Василий Галин Запретная политэкономия красное и белое

Вид материала

Документы

Содержание Доля офицеров в Добровольческой армии и ее общая боевая численность

Подобный материал:

• Василий Галин Запретная политэкономия Революция по-русски, 9888.76kb.
• Комфорт копенгаген, Стокгольм, Хельсинки, Турку, Порвоо, без ночных переездов, 122.77kb.
• Белое Санаторий «Озеро Белое», 166.19kb.
• Контрольная работа по истории Отечества на тему: Факторы победы Красной Армии в Гражданской, 120.66kb.
• Контрольная работа №1 по дисциплине «Политэкономия», 358.97kb.
• -, 388.72kb.
• Дайв-центр «полярный круг», белое море полезная информация Белое море, 155.26kb.
• Конспект лекций по дисциплине "политэкономия" для студентов 050107 заочной формы обучения, 908.57kb.
• Владимир Красное Солнышко крещение Руси; Ярослав Мудрый сын Владимира Красное Солнышко,, 77.19kb.
• Проект «Япония в Облаках» ! Премьера спектакля: театр «Белое Облако», 175.63kb.

в Северной Области (Архангельском и Мурманском фронтах) на 7,1 тыс. русских солдат и офицеров приходилось 23,2 тыс. солдат и офицеров интервентов²⁰³. А на 15 апреля 1919 г. на 24,5 тыс. русских — 21,5 тыс. интервентов²⁰⁴. Дальнейшее увеличение русской армии было невозможно, поскольку доступные мобилизационные ресурсы области были полностью исчерпаны.

О расстановке сил в Северной Армии писал эсер Б. Соколов: «Все фронты были в полном подчинении у английского командования... Позиции были заняты главным образом английскими, кое-где русскими силами, русским же разрешалось занимать более глухие и менее ответственные места. Пропуски, проезды... — все это было в руках у союзной комендатуры. Госпитали... были английские, персонал же смешанный, русский и английский. Интендантство, снабжавшее фронт и тыл, было исключительно английским, и русские получали все, начиная с довольствия и кончая обмундированием, с английских складов»²⁰⁵. Ключевую роль интервентов подчеркивал и генерал Марушевский: «Восстания... только подтвердили необходимость наличия в отрядах хотя бы небольшого числа иностранных войск. Здесь важна была не сила, а наличие иностранного мундира, в котором простолюдин видел не только штык или револьвер, но государственную силу, стоявшую за ним. Кроме того, хотя бы небольшая иностранная сила обеспечивала свободу действий каждого войскового начальника, охраняя его жизнь от покушений. С этим надо было считаться и не успокаивать себя теоретическими соображениями о политических вкусах и идеалах нашего мужика»²⁰⁶.

Северо-западная Армия: Русская Западная армия была сформирована при активном немецком участии, в ней насчитывалось «в общей сложности около 50 тысяч человек (вместе с около 40 тысячами немецких добровольческих частей), при переброске (в Россию, речь шла только о русских частях) осталось лишь 6-7 тысяч человек»²⁰⁷. В. Горн давал описание этой армии: «Период немецкой учебы оказался весьма краток, а с русской стороны дело велось крайне беспечно и бестолково. Уже тогда, в момент зарождения белой армии, вскрылась одна психологическая черточка, которая сразу возмутила бравых немецких инструкторов. Едва успев надеть погоны и шашку, русские офицеры начали кутить и бездельничать, не все, конечно, но... многие. Немцы только руками разводили, глядя на такую беспечность. Быстро стал пухнуть «штаб», всевозможные учреждения «связи», а солдат — ноль. Офицеров

45

в городе многое множество, но большинство из них желает получать «должности», сообразно с чином и летами. Немцы нервничают, ругаются. Если не изменяет память, так и топчутся на одном месте, пока на выручку не появляются перебежавшие от большевиков на маленьком военном пароходике матросы чудской флотилии и небольшой отряд кавалерии Балаховича — Пермыкина. К этим удравшим от большевиков частям позже присоединились небольшие кучки крестьян-добровольцев, затем насильственно забрали старших учеников гимназии, реального училища, — и армия была готова. Вся затея явно пахла авантюрой, и большинству обывателей даже в голову не приходило, что их жизнь и достояние будут зависеть только от успехов такой армии»²⁰⁸. Генерал Марушевский вспоминал: «Состав армии был до крайности пестрый и какой-то случайный. Видно было, что все это нуждается в настойчивой организационной работе, в огромных материальных средствах, в запасах обмундирования, обуви, теплой одежды. Ничего этого не было»²⁰⁹. При этом, как отмечал В. Горн: «Погоня за чинами имела... просто комические результаты. Благодаря системе взаимно-дружеского награждения, к концу северо-западной эпопеи в армии (без преувеличения) появились полковники почти юношеского возраста, а генералов на всю армию в 17 тысяч штыков насчитывалось 34, не считая дюжины тех, которых умудрились испечь уже после ликвидации армии»²¹⁰.

Армия Юга России: В сентябре 1919 г. У Черчилль сообщал своему кабинету министров: «Армии генерала Деникина господствуют на территориях, на которых живет не менее тридцати миллионов русских и которые включают третий, четвертый и пятый по значению города России. Вся эта территория вполне доступна для торговых сношений с Францией и с Англией. Торговля же является в данное время насущной потребностью их народонаселения. В распоряжении войск генерала Деникина — целая сеть железных дорог, находящихся в сравнительно хорошем состоянии и нуждающихся лишь в подвижном составе. Жители этих районов устали от большевизма, испытав его по доброй воле или по принуждению. Нет никакого сомнения в том, что этот тридцатимиллионный народ, если бы только была возможность прибегнуть к плебисциту, подавляющим большинством голосов высказался бы против возвращения большевистского правительства Ленина и Троцкого. Больше того: генерал Деникин имеет в своем распоряжении армию, которая, хотя в основном и является добровольческой, быстро растет в своей численности, и в настоящее время в ней уже более 300 тыс. чел.»²¹¹

Сам Деникин был другого мнения. Он вспоминал, что на призыв Добровольческой Армии «отозвались... офицеры, юнкера, учащаяся молодежь и очень-очень мало прочих "городских и земских" русских людей. "Всенародного ополчения" не вышло. В силу создавшихся условий комплектования армия в самом зародыше своем таила глубокий органический недостаток, приобретая характер классовый... Печать классового отбора легла на армию прочно и давала повод недоброжелателям

46

возбуждать против нее в народной массе недоверие и опасения и противополагать ее цели народным интересам»²¹².

В армии Деникина, наиболее боеспособной из всех белых армий, в период ее максимальной численности летом 1919 г. состояло 30 тыс. офицеров, 70 тыс. казаков, 10 тыс. горцев, всего 140 тыс. человек²¹³. Армия действительно носила классовый характер и целиком могла полагаться только на офицеров-добровольцев. Л. Спирин пишет: «...стоило только перейти к массовой мобилизации... как процент офицеров упал в 7-8 раз, и армия стала терпеть поражения»²¹⁴. На этот факт указывает и С. Волков: «На офицерском самопожертвовании во многом и держалось Белое движение...»²¹⁵ Например, даже «казаки требовали, чтобы офицеры шли впереди. Поэтому потери в командном составе были очень велики»²¹⁶.


^ Доля офицеров в Добровольческой армии и ее общая боевая численность²¹⁷

	Весной 1918	Весной 1919	Осенью 1919	Весной 1920
Доля офицеров	60-70%	30%	10%	25-30%
Численность армии, тыс. чел.	8,5	40	150	25

Численность Добровольческой армии резко выросла только с началом поступления «союзнической» материальной и финансовой помощи в начале 1919 г. Один из командующих Красной Армии Егоров в этой связи указывал, что «..деникинщина оказалась преимущественно одной из форм этой интервенции»²¹⁸. Деникин сам подтверждал этот факт: «Военное снабжение (от «союзников») продолжало поступать, правда, в размерах, недостаточных для нормального обеспечения наших армий, но все же это был главный, жизненный источник их питания»²¹⁹. Кадры армии были пополнены за счет насильственной мобилизации. Как указывал П. Петров: «К осени практически все офицеры, еще не вступившие в армию, были призваны по мобилизации. Этот контингент (меньшей численности, чем добровольцы) был, естественно, гораздо худшего качества: часть призванных офицеров была пассивна, слаба духом. Были случаи, когда такие офицеры, отправляясь на фронт, просили выдать им удостоверения, что они служат по мобилизации»²²⁰. Деникин подтверждал: «занятие нами новых территорий... дало приток офицерских пополнений. Многие шли по убеждению, но еще больше — по принуждению»²²¹. Качество офицерского состава, как отмечал в связи с этим генерал А. Шкуро, резко ухудшилось, к тому же «первые добровольцы — горячие патриоты и идейные беспартийные сподвижники генерала А. Корнилова — были уже выбиты»²²².

47

Дальнейшее развертывание белых армий уперлось не в ограниченность материальных ресурсов, а в отсутствие доброкачественных пополнений. Чем дальше продвигалась белая армия, чем большую территорию захватывала, тем больше теряла свою боеспособность. Врангель вспоминал: «...для меня было ясно, что чудесно воздвигнутое генералом Деникиным здание зиждется на песке. Мы захватили огромное пространство, но не имели сил для удержания его за собой. На огромном, изогнутом дугой к северу фронте вытянулись жидким кордоном наши войска. Сзади ничего не было, резервы отсутствовали. В тылу не было ни одного укрепленного узла сопротивления»²²³. Шульгин, ставший офицером, записывал: «Мы "отвоевали" пространство больше Франции. Мы "владели" народом в сорок миллионов с лишком... И не было "смены"? Да, не было. Не было потому, что измученные, усталые, опустившиеся мы почти что ненавидели тот народ... за который гибли. Мы, бездомные, безхатные, голодные, нищие, вечно бродящие, бесконечно разлученные с дорогими и близкими, — мы ненавидели всех. Мы ненавидели крестьянина за то, что у него теплая хата, сытный, хоть и простой стол, кусок земли и семья его тут же около него в хате... — Ишь, сволочь, бандиты — как живут! Мы ненавидели горожан за то, что они пьют кофе, читают газеты, ходят в кинематограф, танцуют, веселятся... — Буржуи проклятые! За нашими спинами кофе жрут! Это отношение рождало свои последствия, выражавшиеся в известных "действиях"... А эти действия вызывали "противодействие"... выражавшееся в отказе дать... "смену". Можно смеяться над "джентльменами", но тогда приходится воевать без "смены"²²⁴. Генерал Шкуро в своих воспоминаниях приводит слова казака-кубанца: «Мы воюем одни. Говорили, что вся Россия встанет, тогда мы отгоним большевиков, а вот мужики не идут, одни мы страдаем... Где новые корпуса, которые обещали? Все те же корниловцы, марковцы, дроздовцы да мы, казаки...»²²⁵

В результате в белой армии «В 1919-1920 годах проводились насильственные мобилизации даже среди военнопленных. Последними доукомплектовывались и такие дивизии, как корниловская и дроздовская. Генерал А. Туркул, начальник дроздовской дивизии, вспоминал: «Батальон шел теперь на красных без офицеров. Одни солдаты, все из пленных красноармейцев, теснились толпой в огонь. Мне казалось, что это бред моей тифозной горячки, как идет в огне толпой, без цепей, наш второй батальон, как наши стрелки подымают руки, как вбивают в землю винтовки штыками, приклады качаются в воздухе. Никогда, ни в одном бою у нас не было сдачи скопом. Это был конец...»²²⁶

О другой стороне быта Добровольческой армии вспоминал М. Оболенский: «Если в военной организации и в военных успехах Добровольческой армии за все время ее существования бывали колебания в ту или иную сторону, если во внутренней политике южнорусской власти происходили иногда перемены к худшему или к лучшему, то в области тылового быта и тыловых нравов мы все время эволюционировали в одну сторону, в сторону усиления всякого рода бесчестной спекуляции, взяточничества

48

и казнокрадства. Смена вождей и руководителей военных действий и гражданской политики нисколько на этом не отражалась. Если при Врангеле тыловой разврат был еще значительнее, чем при Деникине, то только потому, что Врангель был после Деникина, а не наоборот»²²⁷. Непосредственный участник событий кадет Н. Астров также отмечал эти особенности внутренней жизни правительства Деникина: «Насилие, порка, грабежи, пьянство, гнусное поведение начальствующих лиц на местах, безнаказанность явных преступников и предателей, убогие, бездарные люди, трусы и развратники на местах, люди, принесшие с собой на места старые пороки, старое неумение, лень и самоуверенность»²²⁸.

Сибирская армия: Кристализующую основу Сибирской армии составил чехословацкий корпус, численностью в 42-55 тысяч человек. Уже в июне 1918 г. Ллойд Джордж заявлял, что чехословацкие части «формируют ядро возможной контрреволюции в Сибири»²²⁴. Чехи в Сибири выполняли те же функции, что белые офицеры на Юге и войска интервентов на Севере России. Масштабная гражданская война в Сибири стала возможна только и исключительно благодаря участию в ней чехословацкого корпуса, который в начале войны составлял более 80% всех организованных вооруженных белых формирований в регионе. В то время сколько-нибудь крупных белых армий, не считая небольшой армии Комуча и многочисленных разрозненных банд в Поволжье, Сибири и на Востоке России не было. А. Деникин писал, что даже Комуч пришел «к власти на штыках чехословаков»²³⁰. К 1920 г. численность войск интервентов, не считая 170 тыс. японцев, составила около 100 тыс. человек²³¹. Интервенты составляли примерно 15% общей численности колчаковской армии и до 40% ее боевого состава.

Глава британской военной миссии в Сибири генерал Нокс так характеризовал колчаковскую армию: «Солдаты сражаются вяло, они ленивы, а офицеры не умеют или не хотят держать их в должном повиновении... Неприятель заявляет, что он идет на Омск, и в данный момент я не вижу ничего, что могло бы его остановить. По мере того как Колчак отступает, армия его тает, так как солдаты разбегаются по своим деревням...»²³² Американский дипломат Р. Моррис 6 августа в телеграмме госсекретарю США Р. Лансингу выражал уверенность в неминуемой сдаче Омска, если большевистское наступление не прекратится. Американский генерал Грэвс сообщал в военное министерство о массовом дезертирстве среди офицеров. «Солдаты-новобранцы, писал он, бросают оружие и даже обмундирование, чтобы легче было отступать. Многие простреливают себе левую руку или ногу, чтобы быть отправленными в тыл»²³³. Э. Айронсайд вспоминал: «В том, что Колчак был прав, развернув наступление в зимнюю кампанию, я не сомневался. Удерживать недисциплинированные войска бездействующими на зимних квартирах в пределах Сибири означало подвергнуть их в полной мере воздействию большевистской пропаганды. В войсках Колчака были и добровольцы, но большинство попало в армию по воинской повинности, и перед весной могло начаться массовое дезертирство. Транспорт и запасы про-

49

довольствия к этому времени должны были иссякнуть, и он оказался бы в худшем положении, чем был зимой»²³⁴.

По мнению Ф. Мейбома: «В целом (в Сибирской армии) доля офицеров не превышала, видимо, 5% всех военнослужащих»²³⁵. С. Волков: «По качеству своему офицерство на Востоке отличалось от Юга все-таки в худшую сторону. Кадровых офицеров было чрезвычайно мало»²³⁶. Г. Эйхе также отмечал: «...В отличие от общепринятых критериев, по которым кадровыми считаются офицеры, получившие образование в объеме полного курса военных училищ, то есть до войны, здесь к ним относились все офицеры, произведенные по 1915 год включительно. Но и при таком подходе всех таких офицеров насчитывалось менее тысячи, а остальные 15-16 тысяч были производства 1916-1917 годов»²³⁷. Причем подавляющее количество старших офицеров было не добровольцами, а вступило в армию по мобилизации. Ф. Мейбом вспоминал: «..В нашем полку, к моему удивлению, со стажем одного года гражданской войны был только я и больше никого... Вся дивизия, то есть ее состав, была мобилизована, включая и большинство офицеров, которые после Германской кампании осели и занялись другой работой, обзавелись семьями и, конечно, без особого удовольствия явились на призыв»²³⁸.

Тыл собственной армии характеризовал сам Колчак: «...дело не в законах, а в людях. Мы строим из недоброкачественного материала. Все гниет. Я поражаюсь, до чего все испоганились. Что можно создать при таких условиях, если кругом либо воры, либо трусы, либо невежи?!. И министры, честности которых я верю, не удовлетворяют меня как деятели. Я вижу в последнее время по их докладам, что они живут канцелярским трудом; в них нет огня, активности. Если бы вы вместо ваших законов расстреляли бы пять-шесть мерзавцев из милиции или пару-другую спекулянтов, это нам помогло бы больше...»²³⁹ 7 июня 1919 года колчаковский генерал Будберг записывал: «...С ужасом зрю, что власть дрябла, тягуча, лишена реальности и действенности, фронт трещит, армия разваливается, в тылу восстания, а на Дальнем Востоке неразрешенная атаманщина. Власть потеряла целый год, не сумела приобрести доверия, не сумела сделаться нужной и полезной». «Сейчас нужны гиганты наверху и у главных рулей и плеяда добросовестных и знающих исполнителей им в помощь, чтобы вывести государственное дело из того мрачно-печального положения, куда оно забрело». Но вместо этого повсюду «только кучи надутых лягушек омского болота, пигмеев, хамелеонистых пустобрехов, пустопорожних выскочек разных переворотов, комплотов и политически-коммерческих комбинаций»; «гниль, плесень, лень, недобросовестность, интриги, взяточничество... торжество эгоизма, бесстыдно прикрытые великими и святыми лозунгами»²⁴⁰.

Внутренний фронт: Его составили десятки подпольных офицерских организаций. Один из организаторов высадки интервентов на Севере России капитан Г. Чаплин вспоминал: «К маю 1918 года я не избег общей

50

участи и состоял в рядах «тайной» офицерской организации, коим в те дни в одном Петербурге имя было легион»²⁴¹. По всей стране действовали: «Национальный центр», «Тактический центр», «Всероссийский монархический союз», «Единая Великая Россия», «Союз фронтовых офицеров», «Петроградский союз георгиевских кавалеров», «Русское собрание», «Союз фронтовиков», «Народный союз защиты Родины и свободы», «Всероссийский союз офицеров», «Белый крест» и даже «Союз трудового крестьянства», созданный колчаковскими офицерами, «Туркестанстский союз борьбы с большевизмом», «Петроградская боевая организация». Чисто вербовочные организации «Черная точка», «Все для Родины», «Союз реальной помощи» и т.д...

О целях подпольных белых организаций, на примере «Союза защиты Родины и свободы», свидетельствует приговор по делу А. Перхурова, который обвинялся в том, что «в целях идейного объединения местных организаций выработал и распространил программу организации, в которой ближайшей задачей поставлено свержение существующего правительства и организация твердой власти, непреклонно стоящей на страже национальных интересов России, воссоздание старой армии с восстановлением прав старого командного состава с целью продолжения войны с Германией». То есть это была программа, которая идейно сплачивала все офицерские организации независимо от политических пристрастий». — заключает С. Волков²⁴².

Между тем большинство офицеров не участвовало в подпольных организациях. Г. Чаплин вспоминал: «Все жившие в Петербурге в первую половину 1918 года должны помнить, что в те дни представляла собой обывательская масса. На большинство наших предложений ехать на север следовал вопрос о том ...сколько мы в состоянии платить жалованья и... отказ. Не имею права винить кого бы то ни было, но полная апатия, забитость и во многих случаях просто трусость, невольно бросались в глаза. Множество молодых, здоровых офицеров, торгуя газетами и служа в новых кафе и ресторанах, не верило в долговечность большевиков, еще меньше верило в успех восстания и возлагало все свои надежды на занятие Петербурга... немцами»²⁴³. Например, в Самаре к началу 1918 года было около 5 тысяч офицеров, но в организацию из них входило очень мало²⁴⁴.

После разгрома белых армий у большевиков остался страх перед «пятой колонной», так в письме ВЧК от 17 июня 1920 года отмечалось, что «забранные в плен белогвардейские офицеры, которых насчитывается до 75 000 человек, рассеялись по всей России и представляют собой контрреволюционное бродило»... После эвакуации из Крыма «более 300 тысяч врагов советской власти, в том числе и офицеров, рассеялись по всему Югу». Хотя на самом деле число оставшихся в России белых офицеров, к этому времени, составляло не более 40 тыс., в списке пленных белых офицеров Управления по командному составу Всеросглавштаба к 15 августа 1920 года числилось всего 9660 человек²⁴⁵. Тем не менее Подозрения большевиков отчасти были оправданы. «Офицеры

51

во главе с генералом А.Н. Козловским и бывшим командиром линкора «Севастополь» капитаном 1-го ранга бароном П.В. Вилькеном играли видную роль в Кронштадтском восстании... Тогда же... офицеры подняли мятеж в красных частях в Колчедане»²⁴⁶. В Хабаровске был раскрыт офицерский заговор, связанный с «Комитетом защиты родины и Учредительного Собрания»²⁴⁷. В 1922 г. раскрыт «Центр действия», в мае 1923 в Кубано-Черноморской области было раскрыто 4 белогвардейских организации, кроме этого были раскрыты белогвардейские группы в Вольске, Витебске, Пермской губернии, монархические в Томской, Тамбовской, Тульской, Орловской, Иркутской и других губерниях. В Харькове существовала сильная офицерская организация, в «батальоне» которой состояло около тысячи человек²⁴⁸.

Может показаться, что эти зарисовки о фронтах Белых армий несут в себе определенную долю предвзятости, отнюдь. В Белой армии было немало примеров мужества и героизма, особенно в боевых, офицерских частях. Они были единственной реальной силой, противостоящей большевикам. «В области военной, — признавал Фрунзе, — они, разумеется, были большими мастерами. И провели против нас не одну талантливую операцию. И совершили, по-своему, немало подвигов, выявили немало самого доподлинного личного геройства, отваги и прочего... В нашей политической борьбе — кто может быть нашим достойным противником? Только не слюнтяй Керенский и подобные ему, а махровые черносотенцы. Они способны были бить и крошить так же, как на это были способны мы»²⁴⁹. Аналогичное мнение высказывал и другой красный маршал Егоров: «Части белых армий во многих случаях действовали очень удачно. Офицерские части дрались упорно и ожесточенно...»²⁵⁰ Но нас интересует, в данном случае, не частности, а более общая картина, нам нужно знать причины поражения белой армии, а они, во многом, скрыты именно в ее общей психологии и идеологии.

Представление о численности вооруженных и обеспеченных «союзниками» белогвардейских войск, в период максимальной напряженности на фронтах Гражданской войны дает нижеприводимая таблица.