Geum.ru

Александр Покровский. 72 метра

Вид материалаДокументы

Содержание


Дополнение ко всему сказанному о военной фамилии
Семь слов
Я не знаю почему...
Подобный материал:
1   ...   55   56   57   58   59   60   61   62   ...   67
^

ДОПОЛНЕНИЕ КО ВСЕМУ СКАЗАННОМУ О ВОЕННОЙ ФАМИЛИИ



Наша фамилия цепляется за взор.

Как тавро у скотины.

Хотя конечно, выражение "как у скотины", я думаю, не совсем удачное и

требует всяческого смягчения.

Наверное, лучше сказать: "как у животного".

Да, так, мне кажется, лучше.

Ну так вот, чего там выкрутасничать - ни одной человеческой фамилии.

Где все эти Сумароковы, Левины, Некрасовы, Тургеневы, Карамзины? И не

то, чтобы их нет совершенно, просто, я думаю, слабо выражены.

Гораздо больше Косоротовых, Изверговых, Лютовых, Тупогрызовых,

Губошлеповых, а также этих, оканчивающихся на "о", - Зубро и Неожидайло.

Или Козлов.

Ну что с ним поделать.

Казалось бы - Козлов и Козлов, и слава Богу. И папа у него Козлов, и

мама, и все это еще можно как-то выдержать, но когда сам ты Козлов и

командир у тебя Козлов...

А в отделе кадров сидят, конечно, законченные гады, и не только

потому, что, сидя в своем кабинете на анальном отверстии ровно, они

умудряются получить ордена "За службу Родине" и "За боевые заслуги" безо

всякого стеснения, они еще людей на экипаже коллекционируют по такому

принципу, что если ты Орлов или Зябликов, то тебя в экипаж Ястребова, а

если Баранов, то пожалуйте в компанию к Волкову.

Но особой любовью у этих ненадеванных гондонов все-таки пользуется

фамилия Козлов.

Всех Козловых собирают на одном экипаже. А командир этого экипажа,

само собой разумеется, носит ту же фамилию и при очередном назначении к

нему лейтенанта говорит "Ну все! Это им так не пройдет!" - и спешит

передать свое возмущение командиру дивизии.

- Товарищ комдив! - врывается он к начальству, которое всей этой

окружающей нас жизнью давно уже лишено вдумчивого человеческого обличья

и носит фамилию Тигров. - Я отказываюсь терпеть от отдела кадров все эти

издевательства. Опять! Опять лейтенант Козлов!

- Антон Саныч! - вздыхает начальство, утомленное собственным

непрекращающимся трудоголизмом, то есть тем, что по триста дней в году

приходится в море пропадать. - Ну вы же просили командира

электронно-вычислительной группы. Вот вам и дали. Я уже разбирался с

этим вопросом. Прошли те времена, когда мы что-то требовали. Прошли,

Антон Саныч, безвозвратно. Поймите вы, наконец, людей нет. На дивизию

прибыли два лейтенанта указанной специальности - Козлов и Сусликов. Ну

что, хотите Сусликова?

Оторопевший командир говорит: "Нет!".

- Ну, слава тебе Господи, - устало вздыхает комдив, а когда его каюта

пустеет, он еще какое-то время сидит совершенно безразличный ко всему, а

потом вдруг в глазах его появляется дуринка, он произносит вполголоса:

"Ну-ка, где эта орденоносная сука!" - и вызывает к себе начальника

отдела кадров по фамилии Пидайло.

^

СЕМЬ СЛОВ



"Контр-адмирал Дмитрий Федорович Сковорода был необычайно умен", -

так можно было начать и этим можно было бы и ограничиться, и это был бы

самый короткий рассказ, состоящий из семи слов, и в нем все было бы в

полном достатке: и ум, и суть, и такт - и тогда абсолютно излишним

выглядело бы добавление, сделанное непосредственным военоначальником

адмирала Сковороды, полным адмиралом Леонидом Антонычем Головней в

окружении таких же адмиралов: "Попробовал бы этот мудак быть идиотом!" -

которое относилось, видимо, и не к личности Сковороды в целом, но

касалось, скорее, вопросов стратегических, реже тактических,

технологических, композиционных по существу или же даже духовных, и уж

совсем невозможно было бы приткнуть куда-либо мысли некоторых его,

Сковороды, подчиненных о том, что пошли в свое время зачем-то совсем не

туда, куда следовало бы переместиться под руководством вышеупомянутого

козла, и там он придумал нечто такое, ТАКОЕ, что еле всплыли с

перепорченными лицами, с дифферентом на корму, погнув перископ, потеряв

все аварийно-спасательные буи, затопив шахту навигационного прибора

"Самум", который по приходу срочно выгрузили, чтоб хоть как-то

сохранить, а то ни туда ни сюда, да повезли его сдавать, а там не

принимают, потому что никто ни с кем не договаривался, и тогда, в

сердцах, бросили его у входа, потому что временем свободным совершенно

не обладали,и он простоял там целый год, и множество раз замерзал и

оттаивал, замерзал и оттаивал, плавно переходя из одного плачевного

состояния в другое, куда более плачевное, описать которое здесь не

представляется возможным, и вот уже кто-то заговорил о воровстве, да так

споро и горячо, что никак не унять, и рукой все машет и машет, и все о

них, о консервах, а особенно о севрюге в томатном соусе и о балычке со

слезами жира на тонких и нежных ломтикам, и кто-то крикнул "Без

генералов у нас не воруют!" - и пошло, поехало, побежало, полетело

кувырком, как это и водится в нашей милой стороне.

А ведь на все это хватило бы одной только фразы: "Дмитрий Федорович

Сковорода, контр-адмирал, между прочим, был необычайно умен".

^ Я НЕ ЗНАЮ ПОЧЕМУ...


мы так любим собственное начальство. Что-то в этом есть такое,

этакое, мохнатое, непростое, неповерхностное.

Что-то от глубины, когда все были холопами.

Что-то оттуда, чистое, как роса или слеза гиппопотама.

Вот смотришь иногда на наше лицо - оно еще потеет под фуражкой, -

принадлежащее герою, а он глядит на начальство так, что все, казалось

бы, самое невероятное готов для него совершить, изготовить.

Сначала, правда - нельзя не сказать, - он производит впечатление

человека с чувствами, но потом становится ясно, что что только наше

несчастное начальство ни придумает, он все для него сотворит и исполнит,

даже самое неприглядное, смердящее втуне.

Даже не знаю, за что при описании этого явления браться и как все

соблюсти, чтоб, с одной стороны, был несомненный герой, а с другой -

чтоб поменьше оно напоминало то самое положение, когда начинает

казаться, что что ни лизни - все впрок.

Так что думайте сами. Вот вам невеселая история про Гришу Горчичного,

командира катера, который вез на своем быстроходном, летучем корыте

сухопутного маршала и от осознания всего, и напряжения даже на ветру

блестел от пота, как арабский бриллиант, клянусь тесным тем местом.

И когда они (я не только катер имею в виду) на всех порах

развернулись красиво, чтобы к пирсу подойти - а катер ведь бежит по

воде, как галька, брошенная умелой рукой в несомненную гладь, - то

увидели на пирсе матроса.

Тот сидел и удил рыбку.

А это же нельзя так сидеть и удить. Это же несомненное оскорбление,

может быть, пирсу или что еще пуще: несоответствие, может быть, всякое!

Потому и сказал маршал Гришеньке:

- А ты толкни пирс. Пусть морячок в воду упадет.

А чем начальство невероятней, тем очевидней к нему любовь и

понимание.

Гриша даже не думал ни о чем промежуточном. Он от чувств к тому

глупому маршалу задохнулся и сейчас же направил катер носом в пирс. А уж

как они втемяшились - это ж надо было посмотретъ.

Катер-то в те времена, кургузые, был фанерный для легкости

прохождения минных полей, мать твою рать, и как он вперился в пирс - это

ж просто божье везение, что он сразу не захлебнулся, не затонул, потому

что от удара нос вовнутрь у него провалился.

Маршалу некогда было, он ушел, а катер потом висел на лебедке - благо

что рядом была, - чтоб под воду совсем не уйти.

Самые дотошные поинтересуются упал, ли моряк от толчка. Да вы что,

мармеладные, - ответим мы им.

Он даже не заметил, что его сбрасывали, поскольку пирс даже не

шевельнулся Смотал удочки и все такое.