Сергей Антропов наш друг саддам

Вид материала

Документы

Содержание Зачем журналисту намордник? Не умеешь – не матерись Все разрешено? Словно в опустевшем помещении

Подобный материал:

• Указом Президента Республики Беларусь 2012 год объявлен Годом книги. Такое решение, 200.21kb.
• Тема: Твой сосед по парте, 75kb.
• Царегородцева Мария Вячеславовна 2009 Организационный момент. Ещё раз всем добрый день!, 150.46kb.
• Сочинение ученицы 9 класса Александровой Татьяны "И ещё один дар дала нам наша Россия:, 47.68kb.
• Тема: «Компьютер наш друг и помощник», 41.51kb.
• Практические рекомендации по организации экологического воспитания в урочной и внеклассной, 262.78kb.
• Техническая инструкция по проведению геолого-технологических исследований нефтяных, 2156.06kb.
• Студент гр. Рс-01-1 ст викладач каф. Асоі антропов О. С. Гвоздак, 419.23kb.
• В., Томашук С. Список питань з історії міжнародних відносин І зовнішньої политки, 2135.41kb.
• История Деда Мороза, 95.55kb.

ЗАЧЕМ ЖУРНАЛИСТУ НАМОРДНИК?


Идея цензуры глубоко проросла в обществе. Даже сами журналисты то и дело взывают к власти с призывом надеть намордник на чересчур бойкую собственную профессию. Мол, доколе можно терпеть позорное разгильдяйство на страницах прессы и, особенно, на экране телевизора?

И общество, и профессионалов, тоскующих по цензуре, не так уж трудно понять. Мне самому в том же ящике половина передач не нравится, процентов двадцать противна, еще процентов десять отвратительна. Это я не сегодня так решил – уже несколько лет и говорил об этом публично, и писал. Наткнешься на какой-нибудь кнопке на «Окна» или очередной гинекологический сериал, и не отвяжешься от мысли: до какой же отметки можно безнаказанно опускать народ Чехова и Окуджавы?

Остро и кроваво вопрос о границах допустимого встал во время страшных событий на Дубровке. Я в это время был далеко от Москвы, и за происходящим следил по телевизору. И порой просто за голову хватался. Вот журналист сообщает в прямом эфире, что в студию позвонила девушка, которая спряталась в театральной подсобке. В здании, захваченном боевиками, полно телевизоров. Больше девушка не позвонит. Или – крупно показывают окно, через которое бежали пятеро заложников. Все ясно – больше никто не убежит. Ведущие просто вытягивают из репортеров информацию: что у вас там? Задерганный репортер наконец-то сообщает новость: началось передвижение техники. Это что, сигнал террористам – пора взрывать? Иногда трудно было отличить глупость от подлости.

Но при всем этом, если речь идет о цензуре, я – против. Категорически против. Это тот случай, когда лекарство куда страшней болезни. Вредоносность цензуры понимали даже большевики – пока не пришли к власти и не ввели ее временно. Время кончилось одновременно и у цензуры, и у коммунистов: подцензурные режимы долго не живут.

Идея цивилизованной, интеллигентной и квалифицированной цензуры рассыпается при первом же прикосновении к конкретике. Кто будет разрешать или не пущать? У меня есть вполне подходящие кандидатуры: Мстислав Растропович, Инна Чурикова, Фазиль Искандер, Михаил Шемякин и Михаил Жванецкий. Как вы думаете, согласятся? Не то, что пойдут, побегут в Цензурный комитет – вот только шнурки нагладят… Нечего себя тешить иллюзиями: цензурой станут заниматься сплошные Шандыбины, Илюхины и Митрофановы, и в результате их усердия Россия свободная развалится еще быстрей, чем Россия большевистская. Не говорю уж о том, что цензор – чиновник, а чиновника за его ответственный труд положено благодарить. Это какие же финансовые потоки станет регулировать, распределять и направлять в нужные карманы новое хлебное ведомство!

Говорят, что большинство населения за цензуру. Может, и большинство. Но спросите граждан, что надо запрещать. Мнения катастрофически разойдутся. Пенсионеры восстанут против голых женщин, молодежь потребует убрать с экрана одетых. Демократы и патриотисты захотят запретить друг друга. Сексуальное большинство не сойдется во взглядах с сексуальным меньшинством, феминистки с домостроевцами. Цензура – дело тонкое!

Так что же, с журналистским беспределом ничего поделать нельзя?

В свое время я предложил разделить и СМИ, и Союз журналистов по цвету. Желтой журналистике будет позволено все, но – на желтой бумаге, чтобы потребитель знал, с кем имеет дело. А белая журналистика будет ограничена и правдой, и вкусом. Подобного рода смежные сферы в жизни уже есть. Я, например, уважаю и балет, и стриптиз – просто мне не нравится, когда самодеятельный стриптиз объявляют большим балетом. Специалисты по чтению чужих писем и публикации чужих телефонных разговоров могли бы от души развернуться на желтых страницах – но на белые не претендовать.

Мое предложение сочли остроумным и одобрили именно в этом качестве. Я же до сих пор считаю его достаточно серьезным. Такое разделение позволило бы наконец-то создать нечто вроде корпоративной этики. Когда-то члены гильдии пивоваров строго следили, чтобы никто из них не позорил благородное ремесло. Если некий пивной барон позволял себе разбавлять пенный напиток водой, его на веки вечные вышвыривали из профессии. Сегодня, увы, множество журналистов позволяет себе торговать водой в пивной таре. Любого цензора они обманут без труда. А вот с коллегами такое не получится: пристальный взгляд профессионала строже и жестче казенного надзирателя…

Есть еще одно обстоятельство, которое вызывает у меня надежду. Целый ряд телевизионных каналов находится сегодня в частных руках, большинство передач делается на частные деньги. Газеты и журналы, наверное, процентов на девяносто зависят от частного капитала. А частному капиталу просто для выживания нужна вменяемая, стабильная, пригодная для жизни страна. Психология «ухватить и бежать» уходит в дикое прошлое: огромные заводы, нефтяные поля, алмазные месторождения и даже провинциальные супермаркеты в офшоры по факсу не перекинешь. Практически, уже наступило время, когда российским предпринимателям во имя собственных интересов необходимо объединиться в поддержке свободной, профессиональной, талантливой прессы. Наемные перья с диапазоном действия от оды до компромата вполне способны решать тактические и коммерческие задачи – но в грязном информационном пространстве рано или поздно задохнутся все, от дворников до олигархов. Среди тех, кто способен финансировать свободную прессу, дураков не много – думаю, они все это быстро поймут. Тогда, Бог даст, и возникнет порядок, при котором атмосферу в журналистике будет определять не государство, а общественное мнение, и пишущему человеку, дорожащему репутацией, пределы допустимого будет диктовать не цензурный намордник, а собственная совесть.

_____________


Леонид Жуховицкий


НЕ УМЕЕШЬ – НЕ МАТЕРИСЬ


Как всякий уважающий себя россиянин, я не слишком озабочен основополагающим вопросом «Что делать?». В конце концов, всегда можно делать хоть что-нибудь. В крайнем случае, не делать ничего. Авось, как-нибудь и без меня образуется.

А вот другой вопрос меня заботит всерьез: «Кто виноват?». Вот почему, например, я не живу в особняке и не езжу в иномарке с охраной, как какой-нибудь Сильвестр Сталлоне? Ведь кто-то должен же быть в этом виноват? Ну не я же!

К счастью, наши СМИ в последние полгода внятно и доказательно объяснили мне, кто виноват и в этом, и вообще во всем. Наверное, тридцать статей и пятнадцать телепередач, не меньше, неопровержимо доказали: виноваты «Идущие вместе». Сколько их там идет коллективно, точно не известно – может, сто, может, тысяча. Не так уж много – а что натворили? Почти погубили великую страну.

Правда, возникает некоторое неудобство. Когда в судебном заседании подряд выступают сорок пять прокуроров, начинаешь думать, что неплохо бы их для порядка разбавить хоть одним адвокатом. И, вообще, срабатывает въевшееся с детства: если во дворе всем скопом метелят одного, вызывает желание помочь именно этот одиночка, а не многорукий скоп. И сам собой возникает вопрос – а чем конкретно провинились эти не туда и не так идущие?

Если отбросить все предположения и тревожные пророчества, остается, пожалуй, единственный факт: «Идущие» не любят матерные книги, особенно в школьных библиотеках. Это, конечно, предосудительно – в свободной стране каждый вправе писать все, что хочет, издавать все, что прибыльно, и продавать любому, кто купит. Но, с другой стороны, право что-то любить или не любить – оно существует?

Наверное, существует. По крайней мере, пока. Правда, один литератор недавно пал в ноги аж самому Президенту, опубликовав открытое письмо со слезным требованием оградить мастеров пера от злонамеренной, а лучше от всякой критики. Но верховного решения на текущий момент нет. Вот я и хочу воспользоваться законодательной паузой и тоже обнародовать свою нелюбовь. Грешен – и мне не нравится мат, заполонивший десятки книг и густо льющийся с телеэкрана. Ничего не могу с собой поделать – не нравится!

Только прошу понять меня правильно: я гражданин благонамеренный, и на основы не посягаю. Полностью согласен – мат это святое, это наше все. Если за семь десятилетий диктатуры народ России ухитрился выжить, благодарить за это надо только мат – больше некого. Так что неприязнь к публичным матерщинникам у меня не принципиальная, а, скорее, профессиональная.

Вот вам информация к размышлению. Где-то в середине девяностых в Москве вышел трехтомник Юза Алешковского, процентов на семьдесят написанный матом. И ведь никому в голову не пришло тащить автора в Савеловский межмуниципальный суд. А я сам напечатал о трехтомнике восторженную статью, под которой подпишусь и сегодня.

В чем же тут дело? А в том, что мат – тоже язык. И как всякий язык он может быть богатым и убогим, свободным и беспомощным. Одна нецензурная книга заставляет восторгаться изощренным мастерством автора, от другой за версту несет фекалиями. Мат Алешковского образен, блестящ, даже изящен. А Сорокин или Кушинашвили «выражаются» жалко, натужно, старательно, будто экзамен сдают. Они матерятся, как девочка из хорошей семьи, которой очень хочется казаться своей среди крутых сверстниц, привыкших краситься, курить и трахаться напропалую. Настоящие мученики нецензурщины – стыдно, а надо!

Впрочем, не исключу, что надо не столько им, сколько издателям и продюсерам, надеющимся, что мат повысит тираж и рейтинг. Может, и в контрактах есть специальный пунктик, как у эстрадной звезды, которая обязана раз в полтора года расходиться с мужем и совершать прощальный гастрольный тур, после чего вновь сходиться и совершать тур примирения. Так что, пожалуй, наши неумелые матершинники в своем некрасивом деле не инициаторы, а страдальцы.

Кстати, ходят упорные слухи, что шум вокруг матерно-унитазных литераторов организовали и оплатили их издатели. Я в этом сомневаюсь. Возникни у практичного хозяина такая мысль, он бы нанял не законопослушных «Идущих», а кого-нибудь помаргинальней, например, скинхедов: они могли бы того же Сорокина избить, а еще лучше убить – коммерческий эффект мероприятия получился бы на порядок выше.

По слухам, в государственных высях сейчас готовится строгий закон о чистоте русского языка. Я эту идею полностью поддерживаю и рекомендую особым параграфом ввести запрет на искажение и опошление бесценного народного достояния – великого российского мата.

Значит ли сказанное, что я согласен с теми, кто требует ввести цензуру хотя бы на телевидении? Ни в коем случае – свободой печати и слова рисковать нельзя. Но есть прямой смысл при необходимости смело и последовательно применять статьи уже существующего Уголовного кодекса. Например, такую статью, как ответственность за подстрекательство к убийству: если против телепродюсеров возбудят дело, и, вопреки обыкновению, оно дойдет до суда, я готов выступить свидетелем обвинения – всякий раз, когда показывают «Окна» или «Большой куш», мне хочется взять топор и убить ведущих.

А теперь, пожалуй, самое время вернуться к энергичной компании молодых людей, изловчившихся дать Государственному Большому Академическому Супертеатру звучную пощечину паралоновым суперунитазом – пощечину, может, и несправедливую, но, по большому счету, полезную: главной сцене страны вовремя напомнили, что ей рано превращаться в заслуженного покойника русской культуры, а все живое – прикасаемо. Чем эти парни вызвали такое раздражение в обществе? За что наша пресса так дружно напустилась на «Идущих вместе»?

Причина легко угадывается: всех достали майки с Путиным и откровенно однозначная программа – поддержка Президента и больше ничего. Прислуживаются к власти? А то и вовсе созданы Кремлем для разных своих надобностей?

Вот тут я бы не торопился.

Созданы Кремлем? Не верится – переоцениваем мы действенность осторожной президентской администрации! Да и слишком много глупостей делают «Идущие», чтобы быть марионеткой опытных бюрократов – те действуют куда осторожней. Власть решила использовать уже существующее молодежное движение? Это реальней, но и тут большие сомнения: не вписываются «Идущие» в прагматичную манеру нынешнего руководства, сразу же шумно сцепились с хорошей ли, плохой ли, но все же интеллигенцией. Кремлю это надо?

А что, если исходить из презумпции невиновности? Собрались молодые ребята, активные, честолюбивые, в меру политизированные и не в меру энергичные, и стали искать свою нишу в нынешней общественной жизни. Какой флаг им выкинуть? Чье фото лепить на майку? Путина можно уважать, можно ненавидеть, но нельзя отрицать очевидный факт: сегодня это самый популярный политик страны, да еще с большим отрывом, да еще молодой. Мы же не удивляемся, что у Аллы Пугачевой больше фанатов, чем у Алены Апиной или Тани Булановой.

Обычно молодежь в массе своей оппозиционна власти. Но сегодня вышло так, что неизвестно откуда возникший Путин, еще не став президентом, уже воспринимался миллионами людей, особенно молодых, как лидер оппозиции. Его и выбрали в первом же туре как лидера оппозиции, противостоящего думским болтунам, не способным решить ни одну из российских проблем. А он – смог? Если и не решил, то, по крайней мере, сдвинул с мертвой точки...

В наследство от вороватой и подлой диктатуры нам, среди прочего, досталось и отвращение к власти – той единственной и несменяемой, которая давила Россию семьдесят лет. Уважение к власти избранной еще не образовалось. А ведь средний класс, который так необходим стране, обычно как раз и поддерживает власть – потому, что сам ее выбирает, потому, что нуждается в порядке, потому, что хочет считаться с законами, а не с чиновниками, потому, что для спокойной работы нужна спокойная страна. Экстремистам всех мастей выгодно максимально раскачивать лодку – после кораблекрушения вполне может выбросить на берег что-нибудь вкусненькое: не власть, так деньги, не деньги, так славу. А средний класс может нормально существовать и нормально зарабатывать лишь в том случае, если судно надежно и предсказуемо движется по фарватеру. Может, «Идущие вместе» со всей их размашистой безалаберностью, направленной, как это ни парадоксально, на стабильность в стране, как раз и есть гадкий утенок этого уже существующего, но еще не осознавшего себя среднего класса?

С конца восьмидесятых в России постоянно возникали те или иные молодежные группировки, чаще, к сожалению, с программами разрушительными, а то и просто подлыми: «памятники», «баркаши», разномастные нацисты, скинхеды – всех не упомнишь. По элементарной логике когда-то должно же было возникнуть среди молодежи движение конструктивное и, простите за выражение, подлинно патриотическое – то есть, направленное не на расщепление, а на единство и развитие огромной и очень трудной страны. Сегодня это свято место заняли «Идущие». Не соответствуют? Назовите других – получше.

Умеренность и аккуратность никогда не были достоинствами молодежных движений. Их удел загибать и перехлестывать: каждое поколение наступает на свои грабли. Декларируя вполне разумные цели – стабильность, антифашизм, антикоммунизм, борьба с безвкусицей – «Идущие вместе» при этом широко используют право молодежи набивать собственные шишки.

Остается лишь надеяться, что ребята поумнеют раньше, чем постареют.

… Мои заметки «Не умеешь – не матерись» разошлись по прессе довольно широко. И отклики пришли самые разнообразные, порой совершенно противоречивые. Одни упрекали меня за то, что, прекрасно обходясь в своей прозе без мата, я не отрицаю полностью этот пласт языка. Другие считали, что, высмеивая неумелых матершинников, я посягаю на свободу печати и слова, на право граждан изъясняться, как им хочется. Поскольку проблема эта, как выяснилось, по-прежнему живее всех живых, я решил к ней вернуться.

Да, действительно, и в прозе, и в драматургии, и даже в публицистике я обхожусь без слов, которые не рекомендуется произносить хотя бы в присутствии детей. Но я всю жизнь пишу о любви, а эта сфера жизни редко нуждается в крепких выражениях. А если человек пишет об уголовниках и бомжах? Да и вообще бывают ситуации, когда в сокровищнице великого языка самыми востребованными оказываются чердак и подвал. В свое оправдание приведу один из самых моих любимых анекдотов.

«Приводят ребенка из детского садика – и вдруг с нежных уст срываются предельно непотребные слова. Родители в панике бегут в садик.

– Ну что вы, – изумляется заведующая, – у нас тут работают одни женщины, они никогда себе такого не позволят. Правда, вчера приходили два солдата из воинской части, чинили проводку…

Родители – в воинскую часть. Командир тут же вызывает солдат. Входят – у одного вся голова в бинтах.

– Вы вчера были в детском садике?

– Так точно, товарищ командир!

– А почему голова забинтована?

– Мы там проводку чинили, товарищ командир, Иванов наверху стоял с паяльником, а я внизу стремянку держал. Вот олово с паяльником мне сюда и накапало.

– Та-ак… Ну и что же ты тогда сказал?!

– Счас вспомню, товарищ командир. Во – я сказал: «Рядовой Иванов, неужели вы не понимаете, что расплавленное олово с вашего паяльника капает мне прямо на голову, вызывая ожоги третьей степени».

Даже если я поверю, что наши доблестные воины всегда отвечают точно по Уставу, поверит ли в это читатель, особенно тот, кому хоть раз в жизни попало на голову расплавленное олово?

Увы, есть ситуации, в которых наш богатейший литературный язык вынужден уступать место своему нелегальному собрату. Но, к сожалению, сейчас мат стал модой, а мода тоталитарна и поэтому слишком часто глупа и безвкусна.

Недавно родственница рекомендовала вполне пристойный детектив, не дамский, а женский, интеллигентный, написанный грамотно и выразительно: авторша явно ставила перед собой задачи не только милицейские, но и литературные. И вдруг, то ли на третьей, то ли на пятой странице – простите, «жопа с титьками». С чего бы это вдруг? Может, герои жлобы или манера такая? Да нет, ничего похожего. И в дальнейшем повествовании, если возникает необходимость, писательница без труда обходится попками и задницами. Так зачем ей жопа?

Увы, жопа нужна. Это не просто грубое слово – это символ, герб и флаг. Это, если хотите, пароль, своеобразный пропуск в сладостные сады современной изящной словесности. Одаренная детективщица словно предупреждает издателя и читателя: знаю, умею, могу, своя. С жопой наперевес перспективная литераторша поспешает к успеху и славе.

В свое время у меня два года не выпускали сверстанную книгу, потому что в ней не было слова «партия». Теперь, похоже, действует иная цензура, и издатели вынуждают авторов вколачивать в текст иные слова…

В откликах на мою статью высказывалось и такое предложение: уничтожить мат, легализовав пока еще непристойные термины. Мол, если они разбегутся по всем газетам, если сотрется грань между телевизором и забором, проблема исчезнет сама собой.

Некий резон в этой идее есть. Ведь многие слова, прежде нетерпимые в приличной компании, ныне общеупотребительны – скажем, «проститутка» или «презерватив». Да и какая, собственно, разница, употребим мы эвфемизм «трахаться» или вернемся к его более популярному первоисточнику?

Я, однако, против искоренения мата таким путем, потому что я вообще против искоренения мата. На мой взгляд, он разумен, как все действительное. Не выйдет ли, как некогда с волками: с ними плохо, а без них еще хуже?

Жизнь наша сложна, тяжела, а во многом и нечиста. В недрах личности накапливаются не только духовные богатства, но и духовные отбросы: страх, униженность, подавленный протест, бессильная злость, зависть, тщеславие, торжествующая подлость, оплеванное чувство справедливости. И всю эмоциональную грязь человек стремится выбросить из души – грязными же словами. Вроде рвоты после отравления.

Миллионы россиян не пьют валерианку и не балуются реланиумом. Для них мат – единственный бесплатный транквилизатор, по результативности уступающий разве что водке: пристроил к фразе два дополнительных этажа, и, вроде бы, полегчало. Убери скверное слово – и чем наши соотечественники станут спасаться от стресса? Дракой, убийством, самоубийством? Пусть уж остается все, как есть, до той благословенной поры, когда, Бог даст, душевная боль исчезнет вместе с поводами для нее.

Вот только по дороге к этому благостному времени не задохнуться бы в заблеванном мире…

_____________


Леонид Жуховицкий


ВСЕ РАЗРЕШЕНО?


Начало 2002 года выдалось страшным. Смерть за смертью – подряд. Виктор Астафьев, Александр Володин, Владимир Корнилов, Юрий Давыдов… Очень разные люди – но было у них и нечто общее: безукоризненная порядочность, внутреннее достоинство, абсолютная неподкупность. Что за беда такая – обычно смерть бьет по площадям, а тут как снайпер старается.

Объединяло ушедших и еще одно: высокий нравственный авторитет. Не стоит село без праведника – это про них.

Сам я рос, как и все шестидесятники, в эпоху разлагающейся, вороватой, трусливо-жестокой диктатуры. Тем не менее, на поколение жаловаться грех – выстояли, окрепли, сплотились и сделали все, от наc зависящее, чтобы россияне наконец-то стали свободными людьми, а великая страна перестала смотреться в мире злобным оборванцем с ядерной дубиной за спиной. Почему же это удалось? Причины разные, но, возможно, главная одна: было, вокруг кого сплотиться. Бюрократия казалась всесильной – но существовала сфера, в которую путь ей был заказан. Непререкаемым нравственным авторитетом обладали не министры и члены ЦК, не полуграмотные, а то и дебильные генсеки, а люди, чей талант и совесть были выше любой титулованности. Их имена знала вся Россия: Андрей Сахаров, Дмитрий Лихачев, Константин Паустовский, Илья Эренбург, Дмитрий Шостакович, Александр Твардовский, Анна Ахматова, Борис Пастернак, Петр Капица, Александр Солженицын, Булат Окуджава, Аркадий Райкин, Георгий Товстоногов, Василий Гроссман, Олег Ефремов, Иосиф Бродский, Михаил Ульянов, Лев Ландау, Святослав Федоров – этот список легко продолжить.

Великое счастье России, что на переломе эпох, среди сумятицы и хаоса, когда высокие партийные чиновники бежали из брошенных кабинетов с казенными телефонами в портфелях, а «демократы» с многолетним цековским стажем торопились занять выгодные кресла, в стране оказались люди с незапятнанной репутацией, уважаемые миллионами сограждан. Политиков в середине восьмидесятых в государстве практически не было – были чиновники, чей вес определялся положением кресла. Не потому ли в первом избранном парламенте оказалось так много поэтов и актеров – их знали не по должностям, а по стихам и ролям. Не Бог весть, что, но все-таки – хотя бы личное благородство не вызывало сомнений…

Сколько-то лет назад Давид Самойлов, фронтовик и очень крупный поэт, опубликовал восемь строк, которые и сегодня не идут из головы:

«Вот и все. Смежили очи гении.

И когда померкли небеса,

Словно в опустевшем помещении

Стали слышны наши голоса.

Тянем, тянем слово залежалое,

Говорим и вяло, и темно.

Как нас чествуют и как нас жалуют!

Нету их. И все разрешено».

И еще вспоминается горькая фраза, сказанная кем-то из шестидесятников после самой непоправимой трагедии нашего поколения – смерти Булата Окуджавы: теперь между нами и бесчестием никого нет.

Так что же происходит у нас и с нами?

Страна выходит из кризиса, пожалуй, уже вышла, растет производство, с каждым годом живем хоть чуть-чуть, но лучше. Однако подкрадывается, подкрадывается постепенно к нашей с вами родине очень серьезная беда. Один за другим уходят люди, которым можно было верить без всяких сомнений. Уходят праведники, без которых не стоит село.

О первом президенте России говорили всякое, и часто по делу: и пил, и премьеров менял раз в квартал, и оркестром дирижировал. Но была у Бориса Николаевича многое оправдывающая черта – он понимал, что великой стране нужны не только властители регионов и ведомств – еще больше нужны властители дум. Нужны люди, на которых держится нравственность народа. Он гордился дружбой Дмитрия Лихачева и Мстислава Растроповича, он, оказавшись в Красноярске, заехал в Овсянку к Виктору Астафьеву, он мог на полчаса отложить начало встречи с уже собравшимися писателями, дожидаясь застрявшего в пробке Булата Окуджаву. Он знал, что эпохи, по крайней мере, в России, называют именами не царей и президентов.

Сохранится ли традиция? Не знаю. Когда в Красноярске депутаты-коммунисты отказали в жалкой пенсии смертельно больному Виктору Астафьеву, они ведь не испугались, что отныне и навек от их имен будет разить навозом. Значит – можно. Значит – разрешено. Значит, провинциальным дантесам не заказано поднять пистолет на Пушкина. Значит, не сложилось еще в нашем обществе то убийственное презрение к хамству, которое одно только и способно защитить российскую культуру от чиновного быдла. Значит, есть поводы тревожиться за судьбу страны.

И сегодня хватает талантливых людей, которыми можно гордиться – мы и гордимся. Есть Инна Чурикова и Майя Плисецкая, есть Борис Васильев и Владимир Войнович, есть Алексей Герман и Александр Сокуров, есть Белла Ахмадулина и Эрнст Неизвестный. Но что-то в обществе изменилось. Кого нынче без оговорок назвать властителем дум?

Боюсь, должность вакантна. А это очень тревожно. Когда в стране нет властителей дум, просто властители распоясываются.

Девятнадцатый век в России выдался трудным, из всех самодержцев чувствовал время разве что Александр Второй. Но и при прочих правителях, слабых и лукавых, туповатых и амбициозных, российское общество не только не распалось, но, наоборот, встало на ноги, обрело достоинство и решительно поставило служение народу выше служения власти. Пушкин, а не Николай определил путь России. А к концу столетия самым влиятельным человеком в империи был не второй Николай, а, конечно же, Лев Толстой.

Именно равновесие между властителями государства и властителями дум обеспечивает стабильность – иначе страна хромает.

Так сложилось, что в России умами народа владела, прежде всего, литература. В какой-то мере эта традиция существует – но она уже на излете. Самые уважаемые писатели, чье слово и сегодня весит немало, уже в том возрасте, когда рискованно строить планы на отдаленное будущее. Что же будет завтра?

Когда-то Пастернак написал о «вакансии поэта» – «она опасна, если не пуста». Борис Леонидович был прав. Но когда вакансия пуста, это еще опасней. За российское государство можно не беспокоиться: и президент, и министры, и губернаторы, и прочие властители у нас будут. А вот будут ли властители дум? Кто займет свято место? Филипп Киркоров? Земфира? «Отпетые мошенники» в полном составе?

_____________


Леонид Жуховицкий