Наталья Богатырёва брошюрка про шурку творческий портрет Писателя, драматурга, сценариста Александра Курляндского юмор – это состояние духа
| Вид материала | Документы |
- Урок литературы в 6 классе тема: «Левша это…», 39.38kb.
- Добро и зло в повести Н. В. Гоголя «Портрет» Гоголь назвал свою повесть «Портрет»., 56.91kb.
- Дэвиду Уорку Гриффиту, бросившему театр ради работы в кино. Кто знает, может, как раз, 749.91kb.
- Наталья Викторовна «кто виноват в судьбе матрёны?», 129.49kb.
- Урок литературного чтения ( внеклассное) 3 класс Г. Снегирёв. «Про пингвинов», 61.28kb.
- Учебник: / Страницы, 35.46kb.
- Василий Макарович Шукшин рассказы, 3282.5kb.
- Тема : Пёстрые рассказы А. П. Чехова, 58.81kb.
- Григорий Петрович «Учение о спасении и гармоничном развитии», 472.28kb.
- Темы: Павел Любимцев в славном городе Звенигороде «ИноCтранная кухня» в Италии, 86.54kb.
В ЖЮРИ КОНКУРСОВ
Н.Богатырёва. Александра Курляндского часто приглашают на различные кино – и анимационные фестивали. Он побывал на самых престижных шоу в Нью-Йорке, где демонстрировались новые киноидеи. Был членом жюри анимационного фестиваля в Сеуле, гостем фестиваля детского кино в Артеке, фестиваля комедийного фильма «Улыбнись, Россия!», проходившего в Великом Новгороде, и многих других кинематографических и анимационных мероприятий.
^ НАСЛЕДНИКИ ИЛЬФА И ПЕТРОВА
А.Курляндский. С институтских капустников до 1972-го года мы с Хайтом писали практически только вместе. Нас очень многое связывало. Но с годами человек становится в большей степени индивидуальным, чем коллективным, и Аркаша ушёл в эстраду, а меня всегда тянуло писать книжки. И мне, и, я чувствовал, ему очень трудно было найти себя, потому что мы привыкли к тому, что рядом всегда есть товарищ, соавтор. Когда не пишется одному, пишется другому. И морально, и творчески работать вместе было легче. В конце 90-х Аркадий уехал в Германию, а недавно его не стало. В последнее время я очень часто его вспоминаю. С ним связана и радость творчества, и потрясающая радость молодой дружбы.
^
О РАССКАЗАХ
70-80-е годы
Н.Богатырёва. С середины 70-х годов Александр Курляндский работает без соавторов (исключение - «Ну, погоди!»). Им написаны десятки рассказов, многие из которых были сюжетами «Ералаша» и «Фитиля». Рассказы печатались в журнале «Юность», в «Клубе «12 стульев» в «Литературной газете», звучали в радиопередаче «Доброе утро!». Всё это были престижные для писателей-юмористов места, и Александр Курляндский был их постоянным автором. С благодарностью он вспоминает тех, кто поддерживал молодых авторов. Это Виктор Веселовский, замечательный организатор и хороший товарищ, который сначала возглавлял юмористический отдел «Семь пятниц» в газете «Известия», потом организовал «Клуб «12 стульев», придумал передачу «Вокруг смеха». Это Александр Столбов, прекрасный редактор, с которым Курляндский познакомился в редакции передачи «Доброе утро!»
А.Курляндский. Существует разница между традиционным рассказом и рассказиком юмористическим. Поскольку места для юмористического рассказа в передачах типа «Доброе утро!» и в отделах сатиры и юмора в газетах и журналах немного, надо уложиться в две-три страницы. Для литературных изысков места нет. Это не чеховский рассказ. Наши юмористические рассказы строились на сюжете. Если это сочинялось для «Ералаша» или «Фитиля», то на каком-нибудь недостатке. Рассказ такого жанра должен быть смешным, парадоксальным, со своей драматургией и неожиданной концовкой. Люди в нём всегда некая схема. Это не полнокровные характеры, а социальные типы. Хорошо, если в рассказе подмечены нестандартные, небанальные стороны жизни. Чем оригинальнее детали, тем интереснее рассказ.
^ Н.Богатырёва. «Овчарка Барсик» - один из лучших рассказов той поры, по тем временам довольно острый. Да и сегодня его тема – присуждение различных премий – по-прежнему актуальна. Жэковский слесарь, угрожая отключить клубу собаководства отопление и воду, требует дать первое место на выставке собак… своему коту. И председатель клуба с заместителем начинают извиваться. В гротесковой ситуации ярче высвечиваются людские слабости и пороки: трусость, приспособленчество, беспринципность. Ради выгоды председатель готов чёрное назвать белым: «Собака от неё – на дерево, а кошка как подбежит к дереву, как задерёт кверху морду, как давай её облаивать!» И вообще, продолжает свою демагогию председатель, «кошка, собака… Какая разница? Это уже вопрос терминологии». Ситуация, когда под давлением сверху человек начинает юлить и предавать самого себя, была узнаваема. Читатель понимал, о чём идёт речь.
Рассказ «Измена» - об адюльтере по-советски. Смешной и грустный, он насыщен деталями застойно-советской жизни, но при этом звучит современно. Тогда – конторы, теперь офисы, а обывательская суть не меняется. Материальных возможностей стало больше, декорации богаче, а пошлость и скука – всё те же. Обыватель даже изменить красиво не умеет! Всё по убогой схеме, да ещё и второпях, деловито, все мысли – о быте. «Я к вам ненадолго, - сказала Нина Борисовна. – В час должна освободиться. Решила – раз день всё равно пропал, хоть постирушку дома сделаю. – Прекрасно, - сказал я. – Значит, и я ещё успею за обоями съездить». В этом рассказе Курляндский отдаёт дань своему любимому О`Генри. У вора в «Родственных душах» О`Генри и у героини рассказа Курляндского в самый ответственный момент обостряется радикулит. Ситуация складывается трагикомическая и парадоксальная: вор со своей потенциальной жертвой, а несостоявшиеся любовники-сослуживцы друг с другом начинают увлечённо обсуждать свои болезни. Небольшой этот рассказ – концентрат советской действительности, а его герой, «маленький человек», - прямой потомок Акакия Акакиевича и героев Чехова. Между строчек коротких диалогов героев – вся их незатейливая жизнь, когда неловкий, безрадостный и, в общем, никому не нужный служебный роман (надо ведь, чтоб как у других, чтоб как в кино!) – единственное, о чём героиня может сказать: «придёт время помирать, хоть будет что вспомнить».
В рассказе «Рыбный супчик» пародируется идея тотального коллективизма, доведённая в Советском Союзе до идиотизма.
А.Курляндский. Мы жили в огромном колхозе, мы всё делали коллективно. Никто не мог сделать то, что он хочет, даже заказать в ресторане что-то своё. Ты должен быть как все. Если все, как в этом рассказе, заказывают борщ, ты не должен брать рыбный супчик. Человеку, который хочет остаться индивидуальностью, его товарищи выговаривают: «Да ладно, тебе выпендриваться! Всем так всем! Бери борщ… Ничего, слопаешь за компанию».
Н.Богатырёва. И этот рассказ оказывается современным! Нет уже Советского Союза, а проблема осталась. Да это же в природе человеческой: чувство стадности, боязнь выделиться из толпы. Настаивает-таки герой рассказа на своём, какие бы аргументы ни выдвигали против его рыбного супчика. И не суп, дескать, это, а обмывки после рыбных тарелок. И супчиком-то этим только автомобиль заправлять, столько в нём нефти и мазута. И курить-то возле него опасно. Но герой несгибаем: «Пусть хоть мне в тарелку мазуту нальют. И его съем. А ваш борщ – никогда!» И тогда, вдохновлённый его твёрдостью, отказывается от борща и второй персонаж. И приходится третьему тоже брать рыбный супчик: «Помучаюсь за компанию!» Потому что иначе получается – «не по-товарищески».
Проблема сохранения индивидуальности, права на непохожесть поднимается и в рассказе «Левая нога» - про человека, у которого две левых ноги, и у всех это вызывает неприятие и обидный смех.
Галантный француз в рассказе «Нон седан!» настойчиво уступает свой стул в ложе театра девушке, которая вошла по входному билету и не имеет права сидеть. Но едва она присядет, её со скандалом сгоняет бдительная билетёрша. О чём рассказ? О раболепстве перед иностранцами. Об отношении к женщине, как к существу бесполому - опять же наследие советской власти. Попытки француза усадить девушку у окружающих не вызывают сочувствия, в лучшем случае - презрительное удивление. «У них это принято – дамам место уступать», - комментирует парень в малиновом галстуке. Мысль о том, чтобы самому уступить место даме, даже и не появляется в его голове. Кстати, вот говорящая деталь, лучше всяких слов характеризующая этот социальный тип. Малиновый галстук полупижона в застойные годы почти то же самое, что малиновый пиджак нового русского в 90-е. И тот и другой – «с претензиями», но без проблеска культуры.
С наступлением отпускного времени актуальным становится рассказ «История любви». Дефицит билетов, видимо, явление неискоренимое в нашем отечестве. В рассказе оно раскрывается блистательно! Двое влюблённых: она из Москвы, он из Минска - решают провести отпуск в Таллинне. Но чтобы попасть в столицу Эстонии, им приходится объехать всю необъятную советскую Родину: прямых билетов нигде нет! «Пробивайся Ленинград. Остановился Марсово Поле, третья лавочка слева, южная сторона. Андрей» - «Ленинград не могу. Могу Вильнюс. Ольга» - «Срочно Вильнюс. Выезжаю туда багажным вагоном. Андрей». В результате Ольга летит стюардессой во Владивосток, чтобы попробовать оттуда попасть в нужную точку, а Андрей устраивается сначала машинистом, потом юнгой на танкер: «Через каких-нибудь несколько месяцев мы обогнём Африку, Индию, Юго-Восточную Азию и приплывём во Владивосток. И снова мы будем вместе… Только, ради всего святого, никуда не уезжай. Говорят, во Владивостоке очень трудно с билетами. Андрей»
Рассказ «Последний дубль» не о болезнях общества. Ситуация, которая описывается в нём, фантастична и комична одновременно, характеры, как у О`Генри, пластичны. По черновикам видно, как шла работа над стилем. Вычёркивались все лишние, на взгляд автора, слова. И стиль от этого становился рубленый. Предложения как выстрелы (в соответствии с темой: съёмки ковбойского фильма).
А.Курляндский. Мне трудно длинно писать со времён работы на эстраде, в «Фитиле» и «Ералаше». Они приучили быть очень кратким, не расплываться. Из диалогов стараюсь делать концентрат.
Н.Богатырёва. Есть в арсенале Александра Курляндского и чисто лирические рассказы, как, например «Случай на вокзале». Смешной и немного грустный рассказ о женщине, которая, чтобы скрыть от симпатичного попутчика свои годы, набирает в его присутствии на дверце в камере хранения ложный год рождения, а потом не может его вспомнить.
Мини-пьеса «Одна сестра» - о том, как режиссёр театра, у которого не набираются актёры на нужные роли, урезает чеховских «Трёх сестёр», аргументируя всё неожиданно и остроумно. «Зачем нам три, именно три сестры? Все сёстры только и делают, что хотят в Москву. Москва не резиновая, обойдёмся одной сестрой» В финале возникает предложение обойтись вообще без сестёр и назвать пьесу «Дядя Ваня».
Вот что интересно, описание содержания рассказов получилось длиннее и, наверное, скучнее, чем сами рассказы. Там – короткие, насыщенные диалоги, ни одного лишнего слова – и всё ясно! Весь наш совковый быт в этой тщательно отобранной лексике – всё, что миллионы раз слышали и сами употребляли.
90-е годы
Гримасы 90-х для Александра Курляндского послужили благодатным материалом. Горбачёвские и ельцинские эксперименты стали предметом уже не просто осмеяния, а сатиры. Все помнят, как на заре перестройки Горбачёв в испокон веку не просыхающей стране ввёл «сухой закон». В рассказе Курляндского «Свобода слова» народ обидели посерьёзнее: готовится закон о запрещении нецензурных выражений. Традиционный сатирический приём гиперболизации здесь выглядит особенно эффектно. «И народ стал молча читать газеты, слушать радио, смотреть телевизор. Перестали обсуждать цены и виды на урожай. Если кто и спрашивал: «Ну как, мол, … ты живёшь? Как, мол, … дети и семья?» - другой ему просто не отвечал или задавал встречный вопрос: «А ты… как? Зарплаты хватает?» После этого обычно начиналась драка. Раньше люди выскажутся вслух, и вроде бы всем станет легче. А теперь…».
Рассказ драматичен, интрига напряжённая: по сюжету заговорщики специально распускают слухи о готовящемся указе, чтобы спровоцировать народ на свержение правительства. И когда в едином порыве «рабочие и сельские труженики, бомжи и интеллигенты, демократы и консерваторы» идут на баррикады, неся плакаты, «на которых написано то, что так долго они не могли сказать», на балкон Белого дома выходит Президент и обращается к народу «на понятном ему языке».
Рассказы Александра Курляндского всегда социальны, в них много реальных деталей, по которым легко реконструировать эпоху, в которую сочинялся рассказ. Вот и в «Свободе слова» слышны отголоски путча 91-го и событий 93-го. Под заговорщиками узнаются гэкачеписты и депутаты последнего, хасбулатовского Совета народных депутатов. И терминология вся до боли знакома: «Ты…это… ну, в смысле, индексация как? – Это… значит… её и… приватизацию. - И разбегаются в разные стороны. Один в лес, другой - к работающему дизелю. Стоит рядом и долго-долго о чём-то говорит. А о чём – не слышно». И, конечно, колоритен и почти документален образ Президента, ироничное отношение автора к которому читается между строк. Через якобы одобрение – к отрицанию грубости и недальновидности избранника народа. «В течение целого часа его речь лилась легко и свободно. Он говорил обо всём: и о том наследии, которое нам досталось. И о сопротивлении на местах. И о трудностях в сельском хозяйстве. И об экологии».
А.Курляндский. Да нет, это не против Ельцина. Это о народе нашем, который так любит выражаться.
^
В ТРАДИЦИЯХ ХАРМСА
Н.Богатырёва. В стиле молодых шестидесятников было много общего с обэриутами. Та же парадоксальность в сюжете, в характерах героев, то же стремление озадачить и поддразнить обывателя. Но если у Хармса и других обэриутов социальный темперамент был глубоко запрятан или отсутствовал вовсе, Александра Курляндского и его собратьев по перу насущные общественные проблемы волновали. Рассказы из серии про Петра Семёновича построены в стилистике абсурдизма: обыденные жизненные ситуации рассмотрены под неожиданным углом, герои именуются по отчеству, текст насыщен псевдомногозначительными повторами.
^
А.Курляндский
На, почитай
Василий Иванович зашёл к Петру Семёновичу и дал ему почитать статью в газете: «На, почитай». Так просто и сказал: «Почитай». Ни слова больше. «На, почитай» - в смысле «Прочти». И всё. Пётр Семёнович стал думать, что за этим стоит. Статья была обычная, на полстраницы. Над статьёй рисунок, под статьёй подпись и всё. Да, ещё точка. Обыкновенная, маленькая. Точка как точка. Как всегда в таких случаях, ни больше ни меньше. И лицо у Василия Ивановича было обычное, когда он давал газету. Ну совсем обычное, как будто не он давал. Или он не давал. Совсем обычное лицо. Вошёл запросто. Открыл дверь, кивнул и вошёл: «На, почитай». И вышел. Сразу, без каких-то намёков. Повернулся и вышел. Только газета осталась.
Пётр Семёнович перевернул газету. На другой стороне сообщение о погоде: сухо, тепло, 19 градусов – и всё. Да, ещё точка. Точка как точка. Как всегда в таких случаях. «Странно», - подумал Пётр Семёнович. Поднял газету и посмотрел на свет. Конечно, бывали всякие ситуации, но чтобы вот так запросто: «Почитай». И лицо… Какое при этом лицо! «Не буду читать. Не буду! Хватит! Хва-тит!»
Спустя час Василий Иванович снова зашёл к Петру Семёновичу. «Прочёл?» И лицо при этом было обычное. Совсем обычное лицо. Ну просто обыкновенное. «Прочёл?» В смысле, «Прочитал?» Так и спросил. Подошёл и спросил: «Прочёл?» Тихим и спокойным голосом. Как будто ничего за этим не стояло. «Прочёл?» Пётр Семёнович взял газету и протянул Василию Ивановичу:«На». Так и сказал: «На. На!» В смысле, «Возьми свою газету! На!» Василий Иванович взял газету и вышел. Повернулся и вышел. И лицо при этом было обычное, как будто и не он приходил. Как будто и не говорил: «На, почитай».Пётр Семёнович долго не мог успокоиться. «Как я его! На! На твою газету, возьми! На! На!»
А.Курляндский. Это о том, как у нас всего боятся. А вдруг это провокация какая-нибудь?
Н.Богатырёва. Наследие сталинских времён!
^ «СОВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК ТАК НЕ ПОСТУПАЕТ!»
А.Курляндский. У меня есть неопубликованный рассказ, написанный давно, когда невозможно было его напечатать. Рассказ о том, как один наш прораб впервые поехал в Болгарию, горизонт для него необычайно расширился, было какое-то необыкновенное сексуальное приключение… Рассказ назывался «Белобрысенькая». Я на нём очень сильно выложился. По тем временам это было самое большое, что я мог создать. Понимая, что его не напечатают, решил провести эксперимент. Распечатав, послал его в десяток наших крупнейших литературных журналов. Отзывы пришли замечательные, начиная от того, что опус превосходный, великолепный, но опубликовать не могут в силу определённых причин, до – уничтожающих критик с позиций соцреализма: как мог повести себя так в Болгарии наш человек? Вот такой был опыт.
^ «МЫ НЕ САТИРИКИ, МЫ ЮМОРИСТЫ»
А.Курляндский. Мы не были диссидентами. Я не люблю, когда меня и моих товарищей называют писателями-сатириками. Настоящие сатирики – это Гоголь, Салтыков-Щедрин, Булгаков. А то, чем мы занимались в те времена, - это была разрешённая сатира. Была граница дозволенного. С одной стороны были мы, которые шутили и смеялись, с другой – целая цензурная система. И если удавалось хотя бы на полшага заступить за эту границу, это было событием. Но это не было диссидентством. Была иллюзия, что раз существуют сатирики, значит есть свобода слова. А настоящие сатирики сидели в тюрьмах. Это те, кто печатался в «самиздатах». Это «Метрополь». Это Войнович с его «Чонкиным». Это Солженицын, у которого в «Круге первом» есть сатирические моменты. Это Губерман, Буковский. А мы были юмористами. Хотя лучшие свои произведения я считаю сатирическими: некоторые неопубликованные рассказы, повесть «Тайна кремлёвских подземелий»…
Мы: Арканов, Горин, Славкин, Розовский, мы с Хайтом – пришли на смену юмористам сталинского периода. Прежние сатирики, Поляков, Ленч, Ласкин, выступали с таких позиций: есть плохие люди, взяточники, хапуги. Стоит их перевоспитать, и всё у нас будет хорошо. То есть обвиняли отдельных людей в разных недостатках. (М.Ушац и В.Славкин рассказывали, что «сатира» дооттепельного периода сводилась к таким «обличениям»: «А в отдельных магазинах нет отдельной колбасы» - Н.Б.). Они делали это очень профессионально, очень смешно. Но это была номенклатурная, заказная юмористика. А мы, пришедшие им на смену, уже понимали: нужно исправлять что-то в социуме, а не отдельных людей. Говорили о социальных условиях, которые сформировали этих людей. Мы не обличали открыто, как диссиденты, а, простите за высокопарное слово, устанавливали нравственный контакт со зрителем и читателем. Мы намекали, а они понимали нашу позицию. Оружие приходилось прятать. Однако умный читатель понимал, против кого оно направлено, даже спрятанное на второй, третий план, выраженное аллегориями, подтекстом. Для всех нас это служило основой нравственного единения. Понятно, что никто после наших выступлений на баррикады не пойдёт. Но мы создавали определённый нравственный климат, говорили об идеалах, о лживости общества. Вот так и спектакли «Нашего дома», для которого мы писали свои интермедии, нравственно очищали, сближали людей. У зрителей возникало ощущение нравственного приобретения. Да, мы не были диссидентами, не сидели в Гулагах. Но всё, что мы делали, в конечном итоге было направлено против неправды, государственной демагогии. А про себя могу добавить, что я ни разу не проголосовал за то, за что потом было бы стыдно.
^ «А ПАЙКИ?!..»
А.Курляндский. Однажды у нас был вечер в ЦДРИ. Выступали Горин, Арканов, Камов, Успенский, Славкин и мы с Хайтом. А мы были беспощадные такие сатирики, клеймили власть. Мы с Хайтом читали миниатюру-пародию на повальное увлечение посевом кукурузы. В нашем рассказе председателю колхоза поступило распоряжение выращивать ананасы. Эдик Успенский читал рассказ «В гостях у министра». О том, как министр ездил на персональном «Запорожце», а за ним ездила охрана на «Волге», ну и так далее. Обычно мы имели бешеный успех, а тут – гробовая тишина. И чем дальше, тем хуже. Потом уже начинается конфликт с залом. Арканов прочитал рассказ и ушёл со сцены под стук своих каблуков – ни одного хлопка! Зато из зала раздался саркастический выкрик: «Насмешил!» «Вы, наверное, работник культуры?» – поинтересовался Арканов. Так и оказалось.
В ЦДРИ съехались работники культуры с периферии, и для них наши выступления были безумной крамолой. Чуть до рукопашной не дошло! Они написали письмо куда-то в ЦК. Нас всех вызвал замминстра культуры РСФСР Попов и попросил повторить все выступления у него в кабинете в присутствии референта. И когда мы какие-то моменты опускали, он говорил: «Нет-нет, у вас было вот так…» Они всё зафиксировали. Министр всё внимательно выслушал. Скандал ему был не нужен, и он решил нас пожурить: «Вот вы, Эдуард Николаевич, расписали в своём рассказе, как будто мы так уж много получаем. Но это не так!» Успенский слушал-слушал и не выдержал: «А пайки?!..»