Галина дербина василек из витебска
| Вид материала | Документы |
- Лось сохранить положительную динамику развития основных отраслей экономики города Витебска, 151.24kb.
- Решение витебского городского исполнительного комитета, 559.6kb.
- Курс: «Диалог: власть и школа» Класс: 10-11 Автор: Дербина Ирина Сергеевна, моу сош, 35.14kb.
- Резюме, 41kb.
- Смыслова Галина Федоровна серебряный век в литературе и искусстве. Смыслова Галина, 418.65kb.
- Смыслова Галина Федоровна серебряный век в литературе и искусстве. Смыслова Галина, 419.65kb.
- Воспитание у младших школьников, 2287.27kb.
- Адаптация в принимающей семье красницкая Галина Сергеевна, 240.54kb.
- Тема: Метод фокальных объектов, 26.79kb.
- Соловій Галина Романівна, 135.13kb.
БАРБАРА: Да, я девушка и горжусь этим, но как вы догадались?
ШАГАЛ: Ха-ха. Извините, мадемуазель, я даже не думал об этом.
БАРБАРА: А я думаю и все равно не знаю, что мне делать?
ВАВА: Я знаю, что вам надо сейчас сделать. Принесите, пожалуйста, одежду месье Марка.
БАРБАРА: Это ту, которая ему не понравилась?
ВАВА: Конечно.
ШАГАЛ: Ну, нет уж, девушки, хватит. Давайте я сам выберу, во что одеться.
БАРБАРА: Я провожу вас.
Барбара и Шагал уходят. Валентина открывает книгу Шагала «Моя жизнь» и читает.
ВАВА: Не помню, кто, скорее всего, мама рассказывала мне, что как раз когда я родился – в маленьком домике у дороги, позади тюрьмы на окраине Витебска вспыхнул пожар.
ГОЛОС ШАГАЛА: Но главное, родился я мертвым. Не хотел жить. Вообразите, бледный комочек, не желающий жить. Его кололи булавками, окунали в ведро с водой. И, наконец, он слабо мяукнул. В общем, я мертворожденный.
ВАВА: В общем, я мертворожденный. Пусть только психологи не делают из этого каких-нибудь нелепых выводов. Упаси Бог!
Входит Шагал. На нем куртка и рубашка, которую ранее выбрала для него Валентина.
ШАГАЛ: Ну, как тебе мой выбор, по-моему, я очень мил.
ВАВА: ( целуя) Ты очень милый, мой милый Марк.
ШАГАЛ: Значит, я тебе угодил?
ВАВА: Да, тем более, что именно эту куртку чуть раньше я предлагала тебе.
ШАГАЛ: Что ты говоришь?! Смотри, какое совпадение. Ну, тогда, тем более, ты должна быть довольна.
ВАВА: А я всегда довольна, что бы ты ни сделал.
ШАГАЛ: Господи, как я уморился. Такое впечатление, что я отдал этому этюду всего себя без остатка, сил совсем нет.
ВАВА: Думаю, что так и есть. Отдохни, хотя бы немного.
ШАГАЛ: Нет, в моем возрасте надо торопиться. Надо беречь не только дни, но часы и даже минуты… (сам себе) Время приближается.
ВАВА: Не думай об этом.
ШАГАЛ: Не могу. Нельзя допустить, чтобы в самый важный момент тебя застали врасплох и ты не был бы готов дать ответ. Ты меня понимаешь?
ВАВА: Конечно, но все же присядь вот здесь у окна и посмотри на свой любимый сад.
ШАГАЛ: Хорошо, только ты сядь рядом.
ВАВА: С удовольствием.
ШАГАЛ: В сущности, мой сад – это образец мира, который я хотел бы видеть вокруг себя. Столько разных растений и все бок о бок живут, гармонично и слаженно. Никто никому не мешает, и один не осуждает другого за то, что тот рисует в фиолетовых тонах. И что самое главное, никто, никого не убивает за то, что один верит в Бога иначе... Вот если бы люди смогли также мирно жить, как цветы в моем саду, то на земле был бы настоящий рай.
ВАВА: Тебе удалось создать маленький кусочек рая.
ШАГАЛ: Мне кажется, что моему раю не хватает животных.
ВАВА: А каких бы ты хотел животных?
ШАГАЛ: Каких? Да обычных: коровку лошадку или ослика и, конечно, петушка.
ВАВА: ( шутя) А медведя?
ШАГАЛ: Упаси Бог, ты же знаешь, Вава, я предпочитаю только тех животных, которые кротко и жертвенно отдают свою жизнь человеку.
ВАВА: Они не отдают. Просто во имя своего существования человек забирает у них жизнь.
ШАГАЛ: За смирение я их и люблю.
ВАВА: Если бы ты захотел, я могла сделать небольшую ферму и завести на ней твоих …
ШАГАЛ: (целуя руку) Нет, нет, не нужно. В этом символическом раю, я обойдусь птичками, а животные пусть остаются на моих картинах.
ВАВА: Знаешь, Марк, порой мне кажется, что твои нарисованные животные… живые.
Иногда я смотрю на какого-нибудь петушка или, вот хотя бы на эту лошадку… мне кажется, что она своим глазом следит за мной.
ШАГАЛ: Ах, Вава, ведь и мне тоже так кажется! Посмотри, как она сейчас насторожилась, как будто чувствует, что мы о ней говорим.
ВАВА: Удивительно, насколько наши ощущения стали похожи. А знаешь, кого не хватает в твоем раю?
ШАГАЛ: Не в моем, а в нашем.
ВАВА: В нашем раю не хватает Адама и Евы.
ШАГАЛ: А вот уж и нет. В нашем раю есть и Адам, есть и Ева, просто они уже старые, особенно Адам.
ВАВА: Марк, дорогой, я понимаю, что сейчас не время, но мне так давно хочется сказать тебе…, я хочу, чтобы ты знал. Мне очень хорошо с тобой. Знаешь, в молодости я думала, что жизнь женщины моего сегодняшнего возраста будет лишена радостей, которые составляют женское счастье, а оказалось, что в нашем возрасте чувства еще сильнее. Точнее, они намного глубже, и поэтому моя жизнь восхитительна, чудесна и полна самого высокого смысла.
ШАГАЛ: Спасибо, моя девочка. Как же мне повезло с тобой.
ВАВА: Родной, я хочу, чтобы ты жил долго-долго.
ШАГАЛ: Надо будет постараться пожить.
ВАВА: Очень тебя прошу, постарайся.
ШАГАЛ: В этом вопросе не все от меня зависит. Знаешь что? Ты Его попроси… ( указывая на небо) Если Он решит, что мне надо еще пожить, то так и будет.
Слышен звук подъехавшей машины, хлопнула дверца автомобиля. Звонок в ворота.
Входит Барбара.
БАРБАРА: Почту привезли. Я хотела ее в гостиной оставить, но сказали, что вот это письмо нужно лично в руки.
ВАВА: Похоже, письмо из России, ах нет, из Белоруссии! Боже мой, Марк, оно из Витебска!
БАРБАРА: Где это, в Сибири?
ВАВА: Идите, идите, я потом вам расскажу.
Барбара уходит.
ШАГАЛ: Дай, скорее сюда.
ВАВА: Да не волнуйся ты так.
Шагал берет у Валентины письмо и вскрывает.
ШАГАЛ: Здравствуйте, уважаемый Марк Захарович! Пишет вам соотечественница из Витебска. Когда-то давно мы были с вами знакомы и я была вашей ученицей. Я не стала художницей, но никогда не забуду о том времени, когда училась у вас, потому, что вы научили меня главному - жизни. Я и многие мои друзья очень обрадовались, когда узнали, что по приглашению министра культуры Екатерины Фурцевой вы посетите Советский Союз. Мы надеялись, что вы приедете не только в Москву, но и в Витебск, но судьбе это не было угодно.
ВАВА: Ой, что-то выпало из письма.( поднимает засушенный василек) Это синий цветочек, засушенный.
Раздается «волшебный» перезвон. «Сказочным» светом высвечивается часть декорации – «Дом Шагала на Покровской улице». В окне дома зажигается огонек. Открывается скрипучая дверь. Появляется человек со скрипкой. По приставной лестнице он поднимается на крышу, удобно устраивается и начинает играть. Звучит пронзительная еврейская мелодия.
ШАГАЛ: Это василек…василек из Витебска, осторожно не сломай его.
ВАВА: Не волнуйся, не волнуйся, я положу твой василек вот сюда. Ну, вот видишь с ним все в порядке.
ШАГАЛ: Извини меня, Вава, я хочу побыть один.
ВАВА: Хорошо, хорошо, только ты успокойся, ничего же не случилось. Это всего лишь василек.
Валентина уходит.
ШАГАЛ: Нет, милая. Это василек из Витебска!
Шагал рассматривает цветок, прислоняет его к губам, а затем утирает слезы. В фонограмме слышно, как тихо начинает стучать дождь по крыше. Скрипач перестает играть, он убирает скрипку, раскрывает зонтик и идет к Шагалу.
Шагал продолжает читать письмо.
ШАГАЛ: … приедете в Витебск, но судьбе это не было угодно. Слышали, что вы не приехали потому, что вам сказали, будто Витебск совсем не похож на город вашего детства. Может это и так, но вас здесь помнят, любят и ждут, а ваш дом на Покровской улице стоит, как стоял.
Шагал еще раз целует василек и горько плачет. Дождь усиливается.
СКРИПАЧ: Ты плачешь, Марк?
ШАГАЛ: Плачу, а кто здесь?
СКРИПАЧ: Это я, твой Скрипач.
ШАГАЛ: Я не понял, кто?
СКРИПАЧ: ( входя в мастерскую Шагала ) Да, Скрипач я, Скрипач.
ШАГАЛ: Очень приятно познакомиться. Извините, маэстро, время от времени я вижу видения и вы, вероятно, одно из них?
СКРИПАЧ: Никакое я не видение. Я обыкновенный Скрипач, которого ты когда-то нарисовал. На, пощупай.
ШАГАЛ: Да, вы не видение, вы живой человек… или вы нарисованный ?
СКРИПАЧ: Был нарисованный, стал живой. Это все твои слезы так на меня подействовали. Ты так убивался, что мертвый из гроба встанет, не то, что нарисованный человек в гости к автору придет. Ну, что, долго еще ты будешь плакать?
ШАГАЛ: Да все, кажется.
Дождь утихает.
Ах, как это мило с вашей стороны, что вы ко мне в гости пожаловали.
СКРИПАЧ: Послушай, мы столько времени друг друга знаем, так что давай на «ты».
ШАГАЛ: Изволь. Присаживайся.
СКРИПАЧ: Ни к чему. Ты сразу говори, что у тебя случилось? Если у тебя горе, давай, разделим поровну, и тебе будет немного легче.
ШАГАЛ: Ах, мой милый Скрипач, я плачу от радости.
СКРИПАЧ: О! В таком случае делись радостью.
ШАГАЛ: Дом на Покровской улице стоит, как стоял!
СКРИПАЧ: Для меня это не новость, ведь с тех пор как ты покинул Россию, я занял твое место. Теперь, вот, сторожу твой дом и иногда играю на крыше.
ШАГАЛ: Играешь на крыше?
СКРИПАЧ: Конечно! А где же еще играть шагаловскому Скрипачу, как не на крыше?
Ты знаешь, нас, твоих скрипачей, на Покровской улице много, а по соседству с нами живут циркачи: клоуны, наездники, жонглеры, вся цирковая братия, какую ты когда-то
нарисовал. Каждый год, 7 июля, когда наступает твой день рождения, мы собираемся на крыше твоего дома и веселимся на весь Витебск.
ШАГАЛ: Не может быть.
СКРИПАЧ: Истинная правда, играем и танцуем, но видят и слышат нас пока только избранные.
ШАГАЛ: Интересно. Никто бы не подумал, что такое может быть. А впрочем, в жизни бывают еще и не такие чудеса. Знаешь, Скрипач, это такое счастье, что мой дом остался цел.
СКРИПАЧ: Хо! Он еще долго простоит. Поверь моему слову, у него хорошая судьба и большое будущее. Через … несколько лет и ты будешь в нем жить.
ШАГАЛ: Вряд ли я смогу добраться до Витебска. Я так стар.
СКРИПАЧ: Марк, ты вернешься на Покровскую улицу, вернешься молодым.
ШАГАЛ: Молодым? А-а, понял, понял. Наверное, это будет тогда, когда иссякнет мой земной возраст и моя душа полетит прощаться с дорогими мне местами?
СКРИПАЧ: Это само собой, но я говорю о других временах. Скоро наша Покровская улица будет знаменита на всю Россию и, даже, на весь мир.
ШАГАЛ: Что ж, это приятно. Хотя мне бы хотелось увидеть ее сейчас. Если б ты знал, как я хочу хотя бы постоять у дома, прислониться щекой к его шершавой стене. О, сколько бы я отдал за это мгновение.
СКРИПАЧ: Нет ничего проще. Поезжай в Витебск. Я приглашаю тебя к себе на крышу.
ШАГАЛ: А на чем же я поеду?
СКРИПАЧ: Ну, это уж ты сам решай.
ШАГАЛ: ( неуверенно указывая на картину) Разве что на этой брюхатой лошаденке съездить?
СКРИПАЧ: А, хотя бы, на ней. Зови ее сюда, запрягай и поезжай.
ШАГАЛ: Эй, любезная, пожалуйте ко мне. Не слушается.
СКРИПАЧ: А ты васильком ее, васильком.
Шагал дотрагивается цветком до картины, на которой изображена лошадка. Холст мгновенно разрывается. Раздается призывное ржание и на сцене появляется крупная женщина с «лошадиной» головой и в шляпе. На ней платье из белорусского льна. На ее большом животе «просвечивает» жеребенок.
ЛОШАДЬ: (делая реверанс ) Пр-риветствую вас, мастер, и вам, господин Скрипач, мое почтение.
ШАГАЛ: Здравствуйте, здравствуйте, дорогая. Простите, пожалуйста, а как вас прикажите величать?
ЛОШАДЬ: Марк Захарович, поскольку мы друг друга знаем более чем 50 лет, давайте без церемоний. Зовите меня просто: госпожа Графиня-Баронесса.
ШАГАЛ: Госпожа Графиня-Баронесса - это ваше имя?
ЛОШАДЬ: Нет. Это не имя, это моя мечта, но, к сожалению, она так и не стала реальностью и теперь, видимо, никогда не станет. А имя у меня простое – Лошадь.
СКРИПАЧ: Извините, а раньше вас не звали Зорькой или Звездочкой?
ЛОШАДЬ: Нет, меня всегда звали Лошадью.
ШАГАЛ: Несмотря на то, что нас связывают такие давние отношения, я очень рад с вами познакомиться поближе, и, скажу сразу, я вас буду звать только госпожой Графиней – Баронессой. Более того, я даю вам слово, что и относиться к вам я буду как к даме и никогда не позволю себе скакать на вас верхом или запрягать в телегу.
ЛОШАДЬ: Спасибо за понимание.
СКРИПАЧ: Подожди, а как же поездка в Витебск?
ЛОШАДЬ: Да, ладно уж, по старой дружбе я отвезу вас в Витебск.
ШАГАЛ: Нет, я не могу воспользоваться вашей деликатностью, тем более, что вы в интересном положении.
ЛОШАДЬ: За пятьдесят лет я так привыкла к своему положению, что почти не замечаю его. И потом, не забывайте, господа, что я русская женщина, то есть я русская лошадь, а не какая-нибудь там арабская скакунья. Я ведь, случай чего, и в огонь скакну и коня не упущу. Так что садитесь на загривок и поехали в Витебск.
ШАГАЛ: Нет, нет и нет!
СКРИПАЧ: Но почему?
ШАГАЛ: Погоди, Скрипач. Где мои часы?
ЛОШАДЬ: Они у вас на руке.
ШАГАЛ: Нет, не эти. Мне нужны часы, с синими крыльями.
СКРИПАЧ: Это те, что бесконечность меряют?
ШАГАЛ: Именно! Ах, вот же они. Внимание, друзья.( дотрагивается васильком до часов . Часы, взмахивают крыльями). Здравствуйте, мои дорогие часы!( часы открывают глаза и начинают ими хлопать)
ЛОШАДЬ: Ожили.
ШАГАЛ: Сейчас я их заведу.
( Заводит васильком. Часы начинают громко тикать. Одновременно с этим оживает синяя рыба. Она открывает глаза и начинает ими моргать.
СКРИПАЧ: И рыба ожила.
ШАГАЛ: Здравствуйте, уважаемая рыба.
Рыба начинает «говорить», бесшумно двигая губами. Лошадь делает ей реверанс, а Скрипач приподнимает шляпу.
ШАГАЛ: Так, теперь нужно перевести стрелки назад. Насколько же перевести? А, была не была, переведу лет на 70!
СКРИПАЧ: Ого!
Шагал переводит стрелки. Затемнение. Раздается странный звук. Вдруг, где-то вдалеке послышалась русская песня. На сцене высвечивается весь шагаловский Витебск. Синяя рыба и часы медленно переплывают в Витебск.
ШАГАЛ: Ну, вот и все, ехать никуда не нужно, мы на границе России.
ЛОШАДЬ: Россия…Это хорошо, а дорогу на Витебск вы помните?
ШАГАЛ: Нет, не помню.
ЛОШАДЬ: А как же мы до вашего отечества, до Витебска доберемся?
ШАГАЛ: Отечество мое – в моей душе
Вы поняли?
Вхожу в нее без визы.
Когда мне одиноко – она видит
Уложит спать.
Укутает, как мать.
Во мне растут зеленые сады.
Нахохленные скорбные заборы.
И переулки тянутся кривые.
Вот только нет домов.
В них мое детство.
И, как оно, разрушились до нитки.
Летят по небу бывшие жильцы.
Где их жилье?
В моей душе дырявой.
Вот почему я слабо улыбаюсь,
Как слабенькое северное солнце.
А если плачу –
Это плачет дождь.
Постепенно высвечивается часть сцены – Покровская улица. Герои подходят к дому Шагала.
В фонограмме слышен шум проливного дождя.
ПОКРОВСКАЯ УЛИЦА
ШАГАЛ: (сквозь слезы) Милая моя, любимая моя Родина, здравствуй!
ЛОШАДЬ: Родина встречает нас дождем.
СКРИПАЧ: Марк, ты опять плачешь? Перестань, ну перестань, возьми себя в руки!
Шагал поднимает руки и резко опускает, дождь тут же перестает.
ШАГАЛ: Все, все.
СКРИПАЧ: Итак, перед вами друзья, шагаловский Витебск ( Шагалу) Что ж, Марк, как говорится, располагайся, как у себя дома. И вы госпожа Графиня-Баронесса не стесняйтесь.
ШАГАЛ: Боже мой, я в Витебске, да еще на Покровской улице…Я этого…
СКРИПАЧ: Опять он плакать собрался. Вон и тучи тут, как тут. Улыбнись, Марк, улыбнись.
ШАГАЛ: Я попробую.
Шагал попытался улыбнуться. На одной из сторон неба тут же появилась луна. Она вздохнула и открыла глаза.
ЛОШАДЬ: Ничего не понимаю, сейчас около двух по полудню, а тут луна вышла.
СКРИПАЧ: Это потому, что улыбка Марка не достаточно веселая.
ЛОШАДЬ: Мастер, смотрите веселей, вы же у себя дома!
ШАГАЛ: Сейчас я все исправлю. Здравствуй, мой Витебск! Здравствуйте, дома, здравствуйте, деревья, здравствуйте, ласточки на проводах и коровы в стойлах. Э-ге-гей! Здравствуйте все!
На другой стороне неба появляется огромное рыжее солнце, с широким ртом и веселыми глазами. Луна и солнце, марионетки.Они реагируют на происходящее – то улыбаются, то хмурятся, то двигаются по небу, а то и танцуют по одному или парой. Их действия соответствуют настроению Шагала. Они во всем соглашаются с Шагалом и не соглашаются с оппонентами.
СКРИПАЧ: Ну, вот и солнышко.
ЛОШАДЬ: Чудеса, да и только.
СКРИПАЧ: Здесь у нас все так.
ШАГАЛ: Вы знаете, друзья, когда мой дед, почтенный старец с длинной черной бородой, скончался с миром, у моего отца появились средства и он купил вот этот дом. И скажу тебе, Скрипач, что этот дом намного лучше, чем тот, что был у нас на Песковатиках.
СКРИПАЧ: Дом на Песковатиках я хорошо помню. Он стоял вон там, недалеко от сумасшедшего дома.
ЛОШАДЬ: Дом удачно расположен, вокруг церкви, синагоги, лавки, дома и заборы.
ШАГАЛ: Все, что открывалось дальше, вот за этими заборами, всегда восхищало меня. Незамысловатые и вечные строения, как на фресках Джотто.
СКРИПАЧ: А помнишь, Марк, как молодые и старые евреи всех мастей терлись, сновали и суетились здесь когда-то. И среди них было много твоих родственников.
ШАГАЛ: Особенно живописны были мои тетушки. У одной был длинный нос, доброе сердце и дюжина детей, у другой нос покороче и полдюжины детей. У третьей нос, как на портретах Моралеса, и трое детей: заика, глухой и еще неизвестно какой – совсем младенец.
СКРИПАЧ: А у твоей тети Рели был совсем маленький носик.
ШАГАЛ: Маленький. Ее носик был похож на огурчик-корнишон. Свои маленькие ручки она прижимала к обтянутой коричневым лифом груди и все время смеялась.
ЛОШАДЬ: Смеялась…, да она гоготала на весь Витебск, да еще вертелась и егозила, ну прямо как озорная девчонка.
ШАГАЛ: Да, она была очень веселая женщина. Из-под верхней юбки у нее всегда выглядывала нижняя, а из-под одной косынки другая.
СКРИПАЧ: Да, да, да, а в волосах торчали гребешки, шпильки и другая женская красота.
ЛОШАДЬ: Она, как и я, была женщина со вкусом.
ШАГАЛ: А потом все резко изменилось. У нее умер муж, их кожевня закрылась. И тогда все козы в округе горько оплакивали эту потерю.
ЛОШАДЬ: Да, да, козы сильно рыдали, они скорбели, что их шкуры остались целыми.
СКРИПАЧ: А твои тетушки Муся, Гутя, Шая, помнишь их?
ШАГАЛ: Как же не помнить, крылатые, как ангелы, они взлетали над базаром, над корзинками ягод, груш и смородины и плыли по небу. А люди глядели и спрашивали: «Кто это летит?»
ЛОШАДЬ: Какие же люди так спрашивали?
ШАГАЛ: Мои дядюшки и спрашивали. Дядюшек-то у меня было тоже с полдюжины, а может и больше. Один дядя Нех чего стоил. Он был благочестивый хасид. По субботам он надевал штопаный талес и читал вслух Писание. А еще я помню, как он играл на скрипке.
ЛОШАДЬ: Ах, как он играл,.. вспоминаю и рыдаю.
СКРИПАЧ: Как играл дядя Нех , вы мне не рассказывайте, его игру я хорошо помню . И скажу прямо, он играл.., как сапожник.
ЛОШАДЬ: Ну, это как посмотреть.
СКРИПАЧ: А как не смотри, все равно, игра его никудышная.
ШАГАЛ: Может быть, может быть, но мой дед любил его послушать. Только один Рембрандт мог бы постичь, о чем мог думать мой дед, слушая, как его сын играет на скрипке.
ЛОШАДЬ: ( Скрипачу) Никто, кроме великого музыканта Рембрандта не смог бы это оценить.
ШАГАЛ: Дорогая, Рембрандт - художник.
ЛОШАДЬ: Ну и что, что художник, некоторые из них тоже не дураки, вот хотя бы взять вас, мастер, ведь вы своим творчеством весь мир… озадачили.
СКРИПАЧ: Уважаемая, оставьте анализ творчества Марка Захаровича искусствоведам, давайте лучше воспользуемся моментом и просто послушаем его воспоминания.
ЛОШАДЬ: Слушаем вас.
ШАГАЛ: Дядя Нех был забойщиком скота. Целый день он загонял коров, валил их за связанные ноги и резал, резал...