Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы

Содержание


Не случалось ли вам
Подобный материал:
1   ...   59   60   61   62   63   64   65   66   67

МИРООЩУЩЕНИЕ



- Водоплясов! Ты знаешь какая у тебя фамилия? Водоплясов! То есть,

"пляшущий по воде", понимаешь? То есть, легкий, воздушный. А ты что

пишешь мне здесь ежедневно? Слово "шинель" через две буквы "е"?! Ты

чего, Водоплясов?!

Я через полуоткрытую дверь каюты слышу, как начштаба отчитывает

молодого писаря.

- Слушай меня, Водоплясов! В русском языке есть слова. Их там много.

Среди них попадаются глаголы и существительные. А есть прилагательные,

понимаешь? А? И есть наречия, числительные, местоимения. Они существуют

отдельно. Это ясно? Хорошо. Уже хорошо. Уже небезнадежно, Водоплясов. А

когда их, эти самые слова, составляют вместе, получаются предложения,

где есть сказуемые, подлежащие и прочая светотень. И все это русский

язык. Это наш с тобой язык. У нас великий язык, Водоплясов! В нем

переставь местами сказуемое и подлежащие и появиться интонация. Вот

смотри:

"Наша Маша горько плачет" и "Плачет Маша горько... наша". А? Это же

поэзия, сиськи на плетень! Былины, мамина норка! А есть предложение в

одно только слово. Смотри: "Вечереет. Моросит. Потемнело". Одно слово, а

сколько в нем всякой великой ерунды! Ты чувствуешь? Да ни хрена ты не

чувствуешь! У тебя ведь член можно сломать, пока до конца абзаца

доберешься! Где тебя научили так писать?! Кто тебя научил?! Покажи мне

его, и я его убью! Зверски зарежу! Я его расковыряю. Я отомщу за тебя,

Водоплясов! За твое неполноценное среднее образование. Когда я читаю

все, что ты тут навалял, я же чешусь весь в нескромных местах

многократно!..

Я отхожу от двери. Я думаю о Водоплясове и начальнике штаба, и о том,

что они, в сущности, очень подходят друг другу. Мало того, пожалуй друг

без друга они уже не могут существовать, потому что не могут обойтись

без этих обоюдных встряхиваний, и еще я думаю о том, как все в этом мире

устроено таким замечательным образом. Как в калейдоскопе - чуть тронул

картинку, и она сбивается только на какое-то неуловимое мгновение и

только затем, чтоб опять сложиться в чудесный орнамент. В этом месте я

вздыхаю - ах! А утром опять полуоткрытая дверь в каюту начальника штаба

и из -за нее:

- Водоплясов! Ну - ка, иди, сука, опять сюда!..

И все, видите ли, с самого начала.

^

НЕ СЛУЧАЛОСЬ ЛИ ВАМ



Не случалось ли вам, будучи капитаном первого ранга, попадать в

глубинку России, где жители при встрече останавливаются, поднимают

ладонь ко лбу и вглядываются в тебя, как в горизонт, где девушки

смущаются, молодухи улыбаются, а козы провожают удивленными взорами?

А мне случалось.

Только нас было целых три капитана первого ранга, и что мы делали в

этом сердце России, я не очень отчетливо помню.

Припоминается стол и то, что мы за ним сидим, и Дима Пыньев,

начальник штаба теперь уже неважно какого, с рюмкой в руке держит речь.

Он говорит. "Родина... (дальше не помню)... честь имею... (совершенно

как-то ничего)... плоть от плоти... (ну надо ж такому..,)... все, как

один... (аладдин, по - моему)..."

А потом внезапно наступает ночь, и мы уже бредем по улице - это явно

село, но вот вдали показался трамвай, и нам вдруг становиться ясно, что

это последний на сегодня в этой жизни трамвай и до остановки нужно

бежать, чтоб успеть, и мы было даже побежали, но Дима Пыньев, начальник

непонятного штаба, вдруг говорит. "Мы же капитаны первого ранга! А

капитаны первого ранга не бегают за трамваем! Капитаны первого ранга

идут до трамвая строевым шагом!" - после чего он переходит на строевой и

идет к остановке, а мы - чуть было не растерзались - так нам захотелось

успеть, но как тут успеешь, когда этот раненный в голову с детства идет

строевым...

И, вы знаете, мы все-таки успели.

Может быть потому, что это был последний трамвай и, собственно

говоря, почему бы ему не подождать трех капитанов первого ранга, два из

которых пытаются до него доскакать на подгибающихся, нетрезвых ногах, а

один идет строевым шагом, а, может быть, трамвай был потрясен тем, что

увидел ночью такую удивительную кавалькаду, или он пожалел Диму Пыньева,

начальника непонятного штаба, идущего строевым посреди села.

ОН И ОНА



Дрянь!

Боже ж ты мой, какая мерзость!

Она живет у меня на боевом посту. Только я зазеваюсь - а она уже

поползла на брюхе к помойному ведру. Ползет, а сама смотрит мне в глаза,

скотина! Я как-то задремал и вдруг - как током - поднимаю голову, а она

смотрит. Меня всего передернуло Мерзость. И никак ее не прихлопнуть. Я и

так, и этак - никак. В ловушку не идет. В петлю тоже. Будто знает все. И

еще: чувствую, кто-то рядом есть, обернулся - уже юркнула. Только хвост

мелькнул. Как же ее укокошить?


Я называю его - мой Большеног. Он такой непомерно огромный и ужасно

бестолковый. Увидит меня - затопает ногами, закричит. Он очень

нервничает, когда меня видит.

Но я и так стараюсь его не беспокоить. Часами высиживаю в укромном

уголке, только бы его не спугнуть. А то устроит такой тарарам.

Я даже в наше хранилище пробираюсь ползком. Полегоньку.

И все же, мне кажется, я хорошо его изучила. Когда он засыпает в

кресле, я спускаюсь по тесемкам его папок вниз. Они удивительно

невкусные - эти папки с тесемками, и годятся только на то, чтоб я по ним

спускалась.

Мне очень хочется до него дотронуться. Хочется его обнюхать, потому

что при таком тесном существовании эти детали необычайно важны.

Мы совершенно одни, если не считать того, что временами он куда-то

исчезает и его место занимают другие. Но тогда я не выхожу. Хватит с

меня и одного Большенога. Это очень утомительно кого-либо так изучать.

Надо когда-то отдыхать


Мне кажется, она меня нюхала! Да-да-да! Что-то такое было. Дуновение.

Шерстинка по лицу. Паутинка Если это так, я с ума сойду.


Его запах осязаем. Он ощутим на значительном расстоянии, и по нему

можно даже судить о его настроении: резкий, мускусный аромат говорит о

волнении; невыразительный, с горчинкой в самой середине вдоха - о

успокоении, слабый, сладковатый - о сне.

И все-таки я понюхала его с близкого расстояния. Не то чтобы в этом

была жгучая необходимость, но, знаете, может, вблизи все выглядит совсем

по-иному. Разочарования не последовало. Запах не самый приятный, но

выдержать можно.

Я могу часами смотреть на его лицо. В нем надо поймать выражение

потерянности, когда взор ко всему безразличен, когда все опостылело. Это

значит, что он скоро уснет и тогда можно будет проскользнуть.

Иногда меня так и подмывает его испугать, но я себя сдерживаю. Зачем

все это. Крошек теперь и так много, и все эти походы к ведру давно уже

чистое наслаждение.


Мне показалось, что где-то пахнет. Говорят, они метят мочой те места,

где ходят. Не хватало только, чтоб у меня здесь все провоняло этой

тварью. Я даже нюхал ее тропу, но, по-моему, ничего...


Я застала его за странным занятием. Он опустился на четвереньки и

шумно втягивал носом воздух. Мне всегда казалось, что большеноги лишены

обоняния и я была приятно удивлена тем, что это не так. Хотя, наверное,

большая часть самых восхитительных запахов ему наверняка недоступна.


Она ко мне прикасалась! А я весь съежился и стал маленьким, а она

большой. Улыбнулась и говорит "Не бойся меня". Это был сон. Я спал.

Ужас. Проснулся в испарине. Нужно наладить мышеловку. А то всякий раз

пружина спущена, приманки нет.


Он ставит на тропе эту недоразвитую дощечку с железкой. В ней

ощущается напряжение, и я его чувствую. Когда я была совсем маленькой,

Узкорыл научил меня ею пользоваться. Нужно ухватиться зубами за самый

краешек и хорошенько встряхнуть. Произойдет удар, напряжение спадет, и

можно будет забрать свой приз.

Говорят, они переносят массу болезней. Как подумаю об этом, так и

чешусь.

Наш Большеног совершенный чистюля. Он ухаживает за своей шкурой,

постоянно поскребывается На тропе я опять обнаружила металлическую

окантовочку. Она прикручена к стойке. Неприятная штука. Ее нужно

миновать осторожно Иначе можно попасться. Затянет на шее или на поясе.


Не идет в петлю, представляете? Жутко умная дрянь. Если на ее пути

появится что-то непривычное, может три дня туда носа не казать. Но я же

с ума сойду. Мне ее надо прихлопнуть Может, по -пробовать отравленную

еду или натолочь стекла?..


Я все больше и больше к нему привыкаю. Я уже знаю, как он ходит,

сидит, дремлет, держит спину. Из-за своих непомерных размеров они,

конечно, опасные, но ужасно привлекательные гиганты., и если природа

создала их, значит это было зачем-то надо. Может быть, даже за тем, чтоб

кормить и содержать наше племя. Он все время издает странные звуки. Нет,

конечно же, те звуки, что свойственны им издревле, меня не так удивляют,

как те, что он производит ломая что-то. Он все время что-то ломает. Это

так неприятно.


Весь день дробил стекло. Нашел бутылку и... интересно, будет есть или

нет?


Он предложил мне странную еду. В ней ощущалось то, что

нераздробленным вставляется в окна. Опасаюсь за его ум.


Не жрет, скотина, не жрет!..


По - видимому все обошлось и это было лишь временное помутнение

рассудка Все, что растолок, он выбросил. Теперь сидит и думает.

Меланхолия столь непривычная гостья для этих мест, что наблюдение за

ней, случайной, редкостное развлечение.


Понял, как я ее убью. Ее нужно приручить. А лучше прикормить, чтоб

подпустила к себе поближе. Подпускает - я беру молоток и...


Сегодня праздник. Большеног сделал навстречу значительный шаг. Он

понял, наконец, что мы - соседи и зависим друг от друга. Он предложил

мне еду. Не те остатки, которые я, выполняя некую высшую волю, за ним

все время подбираю, но что-то новое, им самим изготовленное. С

восхитительным запахом. Но я не могу так сразу при нем есть. Еда - в ней

так много интимных движений. И потом, все это так непривычно. Не лучше

ли подождать два дня?


Не ест пирожок. Я утащил с камбуза пирожок специально для ее

приручения, а она не ест.


Я не стала есть эту пищу сразу. Возьму ее только завтра. Невежливо

сразу все хватать. Ведь это подарок. Нужно выдержать хороший тон. И

потом, ее нужно проверить. Большеног - мастер всяческих розыгрышей.


Есть! Она его утащила. В следующий раз нужно положить еду ближе.


Я отнесла ее нашим. Я считаю, что это необычная пища, а если

случается нечто подобное, лучше посоветоваться со своими. Ее отдали

выводку Голобрюхой. У нее их все равно родилось больше, чем обычно.

Небольшая потеря никому не повредит.


Положил приманку поближе. Интересно, покажется она или утащит ее

втихаря?


Потомство Голобрюхой не пострадало. Теперь можно пробовать, не

обращаясь к собранию. И все-таки нужно быть настороже. Большеног - чудак

и может выкинуть любой фокус.


Ага! Показалась из своего угла Сначала высунулась мордочка и

глаза-бусинки уставились на меня. Мне показалось, что она что-то

заподозрила. Мне вдруг стало нехорошо от мысли, что я поступаю нечестно.

Все-таки лучше было ее прихлопнуть в открытую. Война так война, а

приманивать... но ведь по-другому отнее не избавиться..


Кажется, я скоро уверую в искренности Большенога. Во всяком случае

пока он не делает ни малейшего усилия к тому, чтобы мне повредить. Я

осторожно куснула еду... если почувствую горечь под языком... но нет...

пока все хорошо, и все же лучше отдать ее Голобрюхой.


Взяла! Ах ты моя птичка, ласточка, мышка! И не подозреваешь, небось,

какой я гадкий и вероломный. Скоро, скоро мы возьмем в руки что

тяжеленькое и...


И все-таки Большеног странное создание. Никаких особенных достоинств

в нем не обнаружено, и все же он делится пищей. Это необычно. Это может

быть началом отношений. Это может вскружить голову. Есть некоторое

обволакивающее чувство благодарности, предшествующее безграничному

доверию, проистекающее из природного благородства и чистоты души. И я

начинаю его испытывать к Большеногу.

Теперь он сидит смирно, и у меня все меньше повода для беспокойства.


Сегодня она показалась целиком. У меня руки чешутся, как мне хорошо.

Но я должен быть паинькой. Реакция у нее мгновенная. Почует подвох - все

насмарку.


Все время хочется быть с ним рядом. Не знаю, испытывал ли кто-либо из

наших подобные чувства к большеногам. От него исходит ощущение

уверенности. Все так надежно. Тепло. Я всего лишь в нескольких

сантиметрах от его ноги, и мне так хорошо. Хочется оставить на нем свою

метку, чтобы все знали - это мой Большеног. Интересно, чем же он угостит

меня в следующий раз?


Сегодня я уже мог ее прихлопнуть, но что-то остановило меня.

Нерешительность какая-то. Рука словно окаменела или я испугался, что не

попаду. Черт его знает. Хотя я столько тренировался.


Порывистые движения теперь сменились у меня движениями нежными. Я -

само совершенство. Я - само изящество, грация. Знаете, мне хочется ему

нравиться. При этом стоит заметить, что себе самой я уже нравлюсь

давным-давно.


Я дотронулся до нее. Протянул руку, и она подставила свой бочок.

Шерстка такая мягкая-мягкая, и лапки как игрушечные. Надо же. Все это

ради тренировки, конечно. Не хочется промазать, а потом снова все

затевать. Хочется, чтоб наверняка.


Он тронул меня. Для него это движение, видимо, было совершенно

необходимое. Для меня... стыдно сказать, но по всему телу пробежала

дрожь, будто я ждала этого прикосновения и в то же время, очень его

боялась. У меня такое чувство, что мы оба только что прошли через

чрезвычайно важное испытание, сущность которого нами пока что не

понята... Скоро мне понадобиться куда больше еды. Следует делать запасы.


Она что-то почуяла. Хватает еду и бегом к себе. Я ведь ее трогал.

Видно, что-то не так и она мне больше не доверяет. Не подпускает.


Скорее всего, для Большенога очень важно наше соприкасание. Он все

чаще старается его повторить. А мне страшно некогда. Для Большенога у

меня скоро будет сюрприз. Да и для всего мира тоже. Я буду занята

несколько дней. Потом расскажу чем. Не скучай, Большеног, я о тебе не

забыла.


Она не появляется уже трое суток. Может, ушла?

Ее нет неделю. Не знаю, что и думать. Я отодвинул в ее углу все

ящики. Я сделал такую приборку, какую никогда не делал. Я залезал

тряпкой в щели, ковырял там проволокой - все напрасно. Ничего не нашел.

Десять дней я без нее, и я не знаю, что теперь будет. Меня спросили,

что со мной, и я сказал что крыса пропала. "Так радуйся!" - сказали мне.

"Я и радуюсь", - сказал я.

Сегодня исчез сыр. Он лежал три дня, а сегодня в обед пропал. Я

думал, может выкинул кто. Он лежал в нашем с ней месте, но, может,

кто-то из сменщиков делал приборку и выкинул. Опросил всех. Никто не

трогал. А вдруг это не она? Нужно сбегать на камбуз. Она любит пирожки с

мясом.

Все! Показалась! Ха-ха! Да, мадам, давненько мы вас не наблюдали. И

где это вы так шлялись, а? Неужели нельзя было заглянуть на мгновенье к

папочке? Я гладил ее по спине и по ушам. Как кошку. Она ужасно

проголодалась - это ясно, но стояла, как вкопанная, не шелохнувшись.

Потом задумчиво так повернулась и ушла. Через мгновение вернулась, а за

ней... Бог ты мой!.. ползли два крысенка...


Мы все полезли на Большенога. Мы терлись о него, взбирались по

штанам, норовили подлезть под руку. Мы ласкались. Мы соскучились. Это

был наш Большеног. Большеног и мои дети. Они играли с ним, а он с ними.


Черт знает что... черт... кому расскажешь... Черт знает... черт,

черт... Пойду на камбуз воровать пирожки. У нас прибавление.