Но не надо же крокодильих слёз.
В критические для Ленинграда дни 1941 года в тыл вражеских войск у Петергофа высажен был морской десантный отряд с целью содействовать приморской группе в проведении операции. То есть, послали для отвлечения врага, без надежды снять десант с места, где его уже при высадке обнаружили. И неприятно читать у маршала следующий текст:
«Увлекшись первыми успехами, моряки преследовали бегущего противника, но к утру сами оказались отрезанными от моря. Большинство из них пало смертью храбрых. Не вернулся и командир героического десанта полковник Андрей Трофимович Ворожилов.»
Увлекшись первыми успехами... оказались отрезаны от моря... Дескать, сами виноваты. Словно численность десанта была такой, что и немца гнать он мог, и коридор к морю удерживать...
Моряки не преследовали бы противника, если бы боевая задача была иной. Но задача была — гнать! И они гнали, отрываясь от моря, зная, на что идут: отвлечь, дать передышку основным силам, а самим — как придётся. Война!
И маршал это знал. Не зря, прибыв в Ленинград, пообещал вождю навести порядок, не останавливаясь ни перед чем. И навёл. Война! Вот только слов таких не надо. В том, что против одного немецкого солдата уложено пять советских, основная вина не его. Да и слова об увлечении успехами вряд ли его. Жуков был солдат и понимал неизбежность потерь, да ещё в такой войне. Но редакторам велено было подыскивать оправдания и щадить чувства современников, войной шокированных пожизненно.
Всё же вернёмся к Жукову и обвинениям в жестокости. Мало кто винит маршала в потерях в оборонительный период войны, зато как ополчаются на него за наступательный! О том, что Жуков — спору нет — не западного покроя полководец, уже сказано. Но вот какая интересная вещь. На конференции, посвящённой столетию со дня рождения маршала и состоявшейся в Российском посольстве в Вашингтоне 25 ноября 1996 года, как-то сам собой встал вопрос о том, кого из союзнических генералов Второй Мировой войны можно причислить к великим полководцам в традиционном смысле этого слова («Great captains», — выразился об этом председательствовавший на торжестве посол Эйзенхауэр, сын генерала Дуайта Эйзенхауэра). В зале было немало недоброжелателей маршала, но и они остереглись возразить против того, что один лишь Жуков может претендовать на это звание.
Но как Господь Бог не уследит за судьбами праведников своих, так и комфронта за судьбами рядовых солдат. Ни даже за действиями командиров соединений и частей. Их слишком много, их готовят годами, учат понимать команду или совет с полуслова. И даже эти полслова в решающие часы наступления невозможно сказать каждому командиру, ибо нельзя увидеть обстановку на его участке. А если даже говорить их, они отнимают время. А потерянное время — катастрофа для операции. Время операции – не время для наставлений и поучений. Командующий планирует операцию в целом и координирует её выполнение. Перед началом задача ставится командирам, и они держат всю картину в уме — хорошие командиры: к такому-то моменту войска обязаны выйти на нужный рубеж. Это императив, это выполнить необходимо даже ценой потерь, не то возникнет невыгодная конфигурация фронта, противник контратакует, используя мёртвые зоны, и потери будут ещё страшнее. Или операция вовсе сорвётся, и потери будут напрасны. Ещё командующий держит резервы, держит цепко и бросает лишь туда, где отставание войск опасно. К сожалению, чаще всего это либо укрепрайоны, либо участки, на которых войсками командуют некомпетентные командиры. Там-то и случаются самые большие потери.
Этот второй случай наиболее характерен в формировании тех страшных потерь, для которых и цифры нет. Немецкие генералы отмечают слабость командования Красной Армии, наипаче в среднем звене. (Вспомним 40 тысяч репрессированных командиров РККА...) Подавляющее большинство командиров среднего звена, от полка до армии включительно, не блистали ни выучкой, ни опытом и людей своих бросали напролом. Немцы отмечают, что прямолинейность и навальность цепных, ряд за рядом, атак характерна для Красной Армии и свидетельствовала не об уверенности в успехе, а о страхе командиров быть обвинёнными в пассивности. Эфир пестрел командными радио— и телефонограммами с угрозами, в серьёзности которых не было сомнений. СМЕРШ до конца войны не оставался без работы.
Мог ли Жуков заменить всех некомпетентных командиров? Заменял, если случался рядом. А если нет? Как знать конкретные условия? да и знал бы, как поспеть на фронте огромной протяжённости инструктировать всех, кого не проинструктировали, не выучили, не натренировали в своё время и — поставили взамен командиров, убитых ещё до начала войны?
Чтобы покончить с потерями и к этому болезненному вопросу больше не возвращаться, замечу, что майор Куников, назначенный (после высадки полковников с широкими орденскими планками) старшим морским начальником на Малой земле, погиб на десятый день высадки при совпадении невероятных обстоятельств как самого ранения, так и странно запоздавшей доставки раненого с плацдарма в госпиталь. Удостоен посмертной славы, оплакан и похоронен с редчайшими для военного времени почестями{71}. С ним похоронена тайна того, как вчерашний штатский уговаривал заслуженных полковников прекратить дневные атаки, не класть в них золотых людей, героев Одессы и Севастополя, прошедших затем ад Керчи, Тамани и Новороссийска, а плацдарм расширять тишком, не давая врагу закрепиться, ночным поиском, знакомым морпехоте и ужасающим для врага.
51. Победы весны 1942-го
Говорить-то приходится о победах германского оружия...
К маю тысяча девятьсот сорок второго года на советско-германском фронте установилось равновесие сил. Это было лишь численное равновесие.
После бесполезных усилий Красной Армии прорвать фронт вермахта инициатива снова перешла в его руки. Умение советских бойцов уже сровнялось с умением немцев. Но полководцы так не растут. Солдат, если повезло ему пережить первый бой, да среди обстрелянных «стариков», куда менее делается уязвим. И лейтенант после первого боя делается солдатом.
Для солдата бой всегда бой.
Для генерала он — шахматная партия. Все разные. Сколько их сыграть надо, дебютов и эндшпилей, чтобы опыта набраться? И всё на крови. Вот когда отчетливо, не в панике 41-го, а в буднях войны, выявилась разница уровня между военными операторами — уничтоженным или чудом уцелевшим цветом РККА и сталинскими выдвиженцами. Жукову следовало бы помянуть о репрессиях в связи с ходом событий на фронтах 42-го. Это могло бы звучать так:
«Поскольку весной 1942 года я оставался единственным полководцем в высшем эшелоне Красной Армии, да и то сидел под Москвой ввиду боязни Сталина оставить без должного внимания стратегическое направление и прозевать на нём значительные приготовления вермахта, остальные фронты доверены были туповатым маршалам, вследствие чего Красная Армия не могла успешно проводить крупномасштабные операции... »
Конечно, Жуков такого написать не мог. Наверно, и думать не мог. Не смел. Хоть и билось в подсознании, ибо — правда. За то и Василевского ценил: не полководец, штабной стратег, для оператора нет ни боевого опыта, ни жёсткости — но хоть замысел понимает с полуслова! обстановку чует! самому Жукову цену знает! хоть один единомышленник да есть!
Не исключаю, что Сталин умышленно держал Жукова на Московском направлении — дабы отвратить даже планирование нового похода Гитлера на столицу. Не зря в трудные дни октября 1941 года «Красная звезда» опубликовала большой портрет Жукова на первой полосе. Не только ради того, чтобы в случае поражения не долго искать виновника, но и для того, чтобы дать знать немцам: герой Халхин-Гола — здесь. Немцы жуковскую хватку на себе уже ощутили. А Сталин в данном случае, к счастью, отказался от принципа «незаменимых нет».
Вместо удалённого на фронт Жукова в Генштабе остались Шапошников и Василевский.
Они понимали обстановку. Но одно дело — понимать, другое — отстоять понимание. (Жуков готов был отстаивать и отстаивал своё мнение, хотя, конечно, уже не так запальчиво, как 29 июля 1941 года. Да ведь и Сталин себе ничего такого с Жуковым не позволял до финального надругательства над маршалом после победы.) И случилось, что вместо активной обороны Сталин велел готовить наступления и в Крыму, и в районе Харькова, и на льговско-курском и смоленском направлениях, да ещё в районах Ленинграда и Демьянска.
Это было на совещании 5 января 1942 года. Жуков один возражал и просил дать войска ему — для решающего поворота на центральном участке фронта. Шапошников после совещания сказал:
— Вы зря спорили. Этот вопрос был заранее решён Верховным.
— Тогда зачем же спрашивали наше мнение? — сердито спросил Жуков.
— Не знаю, не знаю, голубчик! — ответил ему Шапошников и тяжело вздохнул.
Нелегко дался Шапошникову его тяжкий вздох. Но ещё тяжелее дался он стране и народу.
Не имея жуковых во всех развёртываемых операциях, Красная Армия не обладала умением использовать войска и удерживать инициативу. И вот Ленинград — крепость, Москва тоже, а Жуков как бы комендант осаждённых крепостей — обеих. О других направлениях его не спрашивали. Да и Генштаб тоже. А больной Шапошников и робкий Василевский не навязывались.
Немцы между тем выжидали. Целью летней кампании уже не была Москва. Теперь, когда шла глубокая война (выражение Е.Евтушенко), поход на Москву несомненно означал встречу с подготовленной обороной и осаду с неизвестными шансами в том направлении, на котором рубежи обороны топорщились и за Москвой. Падение Москвы, гибельное для строя осенью 1941 года, теперь, в 1942-м, стало бы ещё одним поражением русских в долгой войне. А нефть оставалась заветной целью Гитлера, и направление было выбрано соответственно — Юг. Операция с конечной целью пресечения водной артерии Волги и захвата Кавказа назвала была «Блау».
Итак, план был разработан, но немцы не спешили. Как и в минувшем году, внезапность поставлена была во главу угла. Вермахту, в сущности, безразлично было, где нанести удар. Любое направление подходило для прорыва с последующим поворотом в нужном направлении. И заготовки имелись на все случаи, лишь бы убедиться, что движение Красной Армии не демонстрация. Немцам для решения нужна была окончательная дислокация советских войск. В том числе, московского кулака. А пока они обеспечивали фланги, особенно черноморский, в соседстве с которым пролегала стрела запланированного наступления. Фюрера беспокоил Крым.
Верховное же Главнокомандование, располагая войска для летней кампании, из московского кулака и пальчика не тронуло. Зря. Может, не так уж был важен пассивный кулак в хорошо укреплённом районе, как важно было укрепление Донбасса. Наверно, это и имел в виду Жуков, когда писал:
«Разгром противника на западном направлении должен был серьёзно ослабить немецкие силы и принудить их отказаться от крупных наступательных операций, по крайней мере на ближайшее время. Конечно, теперь, при ретроспективной оценке событий этот вывод уже не кажется столь бесспорным, но в то время при отсутствии полных данных о противнике я был уверен в своей правоте.»
Немалое мужество нужно, чтобы признать это даже много лет спустя.
* * *
Прологом кампании 1942 года стал Крым. Командование Крымского фронта проявило некомпетентность, беспрецедентную даже для сталинской школы. Имея численное превосходство, Керченская группировка пыталась деблокировать Севастополь. Атаковали и — не сумели сделать ничего.
Это и был момент, когда застыл весь советский фронт.
Тогда двинулся вермахт — ликвидировать Керченскую группировку, очистить Крым, обезвредить Черноморский флот. Конечно, этого следовало ожидать. Но кто смел предупредить вождя...
8 мая 1942 года немецкие войска в Крыму нанесли удар на Керченском полуострове вдоль черноморского побережья, прорвали фронт и вклинились на 8 км в глубину советской обороны. Это ещё не было бы катастрофой, если сразу принять надлежащие меры. Но вот в каком виде они последовали:
«К вечеру... Верховный Главнокомандующий получил от Л.З.Мехлиса (Старый знакомец! Помните, читатель? Опричник, свидетель звёздного часа, он же пока что начальник Главного Политического управления Красной Армии, а в прошлом непременный член троек!), являвшегося тогда представителем Ставки Верховного Главнокомандования при руководстве и в войсках Крымского фронта, телеграмму следующего содержания:
«Теперь не время жаловаться, но я должен доложить, чтобы Ставка знала командующего фронтом (выделено несомненно мной. — П.М.) 7 мая, то есть накануне наступления противника, Козлов (генерал-лейтенант Д.Т.Козлов был командующим Крымским фронтом) созвал военный совет для обсуждения проекта будущей операции по овладению Кой-Асаном. Я порекомендовал отложить этот проект и немедленно дать указание армиям в связи с ожидаемым наступлением противника. В подписанном приказании комфронта в нескольких местах ориентировал, что наступление ожидается 10-15 мая. ...По моему настоянию ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также Козлов выдвижению сил на участок 44-й армии.»