Задача данного введения прояснить значение терминов, вошедших в название книги и образующих ее смысловой стержень. Начну с первого из них "православная цивилизация".

Вид материала

Задача

Содержание Конфликт человечества с историей

Подобный материал:

• Сознание Нью Эйдж, «планирование» семьи и «духовное» акушерство, 262.29kb.
• Название: «пищевые добавки и что о них надо знать», 23.84kb.
• Л. М. Мироновой Первого заместителя генерального директора ОАО «Регистратор, 89.84kb.
• Л. Л. Шевченко 3 год обучения «Православная культура» (4 класс) Жаркова Н. Н. преподаватель, 157.03kb.
• Книги, 56.26kb.
• Варварство и цивилизация”, 33.65kb.
• Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового запада перевод 1992 г, 251.35kb.
• Доклада традиция высшего гуманитарного образования в России. Внастоящее время эта традиция, 106.29kb.
• Средневековая европейская цивилизация и место в ней Католической Церкви, 292.52kb.
• Средневековая европейская цивилизация и место в ней католической церкви, 296.68kb.

^

Конфликт человечества с историей

Наш дискурс о православной цивилизации ничего общего не имеет с парадигмой Данилевского _тойнби_ Хантингтона. Мы говорим о православной цивилизации не как об обособленном культурно-историческом типе, противопоставленном другим типам и самой особостью своей обреченном на столкновение с ними. Не о "конфликте цивилизаций" идет речь, а о конфликте человечества с историей, которая ставит качественно новые задачи - такие, какие западный цивилизационный тип не только выполнить, но даже адекватно воспринять сегодня явно не готов. Мы не исключаем, что в будущем он откажется от догмата непогрешимости, вернется к творческой самокритике и начнет корректировать собственное поведение. Мы говорим о сегодняшнем Западе, который, в упоении от своей "полной и окончательной победы", отвергает всякую критическую рефлексию, всякую самокритику, ограничиваясь высокомерной критикой других. Именно такому Западу объективно совершенно необходимо услышать голос другого - даже если он субъективно это отвергает и исполнен решимости глушить "враждебные голоса".

Что касается нынешних отечествен ных западников (в самом словосоче тании ощущается какая-то стилистическая неуклюжесть), то ими движет не столько гордыня, сколько впитанные с коммунистических времен подобострастие, конформизм и капитуляция перед силой. Совсем недолго советские западники походили в роли критиков. Истины ради стоит заметить, что действительно мужественные критики коммунизма, в свое время рисковавшие жизнью и свободой, сегодня в большинстве своем западниками не являются. Ими являются бывшие апологеты, пропагандисты самого передового строя и самого морального образа жизни. Вчера они воспевали коммунизм, потому что коммунизм олицетворял для них инстанцию, способную награждать и наказывать. Сегодня Запад, в первую очередь США, олицетворяет такую инстанцию, и потому приспособленческая угодливость, и на этот раз исправно служащая силе, приняла форму неудержимой американо филии.

Сегодняшний антиамериканизм в России нравственно выигрывает уже тем, что олицетворяет сопротивление силе и обретает тираноборческие и антиконформистские черты. Но это его национально-освободительное, патриотическое служение не должно обретать сугубо местнический и сугубо оборонческий вид. Американская миссия, как об этом вполне откровенно заявляют сегодня ее носители и пропагандисты, носит глобальный характер. Глобальный проект не может быть оспорен с сугубо местнических и узконациональных позиций. Он требует столь же глобально сформулированной альтернативы. И если мы способны осознать, что глубинные основания американизма лежат в архетипе Запада, в цивилизационном решении, некогда отделившем западное христианство от восточного (как и от всего остального мира), мы должны осознать и тот факт, что для выдвижения глобальной альтернативы американизму, сегодня подминающему под себя весь мир, необходима не националистическая самоизоляция, а обостренное чувство большой общечеловеческой истории, не случайно вмещающей в себя множество цивилизационных вариаций.

Другим народам пристало заниматься реконструкцией цивилизационного опыта Востока: конфуцианско-буддий ского, индо-буддийского, мусульман ского. Нам, русским, пристало обращаться к опыту собственной материнской цивилизации, безвременно погибшей и безвременно забытой.

Опыт великого прошлого воскресает для будущего в том случае, если среди живых находятся те, кто способен не только постигнуть и творчески переосмыслить его, но и вооружиться им для новой мироустроительной работы.

Как характерно, что для нынешних западников уже не существенен вопрос о моральной правоте Запада или о перспективности его проекта в долгосрочном планетарно-историче ском аспекте. Сегодня они довольствуются одним аргументом: Запад сильнее - в экономическом, военно-техническом и политическом отношениях. Но сознание, считающееся с одной только силой и преклоняющееся только перед нею, дулжно признать, по высшему духовному счету, патологическим сознанием. Таковым, по всей видимости, и является современное западническое сознание. Его представляют приспособленцы -"реалисты", забывшие, что есть и такие критерии, которые выше одной только эмпирической реальности и в которых выражается высшее духовное достоинство человека, его христианское богосыновство.

Мы теперь можем уточнить, кто же такие современные славянофилы, предвосхищающие глобальную альтернати ву "победившему" западничеству. Они озабочены не столько судьбами восточнохристианских народов, судьбами славянства и России в их нынешнем эмпирическом выражении, сколько судьбами мировой христианской идеи, давно уже ставшей беглянкой на Западе, а ныне активно изгоняемой и из православного ареала, захваченного победителями в холодной войне.

Наше время необыкновенно похоже на эпоху завершения Первой мировой войны. Начало и конец ХХ века для России на удивление симметрич ны - словно два узла исторической судьбы, которые Россия до сих пор так и не сумела развязать.

Начало первой мировой войны ознаменовалось временной консолидацией общественных сил и укреплением национальной идентичности. В этом смысле и можно было говорить, что "время славянофильствует". В мировой войне Россия осознала себя форпостом славянского мира, отстаиваю щего себя перед натиском мира германского. Причем сама война рассматривалась как кульминация того ползучего натиска германского начала на Россию и славянство, который ощущался на всем протяжении петербург ского периода нашей истории. Война как бы выявила неправоту этого периода, подтвердив и оправдав тем самым его неприятие славянофиль ством. Вот как писал тогда Н. А. Бердяев: "Ныне разразилась наконец давно жданная мировая война славянской и германской расы. Давно уже германизм проникал в недра России, незаметно германизировал русскую государственность и русскую культуру, управлял телом и душой России. Ныне германизм открыто идет войной на славянский мир"⁵.

Война тем самым подтвердила правоту славянофилов и неправоту западников, что заставило последних временно стушеваться. В самом деле, тот самый Запад, в котором русские прогрессисты видели землю обетованную - воплощение свободы, терпимости, просвещенной широты и пацифизма, в противовес деспотичной туземной азиатчине, неожиданно явил себя агрессором, открыто выставляю щим право силы и отбросившим весь гуманистический и демократический камуфляж.

Ясно, что и русские консерваторы -реалисты, презирающие прекраснодуш ные иллюзии либерального пацифизма, и славянофильские "романтики", всегда отличающие самобытную природу России, ее чуждость Западу и вытекающие отсюда опасности агрессии с его стороны, увидели свою правоту и на время стали партией, задающей тон. У них сразу же появились и попутчики - из тех, кто всегда склонен примыкать к господствующей партии, кого завораживает модная, доминирующая идея и у кого неизменно хватает интеллектуальной находчиво сти выдать ей алиби, обосновать этически, эстетически и религиозно. Показательна была в этом отношении позиция В. В. Розанова. Автор тотчас же проникся господствующим настроением, предоставив в распоряжение патриотической общественности свой талант писателя и публициста. Его книга "Война 1914 г. и русское возрождение" обладала всеми признаками женственной впечатлительности и экзальтированности, источала восторг души, радующейся поводу избавиться от внутреннего разлада и сомнений.

"Феномен" Розанова не стоил бы нашего сегодняшнего внимания, если бы он не стал олицетворением всего русского общества - столь же неумеренно впечатлительного, изменчивого, таящего противоречивые импульсы.

Опасность, в этом таящуюся, сразу же отметил Бердяев. "В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире... Огромной силе, силе национальной стихии, земли не противостоит мужественный, светоносный и твердый дух, который призван овладеть стихиями. Отсюда рождается опасность шовинизма, бахвальство снаружи и рабье смирение внутри"⁶ .

В самом русском патриотическом подъеме 1914 года было что-то подозрительно "литературное", импрессио нистское, в нем чувствовалось "умиление" декадентской души, радующейся поводу стать "цельной и органичной". Но война - дело не литератур ное, в ней не обойтись одним только патриотическим вдохновением. Здесь требовалась способность выносить предельные тяготы, длящиеся бесконечно, - ибо войне не было видно конца. Необходимы были также организованность, предусмотрительность, рациональный расчет - добродетели, редко уживающиеся с импрессионист ской впечатлительностью.

И по мере того как война затягивается, а первые удачи сменяются неудачами и поражениями, в обществе возникает реакция, напоминающая "парадоксальную фазу" в физиологиче ских опытах И. П. Павлова. Нормальной реакцией здорового национально го организма на первые неудачи было бы - сплотиться сильнее, покончить с сомнениями, сосредоточиться внутренне и внешне, развить в себе способность идти на тяжелые жертвы ради конечного торжества. Вместо этого в русском обществе вызревает раскол, партия германофилов и западников оживает и, начав с критики правительства за его нерасторопность и неорганизованность, кончает критикой России как страны, которая вообще не имеет права вести войну и сопротивляться "передовой Германии".

Раздражительному и впечатлительному общественному мнению война начинает подаваться как не народное, а "империалистическое" дело, как затея правительственных верхов, которым и расхлебывать эту кашу. Русский рабочий поверил в классовый характер войны, а русский крестьянин "просто" захотел к земле-кормилице, давно по-настоящему не паханной и не сеянной. Все это происходит в условиях, когда враг наступает на жизненные центры страны, он настойчив и беспощаден и, судя по всему, никакими частичными уступками не удовольствуется.

Политический класс Германии, ввергший страну в авантюру, стоившую миллионы жизней, не имел бы никаких шансов оправдаться перед нацией, если бы плоды войны обернулись незначительными территориаль ными обретениями и взиманием терпимых для противника контрибуций. Нет, ставка была высокой - столь высокой, что у побежденных не оставалось никаких шансов. И вот перед лицом этих вполне очевидных вещей, красные агитаторы поощряют дезертирство с фронта, говорят об одностороннем разоружении и о желательности поражения собственной страны в этой войне. И самое чудовищное состоит в том, что им внимают, у них находится все больше сторонников. Обнаружилась загадочная способность российского прогрессизма: наихудшие человеческие чувства и страсти - дезертирство и предательство, капитулянство и преклонение перед наглеющей силой - "конвертиро вать" в звонкую монету самых передовых, самых радикальных лозунгов. Эта инверсия моментально превращала самых худших в самых передовых, а наиболее терпеливых, самоотверженных и стойких - в темные силы реакции, шовинизма, империализма.

Описание всех этих срывов, инверсий и характерного оборотничества, меняющего местами светлое и темное, достойное и низкое, страстно одобряемое и фанатично отвергаемое (и все это - в течение одного года русской истории), имеет смысл потому, что история к концу века трагически повторилась.

Снова Россия ведет мировую холодную войну. Снова представители прогрессивного лагеря, образующего всемирный интернационал "левых", сулят ей скорую победу над силами империалистического зла. Но холодная война затягивается, экономическое соревнование с Западом проиграно... и снова догадливая передовая общественность, втайне всегда преклоняю щаяся не перед правдой, а перед силой и успехом, видит в экономическом поражении признак фатального недуга всей системы, которую не надо защищать перед лицом противника, а совместно с ним, организовав демократическое братание поверх железного занавеса, обеспечить победу над тоталитаризмом.

В роли "образцовой страны", войну с которой надлежит сменить на демократическое братание, на этот раз выступают США. Пришедшие к власти "демократы" подписывают свой капитулянский "Брестский мир" с Америкой, обязуются очистить всю Восточную Европу и постсоветское пространство для американского присутствия, осуществить радикальную "демилитаризацию" (то есть разоружение страны перед лицом до зубов вооруженного противника), порвать со всеми прежними союзниками и признать американское вето не только во внешнеполитической области, но и в области всех сколько-нибудь значимых внутриполитических решений. Новая, демократическая элита, подобно большевистскому властвующему меньшинству в 1918 году, постоянно помнит, что у "туземного большинства" она на подозрении и ввиду отсутствия настоящей опоры изнутри необходимо искать опору извне. Словом, собственный народ становится неназванным противником, с которым ведется необъявлен ная гражданская война, а бывший военный противник выступает в роли наставника, покровителя и, на случай чрезвычайных обстоятельств, гаранта "демократических преобразований".

Но это не значит, что народ вовсе ни при чем. Народ, как и в 1917 - 1918 годы, соучаствовал в преступле нии, поверив лозунгу перерастания войны (на этот раз холодной) в "демократическую перестройку", в то, что главный враг - в своей собственной стране, а внешнему противнику только упрямство местных тоталитаристов и национал-патриотов мешало давно уже превратиться в друга и "стратегического партнера". Правда, и в конце первой мировой войны, и в конце холодной войны прогрессисты-компра доры, протягивающие руку противнику поверх сражающейся страны, составляли меньшинство, причем, используя ленинскую терминологию, "крупногородское меньшинство".

Российская глубинка и в ноябре 1917 года, и в декабре 1993 года готова была провалить революционный авангард (тогда - коммунистический, теперь - демократический), занимая умеренно-консервативную и умеренно- оборонческую позицию. Фактически это был консерватизм народного здравого смысла, восстающего против слепого доктринерства "передовой идеологии", неизменно предпочитающей заемные тексты народному здравому смыслу и историческому опыту.

Повторение событий начала и конца ХХ века, образующее драматиче ский цикл российской истории, свидетельствуют, что все происходящее - и тогда, и сейчас - не являлось какой-то случайностью. Здесь мы сталкиваемся с рядом антиномий, выражающих драму христианской души в современном мире.