И. Т. Касавин Текст, дискурс, контекст

Вид материала

Книга

Содержание Глава 10. Ситуационный контекст 1. Понятие «ситуация»

Подобный материал:

• Дискурс как объект лингвистики. Дискурс и текст. Дискурс и диалог, 608.57kb.
• Дискурс лекция 1 13. 09. 03 Дискурс междисциплинарное явление. Впереводе с французского, 181.42kb.
• Анкета участника международной научно-практической конференции «актуальные проблемы, 62.51kb.
• Философско-мировоззренческий дискурс и культурный контекст творчества м. М. Пришвина, 564.46kb.
• Реферат текст курсової роботи 33 с., 33 джерела, 100.61kb.
• Натуралистический дискурс Реалистический дискурс С. Л. Франк «Духовные основы общества»., 67.6kb.
• Дисциплина : Дискурс рефера т на тему: «Когезия», 273.67kb.
• Дискурс междисциплинарное явление. Впереводе с французского означает «речь». Его сравнивают, 339.82kb.
• И. Т. Касавин, С. П. Щавелев, 4740.63kb.
• Дискурс как объект лингвистического исследования, 104.15kb.

***

Проблема понимания текста – отнюдь не узкая литературоведческая проблема. И одновременно анализ поэзии не исчерпывается пониманием самого текста. Смысл текста – загадочная субстанция, измеряющая близость текста человеку, способность человека встроить данный текст в свой жизненный мир, обогатить и расширить свой мир с помощью данного текста. Наличие внетекстовой реальности является необходимым условием смысла.

Используемые в современной гуманитаристике понятия «лингвистический контекст», «контекст ситуации», «культурный контекст» важны именно для того, чтобы локализировать и структурировать реальность за пределами текста и очертить, тем самым, область смысла. Лингвист, литературовед и культуролог, казалось бы, могут этим ограничиться. Однако эти понятия удивительным образом обнаруживают свою относительность в анализе конкретных текстов и контекстов; за ними начинает проглядывать трансцендентальная реальность Культуры как таковой, которая не измеряется ни этносом, ни языком, ни нравами, ни верой. Чем определяется для Бродского обращение к Цветаевой? Случайным обнаружением параллелей двух текстов? Личными поэтическими предпочтениями? Ситуацией приглашения на конференцию? Отношением к искусству, поэзии, русской поэзии, в частности? Или к европейской культуре ХХ века? Или еще шире?

Чем определяется преемственность, ставшая предметом рассмотрения Бродского? Для Пастернака чтение стихов Цветаевой представляло собой погружение в близкий ему лингвистический контекст, а общение с ней (на фоне сходных или знакомых обоим московских реалий) – ситуацию его жизни, своего рода несбывшийся проект любви, подобной любви Живаго и Ларисы. Наконец, Рильке, Блок, Маяковский символизировали (и, конечно, не исчерпывали) собой контекст культуры, одинаково родственный обоим русским поэтам. Однако этот культурный контекст оборачивается лингвистическим, ибо его нельзя усвоить вне чтения и понимания текста. И в нем же неистребимая ситуативность для людей, имевших возможность войти в него посредством более или менее близкого, но все же личного общения. Контексты, как картинки в калейдоскопе, меняют свои конфигурации в зависимости от точки зрения и сами становятся производными от текстов – культурных архетипов, задающих способы мышления, восприятия и переживания.

Для ретроспективного взгляда ни в одном из контекстов не обнаруживается ничего случайного; напротив, в них, говоря словами поэта, «дышит почва и судьба». И одновременно, само их множество и различие оказывается эфемерным, обязанным эмпирическому и аналитическому методу. В дальнейшем они сливаются воедино по мере реконтекстуализации текста, что и было задачей нашей историко-культурной реконструкции, контекст которой, никогда не очевидный для автора, в свою очередь обусловливает ее результаты. Нам хотелось, чтобы миф о трех поэтах, который взялся выстраивать Бродский, не просто расширился на еще одну гениальную душу, но и был понят как стоящая за текстом реальность. Соразмерить глубину отдельных текстов, с одной стороны, и глубину всей человеческой культуры, с другой – вот сверхзадача, которая оправдывает и смелость претензий, и несовершенство их реализации.

Глава 10. Ситуационный контекст

1. Понятие «ситуация»

Для эпистемолога, занятого рассмотрением знания с высоты птичьего полета или c точки зрения вечности, не слишком важно, как в действительности человек продуцирует смыслы и как на этот процесс влияют многообразные условия, окружение, среда. Неудивительно, что и понятие «ситуация», которое как раз фиксирует взаимодействие индивида со средой, не приобрело эпистемологического статуса, проходя в основном по ведомству других социально-гуманитарных дисциплин – социологии, психологии, культурной антропологии. Даже в среде философов было принято ограничивать область применения понятия «ситуация» социальной философией. В число немногих исключений попадает К. Ясперс, который писал: «Ситуация означает не только природно-закономерную, но скорее смысловую действительность, которая выступает не как физическая, не как психическая, а как конкретная действительность, включающая в себя оба эти момента, - действительность, приносящая моему эмпирическому бытию пользу или вред, открывающая возможность или полагающая границу. Эта действительность является предметом не одной, а многих наук. Так, ситуации методически исследуются биологией, например, понятие среды животных при исследовании приспособления; политической экономией – закономерности ситуации спроса и предложения, исторической наукой – однократные, важные виды ситуаций. Существуют, следовательно, ситуации всеобщие, типические или исторически определенные, однократные ситуации»³⁶⁹.

Следует отметить, что понятие стандартной, всеобщей или типической ситуации является достаточно сильной абстракцией. На деле всякая ситуация взаимодействия человека с человеком или человека со средой обладает уникальными особенностями, которые, вместе с тем, могут обладать той или иной степенью важности с точки зрения практических или теоретических задач. К. Ясперс полагает, что философа интересуют в первую очередь именно уникальные ситуации; я интерпретирую его точку зрения так, что только философ способен, благодаря критической рефлексии, в каждой стандартной ситуации найти отклоняющиеся от стандарта, специфические элементы. Типологии, в которых выделяются стандартные и пограничные, общие и уникальные, культурные, социальные, когнитивные и т.п. ситуации, оказываются в таком случае нерелевантными. В дальнейшем мы будем говорить о ситуациях, полагая их равно специфическими в том смысле, что они всегда обусловлены различающимися совокупностями условий, даже если эти различия оказываются невидимыми или несущественными.

Мы уже использовали, хотя и не пытались прояснить и уточнить понятие ситуации, говоря о концепции М. Дуглас и ситуациях производства знания. Теперь же, задаваясь вопросом о специфике ситуационного контекста как отличного от контекста языка, с одной стороны, и контекста культуры, с другой, обратимся к одной из специально-научных концепций, в которой понятие ситуации приобретает особую значимость.

Речь идет о концепции Т.М. Дридзе, которая, критикуя объективистский подход в социологии и других социально-гуманитарных науках, естественным образом обращается к понятию ситуации. В своей статье общеметодологического характера³⁷⁰ она ставит задачу повернуть теорию социального познания и социального действия лицом к живому человеку, обитающему в многослойной жизненной среде и эволюционирующему в процессе непрерывной обратной связи с ней. Т.М. Дридзе вполне отдает себе отчет в том, что такой поворот ведет к возникновению в социальной науке нового обширного поля научно-исследовательского поиска и требует пересмотра целого ряда сложившихся предпосылок современной социогуманитарной и естественнонаучной эпистемологии, дробящей научное знание о природе, человеке и обществе на множество разнопредметных дисциплин. В результате такой фрагментации за пределами исследования оказываются то, что Т.М. Дридзе называет «механизмами интерференции (взаимовлияния) индивидуальных и экосоциокультурных детерминант», предопределяющих тот или иной исход разнообразных соприкосновений человека с окружающим его миром.

Мы очень бегло рассмотрим основания предлагаемых Т.М. Дридзе двух новых, пересекающихся парадигм социального познания – экоантропоцентрической социологии, интегрирующей разнопредметное знание под общим углом зрения на жизненные и социокультурные реалии как изменчивые следствия человеко-средовых интеракций, и семиосоциопсихологии – теории социальной коммуникации как универсального социокультурного механизма. В целом они представляют собой развитие на ниве социологии как раз того коммуникативно-семиотического подхода, который мы анализировали в главе 4. Примечательно, что эти парадигмы вызревают в целом ряде социально-гуманитарных наук: в социологии, психологии, антропологии и этологии, экологии и социальной географии, урбанистике и правоведении, культурологии, семиотике и лингвистике. В философии они, по мнению Т.М. Дридзе, в основном соответствуют социально-экзистенциальному направлению (В. Дильтей, Г. Зиммель, M. Хайдеггер, К. Ясперс, А. Камю, Г. Марсель, Х. Ортега-и–Гассет, M. Мерло–Понти, Ф. Брентано, К. Штумпф, Э. Гуссерль, А Шюц)³⁷¹.

Итак, предметом исследования экоантропоцентрической социологии³⁷² являются механизмы и социально значимые следствия интерактивного обмена (метаболизма) человека с его природным, культурным и социальным окружением, опосредуемого социальной структурой и социальной инфраструктурой, а также жизненными и вытекающими из них локальными социокультурными ситуациями. И здесь Т.М. Дридзе особое внимание уделяет понятию интенции (с учетом его истории и современных дискуссий), позволяющему понять истоки зарождения, становления и распространения образцов поведения, деятельности, общения и взаимодействия людей со всеми элементами их жизненной среды. Ситуация выступает как своеобразный неявный медиатор – динамическое антропокультурное образование, интегрирующее свойства среды с их личностной интерпретацией. Т.М. Дридзе подчеркивает, что ситуации обладают специфической структурой и конфигурацией, придающей образу жизни людей характер направленного и непрерывного процесса, в рамках которого воспроизведение уже известных (кодифицированных в данной культуре) образцов выхода из проблемных состояний перемежается с рождением новых, доселе неизвестных способов решения жизненно важных проблем³⁷³. Соответственно, в качестве единиц анализа используются понятия «конкретно-историческая ситуация», «социальная (социокультурная) ситуация» и «жизненная ситуация». В частности, под жизненной ситуацией индивида Т.М. Дридзе имеет в виду совокупность значимых, т.е. втянутых в орбиту его жизнедеятельности, событий и обстоятельств, оказывающих влияние на его мировосприятие и поведение в некоторый конкретный период его жизни.

Эпистемологическое значение этой концепции обусловлено тем, что одно концептуальное целое с понятием «ситуация» образуют не только «интенция», но также «диалог», «текст» и «смысл». Текст, трактуемый в семиосоциопсихологии как единица не столько языка, сколько коммуникации³⁷⁴, рассматривается как иерархия коммуникативно-познавательных программ, объединяемая концепцией или замыслом (коммуникативной интенцией) партнеров по общению, а текстовая деятельность оказывается одним из ключевых механизмов социокультурной регуляции, обеспечивающих путем включения сознания и интеллекта, интенции, воли и эмоций субъекта общения саму возможность обмена деятельностью и ее продуктами между людьми. Диалог определяется Т.М. Дридзе как режим коммуникации, связанный с интенциональностью коммуникативно-познавательных действий. Именно этот режим отличает коммуникативные процессы от процессов информационно-поточного характера, когда отправитель и получатель информации разведены на разные полюса информационного канала. Наличие эффекта диалога позволяет эффективно распознавать феномен коммуникации в отличие от феноменов псевдокоммуникации (попыток диалога, не увенчавшихся адекватными интерпретациями коммуникативных интенций) и квазикоммуникации (ритуальных действий, подменяющих общение и не предполагающих диалога по исходному условию). Диалог – это попытка «войти в ситуацию друг друга».

Будучи формой социального взаимодействия и одновременно – текстовой деятельностью, успешная коммуникация предстает также в виде смыслового контакта. Последний достигается лишь тогда, когда взаимное ситуационное распознавание собеседников приводит к совмещению в их сознании «смысловых фокусов», или коммуникативных доминант порождаемого и интерпретируемого текста. В режиме диалога с другими людьми формируются установки личности, ее картина мира, осуществляется обмен идеями; в диалоге люди усваивают социальный и культурный опыт. В диалоге люди проживают разные жизненные ситуации и распределяются по разным эпистемическим группам. Тем самым формируется то социокультурное пространство-время, которое является контекстом жизнедеятельности для зарождения, воспроизводства, поддержания и развития цивилизованных форм существования общественных организмов, а знание как раз и является одной из таких форм.

***

Моменты нашего несогласия с концепцией Т.М. Дридзе связаны с неясностью используемого понятия «смысл»³⁷⁵, а также с упрощенным представлением о процессе понимания и интерпретации в диалоге и коммуникации вообще. Однако в целом предложенную Т.М. Дридзе характеристику ситуации с помощью понятий «интенция», «диалог», «текст» и «смысл» можно взять на вооружение. Как же в таком случае будет выглядеть именно когнитивная ситуация? Очевидно, что это должна быть ситуация целенаправленного и сознательного производства или/и потребления знания в коммуникативном контексте, причем знание выступает в ней как опредмеченная в текстах совокупность социальных смыслов, являющаяся продуктом локальной и профессиональной эпистемической группы. Познавательный процесс как таковой (т.е. различные формы обращения знания в социуме) осуществляется всяким общественным индивидом, однако выработка знания – результат деятельности профессиональных сообществ, в которых происходит взаимодействие индивидов между собой и с обществом в целом в форме конкретных ситуаций. Поэтому ситуационный контекст мы будем понимать как набор конкретных условий, характеризующий ту или иную познавательную ситуацию. Это пространственно-временные координаты чтения, письма, диалога, понимания, убеждения, объяснения, предвидения, наблюдения, проектирования, постановки задачи или проблемы. Как скоро каждый тип языковой коммуникации связан с особой познавательной ситуацией, то выявление этой связи также обнаруживает ее специфический характер. Если всякий текст являет собой коммуникационную единицу, то ей в равной степени являются такие жанры как диалог и трактат, которые мы рассматривали выше как элементы текстовых эпох. Можно говорить, поэтому, о ситуации диалога и ситуации трактата: их отличают особенности контекстуализации и деконтекстуализации. Понять философско-эпистолярные споры, к примеру, между Дж Кларком и Г. Лейбницем или смысл «Застольных бесед» Плутарха невозможно иначе, кроме как путем обращения к ситуационному контексту их написания и восприятия в соответствующую эпоху. Эпистемология отнюдь не исчерпывается анализом конкретных социокультурных, исторических, языковых и прочих ситуаций, взятых в их когнитивном измерении. Однако понятие ситуации является фундаментом особого междисциплинарного метода, к рассмотрению которой мы переходим.