Nc-17 Жанр : angst Предупреждение : dark, насилие, dd краткое

Вид материала

Краткое содержание

Содержание Не в силах сдержать вздох, я устало отворачиваюсь к окну".

Подобный материал:

• Nc-17 Жанр : romance Предупреждение : упоминания об инцесте. Краткое, 1403.64kb.
• R, местами nc-17 Жанр : проманс. Предупреждение : Краткое, 1635.66kb.
• Аль-шерхин Жанр, 2414.69kb.
• Поскольку Российская Федерация взяла курс на построение правового государства и гражданского, 16.9kb.
• «Криминологическая характеристика и предупреждение организованной преступности», 684.59kb.
• Россия: насилие в семье — насилие в обществе, 2947.67kb.
• Под словом «насилие» в самом общем виде подразумевается принудительное воздействие, 42.56kb.
• Психологическое насилие над детьми, 48.51kb.
• А. Варга. Насильники поневоле, 72.94kb.
• Что такое насилие в семье?, 82.9kb.

Глава 3. Прощание   Мелодичный перелив звонка разнесся по дому. Маркус вышел из коридора второго этажа, прислушиваясь и сдвинув брови. Кто бы это мог быть? К нему давно уже никто не приходил, гостей он не звал никогда, хотя... самые близкие знали, как попасть в поместье и найти этот дурацкий звонок. Трель повторилась, теперь уже громче и нетерпеливей. Встряхнув головой, Маркус сбежал по лестнице и распахнул двери. На крыльце стоял высокий человек с такими широкими плечами, что казался квадратным, и рядом с ним Маркус выглядел просто тростинкой. Черная мантия поверх черного же строгого костюма, жесткие каштановые волосы с проседью, холодные серые глаза, словно вырезанное из дуба бесстрастное лицо. - Вальден? Что ты здесь?.. Макнейр окинул неодобрительным взглядом взъерошенные черные волосы и свободную одежду своего подчиненного и холодно произнес: - Впустишь меня, или так и будем стоять на пороге? - Конечно... - Флинт отступил в сторону, пропуская его внутрь. - Так все-таки... зачем ты пришел? - Поговорить, - прежним тоном ответил Макнейр. - Я давно тебя не видел... Не находишь? Марк почувствовал внезапный прилив страха. Макнейр был не из тех, кто может заглянуть просто так, чтобы поболтать о жизни. Он появлялся или по делам своим собственным, или по отданным свыше приказам. А приказывать ему мог только Люциус Малфой и... Волдеморт. Стараясь удержать на лице маску вежливого интереса, Марк сделал жест в сторону гостиной. Не сняв плаща и не оборачиваясь, Макнейр прошествовал в комнату и, не дожидаясь приглашения, опустился в одно из кресел. Стараясь не выдать своего волнения, Флинт сел кресло напротив. - Может, выпьешь, Вальден? - если согласится, значит, дело не так плохо... Но что же, в конце концов? Марк не чувствовал за собой никакой вины, разве что... Взгляд непроизвольно метнулся вверх, там, на втором этаже, заперт его пленник... Макнейр помолчал с минуту, затем кивнул. Марк про себя вздохнул с облегчением и призвал два бокала и запечатанную бутыль с вином. Ловко отбив горлышко, он наполнил бокалы. Гость, хмурясь, взял свой и некоторое время разглядывал на свет жидкость густого темно-рубинового цвета. Затем сделал глоток. Маркус с непроницаемым выражением лица ждал, когда тот начнет разговор. - Маркус... - наконец заговорил Макнейр, - ты знаешь, мы с твоим отцом всегда были друзьями, и когда он умирал, то просил заботиться о тебе, как о родном сыне... Марк сплел пальцы вокруг бокала. Значит, Макнейр явился как друг семьи... А то, с чего начался разговор, не предвещало ничего хорошего. - Что ты хочешь этим сказать? Ты пришел наставлять меня? Мне казалось, я вышел из этого возраста. Макнейр сердито сверкнул глазами поверх бокала, но продолжил по-прежнему неторопливо: - Маркус, я всегда относился к тебе, как к сыну, и научил всему, чему научил бы собственного ребенка, будь он у меня... И даже больше. Но в последнее время я тебя, крестник, не узнаю. И только потому, что я уважаю память твоего отца и люблю тебя, я сейчас здесь, а не перед Повелителем. - Что ты... - у Марка перехватило дыхание. - Где ты был вчера, Маркус? - поинтересовался Макнейр. - Во время общего сбора твоей команды? Флинт едва не выронил бокал. - О, Мерлин... - простонал он, закрывая лицо ладонью, - я забыл.... Господи... Макнейр кивнул. - В последнее время ты не похож на себя. Ты стал рассеян и невнимателен, тебя окликают по несколько раз, прежде чем ты соизволишь обратить на это внимание. Ты опаздываешь или не являешься вовсе, как вчера. Твое отсутствие заметил даже Малфой, - он сделал глоток. - Я сказал, что отослал тебя с поручением, но я не собираюсь и далее покрывать твои выходки. Скажи мне, мальчик мой, - он подался вперед, - что с тобой происходит? Сейчас я говорю не как твой начальник, я обращаюсь к тебе как отец. Скажи мне... Маркус передернул плечами и уставился в пол. - Мне нечего рассказать, Вальден, - невыразительным голосом ответил он. Макнейр откинулся на спинку кресла. - А я думаю, что все же есть... Дело в нем? Все внутри Маркуса застыло, но он с деланным недоумением воззрился на Макнейра. - В нем? - Прекрати, Маркус! - неожиданно рявкнул тот. - Не забывай, с кем говоришь! Дело в том ублюдке, которого ты взял себе, ведь так?! Это из-за него ты потерял голову?! Мальчик мой, - понизив голос, доверительным жестом опуская руку на плечо Марка, продолжал он, - помни, кто мы. От нас зависит все. Нам не позволены никакие слабости. Не дай эмоциям взять верх над твоим рассудком... Маркус отодвинулся. - Я не понимаю, о чем ты, Вальден, - холодно ответил он, отставляя бокал в сторону. - Этот, как ты выразился, ублюдок... Я сделал его своим слугой... Ну, разумеется, пришлось слегка пообломать, но сейчас он отлично справляется со своими обязанностями. Макнейр прищурил глаза. - И именно поэтому он живет в комнате твоей матери? Маркус почувствовал, как от основания шеи по телу разошлась колючая волна смертельного ужаса. - Как... - выдохнул он. - Когда я шел к дому, я заметил его силуэт в окне, - бесстрастно сообщил Макнейр. - Послушай меня, Маркус. Мой тебе совет - избавься от него как можно скорее. Иначе... - ледяные глаза впились в него пронизывающим взглядом. - Повелитель не прощает подобных ошибок. Кому, как не тебе, знать об этом? Помнишь Стейнса? Брауна? Лейна? Их поручали тебе. Хочешь, чтобы с тобой проделали то же самое твои молодцы? Марк сжал челюсти, на скулах заходили желваки. - Спасибо за предупреждение, Вальден, - сквозь зубы процедил он. - Я разберусь. - Маркус... - Я разберусь, - повторил он, сжимая в руке бокал и рассматривая узоры на ковре. Макнейр кивнул. - Хорошо, - он допил вино и поднялся, Флинт тоже встал. - Когда... все уладишь, приходи ко мне. Я буду тебя ждать, - он дружески похлопал его по плечу и отступил на шаг, лицо мгновенно приняло прежнее холодное выражение. - И не тяни с этим! Развернувшись, он направился к выходу. Хлопнула дверь, а Маркус все стоял посреди комнаты, глядя перед собой невидящими глазами. Неожиданно резкая боль в руке заставила его вздрогнуть. Он опустил глаза и увидел, что раздавил хрустальный бокал и кровь густыми темно-красными струйками капает на ковер. Он поднял руку и посмотрел на окровавленную ладонь. - Ну нет... - прошептал он с улыбкой, - я выкупил его жизнь своей кровью и не отдам никому. Даже смерти. Стряхнув с руки осколки и не обращая больше внимания на порезы, он вышел из гостиной и направился к лестнице.   "Я не люблю смотреть небо. Теперь не люблю. Оно напоминает мне о том, чего я лишен. Летать - для меня это было всегда почти религией... Я так любил квиддич еще и потому, что мог летать... Летать как птица, глотая ветер, паря на его крыльях, вровень с облаками. Скользить в потоках воздуха, колючих и холодных зимой, душно-обжигающих летом, пряных и теплых - весной, а осенью - прозрачных, с привкусом падающих листьев... А сейчас я словно птица с обрезанными крыльями. Я словно птица к клетке. Я не люблю теперь смотреть не небо. И все равно - смотрю. Каждый день, едва поднимаясь с холодной постели, я становлюсь у окна и смотрю, смотрю... А ты появляешься по вечерам. Ты берешь то, что тебе нужно, и молча уходишь. Господи... Я не могу об этом думать. Мне горько и стыдно, мне плохо рядом с тобой. Ты не знаешь жалости, ты не знаешь нежности. Хотя нет... До того, как я пытался сбежать, ты был нежным. После - нет. О, Мерлин. Я почти тоскую об этом времени. Я задыхаюсь в атмосфере ненависти и злости, постоянно окружающей тебя сейчас. И без неба... без неба... Ты знаешь, что значило для меня летать? Конечно, знаешь. Мы были рождены для полетов. Оба. Но ты променял небо на маску Жреца Смерти, а я... на тюрьму. Хоть и не по своей воле. До сих пор я содрогаюсь, когда вспоминаю свой неудавшийся побег месяц назад. Когда ты избил меня до полусмерти. Я пришел в себя на твоих руках, на лестнице. Ты нес меня в мою комнату... Как странно, сейчас я называю ее своей... Все мое тело было будто один сплошной ожог. Боль растекалась кипящими волнами, вгрызалась в кожу острыми зубами. О, ты знаешь свое дело. Нетронутым осталось только лицо. Ты положил меня на кровать и насмешливо смотрел сверху вниз. Ты хотел, чтобы я умолял тебя о пощаде? Я зажмурился, но из-под век катились и катились предательские слезы. Ты фыркнул и отошел куда-то, а я лежал, борясь с болью, и мозг разрывался на части, ну неужели, неужели ты не сделаешь ничего?! Мерлин, почему я прошу у тебя помощи даже в мыслях?! Ну зачем ты снова оставил меня в живых?! А затем... Ты вернулся. И снова, как тогда, я почувствовал на теле твои ладони. Смутно знакомый аромат, заживляющее зелье. Ты цедил сквозь зубы, что такое красивое тело не должны уродовать шрамы и что я еще доставлю тебе немало удовольствия. Боль стихла, и я вздохнул с облегчением, на секунду почувствовав подобие благодарности к тебе. А потом ты взял меня за подбородок и сказал: "Открой глаза". Я повиновался. Ты смотрел на меня с таким странным выражением, как будто... Это тебе было больно. Но в следующую секунду ты провел пальцем по моим губам и сказал, что оставил мое лицо нетронутым потому, что такой сладкий ротик... Боже, даже в мыслях не могу повторить то, что ты сказал тогда... Ты словно разговаривал с портовой шлюхой... Я испугался, что ты сейчас сделаешь то, о чем говорил, и, наверное, этот страх отразился в моих глазах, потому что ты отпустил меня и расхохотался взахлеб, откинув назад голову. Как же я ненавидел тебя тогда. Ты сказал: "Я не занимаюсь любовью с трупами, Вуд", а затем, проведя пальцами по щеке, ушел. А я, облегченно вздохнув, провалился в сон. Глупец. Ты исчез на три дня. Три долгих дня. Три кошмарных дня. Ты не появлялся. Не приносил мне ни еды, ни воды. Я даже не знал, в доме ты или нет. На четвертый день, измученный голодом и бесплодными метаниями по комнате, сбив до крови костяшки пальцев - в отчаянии я пытался разбить окно, сделать хоть что-нибудь, - я лежал на постели. Перед полузакрытыми глазами временами начинали мелькать какие-то радужные пятна, сознание мутилось... И тут дверь открылась, и появился ты. Со стаканом в руке. А у меня не было сил даже подняться. Я мог бы сказать, то есть... не сказать... подумать, что я тебя ненавижу больше всего на свете... Но, наверное, во мне тогда что-то сломалось, и в душе больше не осталось ненависти и страха. Мне было все безразлично. Ты с непроницаемым выражением сел на край кровати, а я смотрел на тебя, пытаясь угадать, что за пытка ждет меня на этот раз. А стакан в твоих руках переливался разноцветными бликами. Ты... набрал в рот воды и наклонился ко мне. К самому лицу, одной рукой приподняв за плечи и прижавшись ртом к моим распухшим губам, и приоткрыл рот. По щеке скатилась капля, и я в отчаянии прижался к тебе, открыл рот, впиваясь в твои губы, не думая ни о чем, только о том, что вода, ВОДА стекает в мое пересохшее горло... И стараясь не дать упасть ни одной капле, жадно слизывал остатки влаги в твоем рту... А ты отстранился, удовлетворенно хмыкнув. Я потянулся за тобой с горестным стоном, я растерял всю свою гордость... И ты снова набрал воды, и так и поил меня... Поцелуями. Мерлин.... Потом был виноград... Крупный, спелый мускат, истекающий соком. Я ловил ягоды, одну за другой, с твоих губ. А краска на моих щеках могла соперничать с цветом июльских вишен. Я думал, ты возьмешь меня тогда, я боялся этого, но ты ушел... И пришел на следующую ночь. Господи. Сказать, что ты был груб, значит не сказать ничего. И ты скороговоркой шептал такие слова, от которых покраснел бы и сам Люцифер в аду. Странно, что мне вдруг вспомнилась эта маггловская сказка. В аду.... Сейчас я нахожусь в аду. Знаешь, Маркус, что пугает меня больше всего? Не твоя жестокость и грубость. Нет. То, что с каждым днем я ощущаю все большее равнодушие. Хотя каждый раз, когда ты приближаешься ко мне, меня начинает трясти. А потом я безразлично смотрю в потолок. Или вообще не вижу ничего, потому что безжалостные толчки вжимают мое лицо в подушку... Шаги за дверью... На пороге появляется твоя фигура. Ты чем-то разозлен? Темные глаза мечут молнии, ноздри раздуваются... Ты подходишь ближе. Протягивая руку, отводишь волосы, упавшие мне на плечи, и, наклонясь, приникаешь поцелуем к шее. О, Мерлин. Опять?! Не в силах сдержать вздох, я устало отворачиваюсь к окну".   Маркус Флинт не питал иллюзий по поводу появления Макнейра. Намек "избавься от него" не был просьбой или советом, это был приказ. "Или ты его убьешь, или я умываю руки". Он пойдет к Повелителю и скажет, что Маркус Флинт больше не в состоянии возглавлять команду карателей... Что тогда с ним будет? Смерть - самое меньшее, мрачно подумал Марк. Но убить Вуда для него было все равно что убить себя. Готов ли он сейчас противостоять им всем? Он не знал. "Если бы только ты понял..." - прошептал он, стоя у двери в комнату Оливера. Что он хотел сейчас? Может, просто посмотреть на него, провести рукой по мягким волосам, прильнуть поцелуем к чуть припухшим, сводящим с ума губам... Маркус толкнул дверь и вошел в комнату. Конечно, снова у окна. В светло-карих глазах мелькнул страх, Оливер мгновенно напрягся. Он подошел к окну и, откинув с шеи Вуда каштановую волну волос, прижался к ней губами... И застыл, услышав обреченный вздох. Ураган мыслей закружился в голове. В нем смешались гнев, раздражение, горечь, негодование. "Ах ты... маленькая неблагодарная тварь. Тебе плевать, что я спас тебя, что рискую своей жизнью, спасая твою, ты просто отворачиваешься с таким видом, будто я тебе противен, а месяц назад ты стоял передо мной на коленях... Ублюдок. Шлюха", - Маркус и сам не понимал, почему вдруг ему стало так важно то, что Оливер не испытывает к нему ответных чувств... Только мысль эта стала для него столь невыносимой, что он, отпрянув, размахнувшись, резко ударил Оливера по лицу так, что тот не удержавшись на ногах, упал на ковер. Маркус схватил его за волосы и потянул наверх, со злобным удовлетворением отмечая, что он скривился от боли и коротко простонал. - Не нравится?! Дрянь... - прошипел Маркус и отшвырнул его к кровати. Оливер упал на покрывало спиной вниз, Флинт в мгновение ока оказался сверху и, прижимая его к постели, в исступлении начал срывать с него одежду. "О Боже, боже, боже... Снова. Опять. Маркус, не надо... Ну зачем... Ну зачем опять так. Снова поцелуи, похожие на укусы, снова ласки, оставляющие кровоточащие полосы на коже... Ну неужели ты не можешь хоть раз удержаться не насиловать меня?! Неужели ты не умеешь по-другому?! Я больше не могу выносить этого..." А Флинт, словно обезумев, разрывая на нем одежду, что-то шипел сквозь стиснутые зубы, и тут, словно по какому-то странному наитию, закусив в отчаянии губу, Оливер потянулся вверх и осторожно прижался щекой к щеке Марка. Тот замер. Оливер слегка повернул голову и прикоснулся губами к его виску. Опустившись на подушки, он высвободил одну руку и дотронулся до лица Флинта. Темные глаза взглянули недоверчиво. И на этот раз Оливер не отвернулся. Одними губами он прошептал: "Марк". Это прозвучало как "а-хх...". А затем, полузакрыв глаза, осторожно коснулся его рта. Сам. Целуя его, Оливер молился про себя, чтобы Флинт понял, что он... смирился. Он не хочет больше жестокости. Хватит. Разомкнулись неподатливые губы, и Маркус ответил на поцелуй. Нежно. Мягко. Спустя какое-то время он отстранился от Оливера и снова взглянул ему в глаза. А затем, опустив голову, коснулся губами его шеи. И будто прорвалась плотина нежности. Легкими, словно дуновения ветерка, поцелуями он покрывал его плечи, грудь, живот, а Оливер больше не вырывался, он... позволял любить себя. Недоумевая про себя, что же он делает, Маркус опустил темноволосую голову между его бедер и услышал тихий стон. Оливер непроизвольно вцепился в его волосы и, кажется, потянул довольно сильно, но Маркус не обратил на это внимания, впитывая вздохи блаженства своего любовника. И в этот момент он почувствовал себя... если не любимым, то желанным. Пусть это только иллюзия... Но какая красивая... Потянувшись наверх, он обхватил руками его лицо и поцеловал в губы, с радостью отмечая, как безразличное до этого тело под ним словно пробудилось и Оливер несмело прижимается к нему. А затем он вскинул бедра, обвив ногами талию Маркуса, словно говоря: "Возьми меня". И Маркус подчинился. Со всей осторожностью, на которую был способен, он вошел в Оливера, стараясь не причинить боли, словно искупая свои грехи, он целовал его лицо, шепча на ухо нежные словечки, чувствуя, как Оливер отзывается на них... о боже... обнимая его. "Вот так, Маркус. Оказывается, это совсем не сложно. Поцеловать тебя. Обнять. Позволить себя взять. Так, по крайней мере, не больно... Я не хочу больше боли... Не хочу".   "Что происходит со мной? Не знаю... Это не объяснить словами. Мне кажется, я начинаю сходить с ума. Дни, ночи, недели, месяцы слились для меня в одну сплошную серую полосу, она ширится, захватывает весь мир, и нет выхода, нет спасения из этой серой пустоты... Я даже не всегда могу вспомнить, что было вчера... или сегодня...По плечам спускаются волосы почти до талии. Когда... неужели прошло столько времени? Я не знаю. Я подхожу к зеркалу. Зачем? Что может оно сказать мне? "Привет, красавчик!" О да, пожалуй... Раньше мы всегда смеялись над прической Дамблдора, а теперь посмотрите на меня - просто девчонка... А на шее... Ошейник. О, теперь я вспомнил. Это было... когда?.. Ты надел его мне, замкнул заклятьем и сказал, что это еще один знак, что я принадлежу тебе. Странно, что ты до сих пор не додумался выжечь клеймо на моем теле... "Тебе идет, милый", - усмехается зеркало. Чертова стекляшка, не смей издеваться! ...Что это? Почему зеркало валяется на полу в другом конце комнаты? Я разбил его? Сотни осколков отражают свет радужными вспышками. Как могло получиться, что одно большое зеркало стало таким количеством маленьких зеркал? Если бы я мог, я бы улыбнулся. Кстати, а почему я до сих пор не могу говорить? Я спрошу у Маркуса... А как я спрошу? О, Мерлин, что это за мысли?! Я опускаюсь на колени и поднимаю осколки зеркала. Один, второй, третий, четвертый... Интересно, сколько мне понадобится времени, чтобы пересчитать их все? Какая разница, времени у меня сколько угодно... Пять, шесть... Черт! Острый... Из глубокого пореза на пальце появляется крупная капля ярко-алой крови, отразившей на миг блик солнца... Как я не догадался раньше? Кровь - отличные чернила. А на чем писать? У самого пола отходит край обоев. Я отрываю длинную бледно-голубую полосу. А перо отлично заменит сухой стебель вон из этого букета на столе... Так, а о чем же я напишу?" Положив перед собой на пол кусок обоев и посасывая в задумчивости тонкий стебель, Оливер Вуд уставился пустыми глазами в пространство. "...Почему у меня в руках перо? Ах, да... Я хотел написать. О себе. Написать о том, что случилось со мной. А зачем? Он найдет... Не важно...Не могу объяснить, но мне надо, надо написать об этом, почему так случилось, я не знаю, но внутри словно поселился нетерпеливый бес, и он направляет мою руку..." Обмакнув стебель в струящуюся по ладони кровь, Оливер наклонился и снова задумался. "Почему так случилось? И почему так случилось именно со мной? Я не знаю ответа... Знаю лишь, что это повторяется каждую ночь. Я лежу под тонким покрывалом, закрыв глаза, и надеюсь, что, может быть, хоть сегодня этого не будет... Напрасная надежда..." Дьявол, кровь сворачивается слишком быстро...Оливер схватил острый осколок зеркала, рассек запястье и зачарованно уставился на то, как живыми струйками вырвалась кровь из вены, брызнула на брюки, закапала на ковер... "Ты выходишь из душа - мокрые черные волосы, горящие глаза - и, ложась рядом со мной, нетерпеливо отбрасываешь покрывало в сторону. Ты целуешь меня, нежно, а твои руки ласкают мое тело, пальцы сжимают соски, легко проводят вдоль линии подбородка, а потом ты оказываешь сверху, вжимая меня в кровать. Только все это напрасно. Потому что я не чувствую ничего. Даже когда, целуя меня, ты начинаешь в нетерпении глухо стонать мне в рот, даже когда мое тело начинает отзываться на твои ласки, даже когда ты берешь меня и из моего горла рвутся стоны, рассудок остается холодным и будто издали наблюдает за происходящим. Я поднимаю ноги и обвиваю твою талию, а ты, обнимая меня и прижимая к себе, входишь в меня снова и снова, выкрикиваешь мое имя и изливаешься с глухим стоном, а потом, лежа на мне и все еще сжимая меня в объятиях, спрашиваешь: "Тебе понравилось?" Я киваю - "да" и отворачиваюсь в сторону, чтобы ты не поцеловал меня снова. "Да" - это неправда. Мне не хорошо. Мне не плохо. Мне никак. Я не чувствую ничего. Только равнодушие. Пустоту. Словно в моем теле больше не живет душа. Наверное, так оно и есть. Наверное, моя душа покинула меня в тот день, когда Жрецы Смерти, такие как ты, истязали меня и смеялись над моими криками, и она, не выдержав страданий, рванулась прочь. А может быть, когда за попытку побега ты едва не забил меня насмерть? Почему ты не убил меня тогда, Маркус? Почему? Зачем? Почему, не боясь даже гнева своего Повелителя, укрываешь меня в своем доме, укрываешь того, кто должен быть твоим врагом, а стал любовником. Твоей игрушкой. Твоим рабом. Откуда я знаю? Ты говорил во сне. Ты кричал: "Нет, Вальден, нет, оставь его мне! Не убивай его, возьми лучше меня!" Вальден... Макнейр? Он хочет моей смерти? Но я не боюсь больше смерти, Маркус. Мне все равно. Знаешь, тогда я не смог убежать, а сейчас мне просто не хватит сил... Сколько времени я уже здесь? Я помню зелень за окном, а сейчас все укрыто глухим белым покрывалом снега... Мысли путаются, подгоняя друг друга, и мне уже не вспомнить, что я хотел написать... Что это за боль в руке? Нет, нет, нет времени..." Перехватив стебель покрепче, Оливер склонился над листком и вывел, с трудом управляя непослушной рукой: "Маркус, я..." "... думал. О чем? Снова кружится водоворот мыслей, шквалом образов, неясных голосов, нашептывающих в ухо слова на мертвых языках, сметая остатки разума. Что мне сказать тебе? Тебе никогда не была интересна моя душа, тебя привлекало лишь мое тело. О, им ты наслаждаешься в полной мере. А я? Гриффиндорец, светлый воин, я стал... подстилкой. Да, а как меня назвать еще? Шлюха, исполняющая все твои желания. Каждую ночь. В постели Жреца Смерти. Убийцы. Палача. Громкие слова. Они все пусты. И пуста моя душа. Которой больше нет. Иногда я ненавижу тебя - за то, что ты не оставил меня умирать, потому что, позволь ты мне тогда умереть, сейчас я бы не мучился так... Хотя неправда. Я не мучаюсь и не страдаю. Мучения и страдания доступны лишь живым. Я не живу". Перо выпало из ослабевших пальцев, прочертив корявую багровую полосу. Оливер поднял голову и с удивлением увидел вокруг кровь. Огромное пятно расползлось по ковру, небольшая лужица собралась у стены. Как... странно... Он попытался рассмеяться. Такая... легкость... А ведь все было так просто...Почему он не догадался раньше? Не будет больше страха, сомнений, боли... Опустившись на пол, прижавшись щекой к ковру, Оливер счастливо улыбнулся и закрыл глаза.