Cколько клипов осталось до Дня Победы?

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11

-15 лет назад я взял у вас первое интервью. Тогда вы с гордостью рассказывали об уникальных разработках «Звезды» — скафандрах, катапультном кресле, космическом «мотоцикле»... Вы говорили, что подобного предприятия нет в мире. И многим вашим изделиям не было аналогов. Теперь авиационная промышленность парализована. «Оборонка» на 90 процентов разрушена. О завоеваниях в космосе мы уже и не заикаемся. А как у вас дела? Удалось сохранить «Звезду».

— В основном удалось. Хотя и не без потерь. Если говорить о коллективе, то потеряли процентов тридцать. Вроде бы не смертельно, да? Но на самом деле мы — сейчас я говорю обо всей отрасли — утратили традицию подготовки уникальных кадров. Существовавшая прежде система передачи опыта от матерых, «штучных» ветеранов к молодежи перестала существовать. Образовался невосполнимый разрыв, потому что к нам уже не идут способные выпускники лучших столичных вузов. Мы не можем их обеспечить той зарплатой, на которую они претендуют, у нас нет возможности дать им жилье, гарантировать отсрочку от призыва в армию.

Такая же беда с квалифицированными рабочими кадрами. С исчезновением профтехучилищ не стало ни токарей, ни фрезеровщиков... У нас в механических цехах за станками стоят люди в возрасте от 45 лет и старше. А молодые ребята стоят в других местах — они с помповыми ружьями охраняют особняки и офисы «новых русских». То есть гибель подкрадывается к нам с двух направлений. Сегодня средний возраст наших работников — за 50 лет. И в этом смысле «Звезда» — типичный пример современного российского оборонного предприятия.

Что же касается нашего общего самочувствия, то в конце 80-х — начале 90-х годов нам было легче, чем другим. С нас тогда сняли гриф секретности, и мы могли всему миру показать, на что мы способны. А мы были способны на комплексное решение сложнейших проблем жизнеобеспечения летчиков и космонавтов, спасения их жизней при авариях летательных аппаратов. Мировая практика ничего подобного не знала. Ведь как за рубежом разрабатывают, допустим, систему жизнеобеспечения летчика? Берут катапультное кресло одной фирмы, кислородный прибор — другой, противоперегрузочный костюм или спасательный скафандр — третьей, шлем защитный — четвертой фирмы и так далее. Мы же все делали сами. Все! Имея свой отдел авиакосмической медицины, свою экспериментальную базу, своих испытателей, мы создавали комплексные системы, которые имели более высокие характеристики, были надежнее, компактнее, чем зарубежные аналоги.

Вся наша 40-летняя работа подтвердила правильность такого курса: на комплексное решение проблем. Вот, например, мы делаем амортизационное кресло для экипажа вертолета — с тем, чтобы в случае отказа двигателя летчики могли остаться живыми даже в случае сильного удара о землю. Но ведь при ударе вертолет может загореться, так? Что же получается — удар летчик перенес, но сгорел в пламени пожара. Так? Мы придумали такую систему, которая и амортизирует кресло в момент нештатного соприкосновения с землей, и одновременно предотвращает возникновение пожара.

Или возьмем работу в открытом космосе. Для того, чтобы ее выполнять, нужен надежный скафандр и система жизнеобеспечения. Сделали. Космонавты страхуют себя специальными фалами — пристегиваются ими к станции. Но вдруг не пристегнулся, увлекся работой, потерял ориентацию? Тогда мы придумали специальный прибор, который позволяет человеку, случайно улетевшему в открытый космос, «причалить» обратно к станции. Назвали его — «сейфер».

Станция «Мир», как известно, была рассчитана на три года работы. А эксплуатировали ее на орбите пятнадцать лет. И могли еще больше. Но чтобы поддерживать «Мир» в рабочем состоянии, было осуществлено около ста выходов наших космонавтов в открытый космос. Они провели там, выполняя ремонтные и регламентные работы, более 800 часов. Впечатляет? И один из самых важных компонентов, благодаря которым это стало возможным, — наш уникальный скафандр. У американцев нет такого скафандра, пока они его не сделали.

- Как это? Американцы — с их самыми передовыми технологиями, с их деньгами?

— Объясняю. Наш скафандр — так называемого орбитального базирования. Мы эти скафандры выводим на орбиту, и они там находятся на станции. Космонавты, прибывающие на транспортных кораблях, имеют возможность установить в скафандрах расходные элементы, заменить вышедшие из строя блоки, подогнать амуницию под себя и затем спокойно выходить в открытое космическое пространство. То есть эти изделия годятся для многократного использования разными людьми. У американцев же скафандр наземного базирования — специальная бригада подгоняет его на конкретного астронавта еще перед полетом, и только он один может этот «костюмчик» надеть и использовать. Есть разница?

Так вот, возвращаясь к вопросу о том, как мы выжили. Когда нас открыли, рассекретили, мы стали востребованы для многих стран мира. К нам обращались ведущие авиационные фирмы и аэрокосмические агентства, и мы продолжительное время жили на деньги от американских и европейских заказов. Они сразу признали, что мы по многим проблемам существенно опережаем их.

Мы стали участвовать во всех тендерах по оснащению самолетов — в том числе и американских — нашими катапультными креслами. Адаптировали их под стандарты США, провели испытания — и у нас, и на их базах ВВС — и получили блестящие результаты. За океаном до сих пор таких кресел нет. При этом мы договорились, что организуем совместное производство: всю механику делаем у себя, в России, а начинку (электроника, кислородное оборудование и прочее) — в Штатах. Американская доля должна была составлять не менее 51 процента — это позволяло поставить на кресло штемпель: «Сделано в США». По закону лишь изделие с таким клеймом может быть установлено на американский военный самолет. Точно так же, как и мы не можем на свой самолет поставить что-либо с маркой: «Сделано в США». Дело было за малым: получить разрешение у российских властей на организацию второго производства в Штатах.

Заметьте, речь шла не о боевом оборудовании иностранного самолета, а о средстве спасения летчика, причем о нашей разработке 30-летней давности. Не секретной. Мы сами за это время ушли далеко вперед. Но все равно российская бюрократическая машина показала себя во всей красе. Процесс получения разрешения растянулся на пять лет. В итоге благодаря вмешательству президентской администрации все необходимые согласования были получены, вышел указ и соответствующие постановления правительства, но... Поезд уже ушел, терпение у американцев лопнуло, они стали работать с англичанами.

По самым скромным подсчетам, «Звезда» могла бы зарабатывать на этом 50 миллионов долларов в год. Вот вам цена продолжающейся российской неповоротливости, чиновничьего беспредела, тотальной глупости.

- Раньше вы были предприятием министерства авиапромышленности. А сейчас под чьей крышей?

— Да, мы были под МАП, затем — в структуре минэкономики, затем, когда создалось Авиакосмическое агентство, нас передали туда. Сейчас мы подчинены министерству промышленности и энергетики, где есть скромное авиационное управление. Хорошо, что не отдел...

- Вот вы обмолвились, что за годы после перестройки конструкторская мысль в создании катапультных кресел шагнула далеко вперед. Можно подробнее об этом?

— Мы сделали новое поколение кресел — теперь их можно назвать «думающими». В них есть «мозг» — это бортовая вычислительная машина, которая работает вместе с информационной системой самолета. Кресло каждую секунду «знает», где и как летит самолет, отслеживает все параметры, связанные с динамикой полета. Ну представь себе, что самолет едва взлетел и тут же — отказ двигателя, самолет с креном идет к земле.

- То есть в таком положении катапультироваться нельзя: разобьешься?

— На нашем кресле — можно. Оно выстрелится, потом включится система управления траекторией, оно наберет нужную высоту, будет раскрыт парашют, и — летчик спасен. Иными словами, если есть самый минимальный шанс, кресло сработает наилучшим образом (пока оно идет вверх по направляющим рельсам, машина выберет оптимальный вариант из ста пятидесяти заложенных в ее программу), и человек спасен. Это все мы сделали на собственные деньги и даром передали нашим ВВС. Система четырежды дублирована и тоже не имеет аналогов в мире.

- Сегодня, возможно, как никогда, остро стоит вопрос о средствах спасения. Тонут подводные лодки. Падают самолеты. Взрываются поезда метро. Захватывают в заложники детей. То есть логично предположить, что как раз на ваши изделия должен быть повышенный спрос, так?

— Чистая правда. Так должно быть. Но при этом почему-то руководители разных ведомств делают все возможное, чтобы не оснащать свои службы имеющимися средствами спасения. Я приведу примеры.

Еще после катастрофы атомной подлодки «Комсомолец» — это в конце 80-х годов — курировавший «оборонку» секретарь ЦК Олег Бакланов пригласил меня к себе. И я ему объяснил, отчего тогда погибло так много людей. Они оказались в ледяной воде, а организм обычного человека способен выдержать такие экстремальные условия минут пять, не больше. То есть моряки погибли от переохлаждения. А мы уже тогда вместе с фармацевтами работали над этой проблемой и создали медикаментозные средства, которые меняют энергетику человека, стимулируют, мобилизуют ее. Мы провели огромное число испытаний, в которых участвовали многие испытатели-добровольцы. Эти испытания продемонстрировали, что человек, оказавшийся в ледяной воде, может прожить там сутки, а то и двое, а не пять минут. Однажды ребята пробыли в ледяной воде при температуре воздуха минус пятнадцать градусов двое суток. Глотали наши таблетки и не замерзли.

Еще до трагедии с «Комсомольцем» я обратился в ВМФ с предложением оснастить флот столь эффективным средством спасения. Мне ответили: считаем это преждевременным, потому что не ясно, каковы будут для организма отдаленные последствия. Так и изучают до сих пор эти «отдаленные последствия», а люди продолжают замерзать каждый год.

Кстати, часть людей с «Комсомольца» погибли от переохлаждения, а часть — от того, что спасательные плоты при спуске в воду перевернулись, их конструкция была явно несовершенной. У нас к тому времени были разработаны плоты, исключающие подобную неприятность. Они были устойчивы в любой ситуации, могли стопроцентно спасти моряков. Плоты прошли государственные испытания, но... Но до сих не приняты на снабжение ВМФ. Да, до сих пор.

- Но почему? Отчего такое наплевательское отношение к жизни наших граждан?

— Я сам много думал об этом. Возможно, ответ состоит в том, что для начальника проще списать и забыть погибшего моряка, чем отвечать за него. Может, он спасется, но заболеет затем воспалением легких. Надо лечить, писать объяснения, платить ему пенсию.

Или еще пример. У нас разработан противошоковый костюм. Тебя прострелили в бою. Если не доставили быстро в госпиталь, то истек кровью, и все — конец. Или ты пострадал в автомобильной аварии. По нашим пробкам машина «скорой помощи» приедет через три часа. Опять — тот же конец. 85 процентов людей, получивших серьезные ранения в автокатастрофах, не доезжают до стационара, умирают. В Америке в багажнике каждой полицейской машины есть противошоковый костюм. Стоит он триста долларов — пустяк по сравнению с человеческой жизнью. Ничто. Наш костюм может продлить жизнь смертельно раненному человеку до шести часов — этого времени достаточно, чтобы и неотложка сквозь пробки приехала, и чтобы вертолет на отдаленную погранзаставу прилетел.

Когда был конфликт в Приднестровье, мы отправили туда эти костюмы. Там шесть солдатиков с чудовищными полостными ранениями были спасены именно благодаря им. И что же? Да ничего. Ни погранслужба, ни армия, ни автоинспекция, ни «скорая помощь» — никто не проявил интереса к противошоковому костюму. Все соглашаются, что дело это нужное, но ссылаются на разные причины, оправдывая ими свое бездействие.

Вот и теряем каждый год только в автоавариях десятки тысяч людей.

И таких примеров я могу привести еще множество. Военные гибнут в бронемашинах при подрывах, хотя мы давно разработали амортизационное кресло, позволяющее спасти человека. Или еще. Трагедия с подлодкой «Курск» показала, как важно оказаться у затонувшей субмарины уже в первые же часы, чтобы провести ее обследование, понять, что делать дальше. Существующие системы не позволяют совершить оперативное погружение на большую глубину. Мы предложили сделать скафандр, выдерживающий давление 50 атмосфер. Вся система жизнеобеспечения для такого скафандра у нас есть — она прошла испытание космосом. В таком облачении человек уже за пять минут (за пять!) может опуститься на глубину до 500 метров, работать там восемь часов (аварийно — до трех суток), а затем также за пять минут подняться на поверхность. Штучные образцы подобных скафандров в мире есть. У нас после «Курска» тоже согласились: да, надо иметь подобные системы на каждом флоте. Но энтузиазм быстро угас. Теперь — видимо, до следующей катастрофы. Опять будем лить слезы по погибшим, хотя — поверь мне на слово — у нас есть все, чтобы гибель людей предотвращать или значительно уменьшить число жертв.

- Завод выжил, а выжила ли творческая конструкторская мысль? Сохранился ли на «Звезде» тот удивительный новаторский дух, то стремление сделать все не просто хорошо, а лучше всех в мире?

— Ты знаешь, что американские истребители, выполняющие боевые задачи, способны находиться в воздухе (и находятся!) по десять — двенадцать часов. Без посадки. Понятно, что в небе их дозаправляют горючим специальные самолеты-танкеры. Случалось, по пять дозаправок в воздухе делали эти ребята, работавшие, скажем, по Афганистану с авианосца, находящегося где-нибудь в Индийском океане. И мы так можем. Но как быть с кислородом для дыхания? Ведь десять баллонов не поставишь в тесную кабину. Мы сделали систему, которая забирает забортный воздух, прогоняет его сквозь молекулярное «сито», и этот воздух, обогащенный кислородом, идет летчику. Сейчас эта система проходит государственные испытания. Ее внедрение позволит убрать из тылов ВВС кислорододобывающие заводы, компрессорные станции, измерительное оборудование, то есть прилично сэкономить. Это — к твоему вопросу о новаторском духе. Дух есть.

И хотим пойти дальше: следующий шаг должен состоять в том, чтобы эта наша система не только извлекала кислород летчику, но и азот для защиты баков от пожара. Создаем большой комплекс уникальных средств на самолет пятого поколения.

- Это все мы говорим о ваших достижениях в делах космических и оборонных. А в том, что касается экономики, «Звезда» участвует?

— Подводный скафандр, о котором речь шла выше, будет необходим нефтяникам и газовикам, прокладывающим свои трубы по дну морей. А возьмем наземную газовую сеть. Она имеет сотни газоперекачивающих станций. И они регулярно горят. Малейшей искры достаточно, чтобы забушевал пожар. А тушат эти станции по старинке, с большим ущербом для дорогостоящего оборудования. Мы разработали свою систему тушения с использованием мелкодисперсного водяного тумана. Вот, представь себе, огонь на таком объекте: там масло, газ, горючее — полыхает все так, что не подступиться. И включается наша система — вода из форсунок распыляется на микронные частицы, и этот вязкий водяной туман меньше чем за секунду полностью убивает пламя. Всем это очень понравилось, мы надеемся, что скоро наши системы будут востребованы отраслью.

- Приходилось ли вам, чтобы выжить, исполнять какие-то частные заказы — от криминала, от олигархов? Они ведь тоже очень пекутся о своем спасении.

— Нет, не было такого. Пытались нам на заре капитализма «крыши» предлагать, но должен сказать, что ФСБ нас хорошо защищает.

- Гай Ильич, скажите честно, а не возникало у вас желания все бросить к чертям собачьим и уйти на заслуженный покой?

— Да, из всех генеральных конструкторов я, наверное, один с таким большим стажем. Но силы еще есть. Вот в начале ноября поеду в Швейцарию на соревнования по горным лыжам среди ветеранов. Приглашают, буду выступать. А без работы не могу. Боюсь, что уход на пенсию будет означать конец всему. У меня еще много идей. Есть поддержка коллектива. Есть авторитет, который помогает жить заводу. И потом перед глазами печальный опыт многих фирм, прежде возглавляемых корифеями, — они уходили, и фирмы гибли. Нет, пока я не собираюсь уходить.

- Ну и хорошо. Не ради комплимента скажу вам, Гай Ильич, что выглядите вы поразительно молодым человеком. Невозможно вам дать 78 лет. Вы, наверное, изобрели что-нибудь сверхсекретное типа эликсира молодости и теперь, воспользовавшись служебным положением, употребляете его?

— Никаких пилюль я не употребляю. Секрет только один: горные лыжи и оптимизм. Я десять лет входил в сборную Союза. Меня называли «профессор скоростного спуска». И сейчас катаюсь два-три раза в неделю. У нас — своя горно-лыжная база в 20 минутах езды отсюда по Рязанскому шоссе, там — подъемники, вечернее освещение, клуб. Гора у нас лучшая в Подмосковье. Тысячи людей приезжают кататься.

Так что я спасаю себя сам — простым, но очень верным способом.

Владимир Снегирев
Российская газета

Россия продолжает терять свои позиции

19 октября 2004 года Вашингтон одобрил продажу Пекину двух ядерных реакторов для ядерных энергетических станций мощностью 1100 МВт каждый. США получили фактически неограниченный доступ на китайский ядерно-энергетический рынок, который ранее в значительной степени был занят российской техникой. Подобное решение является ожидаемым для китайской стороны, которая объявила о своей заинтересованности в предстоящем сотрудничестве.

Этот сенсационный факт стал Событием недели 15 — 21 октября 2004 года.

Ситуация с ядерной энергетикой в мире сегодня совершенно очевидна: альтернативы ей нет. Пределы ресурсов углеводородного сырья в ближайшие десятилетия уже видны. Надежды на «альтернативные источники энергии» не оправдываются: потребности человечества они не обеспечат. ссылка скрыта (особенно малая), благодаря развитию и повышению «чистоты» и надёжности, способна полностью удовлетворить необходимость в энергии на обозримый период.

Именно поэтому сегодня развитие ядерной энергетики является не только перспективным, но и жизненно необходимым для любой индустриальной страны направлением.

До недавнего времени позиции России на мировом рынке ядерной энергетики (благодаря советскому ещё наследству — как бы обидно это не звучало для апологетов «реформ») оставались одними из самых сильных. Немалое количество зарубежных заказов а) давало изрядный приток валюты в страну и б) неизбежно приводило к прогрессу в развитии этой отрасли в самой России — ведь необходимым условием удержания международных позиций в высокотехнологичной сфере является постоянное совершенствование собственного потенциала.

Однако сегодня ситуация резко меняется и, как всегда в последнее время, в худшую для России сторону.

Сегодня лидирующей страной по объёму инвестиций в развитие ядерной энергетики является КНР. Только в ближайшие 15 лет Китай планирует в несколько раз увеличить количество ядерных энергетических установок в своей энергосистеме. Это — более 16 млрд. долларов и минимум 27 новых энергоблоков*. Такой рынок является не просто перспективным — это один из наиболее выгодных энергетических рынков на планете.

Не удивительно, что участники игры на нём резко активизировались после обнародования китайским правительством своих планов. Западная пресса перечисляет всех ведущих производителей, которые примут участие в «освоении» этих средств. Здесь и США в лице «General Electric» и «Westinghouse», и Япония («Mitsubishi», «Toshiba»), и Франция (EDF, AREVA), и Канада (AECL), и южно-корейские компании. Даже экзотическая пока в данной области Бразилия, недавно сообщила, что ведет переговоры с Китаем о возможности экспорта урановой продукции и заявила о встречном интересе — участии в китайских тендерах.

Показательно, что в числе перечисленных участников тендеров России нет.

И это не случайность. Наша страна «сдаёт» исключительно перспективный рынок мировой ядерной энергетики. Китайские партнёры заявляют, что причина здесь, прежде всего, во всё возрастающем техническом отставании России от передового мирового уровня развития ядерно-энергетической отрасли промышленности. А также в «неаккуратном исполнении российской стороной своих обязательств».

И первая, и вторая причины обусловлены состоянием сегодняшней российской государственности. Отставание России в той области, в которой она ещё несколько лет назад фактически являлась лидером, обусловлено отсутствием государственной программы развития отечественной ядерной энергетики (если не считать таком, конечно, ввоз на территорию России ОЯТ для «последующей переработки», которое ещё не началось и неизвестно когда начнётся). Власть тратит деньги на что угодно (или просто консервирует имеющиеся средства мёртвым грузом в «стабилизационных фондах» и «золотовалютных резервах, размещая имеющиеся активы в международных ценных бумагах) — но только не на проекты, обеспечивающие опережающее развитие страны.

Что касается халатного отношения российских поставщиков к своим партнёрам — это прямое следствие идеологии растащиловки («после нас — хоть потоп; главное — заработать быстро на том, что ещё осталось и не тратить деньги на долгосрочные проекты»**), определяющей сегодня действия властной российской псевдоэлиты. У самой власти нет, кроме как на словах, однозначной установки на перспективное развитие отечественной научно-технической инфраструктуры.

Есть и третья причина, по которой Россия лишается жизненно необходимых ей рынков.

Некоторое время назад нашей страной уже был потерян финский рынок ядерной энергетики. Сворачивание сотрудничества Финляндии и России в этой области (Россия проиграла тендер компании AREVA на строительство третьего блока АЭС «Олкилуото») официально было обосновано отсутствие в предлагаемой Россией линейке оборудования реактора мощностью 1500 МВт, а неофициально — «политическими мотивами». Проще говоря — очевидной политической слабостью России перед лицом «цивилизованного мирового сообщества», её неспособностью отстоять свои интересы.

Никто не захочет иметь дело с поставщиком, руководство которого слабо настолько, что даже невозможно угадать — чего от него можно ждать в следующий момент.

Показательно, что, в тот момент, когда США активно вытесняют Россию с китайского рынка, европейские страны не менее активно выдавливают Россию из аналогичного иранского рынка. Это можно считать случайным совпадением — но слаженность и агрессивность действий наших западных «стратегических союзников» говорит о том, что это единая операция. США ни при каких условиях не могут (пока) начать освоение иранского рынка из-за длительных враждебных отношений с этой станой. И до недавнего времени этот рынок был практически полностью российским.

Однако теперь, похоже, западные страны договорились о «разделе полномочий». США активно занимают китайский рынок (нимало не смущаясь отсутствием там «демократии» или «свободных выборов»). А Иран становится клиентом европейских компаний, которые способны обеспечить и наиболее передовые технологии предлагаемой продукции, и полностью выдерживают взятые на себя обязательства (от, повторимся, российских компаний, которые в отсутствии государственной стратегической воли вынуждены действовать фактически в одиночку, на свой страх и риск). Высшие иранские должностные лица уже положительно отреагировали на предложения западных партнёров.

Всё это вместе взятое полностью перекрывает доступ России на рынки ядерной энергетики, которые будут заняты другими и использованы для развития других стран. Россия в результате остаётся на обочине наиболее перспективного направления развития энергетики, полностью теряя его.

Основной причиной происходящего можно с полной уверенностью назвать отсутствие у высшей российской власти проекта развития научно-технического потенциала страны. Причём это отсутствие удивляет, учитывая, что наличие такого проекта могло бы принести огромную пользу и всей стране, и конкретным представителям властной элиты.

* — особенно это впечатляет на фоне неразвития ядерной энергетики на территории самой России…
** — такая позиция чревата в будущем также потерей Россией международных рынков вооружений. Когда заказчику сегодня пытаются «впарить» то, что есть (а «есть только то, что было наработано ещё в СССР) не вкладывая средств в перспективные разработки — рано или поздно партёры просто откажутся работать с таким «поставщиком».

Blog

Cколько клипов осталось до Дня Победы?

Содержание