Монография посвящена выяснению места и роли категории "культура" в историческом материализме, показана ее связь с категориями "общественно-экономическая формация", "общественные отношения", "социальная деятельность".

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 13

отношении, в известной связи со все м и остальными”^¹. Поэтому каждое понятие исторического материализма нуждается, в частности, в соотнесении его с центральной, базисной категорией этой науки — категорией общественно-экономической формации. В различных случаях связь с нею может быть непосредственной или опосредованной, зачастую многократно. Для систематизации исторического материализма как целого важно проследить связи самые отдаленные, самые опосредованные. Однако наиболее важна для каждого понятия его связь с той категорией, на основе которой оно непосредственно вводится в теоретическую систему. Мы полагаем, что для категории культуры такой основой является категория “общественно-экономическая формация”. Без прямого соотнесения с формацией культура вообще не может быть понята системно-диалектически. Более частные категории — “ценность”, “творчество” и т. д. могут и должны быть использованы для характеристики культуры, но каждая из них сама по себе недостаточна в качестве основы для категориальной фиксации культуры в историческом материализме.

Соотнесение с категорией общественно-экономической формации — ключевой момент в разработке категории культуры. Такой подход опирается как на свою предпосылку на представление о синтетическом, интегративном характере категории культуры и является способом его реализации. Если эта категория призвана функционировать в системе [68] обществознания как целом, она должна обладать значительной силой обобщения, охватывая под специфическим углом да присущем ей уровне отображения предельно широкую социальную сферу, в конечном счете — все общество как целое.

Важным моментом анализа понятия вообще и понятия культуры в частности является анализ его соотношения с другими понятиями, выявление системности того звена теории, в состав которого оно включено. Такой анализ представляет собой средство уточнения содержания разрабатываемого понятия. В связи с этим рассмотрим следующий пример.

Выше отмечалось, что существует немало попыток конкретизировать или, как часто выражаются, выработать “более узкое” понимание культуры. Это стремление возникает, в частности, в противовес разного рода “широким”, или, точнее, не очень определенным трактовкам культуры. Так, весьма распространена, особенно среди историков, “узкая” трактовка культуры, состоящая в ее сведении к духовной жизни, духовной сфере, духовным процессам и т. п. Вариантов трактовки культуры через категорию “духовное” существует немало. Культуру интерпретируют и через духовную жизнь общества, и через духовную жизнь и развитие личности, а чаще всего довольствуются не слишком определенным указанием на то, что культура есть нечто духовное, а не материальное. Отвлечемся, однако, от различий в трактовке того, какие духовные феномены составляют культуру, — а такие различия имеются, хотя они обычно не зафиксированы в явной форме.

В обсуждаемом аспекте существенно иное. Если категория “культура” фиксирует духовную сферу, то осуществление принципа системности знания требует соотнести ее с какой-то другой категорией, которая на том же уровне теории фиксировала бы материальную сферу общественной жизни, причем фиксировала бы ее как первичную и определяющую относительно духовной сферы, т. о. культуры. Какова же эта искомая категория?

Допустим, категория “культура” в таком ее понимании фиксирует действительность на том же уровне, что и категория “общественное бытие”. Но с этой последней категорией обычно соотносят в качестве отображающей духовную сферу категорию “общественное сознание”. Следовательно, возникает необходимость соотнести культуру с общественным сознанием. Здесь имеется несколько вариантов. Либо мы будем вынуждены считать, что это просто разные на- [69] звания, разные термины для обозначения одной и той же категории, — но тогда зачем создавать этот терминологический разнобой? Либо мы будем вынуждены признать, что эти категории отображают духовную сферу действительности через соотношение части и целого. Например, категория “общественное сознание” охватывает всю духовную сферу, а категория культуры только ее часть, — но тогда какую? Или наоборот, категория культуры охватывает всю духовную сферу, а категория общественного сознания — только часть? Но тогда тоже возникает вопрос: каким образом может быть задано подобное ограничение? Либо, наконец, мы будем вынуждены признать, что категории “общественное сознание” и “культура” отображают духовную сферу на разных уровнях абстрактности — конкретности. Это избавляет от необходимости проводить между ними демаркационную линию по объему, аспекту отображаемого ими объекта — духовной сферы, ибо обе категории могут отображать объект целиком, но на разных уровнях абстрактности — конкретности.

Тогда возникает следующая ситуация. Если теория действительно системна, то на разных ее уровнях объект раскрывается в своих наиболее существенных связях с разной степенью конкретности, но всегда целостно, системно. Во всяком случае столь существенная связь как субординированное соотношение материальной и духовной сфер должна быть зафиксирована на каждом уровне отображения: без этого материализм не будет последовательным.

И если на том уровне теории, где духовная сфера отображается при помощи категории “общественное сознание”, такая соотносительная категория есть общественное бытие как система материальных отношений, то какова же соответствующая категория на том уровне, на каком духовная сфера отображается категорией “культура”?

Подчеркнем: здесь мы отвлекаемся от того на каком — более конкретном или более абстрактном относительно категории “общественное сознание” уровне отражает категория “культура” духовную сферу. Важно, что на каком-то другом и что на этом уровне она должна иметь соотносительную с ней категорию, отображающую материальную сферу общественной жизни как фактор, подсистему социального организма, который определяет собой культуру.

Что же это за категория? Может быть, категория “материальная культура”? Тогда чисто терминологически то, что мы обозначали раньше как “культуру”, удобнее называть “духовной культурой”. Но главное, что следует из [70] сказанного, без такой соотносительной категории принцип материализма логически последовательно реализовать невозможно. И даже если мы будем использовать термин “культура” лишь для обозначения духовной сферы, то, независимо от используемой терминологии, с содержательно-теоретической точки зрения мы должны ввести дополнительную категорию, парную с категорией “культура”, ибо лишь благодаря их диалектической взаимосвязи можно раскрыть принцип материализма на том уровне отображения, где в данном случае используется категория “культура”.

Когда этого не делается, возникает одностороннее представление о социальной системе. В частности, это имеет место в некоторых семиотических интерпретациях культуры. Сама задача изучения роли знаковых систем в историческом процессе, несомненно, весьма важна. Однако семиотические представления могут быть надежными инструментами организации эмпирического материала при исследовании духовных процессов, в том числе сферы социального общения, если не выступают в качестве самодовлеющих, а соотносятся с категориями исторического материализма.

Между тем, например, в определении культуры, даваемом Ю. М. Лотманом и некоторыми другими сторонниками информационно-семиотического подхода сфера культуры ограничивается коммуникативно-семиотическими аспектами общественной жизни, в отвлечении от практически-преобразовательной стороны, которая как раз и составляет суть социального существования.

Недостаточность этого определения обусловлена исходной посылкой: “...человек в борьбе за жизнь,—пишет Ю. М. Лотман,— включен в два процесса: во-первых, он выступает как потребитель материальных, вещных ценностей, во-вторых,—как аккумулятор информации. Обе эти стороны жизненно необходимы. Если для человека как биологической особи достаточно первой, то социальное бытие предполагает наличие обеих”^². И уточняет: “Битва за выживание — биологическое и социальное — это битва за информацию”^³.

Такой подход к рассмотрению социального бытия является, на наш взгляд, односторонним. Существуют не только два вида потребления — материальное и духовное, но и соответственно два вида производства. Знаки могут вы- [71] ступать в качестве орудий преобразования социальной действительности, но сами по себе они не могут быть непосредственными инструментами преобразования природы, т. е. орудиями труда. О том, насколько важен этот аспект жизни общества, говорят известные слова К. Маркса: “Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни”^⁴. Поэтому духовная жизнь, коммуникация, общение, которые неразрывно связаны с “отличением” людьми себя от животных, не могут быть поняты без учета в соответствующей теоретической конструкции наличия и детерминирующего воздействия сферы материального производства. Разумеется, это отнюдь не требует делать материальное производство каждый раз предметом специального исследования, однако необходимо адекватно фиксировать его в предпосылках там, где такие предпосылки фиксируются. В данном конкретном случае, очевидно, речь может идти лишь о том, что чрезвычайно интересную семиотическую концепцию культуры, разрабатываемую Ю. М. Лотманом, неправомерно рассматривать как концепцию культуры вообще.

В современном обществознапии все более четко осознается, что важен именно системный, целостный охват социальных объектов. Эта мысль неоднократно звучала, в частности, на “круглом столе” по предмету и методу истории культуры. Так, В. Н. Гращенков, отметив, что “история культуры — это не только история идей, хотя последние играют в ней огромную роль”, одновременно подчеркнул синтетический характер историко-культурного исследования духовных процессов: “Не изучение порознь политических, этических, философских, естественнонаучных, религиозных, эстетических идей, но именно их анализ как некоей целостности, неповторимой для каждого нового этапа общественного и национального развития”^⁵.

Подход, ориентированный на выявление целостности историко-культурных феноменов, должен включать в себя широкий охват в рамках этой категории различных сфер общественной жизни. Как отмечал Ю. В. Бромлей, “целостный, системный подход к истории тех или иных конкретных форм существования культуры предполагает учет хотя бы основных блоков ее элементов, например, не только ду- [72] ховных, но и материальных, не только производственной, но и бытовой сферы”^⁶.

Действительно советская историческая наука имеет богатые традиции изучения не только духовной, но и материальной культуры^⁷. Понятие материальной культуры широко используется в археологии и этнографии^⁸.

***

Мы полагаем, что такая установка вполне соответствует подходу классиков марксизма-ленинизма к проблемам культуры. Анализ их произведений нацеливает на. самое широкое представление о культуре, несводимое к каким бы то ни было редукционистским интерпретациям, будь то предмето-центристские или “прогрессистские”, “технологические” или семиотические трактовки ее, или же представление о ней как о духовной сфере общества. В основу понимания культуры Маркс и Энгельс положили ее материалистическое понимание, раскрывая роль способа производства, производственных отношений как исходных и определяющих моментов развития культуры. Причем не следует трактовать это утверждение в том смысле, будто предметно-преобразующая, практическая деятельность людей явилась основой, из лона которой как нечто иное развилась культура. Культура есть более широкое целое, которое включает труд как свою составляющую, но составляющую генетически исходную, наряду с отношениями производства между людьми. “Лишь тогда,— подчеркивал Маркс, — когда люди своим трудом уже выбились из первоначального животного состояния, ...— лишь тогда возникают отношения, при которых прибавочный труд одного человека становится условием существования другого. На начальных ступенях культуры производительные силы труда ничтожны...”^⁹.

В работе “Происхождение семьи, частной собственности и государства” Ф. Энгельс назвал первую главу “Доисторические ступени культуры”, соотнося этим культуру с че- [73] ловечеством. Этот вывод правомерно сделать не только исходя из анализа текста, где в первом же после заглавия предложении Энгельс пишет: “Морган был первый, кто со знанием дела попытался внести в предысторию человечества определенную систему”^¹0 и тем самым непосредственно соотносит понятия “доисторические ступени культуры” и “предыстория человечества”. Этот вывод следует и из анализа данной работы в целом, поскольку фактически в качестве ступеней культуры рассматриваются и характеризуются первобытно-общинная формация, классово-антагонистическое общество и переходная ступень от первой ко второму. Характеристика ступеней культуры, по Энгельсу, — это характеристика периодов в развитии производительных сил, изменений в связях человечества с природой, изменений социальных связей. Их развитие шло по пути возникновения частной собственности, классов, государственной власти и моногамной семьи.

Развитие культуры, согласно принципу материалистического монизма, есть не просто развитие интеллекта как такового, а развитие включающей в себя этот интеллект материально-практической деятельности людей, производительного отношения общества к природе. И именно оно — генетически исходное образование, с которого начинается культура. Если сопоставить фундаментальный труд Энгельса “Происхождение семьи, частной собственности и государства” с работой Моргана Льюиса “Древнее общество”, фактический материал которой использовал Энгельс, то обнаружим, что заглавие первой главы у Энгельса — “Доисторические ступени культуры” — охватывает тот содержательный материал, который Морган наименовал: “Часть I. Развитие интеллекта вследствие изобретений и культуры. Глава 1. Этнические периоды”^¹1. Это переименование не случайно. Оно имеет глубокое материалистическое значение и отражает тот факт, что при исследовании ступеней культуры в центре внимания Энгельса находились социально-экономические сюжеты.

Сохранив моргановское обозначение эпох — ступеней культуры (“дикость”, “варварство”, “цивилизация”) и их триадичное деление, Ф. Энгельс вместе с тем усиливает материалистическое толкование этой трехчленной периоди [74] зации, выделяя в качестве вех такие внутренние сдвиги в развитии производительных сил, как формирование речи, овладение огнем и изобретение лука со стрелами, овладение гончарным ремеслом, приручение животных и возделывание съедобных растений и т. д. Словом, источником исторических перемен выступает не само по себе развитие интеллекта, на основе которого формируются “идеи” семьи, собственности и управления (как у Моргана), но материальные, объективные процессы генезиса моногамии и частной собственности.

При этом, как заключают исследователи, специально занимавшиеся сопоставлением данных работ, Ф. Энгельс идет в анализе древней истории значительно дальше Моргана, который намечает связь хозяйственных форм с социальными отношениями лишь через посредство психологических факторов. Особенность подхода Ф. Энгельса при этом видится в том, что он коренным образом меняет положение Моргана, помещая между экономическими и психологическими явлениями собственно социальное звено — общественные отношения, подчеркивая примат материальных предпосылок развития древнего общества и выявляя в самой сущности хозяйственной деятельности определенные этапы развития, а затем и назревающей смены способов производства^¹2.

Сам процесс освоения природы обществом, предметно-практическую деятельность людей Ф. Энгельс в своем произведении раскрыл как социально-экономический процесс, как производственные общественные отношения. Освоенная человеком природа, предстающая как предметное богатство общества, имеет уже общественный характер, обретает свойства социальной историчности. “Появившаяся частная собственность на стада и предметы роскоши,— пишет Энгельс,— вела к обмену между отдельными лицами, к превращению продуктов в товары. И в этом — зародыш всего последующего переворота”^¹3.

Исходя из интересов обсуждения нашего предмета, необходимо отметить и то, что Ф. Энгельс, описывая и объясняя развитие культуры, дает всестороннюю характеристику социальных отношений, и в особенности материальных отношений, детерминирующих общий ход исторического развития. Таким образом, понятие культуры здесь фиксирует представление об обществе в целом, а не о какой-то отдельной [75] его сфере. Только так можно интерпретировать и слова К. Маркса о том, что “на начальных ступенях культуры производительные силы труда ничтожны”^¹4, что потребности человека “определяются не просто естественной потребностью, а такой естественной потребностью, которая исторически модифицирована определенным уровнем развития культуры”^¹5. Только так можно объяснить его указание на ступени культуры путем сравнения конкретных стран, конкретных, относительно независимых и целостных социальных систем: “Внешние природные условия экономически распадаются на два больших класса: естественное богатство средствами жизни... и естественное богатство средствами труда... На начальных ступенях культуры имеет решающее значение первый род, на более высоких ступенях — второй род естественного богатства. Сравните, например, Англию с Индией или — в античном мире — Афины и Коринф со странами па побережье Черного моря”^¹6. Наконец, весь исторический процесс, прогресс человечества, развитие его производительных сил и способностей, движение общественно-экономических формаций от низшей, первобытно-общинной, к высшей, к коммунизму, движение от “царства необходимости” к “царству свободы” у основоположников марксизма соотносится с развитием культуры: “каждый шаг вперед на пути культуры был шагом к свободе”^¹7.

В. И. Ленин по всем основным направлениям развил представление основоположников марксизма о культуре. Анализ обнаруживает наличие самого широкого понимания культуры в его трудах.

Нельзя согласиться с мнением, будто В. И. Ленин ограничивал культуру аспектами сугубо надстроечного порядка или духовной жизни общества. Как правило, оно опирается на высказывания В. И. Ленина, в которых культура идентифицируется с наукой, искусством и прочими компонентами общественного сознания. Такие высказывания действительно имеют место, но необходимо опираться в выводах на более широкий круг суждений, ибо в других случаях у Ленина в культуре фигурируют элементы общественной жизни отнюдь не духовного порядка.

На наш взгляд, ленинские идеи дают основания говорить о культуре как об определенном качественно специфическом [76] состоянии и производственных и надстроечных отношении, о материальной и духовной стороне культуры. Культура охватывает у него все сферы общественного развития, все виды человеческой деятельности. “...Культурные сношения города с деревней, писал В. И. Ленин,— принимают у нас само собой и принимают неизбежно иной (чем при капитализме — авт.) характер. Город давал деревне при капитализме то, что ее развращало политически, экономически, нравственно, физически и т. п. Город у нас само собой начинает давать деревне прямо обратное”^¹8.

Раскрывая задачи, стоящие перед политпросветами в связи с новой экономической политикой, он подчеркивал: “...Недостаточно безграмотность ликвидировать, но нужно еще строить советское хозяйство, а при этом на одной грамотности далеко не уедешь. Нам нужно громадное повышение культуры. Надо, чтобы человек на деле пользовался умением читать и писать”^¹9. Это умение, по Ленину, не цель, а средство: “Надо добиться, чтобы уменье читать и писать служило к повышению культуры, чтобы крестьянин получил возможность применить это уменье... к улучшению своего хозяйства и своего государства”^²0. Из приведенного видно, что ликвидация безграмотности подчинена задаче повышения культуры, т. е. в данном случае—улучшению хозяйства и государства, достижению определенной степени совершенства базисного и надстроечного образований.

У Ленина есть совершенно недвусмысленные указания на материальные компоненты культуры, в том числе и на материальный базис. Так, разъясняя необходимость привлечения на службу социализму буржуазных специалистов, он подчеркивал, что “без них невозможно на деле взять ту культуру, которая создана старыми общественными отношениями и осталась как материальный базис социализма”^²1. Возражая тем, кто утверждал, что “Россия не достигла такой высоты развития производительных сил, при которой возможен социализм”^²2, Ленин указывал: “Если для создания социализма требуется определенный уровень культуры..., то почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня, а потом уже ...двинуться догонять другие народы”^²3. [77]

Как видим, определенное состояние целой подсистемы социальной системы, а именно некоторый наличный уровень развития производительных сил, или, иначе говоря, производительные силы в их конкретном бытии на определенном этапе своего развития называются здесь культурой.

В. И. Ленин отмечал, что переход от капитализма к социализму “будет во многом зависеть от того, преобладает ли мелкая собственность или крупная, мелкая культура или крупная”^²4.

Думается, что современная постановка вопроса об экономической культуре^²5 прямо соответствует высказываниям В. И. Ленина, сделанным на заре социалистического развития нашей страны. Успех строительства социалистической экономики он в значительной мере связывал с электрификацией, говоря о ней как о “культурной промышленности”^²6. Уже через несколько лет, отмечал Ленин в 1920 г., “...вся Россия будет покрыта сетью электрических проводов и будет восстановлена не по-старому, а по-новому, ...достигнет той культуры, которую наши пленные видели в Германии”^²7.

На IX Всероссийском съезде Советов Ленин говорил о культурном экономическом уровне и разъяснял: “На нас сейчас история возложила работу: величайший переворот политический завершить медленной, тяжелой, трудной экономической работой... Нужно это политическое преобразование переварить, чтобы получить другой культурный экономический уровень... Тут надо быть трезвым и отдавать себе отчет, что это завоевание сделано, но в плоть и кровь экономики обыденной жизни и в условия существования масс еще не вошло”^²8.

Экономику, хозяйственную работу надо было “подтянуть” до уровня, соответствующего политическому перевороту, который сделал нашу страну передовой в политическом отношении^²9 и открывал перспективы для культурных сдвигов в экономике. Надо было на практике, в сфере экономики освоить открывшиеся возможности, а это и означало “переварить политический переворот”, это и относил Ленин к “задачам культурным”^³0. В частности, необходимо было научиться торговать, так как торговля являлась “оселком ... [78] экономической жизни, единственно возможной смычкой передового отряда пролетариата с крестьянством, единственно возможной сцепкой, чтобы начать общим фронтом экономический подъем”^³1. Что под этим понималось? “Надо учиться государственному регулированию коммерческих отношений”,—говорил Ленин, выступая на седьмой московской губпартконференции^³2. “При нашей некультурности мы не можем решить лобовой атакой гибель капитализма. При ином уровне культуры можно было бы решить задачу прямее... Но мы прямым путем не можем решать вопрос.

Государство должно научиться торговать так, чтобы промышленность удовлетворяла крестьянство, чтобы крестьянство торговлей удовлетворяло свои нужды”^³3. Это и были те самые общие условия, которым должна была отвечать торговая деятельность, чтобы претендовать на культурность, на соответствие новым экономическим отношениям.

Если, с одной стороны, следовало “учиться государственному регулированию коммерческих отношений”^³4, то с другой — надо было сделать так, чтобы “всякий мелкий крестьянин” культурно торговал. “Под уменьем быть торгашом, — писал В. И. Ленин, — я понимаю уменье быть культурным торгашом. Это пусть намотают себе на ус русские люди или просто крестьяне, которые думают: раз он торгует, значит умеет быть торгашом. Это совсем неверно. Он торгует, но от этого до уменья быть культурным торгашом еще очень далеко. Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски. От этого его отделяет целая эпоха”^³5.

Высказывания Ленина о культуре торговли — это высказывания о культуре вполне определенного вида экономической деятельности, но в принципе можно говорить о культуре какого угодно другого вида экономической деятельности, о культуре производственной деятельности вообще. Для того, чтобы достигнуть культурного уровня экономики, догнать “другие народы”, важно было учиться культуре труда вообще.

В приведенных высказываниях присутствует отчетливое понимание культуры как материально-технических и экономических аспектов строительства социализма и коммунизма. Таким образом, ленинское наследие не дает оснований для сведения представления о культуре исключительно [79] к духовным аспектам жизни общества, но, наоборот, предполагает учет компонентов, которые принято именовать материальной культурой, а материальная сторона культуры охватывает у него и производительные силы и производственные отношения.

Производительные силы и производственные отношения не являются у В. И. Ленина основой материальной культуры, как полагают некоторые авторы,— они входят в состав культуры, являются ее материальной стороной и в этом смысле ее основой, основанием. Поэтому Ленин и говорил о “культурном экономическом уровне” и об определенном состоянии производительных сил как об уровне культуры. Причем в ленинских работах при описании культуры мы встречаем указание не на производительные силы или производственные отношения вообще, а на те или иные конкретные их проявления.

Вслед за Марксом и Энгельсом, Ленин включал в состав культуры не только те или иные аспекты деятельности, но и самих субъектов социальной деятельности, рассматривая их в контексте тех или иных социальных отношений, как момент взаимодействия субъектов между собой и с условиями, детерминирующими их деятельность. “Мы не можем построить коммунизма иначе ... как из того культурного аппарата, который взращен буржуазной обстановкой и поэтому неизбежно бывает пропитан — раз речь заходит о человеческом материале, как части культурного аппарата — буржуазной психологией”^³6. Целый социальный слой—интеллигенция — упоминается у Ленина как элемент культуры^³7.

Ленинским понятием культуры охватывается не только живая, но и опредмеченная, не только материальная, но и духовная деятельность; не только продукты деятельности, но и ее субъекты; не только феномены общественного сознания, но и различные аспекты общественного бытия; не только производительные силы и производственные отношения, но и надстройка.

Итак, можно сделать вывод, сказав, что ленинское представление о культуре совпадает с представлением о ней К. Маркса и Ф. Энгельса и охватывает, по сути дела, все общество. Но в таком случае возникает опасность замещения этим понятием культуры понятия “общество”. Аргумент, согласно которому понятие “культура” при подобном “ши- [80] роком

Blog