Сергей Антропов наш друг саддам

Вид материалаДокументы

Содержание


II. Смешное слово “Пушкин” Сергей Антропов
Убей женщину!
Ты чей, мальчик?
Что смешного в слове «пушкин»?
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   35




II.

Смешное слово

Пушкин”

Сергей Антропов



ПОЩАДИТЕ ГЛАДИАТОРА!


Слава тебе, Господи – похоже, Россия не рассердилась на своих хоккеистов за то, что привезли из Гетеборга не золото, а всего лишь серебро. Не празднично встречали – но и не плевали под ноги. И на том спасибо. Интересно, хватит ли нам доброты, да и просто разумности, на мировой чемпионат по футболу?

Обо все этом я думал, когда смотрел по телевизору репортажи с теннисного турнира в Италии. Естественно, болел я за всех наших, но особенно за Анну Курникову. В этом случае слово имело свой первоначальный смысл: душа по настоящему болела за двадцатилетнюю спортсменку, которая после долгого перерыва сумела не только выйти на корт, но и пару раз победить не самых слабых соперниц. А болела душа прежде всего из-за чувства вины перед ней.

Помните, как мы радовались, когда на мировых кортах появилась легкая девочка с длинными ногами, коротенькой юбочкой и бесконечным обаянием шестнадцати лет? Как ждали от нее быстрых побед? Как радовались, когда вошла в рейтинговую двадцатку, и как огорчались, когда выпала из нее? В принципе, все это было нормально: на то и спорт, чтобы ей играть, а нам болеть.

Но потом что-то случилось. Курникова играла и играла, а большие успехи задерживались. Ее ровесница Мартина Хингис быстро стала первой в мире – а у Ани что-то не заладилось. Газеты писали не столько о ее битвах на корте, сколько об огромных рекламных деньгах. Причем, писали с осуждением: дескать, гребет миллионы – а ведь не выиграла ни одного турнира! Заслужен ли такой финансовый успех при скромных спортивных достижениях? Журналисты охотно рассказывали, как она одевается, как дает или не дает интервью, как собирается или не собирается замуж. И ей же пеняли, что в светской хронике мелькает чаще, чем в спортивных отчетах.

Потом «теннисная дива», вообще, надолго исчезла из спортивных отчетов. Что поделаешь: большой спорт это не только большая слава и большие деньги – это еще и большие травмы. На ней злорадно поставили крест: все, отыгралась девушка. Оказалось, не отыгралась – опять на корте.

Я сказал, что душа болела из-за чувства вины перед ней. Вина, действительно, была: я и сам, вслед за журналистами, корил не слишком состоявшуюся звезду за поражения на корте и победы вне его. Назвалась теннисисткой – вот и паши на совесть, выигрывай турниры, а не можешь – выигрывай через «не могу». Что же, наши общие желания во многом осуществились: турнир Анна не выиграла, но пахала на совесть. Оправившись от травм, она стала такой, как мы хотели: настоящей спортсменкой, с сильным ударом и волевым, напряженным лицом. Словом, жесткой профессионалкой, готовой к бескомпромиссной борьбе за высокие места. Язык не поворачивался назвать ее по-домашнему Аней – нет, Анна Курникова, мастер, боец. Почему же игра этой новой Курниковой вызывала не только уважение, но и некоторое сожаление?

Наверное, именно потому, что на корте была жесткая профессионалка, а не легкая длинноногая девочка, для которой теннис был не бескомпромиссной борьбой, а веселой и азартной игрой. Она многое приобрела – но что-то и потеряла. А вместе с ней что-то потеряли и мы. Хотим мы или нет, но сегодняшние спортсмены – гладиаторы, от которых мы требуем битвы не на жизнь, а на смерть, победы любой ценой. Не слишком ли высока цена? Ведь и раньше, без рейтингов и призов, девочка Аня принесла нам много хорошего: миллионы девчонок стремились не к ее призам, а к ее облику, к ее веселой молодости. Так, может, главный ее талант был не в умении бить по мячу, а в завораживающем обаянии?

Каждый человек (а спортсмен тоже человек) уникален. Я не знаю, станет ли когда-нибудь Аня чемпионкой. Но я надеюсь, что теннисный дар не заслонит в ней редкий человеческий талант. Пусть гладиаторы учат биться и побеждать. Пусть Аня Курникова учит играть и радоваться красоте жизни.

_____________

Сергей Антропов


УБЕЙ ЖЕНЩИНУ!


Так вышло, что после долгой и трудной работы мне выпали три абсолютно бездельных дня. А что делает российский бездельник? Да телевизор смотрит, что же еще! Вот я и смотрел с утра до вечера.

Что крутят по телеку, знают все: сплошь боевики, на три импортных один наш. Что каждые две минуты стреляют, а каждые пять минут труп – писано переписано. Как эта энциклопедия убийств действует на людей, обсуждено многократно, и общее мнение известно: для взрослых приятное расслабление, для подростков хорошая школа. Все привычно, и увидеть на голубом экране что-либо новое очень сложно.

Тем не менее, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что важнейшее для нас искусство на месте не стоит. Творческая мысль работает. И даже в боевиках явственно пульсирует свежая струя. Заключается она вот в чем – все большую, а порой и решающую роль в криминальной вакханалии играет женщина. Причем не в жалобном качестве жертвы, а в крутом облике исполнителя разнообразных убийств: заказных, из мести, из корыстных побуждений, заранее просчитанных, спонтанных, с умыслом, по неосторожности и, наконец, самых загадочных – просто от нечего делать. Иногда дама состоит в банде, иногда служит в полиции, но поведение ее от этого не меняется – разве что в одном случае зверствует по закону, а в другом вопреки ему.

В былые годы, если на экране возникала молодая женщина, она обычно вызывала мысли эротические – теперь же предчувствие беды. Чаще даже не предчувствие, а твердую уверенность: а чего еще ждать, если юная леди крадется из угла в угол экрана, двумя руками прижимая рукоять пистолета к причинному месту. Прежде в триллерах свирепствовала одна Никита – теперь же каждая вторая героиня фильма. Бороться с этим явлением в искусстве рядовому телезрителю бесполезно: поражение гарантировано. Остается лишь прикинуть, отчего эта дамская кровожадность так быстро прогрессирует и к чему она приведет.

Причину понять несложно: телевидение искусство коммерческое. Шекспиры тут не нужны, основная задача – удержать зрителя у экрана. Добрые дела смотрятся скучно, убийства куда завлекательней. Герои-мужчины в этом изуверском ремесле свои возможности исчерпали до дна: и стреляли, и взрывали, и топили, и душили, и резали, и в бетон вмуровывали, и катком давили. А вот если кровопийством занимается нежное существо с трогательными кудряшками, в пресыщенной душе телезрителя, авось, хоть что-то шевельнется. А это рейтинг, это деньги, это возможность срочно залудить еще один прибыльный сериал. Что делать – когда говорят деньги, музы молчат.

А теперь – к чему приведут эти телевизионные игры.

Из глубины веков пришла к нам в чем-то наивная, в чем-то показушная, но в главном благородная традиция рыцарства. Женщину требовалось уважать, ей не полагалось хамить, и уж тем более ее нельзя было бить: собственная слабость защищала ее надежней, чем латы или кольчуга. Еще несколько десятилетий назад убийцу женщин и детей безоговорочно относили к подонкам, которым нет оправданий. Убийцу детей и сегодня отнесут к подонкам. А вот женщин…

Нельзя, говорите? А что делать, если она сама убийца? Если пистолетом и ножом владеет не хуже мужика, а ядом куда лучше? Если ко всему этому совершенно беспринципна и во имя денег бестрепетно идет на любую подлость?

Я прекрасно понимаю, что убийство экранное вовсе не обязательно ведет к убийству реальному. Но когда говорят, что телевидение заведомо ни в чем не виновато, потому что всего лишь отражает жизнь – это ложь. Телевидение, самое массовое из всех когда-либо существовавших творческих ремесел, в той же мере и формирует жизнь. Уже давно девчонки одеваются, причесываются, целуются и ложатся в постель не так, как велит мама, а так, как все это проделывает популярная на данный момент телезвезда. А кто учит мальчишек обращаться с женщинами – школа, что ли? И легко ли им устоять, если ежедневно с экрана неслышно, но очень явственно звучит эмоциональная команда – убей женщину!

В США нынче модна теория политкорректности, в частности, отстаивающая равенство женщин везде и во всем. Не зря говорят, что американцы похожи на нас – они столь же быстро в любом начинании доходят до идиотизма. Их боевики последних лет рьяно отстаивают право женщин на жестокость, ложь и убийство. Ну, отстояли. Но ведь изнанка любого права – обязанность. Если ты заряжен на убийство, будь готов к тому, что чей-то пистолет или нож нацелен и на тебя…

Время от времени все наши телеканалы наперегонки и в ярких подробностях информируют зрителя: на окраине такого-то города найден уже пятый за месяц труп молодой девушки. Милицейские полковники и бывалые психологи, проанализировав ситуацию, выводят заключение: в городе действует очередной маньяк. И – ошибаются. Это не маньяк, это телезритель.

_____________


Борис Васильев


ТЫ ЧЕЙ, МАЛЬЧИК?


Я давно хотел написать статью об именах, их значении для человека, их происхождении и собственной, очень интересной жизни. Полученное мною недавно письмо заставило понять, что в проблеме имени содержится не только познавательный, но и социальный смысл. Вот отрывки из этого письма:

«…наша семья – два сына и дочь – настоящие русские патриоты…».

«…в русской стране полное засилье жидо-масонских имен…».

«…по вечерам мы читаем вслух вместо того, чтобы смотреть наше еврейское телевидение. И каково же было наше возмущение, когда мы в вашем «Вещем Олеге» столкнулись с целым букетом нарочно подобранных автором (думаем, тоже евреем, о чем говорит его имя и отчество БОРИС ЛЬВОВИЧ) еврейских имен вместо исконно русских Иван или Петр, Василий или Елизавета»…

У этих русофилов и ура-патриотов в предложенном им списке «исконно русских имен» не оказалось ни одного русского имени. Судите сами:

ИВАН – древнееврейское («Бог милует»).

ПЕТР – греческое («Камень»).

ВАСИЛИЙ – греческое («Царственный»)

ЕЛИЗАВЕТА – древнееврейское («Бог мой»).

Что это означает? Это означает, что мы в подавляющем большинстве не знаем, как и почему нас зовут именно так, а не иначе. Имена превратились в клички, которые дают родители, которые вписываются в метрики, а потом и во все документы. При этом родители, как правило, не знают, не помнят или не берут во внимание то обстоятельство, что наше полное имя трехчленно в отличие от многих иных языков. Нас официально именуют по собственному имени, по имени отца и по имени рода или, как минимум, семьи. К примеру, Сидоров Сидор Сидорович.

В каком-то смысле, мы единственные в мире, однако арабское – ибн – означает «сын», скандинавское окончание фамилии – тоже («Свенсен» значит «сын Свена» и т.д. Просто у нас полное имя длиннее, и означает оно не столько личное прозвание, сколько принадлежность к роду. А к роду когда-то принадлежали только князья, бояре да дворяне, почему трехсложное имя надо было еще завоевать. Не мечом, так талантом, как то, например, сделал Ломоносов.

Родовое имя немало значит для членов, говоря языком былин, «рода-племени», но мало что говорит представителям иных племен. Для ура-патриотов, приславших мне гневное письмо, имена членов собственной семьи, увы, пустой звук. Скорее всего, они никогда не открывали даже «Евангелие» и не знают, как звали апостолов. Но мое имя и отчество им должно было что-то сказать. Борис – имя славянское, произошедшее либо от отглагольного «борись», либо сокращенное от «Болеслав», и обе гипотезы равно приемлемы. А уж имя «Лев» – тем более. Отсюда два вопроса, на которые следует ответить. Первое – каким образом столь патриотическая семья умудрилась не знать ни собственного языка, ни истории собственного народа? И второй – как случилось, что наш народ практически полностью утратил имена племенные?

На первый вопрос ответить просто: семья ура-патриотов абсолютна не знакома с историей собственного народа, что весьма прискорбно. Еще печальнее, что она обладает чрезвычайно низким уровнем культуры, а потому охотно употребляет готовые формулировки, но, к сожалению, не способна размышлять. Спорить с такого рода людьми бессмысленно, а потому и оставим их в плену собственной дремучести.

А вот второй вопрос требует знаний и размышлений на основе этих знаний.

Сколько племенных русских имен осталось в обиходе – никогда не задумывались над этим? А ведь их можно буквально пересчитать по пальцам.

Ну, так и давайте считать.

Мужские имена:

БОРИС – борющийся.

ВЛАДИМИР – владыка мира (в Летописи – «Володимерь», то есть, владыка мери).

БУДИМИР – знаю человека с этим именем – пробуждающий мир, потрясатель.

ЛЕВ – ясно без объяснений.

БОГДАН – тоже понятно.

ВАДИМ – вожак, предводитель.

ВЕЛИМИР – велий (большой) мир.

Еще несколько имен приведу без расшифровок: ВЛАДИСЛАВ, ВСЕВОЛОД, ВЯЧЕСЛАВ, МСТИСЛАВ, РОСТИСЛАВ, СВЯТОПОЛК, СВЯТОСЛАВ, СТАНИСЛАВ, ЯРОСЛАВ.

Ни одного женского имени летописи, к сожалению, не сохранили.

Даже если неизвестный человек просто назовет свое имя, мы, как правило, узнаем о нем многое. Узнаем, к какому анклаву он принадлежит (европейскому, азиатскому или африканскому), к какой конфессии относится (христианской, мусульманской, иудейской или, допустим, буддистской), а во многих случаях даже уточним его племенное происхождение (Рудольф или Збигнев, Автандил или Тойво, Карен или Соломон). Все эти сведения закодированы в его имени – древнейшей визитной карточке человека.

Вот почему народы устоявшейся культуры, как правило, не прибегают к именам иностранным или выдуманным. Они строго придерживаются традиции. Однако если традиция по какой-либо причине оказалась прерванной, а правительственные структуры из соображений собственной выгоды поощряют историческое беспамятство, наступает период активного имятворчества. Как правило, впоследствии эти новации ничего, кроме огорчений, не обещают, поскольку награждают младенцев плодами искусственными, как ватные яблоки с новогодней елки. Особенно, если культурный уровень родителей, как говорится, заставляет желать лучшего.

Такое, к великому сожалению, случилось с нами вскоре после гражданской войны. Религию отменили, крестить ребенка было не только негде, но и небезопасно для родителей. Гимназий, как известно, мы не кончали (важнейший аргумент малограмотных победителей при «разборках», выражаясь современной феней, с русской интеллигенцией). И, отрекаясь от старого мира в доступных папе с мамой формах, они с великой гордостью называли своего младенца кличкой вместо имени. Кличка эта вписывалась в метрическое свидетельство, становилась документом, а младенец, повзрослев и получив право на уважительное к себе отношение сотрудников или подчиненных, порою весьма странно поминал своих родителей.

Дело в том, что русская форма вежливого (и официального) обращения трехчленна. Она включает в себя ваше имя, имя вашего отца и имя вашего рода (как правило, по отцу). Ладно, если вы девочку назвали Дарьялой (учился с таковой в школе). Ну, а если вы мальчика записали, допустим, Мэлсом (первые буквы от имен основоположников коммунизма – Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин)? Как будут звать его сына Ванюшу, когда он вырастит? Иван Мэлсович? А дочь – Лариса Мэлсовна? Это же вечная мишень для шуток в молодости, когда человек особенно раним!

Едва научившись произносить членораздельные звуки, наши далекие предки стали называть своих соплеменников по их наиболее ярко выраженным признакам («Хромой», «Косой», «Быстрый», «Сильный» и т.д.) Позднее эти прозвища усложнились, и у Купера, например, мы уже встречаем и Великого Змея, и Кожаного Чулка, и Белую Лилию. По всей вероятности, эти наименования сначала давались племенем, затем – вождем или шаманом, а впоследствии закрепились за семьей, которая называла ребенка с пожеланием стать соответствующим данному прозвищу. Это были имена-пожелания, имена-заклинания, имена-надежды родителей, что их ребенку повезет больше, чем им.

Не миновали этого этапа и наши предки славяне – но только несколько древних имен уцелело до нашего времени. Это – Владимир (по-славянски «Володимерь») то есть, «володей мерью», позднее переосмысленное, как «владей миром»; Борис (сокращенное от Борислав или, возможно, отглагольное «Борись». В моем детстве, например, это имя всегда произносилось со смягченным «С»: Бориська); Вадим – от славянского «водити»: предводительствовать. Добавим сюда имя Людмилы, которое ввел в широкий оборот Пушкин, «княжеские» имена Олег, Игорь, Ольга и Рюрик, возникшие в интеллигентной среде в конце ХIХ века, да многочисленные мужские имена, которые оканчиваются на «слав»: Вячеслав, Ростислав, Станислав и т.п. Вот и все древнеславянские имена, уцелевшие до нашего времени. Имя Глеб не является славянским, поскольку образовано из древнегреманского имени Гудлиф.

Следует отметить, что так называемые «княжеские» имена тоже не являются славянскими. Это – древнегерманские имена, которые принесли в Киев русы во времена порабощения славянских земель. Олег – Хельгу – «святой» по древне-германски, Ольга – его женский вариант, а Игорь – Ингварр – защитник богини Инги.

Конечно же, глупо требовать от нынешних русских родителей, чтобы они выбирали имя наследнику из полутора-двух десятков традиционных имен. В огромной России племена давно перемешались, и детей называли и нынче называют именами друзей, побратимов, иноплеменных родственников, любимых литературных героев. Всякий популярный фильм рождает целую волну Генрихов, Роальдов, Джульетт и Жанн. Не говорю уж о колоссальном влиянии Библии – сколько москвичей или нижегородцев носят пророческие или апостольские имена! И кого, кроме самых оголтелых «патриотов», возмущало, что в России миллионы девочек носили и носят в честь Богоматери еврейское имя «Мария»?

_____________


Владимир Войнович


ЧТО СМЕШНОГО В СЛОВЕ «ПУШКИН»?


Это было в Америке лет двадцать назад. Теплым апрельским днем ехал я на своей «Тойоте» в один штатов Среднего Запада, чтобы выступить с лекцией в тамошнем университете. Погода была хорошая, я не опаздывал и не спешил. Казалось бы, о чем волноваться? Столько раз выступал в больших и малых аудиториях! Но данный случай отличался от предыдущих: впервые я решил употребить в дело свое знание английского языка. Прожив какое-то время в Америке, я сносно изъяснялся в магазинах и на улице, но выступать перед студентами до сих пор не решался.

Конечно, я изрядно потрудился, написал всю речь на бумаге. Назвал ее «Писатель в советском обществе», выучил наизусть и проверил на жене и дочери. Но чем ближе был пункт моего назначения, тем больше я волновался. Как выступать? По бумажке плохо, без бумажки страшно. Вдруг что-то забуду. А если будут задавать вопросы?

Полный сомнений, въехал я в кампус, нашел нужное здание, и у входа в него увидел большую афишу со своей фамилией. Текст, написанный крупными буквами, извещал студентов и преподавателей, что такого-то числа выступит известный (и другие лестные эпитеты) русский писатель-сатирик. А дальше сочинитель афиши написал буквально следующее: «О чем он будет говорить, я не знаю, но ручаюсь, что будет очень смешно».

Я не на шутку перепугался. Я никого не собирался смешить! Я подготовил серьезное выступление на серьезную тему.

Первый импульс у меня был немедля повернуть назад. Поддавшись второму импульсу, я сорвал со стены объявление и вошел в зал. Он был переполнен, что выглядело весьма необычно. Каждый писатель-эмигрант, выступающий с лекциями в американских университетах, принимает как должное, что его аудиторией бывает маленькая комната, а в ней пять-шесть студентов и пара преподавателей славистики. А тут студенты сидят на подоконниках, стоят в проходах. Еще бы – ведь им пообещали, что будет смешно и даже очень!

В ярости я взошел на трибуну, поднял над головой сорванную афишу и спросил: какой умник написал это глупое объявление? В зале наступила тишина, затем пронесся веселый гул: публика поняла, что смешное уже начинается. Это меня и пугало. Сейчас они услышат не то, что ожидали, и начнут покидать зал. Я повторил свой вопрос. Какой умник написал эту глупость? В первом ряду встал худощавый человек лет сорока пяти и печально сказал: я, профессор Браун, тот умник, который написал эту глупость. В зале засмеялись. Я немного смутился: профессор Браун как раз и пригласил меня сюда, и мне не хотелось его обижать. Извините, господин Браун, сказал я, я просто подумал, что такое мог написать студент первого курса, но никак не профессор. Публикой моя нечаянная колкость была отмечена взрывом смеха. Я подождал, пока смех утихнет, и стал объяснять, что произошло недоразумение: вам обещали, что я вас буду смешить, но я этого делать не собираюсь. Поэтому, если кому-нибудь из вас хочется повеселиться, пойдите в цирк: там клоуны ходят в больших ботинках, корчат рожи и дают друг другу пинка под зад – это смешно, правда? Публика смехом подтвердила, что, правда, смешно.

Прямо передо мной сидела парочка, студент и студентка. Пока я говорил, он показывал на меня пальцем и толкал ее локтем в бок, а она толкала его и хихикала.

– У меня, – продолжал я, – нет ни малейшего желания вас смешить. Тема моей лекции – «Писатель в советском обществе». Советское общество, это... Я не понимаю, чему вы смеетесь. Какое из произнесенных мною слов кажется вам смешным? «Общество» – это очень смешное слово?

В зале уже стоял хохот. Профессор Браун смеялся сдержанно и довольно: его обещание сбывалось. Толстый студент хохотал, обхватив руками живот, его соседка повизгивала, как поросенок. Кажется, веселились все, кроме двух охранников, которые зачем-то стояли у двери, с видом суровым и неприступным, дающим понять, что они здесь несут службу, а не развлекаются.

Я глянул на часы. Уже прошло пятнадцать минут, а я и не начал старательно приготовленную лекцию. Придется ее на ходу подсократить.

Я выждал длинную паузу, и попытался подействовать на слушателей своей рассудительностью. Мне кажется, сказал я, вы ложно настроились. Вы решили, что я сатирик и поэтому должен говорить смешно. Но сатира сатире рознь. Есть шутники, которых называют сатириками, они выходят на эстраду и рассказывают какую-то глупость. Например, как холостой мужчина увидел объявление, что продается машинка, заменяющая женщину. Купил, принес домой, но оказалось, что это машинка для пришивания пуговиц. Смешно? Ну, посмейтесь, а я подожду. Вы меня принимаете за какого-то эстрадника. Но я предпочитаю другую сатиру, в которой юмор горький, а смех сквозь слезы. Понимаете?


Конечно, они поняли. Только наоборот: у них были слезы сквозь смех. Соседка толстого студента просто рыдала сквозь хохот. Да и он тряс головой и смахивал слезу рукавом.

– Пушкин... – сказал я и сделал паузу.

Я до сих пор не понимаю, что смешного они нашли в слове «Пушкин», но и оно было встречено приступом смеха.

– Пушкин... – повторил я и в отчаянии умолк.

Когда они кое-как успокоились, я им быстро, не давая опомниться, сообщил, что Пушкин, читая «Мертвые души», смеялся не хуже их, а прочтя, сказал: «Боже, как грустна наша Россия». А сам Гоголь свою смешнейшую повесть закончил словами: «Скучно на этом свете, господа». Чтобы передать публике испытанное Гоголем чувство, я произнес последнюю фразу таким жалким голосом, что все опять залились хохотом. Профессор Браун, пытаясь сдержаться, хватался за затылок, который, видимо, уже ломило от смеха. Толстый студент падал на соседку и корчился в конвульсиях, соседка отталкивала его и сама верещала, как милицейский свисток. В середине зала кто-то свалился со стула. Один из охранников, не выдержал и тоже начал смеяться, хлопая себя по ляжкам. Зато другой был по-прежнему суров и неподвижен, как изваяние.

Стоит ли говорить, чем было встречено мое утверждение, что настоящие сатирики вообще очень невеселые люди. Гоголь был меланхоликом. Очень мрачным человеком был Михаил Зощенко.

– А вы? – спросил меня с места профессор Браун.

Я еще не успел ответить, а зал уже покатился со смеху.

– Но я все-таки хочу рассказать вам о том, что представляет собой советское общество, и какую роль в нем играет советский писатель...

Я попытался объяснить, что Советский Союз тоталитарное государство, которым управляет единственная политическая партия. Надеясь все же переломить настроение публики я перешел к совсем грустной теме и стал рассказывать о борьбе за права человека, репрессиях, но стоило мне произнести слова КГБ, ГУЛаг, психбольница, они заливались дружным, иногда даже истерическим хохотом.

Я совсем разозлился на публику и на самого себя и сказал:

– Когда я ходил в детский сад, любому из моих ровесников достаточно было показать палец, чтобы вызвать неудержимый хохот. Вы, я вижу, до сих пор из детского возраста не вышли.

Переждав очередную волну хохота, я закончил свою речь такими словами:

– Я хотел рассказать вам очень серьезные вещи, но вы все равно не поймете. Поэтому я заканчиваю. Благодарю за внимание.

Мне часто приходилось выступать и до, и после. Иногда меня встречали смехом и аплодисментами. Но такого хохота и таких оваций я в жизни не слышал.

После лекции выстроилась длинная очередь желающих получить мой автограф.

Подошла женщина в темных очках, видимо, преподаватель:

– Вы выступали очень смешно. Я никогда в жизни так не смеялась. Тем более последний год, с тех пор как похоронила мужа.

Подошел толстый студент и сказал по-русски:

– Спасибо, вы имеете хорошего чувство юмора.

Его соседка сказала, что готовилась к диссертации о русских юмористах, но теперь сменит тему и напишет только обо мне.

– Мне нравится, что вы очень веселый человек, – сказала она, и я не стал с ней спорить.

Охранник, который единственный в зале держался сурово, попросил автограф и пообещал:

– Я расскажу о вашей лекции жене. Она будет очень смеяться.

Последним ко мне приблизился профессор Браун. Промокая глаза бумажной салфеткой, он похлопал меня по плечу и сказал.

– Владимир, когда вам надоест писать, вы сможете выступать на эстраде.

Я уезжал домой, огорченный тем, что серьезные мысли, столь прилежно мной подготовленные, никак не пригодились. Но потом подумал, что такого успеха у меня никогда в жизни еще не было...

_____________


Леонид Жуховицкий